Вот и я стал одинок. Нет, она меня не бросила, да и я от неё не ушёл, хотя, впрочем это уже не так уж и важно, всё равно ничего не изменить.
Он ехал домой в склизком густом тумане. Нерешительная взвесь воды на ходу меняла своё агрегатное состояние, нисколько не способствуя четкой однозначности мыслей, которая ему сейчас была необходима как воздух. Вечерний час пик обыкновенно превращал неустроенное дорожное движение в лотерею и сегодня он явно проиграл. Торопиться было совершенно некуда, но, в последнее время, ему трудно было оставаться наедине с собой. Он знал, конечно, что одиночество это не столько отсутствие компании, сколько отсутствие понимания, а сейчас вряд ли кто-то мог понять что творилось внутри него, но компания загружала его мысли бестолковым трёпом, что не давало уходить в себя.
Встав в глухую пробку, он начал погружаться. Небо вечерами было неизменно чёрным на протяжении вот уже двух недель, и, дополнительно оттеняемое редкими вкраплениями света натриевых ламп, являлось для него иллюстрацией пятна вакуума, ядра абсолютного ничего, разверзнувшегося в него в груди и кажущегося ещё более пустым и мрачным на фоне огоньков жизни, зачем-то продолжавшей копошиться вокруг.
Он рассмеялся — город был похож на муравьиную ферму, над которой осталась включена декоративная подсветка, но хозяин выключил верхний свет в своей комнате и ушёл спать. Если хозяину захочется, то он может сделать со своим муравейником всё, что пожелает, ограничиваясь лишь доступными методами физического воздействия. Стравить чёрных муравьёв с красными? Устроить всемирный потоп? Разорвать и отравить четверть континента петардой? Забрать часть муравьёв? Почему бы и нет, если ты пацан и тебе восемь.
Однако, такая модель мироздания, не давая облегчения, не устроила его воспалённый мозг. Человек, к сожалению, слабо способен к поиску ответов в одиночестве, ему всегда нужна критика, ведь он устроен так, что на волнующие его вопросы может принять только те ответы, которые хочет услышать. Главный парадокс человека разумного, по его мнению, состоит в том, что будучи одним из самых зависимых от общества живых организмов, он, по большому счёту, обречён на вечное одиночество личности. Странно, что у нас вообще поворачивается язык называть себя разумным видом, особенно живя в стране, где власть захвачена организованной преступной группой, а мозги методично припудриваются даже не информацией, а какофонией информационного цунами из взаимоисключающих тезисов, разбавленных отборной поверхностной грязью и создаваемым этой какофонией ощущением, с одной стороны, внутренней праздности и веселья при полном отсутствии к тому поводов, с другой же стороны, ощущением внешнего большого «П», находящегося у наших ворот и время от времени стучащего в них, но никак не могущего пройти через духовные скрепы нации, дважды за последнюю сотню лет утратившей духовность. Впрочем, возможно, минус на минус где-то дал слабый плюс и работает хотя бы высокодуховно неотёсанная и грубо подаваемая, а потому до тошноты мерзкая пропаганда, заставившая его выключить радио, оборвав последнюю ниточку, отвлекавшую от полного погружения.
И вот, он заканчивает одиннадцатый класс. Его зовут Степан и он лошара. Переводя на язык постмилленеальных поколений, он не тот, кого легко использовать или облапошить, а просто испытывает проблемы с социализацией в коллективе. Перепробовав множество вариантов взаимодействия с социумом, путём проб и ошибок он разработал для себя методические рекомендации по жизни в этом мире, которые одновременно были ответами на часто звучавший в мире его юношества вопрос: «ты кто по жизни?»
Ответ оказался довольно простым — не важно, что именно ты ответишь, главное это позиционирование, нужно вовремя нацепить на себя нужную маску. По мере взросления, ассортимент этих самых масок, как и искусность их ношения, расширился настолько, что к своим 17 он уже забывал кто он такой. Совсем его тогда добила первая любовь, которая, как и положено незрелым чувствам, была хромой, беспощадной и безответной. Объект, на который были эти чувства обращены, звали Настей.
Степан был влюблён в неё чуть ли не до умопомрачения, но не понимал ещё уродливости первых чувств — чего стоит один тот факт, что мерилом своей влюблённости он считал лишь то, что фантазии на её счёт не строились вокруг сексуальности. То, что сила истинных стремлений несравнима и через это неизмерима, он поймёт намного позже, сейчас же, будучи на втором курсе местного политеха, обезумев от отсутствия ответных чувств, он методично смешивал с говном лучшее, что с ним на тот момент происходило. Найдя обманным путём грязь в её одном, как ему казалось, спорной чистоты действе, он сначала возвёл эту грязь из спорной в абсолютную, а затем сделал достоянием своего конкурента.
Конечно, потом он себя за это долго осуждал и будет осуждать до конца своих дней, но этот опыт нельзя назвать исключительно отрицательным, ведь он преподал себе довольно поучительные уроки — смешать с говном он с лёгкостью может всё, что угодно, стоит лишь нацепить одну из любимейших масок, наиболее универсальную для отмороженного омича маску бесчувственного жлоба. Насколько позволял его возраст, он также понял, что бесчувственный жлоб, смешивая всё с говном, всегда обречён на жизнь среди говна, и маска эта, несмотря на эффективность против окружающей действительности, была ему всё-таки не по душе. Тогда же он понял силу масок, понял, что может быть кем угодно — лидером, любовником, авторитетом, гиком или даже «ровным пацаном», но не может быть собой, потому, что под маской всегда скрывалось что-то очень мягкое, тёплое и легко ранимое. Что именно ему ещё предстояло выяснить. С соплями он решил завязать радикально, пообещав себе ни в кого больше не влюбляться и наложив на все свои маски ещё немного красок, свойственных циничному мизантропу.
Сигнал и приглушённый стёклами, но вполне отчётливый задушевный мат справа вернули его в реальность. Он обнаружил себя остановившимся посреди забитого перекрёстка, а очередной разъярённый жлоб не видел ничего дальше своего носа. Его всегда забавляла слепая ярость и он и улыбнулся разъярённой роже, силясь не рассмеяться: «Так получилось. Извини». Он давно привык и к этой маске, лучше выглядеть немного придурковатым и отрешённым, чем с тебя спросят как с нормального.
Эта же маска всю его жизнь ещё и привлекала женщин, но раз и навсегда решив, что не нужно задавать вопрос, если не уверен, что хочешь знать на него ответ, он так ни разу никого и не спросил что же в этом привлекательного. Не спросил он ни Наташу, от которой ушёл посредством СМС, ни свою первую жену, от которой ушел путём укатывания в закат на ночной электричке. И если в случае Наташи он всего лишь боялся своей слабохарактерности, то в случае с Аней ему пришлось наоборот себя проявить, причём, далеко не с лучших сторон.
История, впрочем, банальна — несколько лет зрел кризис и когда тупик стал не только обозрим, а ещё и почти осязаем, нужна была некоторая встряска, так что поехали они в град наш стольный каждый за своим. Общей легендой было, что за длинным рублём. Она там совсем помешалась на перспективах жирного быта, он же наоборот увидел, что бабло не цель, а всего лишь инструмент. Вместо того, чтобы разрешиться, кризис усугубился и на фоне рефлексии он сначала грязнейшими способами уложил в постель жену лучшего друга, а потом влюбился как пацан в замужнюю женщину. Говоря простым языком, методично смешивал с говном и свою дружбу детства, и свой семилетний брак.
При разводе он сказал своей жене лишь то, что не нужно задавать вопросов, если не уверена, что хочешь знать на них ответы. Она так и осталась в неведении и недоумении, однако, он не считал, что знание о его способности всё мешать с известной субстанцией чем-то её утешит.
Непрогнозируемые придурковатые выходки с отключенными внутренними тормозами всё продолжались и ожидаемо оказались опасными. Лично для него были характерны пьяные вылазки из дома для поиска приключений — провокации, битая посуда, сломанная мебель, испытания на прочность себя и кажущихся ветхими строительных конструкций, хулиганство. Он опомнился и немного притормозил только обнаружив себя в компании бомжей и пассивного гомосексуалиста с недвусмысленными намёками. И то, притормозил он только из-за того, что обещал Ей. Для Неё последствия были не настолько дерьмовыми в физическом плане, но здесь сложно оценивать и проводить параллели — из-за него она развелась, прожив в браке лишь год.
Он упёрся в моргающий «аварийкой» рыдван. Несмотря на то, что торопиться было решительно некуда, было бы глупо тупо стоять за ним и ждать когда тот сдвинется с места. Чуть впереди стоял ещё один везунчик, судя по всему, имело место небольшое ДТП и помощь предлагать было незачем. Степан включил правый «поворотник» и чуть сместился, он вполне мог бы проехать за автомобилем справа, если бы следующий просто снял ногу с педали, но водитель чёрного внедорожника не изменил ни скорости, ни направления. Степенно, с надменным видом и нарочито как будто ничего не замечая, проплыл бородач в рясе. Тот, что должен проповедовать спасение души в любви. Чтобы проповедовать недостаточно закончить семинарию, нужно знать что за зверь такой эта самая любовь. Этот явно не знает, как и большинство людей, к сожалению.
Да и откуда им знать, если все мы находимся в каком-то чистилище? В нашем мире нет места высокому и чистому, всё сводится лишь к товарно-денежным отношениям. Вокруг в изобилии грязь, кровь козней, которые мы друг другу постоянно строим, дерьмо, которое в изобилии производим, да болезни. Сами же мы, практически все, по своей сути просто бляди — продаём себя по нужде, каждый день идя на сделки с совестью и каждый день хотим завязать, начать нести в вечность что-то возвышенное, но всё равно вздыхаем и идём зарабатывать немного бабла. В этом публичном доме нас всех нещадно дерут, некоторых даже нетрадиционно, в результате чего многие становятся инвалидами, если не физическими, то моральными уж наверняка, а кто-то даже погибает, но всё равно каждый день миллиарды тел идут менять на бабло самое дорогое, что у них есть — минуты, часы, месяцы и даже годы своей жизни, время, которое никогда уже не вернуть.
Она не была такой. С первого взгляда он понял, что пропал. Она была большим ребёнком, который просто не мог кого-то или что-то не любить. Её способность с честью и достоинством выходить из любой ситуации не идя на компромиссные решения с совестью достойна отдельного изложения, чего стоит один лишь развод, в котором она пролила много слёз, но ни разу не запятнала ни себя, ни мужа, ни Степана, который понял, что любит её и разрушил свою жизнь до основания, а то, что от неё всё-таки осталось продал и решил ей каким-то образом отдать. Несмотря на то, что в результате она начала сравнивать его то с Фаустом, то с Парфёном Рогожиным, судьба распорядилась так, что они стали жить вместе.
Следуя своему принципу о том, какие вопросы не нужно задавать, он так и не узнал, не смешал ли он снова что-нибудь с говном, однако, он догадывается о своих способностях. Он изо всех сил старался этого не делать, но между ними есть радикальное различие. Она изначально была чистой, а он был вынут из потока нечистот, отмыт и поставлен рядом с абсолютной чистотой. Стараясь оправдать оказанное доверие, он пытался не мараться.
Хемингуэй говорил, что истинная любовь даёт отсрочку даже от смерти и в чём-то был прав. Любовь накрыла их пузырём, в котором, казалось, остановилось время. За два с небольшим года они прожили то, чего многие не увидят и не узнают за целую жизнь, но её не стало. Он собственными руками подписал отказ от госпитализации, который стал одной из бесчисленных переменных в неведомом уравнении её жизни, которое разрешилось нулевым корнем на отметке чуть за тридцать лет. Кто знает, если бы он поступил иначе, возможно она была бы жива, возможно у неё ещё было бы время.
Увидев пешеходов, проходящих перед капотом, Степан зафиксировал автомобиль и оглянулся. Нужно быть аккуратнее — он только что проехал стоп-линию и остановился только у края «зебры». Поведение явно недостойное того, кем он себя ощущал. В его голову закрадывались смутные сомнения, помноженные на вину, которую он испытывал перед Ней. А кто он такой? Может быть, то мягкое, тёплое и легко ранимое на самом деле и есть говно, поэтому он с такой лёгкостью с ним всё смешивает? Может быть, это и есть суть его естества? Говно, прикрытое нужной маской? В данный момент, рефлексирующего псевдоинтеллектуала? Если так, то у него есть только один выход, нужно прекращать смешивать с собой то, что осталось в этом мире незапятнанного.
Тем временем, он проехал последний стоящий перекрёсток и устремился домой, вождение заняло его воспалённый мозг и он выскочил из мира внутри в мир снаружи. Тёплый мягкий комок вернулся в естественную среду обитания, где продолжил свой путь по течению реки нечистот, заполоняющих весь мир и смешивающих с собой всё к чему не прикоснутся.
Дома его ждало большое маленькое Чудо — дитя настоящей любви. Увидев его, Степан умилился сквозь пелену слёз и подкатывающее из бездны внутри уничтожающее чувство вины и потери, вспомнив сколько любви у Неё было к малышу. Торг и решение не заставили себя долго ждать — если у него нет матери, то должен быть хотя бы отец.
По крайней мере, он считал, что Она научила его любить и ещё теплится надежда на то, что та абсолютная пустота, разверзшаяся внутри, сможет его поглотить и извергнуть обратно, вывернув наизнанку. Впрочем, говно ещё никто не переварил обратно...
