Ещё одна встреча с косолапым приключилась осенью, на порожистой горной реке, в начале двухтысячных.
В ту пору мы с другом погребли на лодченке "прогресс-2" за клюквой на лесное болото. Пора начиналась морозная, и кое-где на вершинах лежал уже устойчивый снежный покров. Птицы, которых в тайге было множество летом, давно отправились в далекие субтропики и подобные подходящие для зимовки места. Остались лишь те, которым похоже, было лень лететь в такую даль)) Они, да шум воды, только и составляли звуковую панораму, когда мотор лодки был выключен. Лист деревьев сошел, остались с покрытием лишь вечнозеленые хвойные, и тайга приобрела необычный, практически везде черно-белый окрас.
Мы никуда не торопились, и приставали к берегам при малейших хотелках, то место красивое покажется, то на гору надо слазить, ибо панорама, или кедры стоят, шишкой дразнят. Двигаясь таким образом, незаметно подошло время к обеду, и остановившись у заброшенного зимовья, мы достали вещи, и расположились на берегу для обеда. Я разжег горелку, поставил котел на неё, друг же решил пройтись по округе карабином, взяв с собой собаку.
Занимаясь готовкой, я не сразу обратил внимание на человека, который шел по обрывистому берегу с удочкой. Это был коренной житель небольшой деревушки, что стояла на берегу километрах в тридцати ниже по течению. Подойдя, он положил пару хариузов на камень, я же предложил ему чай на травах, с медом. Старик постелил меховой жилет на камень, и усевшись на этот стул, закурил. В таких местах много разговаривать не принято, и говорят люди только по делу, скупо, взвешивая слова. Спор и вовсе не в почете. Если собеседник не понял сразу очевидное, такой оппонент не будет его переубеждать, а то в дальнейшем и диалог продолжать, сочтя это лишним.
Так, молча, мы и сидели на берегу. Я развел костер, потому как наша одежда все-таки отсырела на реке, и просто- веселей с огнем. Вернулся мой друг, и сразу набросился на старика с расспросами, как ловится рыба, как добрался сюда, и не боится ли он один. Теперь и я заметил маленькую плоскодонку, которая была привязана в кустах. Дед пояснил, что его на буксире забросил выше его товарищ, а сам отправился дальше наверх. Спустится же он своим ходом, к ночи дома будет, рыбача с борта.
Уха вскоре была готова, и мы отобедали. Старик, выводя лодку, обронил, что выше на реке ходит медведь, что не смог улечься. Шатун... Мой друг, хоть и понимал природу явления, но проживал в городе, и решил с дедом вступить в дискуссию, утверждая, что ещё рано, и зверь заснет, когда придет время. Дед сначала качал головой, затем и вовсе, казалось- забыл про нас, настраивая свой скраб в лодке. Напоследок он дал мне еще пару здоровенных голов хариуза, я же угостил его шоколадом. Мы расстались, лодка старика направилась вниз по течению, мы же приступили, в свою очередь, к другой дискуссии, своей. Я хотел остаться в избе, пускай и разрушеной, а мой попутчик желал идти дальше, не теряя намеченого времени и ночуя в палатке. От своего графика, пусть метафорического, мы подотстали. С другой стороны, у нас были отпуски, и в рамки мы себя не загоняли. Решили подниматься дальше, присматривая место для ночёвки. Честно говоря, меня напрягала эта ситуация с медведем, я хотел пройти тот приблизительный участок ходом, чтобы наверняка избежать свидания. Вышло иначе. Как часто бывает.
Поднявшись еще на десяток километров, мы так и не нашли подходящего места для ночлега. Отчасти места браковал я, помня о медведе, стараясь как можно дальше уплыть.Тем временем осенняя горная тайга быстро закрыла солнце за своими вершинами, и обещала скорые сумерки. Жалея уже о своем согласии продвигаться дальше, я думал о том, как мы будем спать в лодке на якоре, и сказал об этом другу. Тот ответил, что такое не впервой. Скоро мы заметили место, которое позволило бы нам спать спокойно от дикого зверя, не ставя сторожки и не подбрасывая каждый час в костер. Место было удобным. В пойме река намыла у практически отвесной скалы косу из песка и земли. Попасть на этот участок можно было тремя путями-через реку, затем с помощью снаряжения по осыпчатому склону, который был под углом примерно в 80 градусов. Ну и с воздуха, еще вариант. На этом песчаном островке чудом зацепились несколько березок, да вездесущий ивняк.
Пристав к нашему мотелю уже в сумерках, первым делом разожгли костер, собрав плавник, и поставили палатку. Я открыл банку с тушенкой, ещё одну с рыбой в томатном соусе, решив приготовить ужин за полчаса для нас всех, и пораньше завалиться спать, чтобы утром так же пораньше выдвигаться. Отужинав, переоделись и залезли в спальники, собака привычно устроилась в ногах.
Обычно в тайге я сплю чутко, тревожно, даже если сторожки вокруг. Слишком часто я встречал медведя, да и на волка с кабаном тоже везло. Шрам у друга на ноге от клыка кабана и мои воспоминания о тусовке на дереве заставляли нас спать в полглаза, как говорится, обнимая приклады ружей. Здесь же, на этом островке безопасности меня покинула осторожность, и я выключился напрочь.
Проснулся я уже в разгар событий. Падали камни, ломались ветки, зло лаяла наша лайка. Из палатки в редких случаях, похожих на этот, мы выбираемся не через вход, а ножами (спим с ними) разрезав стенки, отчего наша палатка иногда требовала ремонта. Спальник мой был сшит таким образом, что кокон раскрывался за две секунды, откидывая полу.
Выбравшись, и вытащив ружье, я включил фонарь, не понимая спросонья- что могло случиться. Собака лаяла и скакала в десяти метрах от костра, напрыгивая на что-то темное. Рядом зажегся второй фонарь, и мы крадучись побрели к собаке.
На топленом бревне, которое занесло сюда весенним половодьем, лежал, видимо, наш шатун. Он уже практически не шевелился, и я добил его. Лайка, всё сразу поняв, вцепилась ему в лапу, и для острастки потрепала, за свой испуг, наверное. Сон у нас, конечно, улетучился, и мы добавили дров в костер, стали пить чай с шоколадом, обсуждая проишествие.
Скорее всего, мы невольно стали виновниками встречи. Обычно мы прячем остатки пищи и упаковку от нее в пакеты, которые крепко завязываются, и уносятся подальше от стоянки. Когда зверь приходит, он идет на запах еды, а не к костру, который ещё и поддымливает, что зверю не по нраву. В этот раз полуостров нас так расслабил, что упаковку от консерв мы оставили на утро, а тревожный зверь был поблизости, и учуял вкусноту своим удивительным нюхом. По реке он плыть, скорее, не пожелал, спускаться снаряжения не было. Решил по воздуху... Мы пришли к выводу, что истощенный зверь одурел от запаха тушенки, и подойдя к краю, просто сорвался. Лететь там было метров з пятнадцать... Утром, дождавшись рассвета, мы рассмотрели беднягу. Он и впрямь был на грани, худой, с всклоченной шерстью, с больной, гноящейся передней лапой. Вес около ста пятидесяти, ста тридцати кг... Не пережил бы он эту зиму, и в берлоге тоже. Но дел при встрече с будущей пищей натворить бы мог.
Мы благополучно сходили за ягодой, набрав по 15 литров каждому, включая нашего пса, и отправились назад. На полуострове, на бревне, лежал наш шатун, возле нас него сидели два огромных ворона и косились на нас. Природа не оставит в покое пищевые цепочки. А весной, когда начнет таять на склонах, вода похоронит остатки, покормив ещё и речную рыбу.