Неомаг. Часть 2. Глава 7.1
Глава 7.
Максим шагал к возвышающемуся перед ним дому, мысленно считая шаги. С каждым счётом отбрасывая от себя чувства, эмоции и мысли, которые могли помешать, одновременно наращивая вокруг себя ментальные щиты.
Десять – за спину полетел гнев, сужающий зрение, делающий его туннельным и ограниченным.
Девять – вслед за гневом отправился азарт, заставляющий принимать необдуманные решения и ошибаться.
Восемь – ненависть, что толкает на ошибку в самый неподходящий момент, растворилась в воздухе, словно аромат цветка в пороховой гари.
Семь – жажда мести, сжигающая сердце и опустошающая душу, словно конфетный фантик, подхваченный ветром, полетела вдоль улицы.
Шесть – жалость, что мешает действовать решительно и расчётливо, скомканным платком упала на растрескавшийся асфальт.
Пять – страх, заставляющий впадать в ступор, или, наоборот, бросаться в бой без оглядки и, как правило, ошибаться, исчез последним.
Четыре – мысль об Инне, девушке-пророчице, ради которой он пришёл сюда, сжалась в точку и растворилась в глубинах мозга.
Три – память об Иване Петровиче, который мог стать другом, и смерть которого подтолкнула Максима на рискованную поездку, погасла затушенной свечой.
Два – исчезли мысли о собственной уязвимости и возможной смерти.
За шаг до облезлой двери он представлял собой пустую оболочку, лишённую почти всего человеческого и окутанную бронёй ментальных щитов.
Раз.
На последнем шаге Максим, уже полностью спокойный, мягко качнувшись на носках, вышиб запертую дверь и одним длинным прыжком заскочил в проём. Влетевшая внутрь створка сбила замершую в тёмном коридоре фигуру. Три оставшиеся вскинули руки и закружились, что-то монотонно напевая.
Это были девушки, один раз уже пытавшиеся его заморочить своим танцем. Максим почувствовал, как к нему протянулись нити силы, но такие тонкие и слабые, что он без труда разорвал их.
— Ха, — издал он низкий рык и прыгнул к ближней.
Удар сложенными щепотью пальцами в ямку на горле – фигура осела на пол, прервав своё кружение. Ещё один, на этот раз нуките – рукой-копьём, в грудь второй, и наотмашь ребром ладони по сонной артерии третьей. Бил он в полсилы, не стараясь убить, лишь вывести из игры.
Оставив за собой неподвижные фигуры, он рванулся к правой лестнице. Сверху к нему уже спешили наряженные в чёрные балахоны люди.
«Мясо, — отрешённо подумал Максим, — просто пушечное мясо. Ни физических сил для драки, ни магических – для полноценной ментальной атаки, у них нет. Разве только массой навалятся и задавят, но с ним такой фокус пройдёт».
— А-а-а-а, — продолжил он свой протяжный хриплый вой, который всё набирал обороты, давя на психику нападающих, и врубился в нестройное и неумелое воинство сектантов.
Бил Максим наотмашь и с оттягом, стремясь вырубить противника, максимум покалечить, но не убить. И продиктовано это было не жалостью, от которой он успешно избавился, а всего лишь рациональностью. Побоище, устроенное им, может и не пройти мимо бдительного ока властей, в лице доблестной полиции.
С избиением Максим справлялся без особых проблем. Сектанты, кучей валящие на него, мешали сами себе. Путались в длинных подолах, бестолково махали руками, часто попадая по своим товарищам. Словно нож сквозь масло, он прошёл сквозь толпу, оставляя за собой воющих и скулящих от боли людей. Последний рывок – и он в длинном коридоре с заветной дверью, за которой в прошлый раз находилась Инна.
Резким ударом он сбросил сектанта, повисшего на его плечах, и остановился.
Выстроившись клином, со светловолосой колдуньей во главе, перед дверью в конце коридора, стоял живой щит. Ведьма стояла, чуть скособочившись, склонив лицо к полу и пряча правую руку за спиной.
Максим обвёл взглядом двери по обеим сторонам коридора и, склонив голову к левому плечу, пересчитал защитников, выстроившихся за её спиной – шестеро, и улыбнулся, прочтя в буре эмоций, бушевавшей в коридоре, отчётливую струйку страха.
— Ты боишься меня, колдунья, — он сделал первый шаг в её направлении, — и правильно делаешь. Я тебе не по зубам, и шестёрки, замершие за твоей спиной, тебе не помощники. А главного нет, и помочь тебе некому.
Он говорил откуда-то всплывшие в памяти слова:
— Беги, пока я добрый, отдай девочку и убирайся, я пришёл сюда не карать, но и миловать, вставших на моём пути не буду.
Максим шёл ей навстречу легко, словно лепестки с цветка, обрывая с себя плети чужой воли, пытавшиеся спеленать его, и заставить остановится. Он шагал, с каждым шагом оплетая её словами, лишая силы и чувствуя, как тает решимость колдунов бороться до конца.
Колдунья вскинула голову, лицо исказила гримаса ярости.
— Нет, — завизжала она, вытягивая правую руку с зажатым ножом в его сторону, — заткнись.
В такт словам начали извиваться нити узора на её груди и мерцать чёрные письмена на лезвии ножа. Этот бьющийся в такт танец давил волю Максима и наполнял силой колдунью.
— Luciferamque, in adiutorium meum intende[1], — взвыла колдунья непонятную фразу и, вскинув правую руку с ножом над головой, бросилась ему навстречу.
Он чуть пригнулся, готовый нанести удар, но шнур чужой воли помешал, оплетя его руку и сбив прицел. Нить внимания обвила ногу, дёрнула, подсекая, и Максим упал на спину. Сверху на него прыгнула колдунья, больно ударив коленями в грудь и норовя резануть по лицу ножом, Максим едва успел перехватить её запястье, свободной от чужого влияния рукой.
Что-то невнятно визжа на незнакомом языке, колдунья рвала руку с ножом из захвата, одновременно терзая его горло цепкими пальцами.
— Tuum nomen Magni, — надрывалась светловолосая, — da mihi, faciam tibi, et benedictus fructus ventris tui, ut visitet ausus prohibent[2].
С каждым словом сила Максима таяла, её же, наоборот, возрастала. У колдуньи выросли две пары невидимых рук: мощных и когтистых, которыми она в клочья рвала его щиты, словно они были из бумаги. Ещё пара таких ударов, и они окончательно порвутся, и он станет беспомощным перед ментальным ударом, обрушившимся на него. Одновременно с этим он чувствовал, как крепнут путы, спеленавшие его. Как они всё сильнее сжимаются вокруг тела и сосут силы, не давая сопротивляться, мешают скинуть с себя беснующуюся ведьму и выбить нож. Проклятый нож, который подпитывал колдунов, наполняя их мраком и демонической силою.
«Первый» влетел в полутёмный подъезд дома, без раздумий поливая всех находящихся там очередями. Пневматическое ружьё работало почти бесшумно, еле слышные чпокающие звуки, раздававшиеся, когда иглы покидали дуло, терялись в криках боли и плача. Сзади ему вторили автоматы бойцов. Командир рванул к правой лестнице, на ходу вскинув три оттопыренных пальца над плечом, он махнул ими налево, потом одним хлопнул себя по плечу.
Три тени, производя контрольные выстрелы, направились к левой лестнице, четвёртый боец отправился за командиром.
«Первый» сменил опустошённый магазин и осторожно, над самыми ступенями, выглянул в коридор. То, что он там увидел, ему не понравилось. «Объект» лежал на спине, еле удерживая беснующуюся на нём ведьму. Было видно: пара секунд, и нож, зажатый в её руке, ударит его в лицо. Дальше по коридору, шесть закутанных в тёмные одежды фигур выделывали руками в воздухе какие-то пассы и что-то монотонно выли.
Тщательно прицелившись, «Первый», плавно потянув спуск, всадил пару ампул в грудь сидящей на «объекте» ведьмы. Точнее, попытался это сделать, потому что за миг до того, как палец нажал на курок, зрение его затуманилось, фигура колдуньи задрожала и расплылась, а руки заходили ходуном, словно у неопохмелившегося алкоголика. «Первый» отстранился от прицела, и всё вернулось в норму. Вот борющиеся фигуры на полу, вот шестёрка колдунов, замершая за ними. Он снова приник к целику, и снова всё повторилось: туман перед глазами и дрожащие руки.
— Твою мать, — «Первый» опустил автомат и выругался вслух.
Сделал он это напрасно. Его услышали. Часть колдунов посмотрела на него. «Первый» почувствовал онемение во всём теле, руки заходили ходуном так, что он чуть не выронил автомат, и подогнулись враз ослабевшие ноги.
— «Второй» стреляй, — прохрипел он товарищу, который не успел выбраться в коридор, — по этим тварям стреляй.
«Второй» исполнил приказ — веером от бедра, из-за спины командира осыпал ампулами шестерых колдунов. Иглы с лёгкостью прошивали просторные одежды, впивались в тела и почти мгновенно отправляли сознание в прогулку по лабиринтам сна.
Максим почувствовал, как путы, стягивающие его, начали ослабевать.
— С-с-с-а-а-а, — он выкрикнул мантру и нечеловеческим усилием встал на мостик.
Ведьму словно ветром сдуло с него. Отлетев в сторону, она ударилась о незапертую дверь и вкатилась в комнату. Что-то с еле слышным свистом пролетело над Максимом, и чужая воля почти полностью исчезла.
Извернувшись на полу, он увидел, как валятся на пол фигуры колдунов, а двое в чём-то обегающем и чёрном садят в них из двух стволов, не жалея патронов.
«Подмога пришла? Кавалерия, бля, не зря ему чудился за спиной чей-то внимательный взгляд».
Краем глаза он заметил, как дверь за ведьмой начала стремительно закрываться, словно кто-то с силой толкал её, хотя он точно видел, что в комнате, кроме женщины, никого нет. Максим оттолкнулся ногами, и рыбкой влетел вслед за ведьмой, за его спиной с грохотом захлопнулась дверь. Затем в створ что-то с силой ударило, раз, другой, словно хотело проломить створ. Но хлипкая на вид дверь даже не дрогнула. Она, словно отлитая из первоклассной стали, а не набранная из тонких филёнок, преспокойно держала удары. За стеной слабо выругались, а потом комнату накрыл купол тишины, отсёкший находящихся внутри, от внешнего мира.
Усыплённые колдуны попадали на пол, и «Первый» чувствовал, как с каждым новым выбывшим проходит онемение, успокаиваются дрожащие руки и перестаёт плясать пространство перед глазами. Он заметил, как «объект» скрылся за боковой дверью и кинулся за ним. «Первый» опоздал буквально на секунду: дверь захлопнулась у него перед носом, больно ударив по пальцам вытянутой руки.
— Чёрт! — он рванулся вперёд, намереваясь плечом вышибить тонкую на вид дверь, и отлетел от створа, как от батута.
— Да, что б тебя… — он грязно выругался, плечо наливалось тупой болью.
Оттолкнувшись от противоположной стены лопатками, он врезал ногой в тяжёлом ботинке чуть выше замка и буквально завопил от боли. Дверь, вместо того чтобы вылететь, лязгая выбитым замком, ударила «Первого» в толстую подошву тактического ботинка так больно, что чуть не вышибла из него дух.
— «Первый», — позвал его напарник, — там нашим туго приходится.
— Ладно, с тобой после разберёмся, — пробормотал командир закрытой двери.
— Давай, я за тобой, — это относилось уже ко «Второму», — покончим с этими и займёмся девчонкой.
Последний раз взглянув на дверь, «Первый» бросился к лестнице, на ходу меняя магазин в автомате.
Максим смотрел на замершую в странной позе колдунью. Та почти распласталась по полу, опираясь о доски левой рукой и вытянув к нему правую, с зажатым в ней ножом.
Он на миг, буквально на один удар сердца, отвлёкся от неё и пнул дверь, та отозвалась гулким звуком, а по ноге, от пятки к бедру пробежала боль, словно он ударил по бетонному столбу. Отвлёкся и едва не пропустил стремительный рывок, лишь в последний момент сумев увернуться от едва не распоровшего щеку кривого лезвия. Кувырком Максим ушёл влево, и вот они снова замерли друг напротив друга. Ударь она ниже, не в голову, а в грудь и его реакции не хватило бы, чтобы избежать пореза. Его счастье, что ведьма хотела поразить лицо. Максим чуть отшагнул, разрывая дистанцию, ему очень не хотелось попадать под удар магического ножа. Он чувствовал: даже лёгкий порез окажется для него фатальным. Максим прекрасно ощущал, как в кривом лезвии бурлит тёмная, пострашнее любого яда, энергия. Он видел, как сила, бурлящим потоком вливается в колдунью, делая её ловкой и удивительно быстрой, пожалуй, быстрее его самого. Спасало то, что женщина не была бойцом и не умела обращаться с ножом как с оружием, а так бы зарезала его, как свинью на бойне.
От чужой, нечистой силы лицо женщины вытянулось, глаза ещё больше запали и стали похожи на провалы глазниц черепа. Зубы, блестевшие от текущей изо рта слюны, удлинились и стали похожи на клыки.
— Гу-р-р-р, — гигантской рассерженной кошкой зарычала ведьма, — я убью тебя, гу-р-р.
Максим не обратил на эти слова внимания, прикидывая, как справиться с ведьмой.
«Так, шагнуть влево, потом обманное движение вправо, она поведётся, обязательно поведётся на финт и ударит. Поворот, пропустить удар мимо, перехватить руку, а затем локтем в лицо. Снова перехватить руку и сломать локоть. Ребром ладони по горлу, захват шеи и рывком по часовой стрелке, сокрушая позвонки. Всё, бой окончен».
Он почти физически ощутил холодную и скользкую от пота шею ведьмы в своих ладонях. Вот дёргает её голову в сторону и чуть вверх, как затем тело колдуньи слабеет и мешком повисает на его руках. Вот только ему не хотелось убивать её. Максим чуял, как под толщей тёмной силы, наполняющей ведьму, бьётся чистый, человеческий родник, что-то светлое, нечто из прошлого – чувство или воспоминание. Что-то, что до этого было хорошо скрыто, погребено под грязью тёмных обрядов и ведьминских инициаций, а теперь, по странной прихоти обнажившееся под потоком чужой силы.
Что же, он постарается обойтись без смертоубийства, очень постарается.
Максим шагнул влево, по дуге обходя ведьму со стороны ножа. Та синхронно сделала шаг, не позволяя ему сократить дистанцию и зайти за спину. Он качнулся вправо, показывая, что сейчас прыгнет и ведьма повелась на обманку. Она ударила туда, где, по её мнению, он должен был оказаться. Рука стремительно рванулась вперёд, стараясь задеть лицо, вот только его там не было.
Максим наотмашь, костяшками пальцев, ударил по руке, прямо в нервный узел, туда, где сходятся кости плеча и предплечья, одновременно вбивая напряжённые пальцы другой руки подмышку женщины. Онемевшая рука ведьмы повисла плетью, пальцы разжались, и нож с глухим стуком ударился о доски пола.
Рука его скользнула вверх, пальцы впились в горло, прерывая истошный визг. Левой рукой он обхватил женщину поперёк туловища, прижимая её руку к боку и не давая ударить в лицо.
Удар под колени, и она оседает на пол, давясь криком. Перехват, рука ведьмы завёрнута за спину, и женщина лежит, уткнувшись лицом в пол, нелепо оттопырив зад, обтянутый серым полотном хламиды.
Она заскреблась под ним, извиваясь всем телом, пытаясь ползти к ножу. Дьявольское оружие, потеряв контакт с ней, начало разбрасывать чёрные плети во все стороны, стараясь найти нового владельца. Максим почувствовал, как плеть хлестнула его по голове, и попыталась проникнуть в сознание, завладеть им, заставить наклонится и, подняв нож, вонзить под беззащитно оттопыренную лопатку лежащей перед ним жертвы.
Максим мотнул головой, отгоняя чужую волю, и, высоко подняв ногу, с силой опустил её на покрытое чёрной вязью лезвие. Под каблуком слабо хрустнуло, и нож переломился у самой рукояти. Потоки поганой силы исчезли, а в комнату вернулись звуки внешнего мира. Женщина, лишённая подпитки чужой воли, слабо охнула и обмякла.
Максим разжал пальцы, её рука безвольно, как у тряпичной куклы, упала на пол. Он наклонился, намереваясь перевернуть ведьму на спину, и еле успел сблокировать удар. Хищно согнутые пальцы едва не выцарапали ему глаза.
— Чёрт! — вырвалось у него, когда ему пришлось прикрывать пах от пинка.
Босая пятка пребольно ударила в бедро, он отшатнулся от следующего удара и, перехватив тонкую лодыжку, рванул женщину на себя. Колдунья легко скользнула по окрашенным доскам пола, и он, навалившись на неё всем своим немаленьким весом, прижал к полу.
Максим сжал тонкие кисти и заломил руки за голову, так что локти уставились в потолок. А ногами прижал бёдра ведьмы к полу. Лица их почти соприкасались, и она попыталась укусить его, но он пресёк эту попытку, легонько боднув ведьму в лоб. Глаза закатились, и она обмякла. Женщина лежала под ним, он чувствовал, как вздымается её грудь, а по худому телу пробегает дрожь. Влияние ножа ушло, и худое лицо приняло почти человеческое выражение, багровый отблеск из глаз исчез, а зубы потеряли акулью остроту.
— Убей меня, гур, — почти простонала она, — ты победил. Не позорь, убей.
Максим не чувствовал в её словах уверенности. Он вгляделся в её лицо. Худоба и жёсткие складки вокруг рта делали мягкие черты лица угловатыми, а серая пыль гасила блеск голубых глаз.
— Зачем? — он не отпускал взгляда ведьмы, а заломленные руки не давали ей отвернуться. — Мне кажется, смертей достаточно. Я отпущу тебя, но…
Он отбросил щиты и погрузился в неё, почти не заметив сопротивления, стараясь не закричать от ментальной боли. Он пропустил мимо сознания весь поток образов, хлынувших на него из сознания женщины. Он нырял вглубь её жизни, стараясь нащупать то светлое, что увидел в ней во время схватки. И нащупал.
Юность, учёба и юноша, почти мужчина, угловатый и сильно близорукий. Его обожание и любовь к ней. Её чувство к нему – почти распустившийся бутон любви, замороженный пустяковой обидой, почти погибший, но продолжающий жить в глубине истерзанной души. И гнойный нарыв тёмной силы, обитающий, по его ощущениям, где-то внизу её живота. Водоворот зла клубился в теле женщины, готовый вырваться, едва он отпустит её. И никакая юношеская любовь, никакие светлые воспоминания не удержат ведьму от того пути, по которому она шла последние двадцать лет. Если он её отпустит, она опять побежит к магу, если…
Если только не вскрыть ментальный гнойник и не выпустить из неё тьму. Вот только как это сделать, Максим не знал и уже пожалел, что не убил ведьму в пылу схватки. Сейчас, отойдя от горячки боя, он вряд ли сможет это сделать вот так – спокойно и хладнокровно, но и отпустить её он тоже не может.
Максим покинул сознание женщины и начал спешно воздвигать щиты, попутно решая, что делать.
Ведьма под ним успокоилась и смотрела на него чуть насмешливо.
— Что замер, гур, отпусти меня, как обещал, или убей. Или ты решил воспользоваться моим беспомощным положением?
Умирать она, видимо, передумала. Ведьма завозилась под ним, заёрзала, принялась тереться животом о его живот. Высунув язык, лизнула его губы:
— Давай, насилуй, пользуйся моментом, только учти, будет грязно, я ещё девственница. Ну, что же ты замер, воин света, не можешь? Так слезь с меня и дай уйти, мой хозяин щедро наградит тебя за это. А хочешь – пойдём со мной, уничтожим их всех, ты сильный воин. Хозяин даст тебе многое, женщин – любых, каких хочешь; силу, которой у тебя ещё не было…
Ведьма молола языком, оплетая Максима ложью слов, тонкий щуп силы метался по его щитам, пытаясь найти лазейку в ментальный мир. Чтобы проникнуть в него и заморочить, подчинить себе, попытаться переломить ситуацию в собственную сторону. Ведьма уже мурлыкала, словно кошка, но не как разъярённая хищница, а словно самка в течке. Максим прикрыл глаза, пропуская её ложь мимо себя, пытаясь, сосредоточится на том, что она сказала да этого.
Девственница!
Он открыл глаза. Ведьма, увидев его глаза, оборвала монолог и спросила, вот только теперь её голос совсем не мурлыкал, о нет – он дрожал, словно в предчувствии беды:
— Ты что задумал, гур?
— Ты хочешь этого, ведьма? Хочешь? Так, я дам тебе.
Максим впился губами в её рот. Одной рукой перехватил запястье рук, другой провёл по бёдрам и рывком задрал серое одеяние, вверх к самой груди. Ладонь легла на худой живот под выпирающими рёбрами, скользнула вниз. Рывком разорвала трусики и накрыла лоно, под жёстким кустиком волос.
Колдунья завозилась под ним, забилась, пытаясь скинуть его с себя. Тщетно. Он рывком раздвинул тонкие ноги, рванул ремень джинс.
— А-а-а, — колдунья сумела отвернуть лицо от его жадных губ, — не...
Он прервал крик, снова запечатав её губы своими. Он, наконец, справился с молнией, стянул джинсы и вклинился меж её ног. Максима чуть не стошнило. Он переселил себя, надавил, чувствуя отвращение к себе и к тому, что он собирался сделать.
Тело ведьмы выгнулось под ним дугой, едва не сбросив с себя. Он удержался и вошёл в неё. Под его напором, в её теле что-то натянулось, а потом лопнуло. В женщине словно что-то взорвалось, и она обмякла. Максим тяжело отвалился набок. Всем своим естеством ощущая, как из неё, словно из прорвавшейся плотины, вода, истекает тьма.
Они лежали рядом, почти соприкасаясь телами. Максим казался себе выжатой досуха половой тряпкой. Чувств не было, лишь отвращения к тому, что он сделал, и ненависть к чудовищу, которое превратило некогда юную девушку в наполненную тьмой ведьму. Но теперь для неё всё позади. В женщине не осталось ни толики силы, и больше она её не наполнит – ни тёмная, ни светлая.
Максим повернулся к женщине. Его взгляд скользнул по аккуратным ступням, худым бёдрам, впалому животу и острой груди, добравшись до лица, остановился. Складки вокруг рта и птичьи лапки морщин в уголках глаз разгладились. Черты лица казались уже не резкими и острыми, а скорее точёными и изящными. Без тьмы она была почти красива.
«Сколько ей лет – сорок, сорок пять? Вряд ли больше, а может, даже меньше, служение злу не красит, наоборот – уродует. Значит, она может начать всё сначала».
Она почувствовала его взгляд. Посмотрела в ответ. Пыль, глушившая синеву глаз, делавшая их блёклыми и невыразительными, ушла.
— Тебе есть к кому пойти? Я имею в виду нормальных людей, не задвинутых на магии и колдовстве, а тех, кто примет тебя такой, какая ты есть сейчас. Кто поддержит и поможет начать жизнь заново, можно сказать, с нуля.
Женщина лежала, не пытаясь прикрыться, и смотрела на него устало и безразлично. Максим, не выдержав, отвёл взгляд, а она, так ничего не ответив, закрыла глаза. Из-под опущенных век побежали слёзы. Максим торопливо натянул джинсы и, не зная, что делать после всего произошедшего, осторожно прикоснулся к её мокрой щеке.
Острая искра боли скользнула по его руке в голову, обжигающе уколола правый глаз, и перед ним развернулась картина.
__________________________
Взгляд из-под ресниц.
Когда-то в будущем.
Высокий и худой мужчина, с большими мосластыми кулаками молотобойца и длинными нервными пальцами пианиста, вздрогнул от заливистой трели дверного звонка. Вскинув взлохмаченную голову, он сунул меж страниц толстого медицинского справочника спичку, не торопясь, поправил на крупном носу очки и, приглушив мурлыкающее радио, пошёл открывать.
Не глядя в глазок, которого, впрочем, не было, мужчина, щёлкнув замком, распахнул дверь.
— Голубушка, — обратился он к стоящей вполоборота женщине, — вы так поздно. Я же предупреждал, что на дому не принимаю, но если уж пришли…
Не закончив фразы, он осёкся, когда женщина повернулась к нему и подняла низко опущенную голову. Торопливо сдёрнул очки, дрожащими пальцами нашарил другую пару, висевшую на тонком шнурке на груди. Обвёл взглядом фигуру в застёгнутом до горла летнем плаще. Пристально вгляделся в обрамленное платком лицо посетительницы.
В полутёмном подъезде повисла тишина, которая казалась, будет длиться вечность, но вот мужчина качнулся к женщине.
— А-аля? — запинаясь, произнёс он, жадно всматриваясь в такие знакомые и одновременно незнакомые черты, — ты?
— Аркаша, — голос жалобно дрогнул, — я…
А в глубине квартире кто-то невидимый: вера, надежда, любовь? крутанул ручку настройки громкости приёмника, и пустоту подъезда залил надрывный девичий голос:
Мне хочется, так хочется – вернуться,
Мне хочется, так хочется – забыться,
И хоть на несколько секунд услышать
Рядом столь знакомый голос…[3]
В уголках голубых глаз закипели слёзы и, не удержавшись, потекли по запавшим щекам:
— Прости меня…
Девичий голос всё нарастал, окружая их пронзительной мелодией и кружевом слов:
…А может, всё было бы иначе.
А может быть, я в чём-то виновата.
А может слишком много мыслей пронеслось
Запутав крупный узелок…
Глухо стукнулись о покрытый линолеумом пол очки, выпавшие из ослабевших пальцев.
— Аля, — почти простонал мужчина и, упав на колени, ткнулся разгорячённым лбом в живот женщины. Взметнувшиеся руки обняли женщину за талию, пальцы впились в ткань плаща с такой силой, что побелели костяшки.
— Я так ждал тебя, — голос звучал глухо, с еле сдерживаемыми рыданиями, — я надеялся, что ты… что я… я ждал, ждал, а ты всё не шла… Аля! Я почти перестал ждать, но, знаешь, мечта, она уходит последней. И я мечтал, я так мечтал…
Руки женщины дрогнули и неловко, словно боясь причинить боль, легли на голову мужчины.
— Я… я пришла. Я, я не могла раньше, прости. Ты простишь меня… Аркаша? Простишь?
Пальцы её осторожно и неумело начали перебирать седеющие пряди.
В ответ мужчина только сильнее обхватил её и, подняв голову, прошептал:
— Не извиняйся, нет, это я был дурак молодой! Отпустил… отдал… ушами прохлопал… гордость свою показал… Дурак! Я больше никогда не отпущу тебя. Слышишь? Теперь не отпущу, никогда и никуда. Я люблю тебя, слышишь? Ты не уйдёшь? Останешься?
Он опять зарылся лицом в плащ на её животе.
— Не уйду, — голос женщины дрогнул, трещинки радости побежали по обертонам, — останусь.
Она уткнулась лицом в макушку мужчины:
— Никуда не уйду, никуда.
Слова перекрыл гитарный перебор, и молодой усталый голос пропел:
…И я готова жизнь отдать
За эти несколько секунд твоей любви.
И пусть твои ладони лягут мне на плечи –
Станет легче.
И пусть звучит твой голос снова -
Также ясно, так знакомо.
И пусть наступит твоя вечность.
Пусть будет холод, новым домом.
Мне просто без тебя
Всё в этом мире незнакомо...
И добавила чуть слышно, так, что казалось, никто в этом мире не разберёт слов:
— Я тоже тебя люблю.
Но мужчина услышал.
__________________________
[1] Светоносный, призываю тебя ко мне.
[2] Именем твоим, Великий, дай свершить мне волю твою, дай сил покарать дерзнувшего помешать планам твоим.
[3] Юля Батрак – И пусть… (здесь и далее в главе).