Начало: Крылья искупления

Часть пятая: Контакт

Михалыча Серёга увидел случайно, пролетая над парком. Старик сидел на лавочке, кормил голубей. Поседел весь, морщины как сетка, но спина прямая, выправка военная.

Капитан Михалыч — единственный человек в армии, который пытался сделать из Серёги человека. Гонял на плацу до седьмого пота, но и защищал от дедов. Учил не только Уставу, но и жизни. Предлагал остаться на контракт, сделать карьеру.
«У тебя мозги есть, Серый, — говорил. — Не зарывай их в дерьмо».

Серёга не послушал. Рванул после дембеля в родной город, к корешам, к блатной романтике. Дурак был.

Три дня он следил за Михалычем. Старик приходил каждое утро, в девять ноль-ноль. Военная точность. Садился на одну и ту же скамейку, доставал пакет с пшеном, сыпал на землю. Голуби слетались — обычные городские голуби, не из банды Серёги.

Михалыч разговаривал с ними:
— Ну что, братва пернатая, как жизнь? Тоже пенсию ждёте? Хех, у вас хоть без задержек...

Потом доставал газету, читал. Иногда подсаживались другие старики, трепались о политике, о ценах, о болячках.

На четвёртый день Серёга решился.

Он сел прямо перед Михалычем и начал клевать землю. Но не просто клевать — выбивать ритм. Три коротких удара. Пауза. Три длинных. Пауза. Три коротких.

Ти-ти-ти. Та-та-та. Ти-ти-ти.

SOS. Сигнал бедствия, которому их учили в армии.

Михалыч сначала не обратил внимания — читал газету. Серёга упорно повторял. Клюв уже болел от ударов об асфальт, но он долбил и долбил.

Ти-ти-ти. Та-та-та. Ти-ти-ти.

Старик опустил газету. Посмотрел на голубя с интересом:
— Ты чего, дружок? Есть хочешь?

Серёга замотал головой — насколько это возможно для голубя — и продолжил выстукивать. Теперь медленнее, чётче. Морзянка. Они проходили её на связи.

С. Е. Р. Ё. Г. А.

Каждая буква — мучение. Клюв не телеграфный ключ, тут нужна точность удара, а не нажатия. Серёга сбивался, начинал заново.

С — три точки. Е — одна точка. Р — точка-тире-точка.

Михалыч побледнел. Газета выпала из рук.
— Серёга? Серый? Но ты же... Мне сказали, тебя убили. Два года назад.

Серёга закивал головой — да, да, убили! И начал выстукивать дальше. Медленно, мучительно медленно. У — точка-точка-тире. Б — тире-точка-точка-точка. И — точка-точка. Л — точка-тире-точка-точка. И — снова две точки. —Убили, — прошептал Михалыч. — Господи Иисусе... И ты... ты теперь...

Серёга показал крылом на себя, потом снова начал долбить клювом. Нужно было рассказать всё. Но азбука Морзе не предназначена для клюва! Каждое тире — три удара подряд, от них уже кружилась голова.

Михалыч достал блокнот, карандаш: —Давай медленно, Серый. Я записывать буду. По буквам.

Час. Целый час Серёга выстукивал свою историю. Смерть от ножа. Пробуждение в теле голубя. Попытка создать птичью банду. Встреча с племянником. Раскаяние.

Клюв онемел. На кончике выступила кровь — стёр об асфальт. Но Серёга продолжал. Это был его единственный шанс. Единственная возможность поговорить с человеком, который мог его понять.

И. С. П. Р. А. В. И. Т. Ь.

П. О. М. О. Г. И.

Михалыч сидел, уставившись в блокнот. На листке — каракули, буквы, слова. История, в которую невозможно поверить.
— Серый, — голос старика дрогнул. — Серый, если это правда... Если Господь дал тебе второй шанс... Ты хочешь искупить?

Серёга закивал так яростно, что чуть не свалился со скамейки.
— Хорошо, — Михалыч вытер глаза — слёзы, что ли? — Хорошо, парень. Попробуем. У нас тут в районе беда...

И старик начал рассказывать. О новой банде отморозков. О наркоте возле школ. О том, как избили его соседа-пенсионера за двести рублей. О полиции, которая крышует. О собственном бессилии.
— Я пытался по старым связям... У меня в военкомате остались люди. Но без доказательств — никак. А эти твари осторожные, при чужих не светятся.

Серёга слушал и думал. Голуби могут попасть туда, куда человек не проникнет. Могут следить, не вызывая подозрений. Могут...

Он начал выстукивать план.

Часть шестая: Возрождение стаи

Собирать новую команду оказалось проще, чем Серёга думал. Голуби помнили его — того, кто добровольно отказался от власти. В птичьем мире это было невиданно. Вожаки дрались за территорию до последнего пера, а этот взял и ушёл. Легенда.

Первым вернулся Хромой. Просто прилетел и сел рядом на ветку. Не воркнул, не попросился — сел и всё. Серёга хотел прогнать, но посмотрел в глаза бывшему подручному и понял — парень не уйдёт. Преданность у него в крови.
— Уру-ру? — спросил Серёга. (Зачем вернулся?)

Хромой показал здоровой лапой на Серёгу, потом на себя, потом сложил крылья вместе. Ясно без слов — мы команда.

Второй вернулась Красивая. И сев рядом на ветку прижалась к нему. Серёга промолчал, ведь тут все было понятно без слов.

Но теперь Серёге нужны были не просто бойцы. Нужны были специалисты. Он облетал весь район, присматривался, проверял.

В старой голубятне на чердаке элитной высотки жил домашний голубь — породистый, с родословной. Хозяин умер год назад, наследники забили на птиц. Голубь одичал, но сохранил главное — память почтаря. Он помнил десятки адресов, мог найти дорогу в любую точку города. Серёга выманил его остатками сдобной булки и предложил работу. Почтарь — так его прозвали — согласился. Ему было скучно.

Возле оптики постоянно крутилась молодая самка с удивительно острым зрением. Она различала лица людей с расстояния в сотню метров — редкий дар для голубя. Могла опознать человека по походке, по одежде, даже по манере курить. Серёга проверил — показал ей фотографию в газете (Михалыч помог), потом попросил найти этого человека на улице. Нашла за двадцать минут. Глазастая стала четвёртым членом команды.

В парке аттракционов жил старый голубь с порванным крылом. Летал плохо, зато обладал невероятной памятью. Мог запомнить разговор, последовательность действий, расположение предметов. Воспроизводил звуки — не только воркование, но и обрывки человеческой речи, гудки машин, звонки телефонов. Профессор — Серёга сразу дал ему это имя — стал их живым диктофоном.

Михалыч тоже не сидел сложа руки. Приносил специальный корм с витаминами — чтобы птицы были сильными и выносливыми. Сделал схему района с помеченными адресами — где живут главари банды, где их точки, где схроны. Принёс фотографии — снимал издалека телефоном, делал вид, что фоткает архитектуру.
— Вот, смотри, — раскладывал снимки на скамейке. — Это Череп, главарь. Это его замы — Лысый и Косяк. Точки у школ, возле клубов. Менты крышуют — вот этот майор, вот этот капитан.

Серёга изучал лица, запоминал. Потом показывал своей команде — тыкал клювом в фото, потом в направление, где искать. Глазастая кивала — запомнила. Почтарь прокладывал маршруты. Профессор воспроизводил имена, чтобы не перепутать.

Первая разведка прошла идеально. Глазастая засекла Черепа возле ночного клуба, проследила до дома. Почтарь запомнил адрес, проложил оптимальный маршрут. Профессор просидел на дереве у открытого окна, записал в память обрывки телефонного разговора:
— Гру-гру... завтра... школа семь... гру... три кило... гру-гру... менты на мази...

Михалыч расшифровывал эти птичьи донесения, как военные сводки. Составлял график, отмечал закономерности. Через две недели у них была полная картина.
—Смотри, Серый, — старик чертил схему на земле прутиком. — По средам и пятницам доставка. Точки возле трёх школ, двух техникумов. Схрон в подвале заброшенной котельной. Бабло возят к Черепу домой, там сейф.

Серёга кивнул и выстукал клювом:

С. А. Б. О. Т. А. Ж.

— Саботаж? — Михалыч усмехнулся. — А что, план хороший. Сначала пусть понервничают.

Часть седьмая: Война

Первый удар нанесли в среду утром. Дилер — пацан лет восемнадцати с татухой на шее — стоял у школы номер три, ждал клиентов. Товар в пакетике из-под чипсов, в кармане балахона.

Серёга дал сигнал — три коротких воркования. Хромой нырнул сверху, выхватил пакет из кармана. Дилер охнул, полез за пакетом, но Хромой уже передал его Глазастой, та — Почтарю. Эстафета.
— Эй! Твою мать! — дилер прыгал, пытаясь поймать голубей.

Почтарь донёс пакет до ливнёвки и сбросил. Наркота уплыла в канализацию.

Второй удар — через час, у техникума. Там работали вдвоём. Пока Профессор изображал раненого (волочил крыло, жалобно стонал как человек), отвлекая дилеров, Серёга с Хромым растащили их сумку с товаром. Не всю — только пакетики. Разорвали клювами, рассыпали по ветру. Белый порошок смешался с уличной пылью.

К вечеру Череп был в бешенстве. Михалыч наблюдал из окна своей квартиры (вид на двор Черепа), как главарь орёт на подручных:
— Какие, блядь, голуби?! Вы что, ебанулись?! Голуби спиздили товар?!

На следующий день дилеры пытались отбиваться. Махали руками, кидали камни. Но попробуй попади в ожидающего атаки голубя камнем. А их было пятеро, и они атаковали с разных сторон.

Лысый, зам Черепа, додумался взять пневматику. Прицелился в Хромого. Серёга увидел это за долю секунды до выстрела. Рванул вниз, толкнул Хромого крылом. Пулька просвистела мимо, срезав несколько перьев.

Тогда Серёга решил — война.

Он собрал расширенное совещание. Кроме основной пятёрки, прилетели ещё десяток голубей. Не бойцы — обычные птицы, но готовые помочь. Серёга долго ворковал, объясняя план. Профессор переводил сложные моменты на более простой птичий язык.

Психологический террор начался на следующее утро.

Череп вышел из подъезда — на голову упал помёт. Вытер, сделал шаг — ещё порция. Посмотрел вверх — на карнизе сидели двадцать голубей и смотрели прямо на него.
— Пшли вон! — заорал Череп.

Голуби не шелохнулись.

Он сел в машину. На лобовом стекле — густой слой помёта, дворники размазывают, не справляются. Пока искал воду, чтобы промыть, голуби обгадили крышу, капот, зеркала.

Это продолжалось каждый день. Куда бы Череп ни пошёл — над ним кружила стая. В кафе, в магазине, в своём дворе. Голуби садились на его балкон и орали всю ночь. Будильник? Не нужен — в пять утра под окном начинался голубиный концерт.

Лысый не выдержал первым:
— Череп, это не нормально! Они нас пасут! Это какая-то мистика!
— Заткнись! — огрызнулся главарь, но в глазах мелькнул страх.

Косяк вообще уехал на дачу после того, как проснулся, а у него на подушке сидел Профессор и пристально смотрел в глаза.

Но для главного удара нужны были доказательства. И тут Михалыч достал козырь — старый цифровой фотоаппарат разведки с большой кнопкой.
— Смотри, Серый. Нажать можно клювом или лапой. Я проверял — работает.

Три дня Серёга тренировался. Прицелиться, нажать, не уронить камеру. Хромой страховал — ловил аппарат, если тот начинал падать.

В пятницу должна была пройти большая сделка. Крупная партия, солидные деньги. Лично Череп, майор из ментовки, поставщик из области.

Часть восьмая: Большая игра

Заброшенная котельная выглядела мрачно даже днём. Окна забиты досками, двери на замках. Но голубям двери не нужны. Есть вентиляция, выбитые стёкла под крышей, дыры в стенах.

Серёга разместил свою команду за час до сделки. Пять голубей, пять точек обзора. У каждого — маленькая камера на шее. Михалыч достал через знакомого майора из военной разведки. Крошечные, с датчиком движения. Удобнее той, с которой тренировался Серёга.

Глазастая заняла позицию под потолком, откуда был виден весь зал. Почтарь — у запасного выхода. Профессор — возле стола, где должна пройти передача денег. Хромой — у окна, следит за улицей. Серёга с главной камерой — в центре, координирует.

Первым пришёл майор. В гражданском, но Глазастая узнала — та же походка, те же часы на руке. Проверил помещение, говорит по телефону:
— Всё чисто. Давайте.

Череп с Лысым притащили две спортивные сумки. Поставили на стол, открыли — пачки денег. Профессор включил свою камеру, снимает крупный план.

Поставщик — толстый мужик с тремя подбородками — приехал на джипе. Его братки внесли три коробки. Череп вскрыл одну, достал пакет, проверил:
— Норм товар. Лысый, бабло.

Начался отсчёт денег. Майор стоял в стороне, курил. Ждал свою долю.

И тут Серёга увидел — ещё одна машина. Люди в масках, с оружием. Налёт? Конкуренты? Или...

Он дал сигнал — резкое воркование. Стая замерла, камеры продолжали снимать.

Дверь вышибли с одного удара. Ворвались люди в масках:
— Всем лежать! Полиция!

Но майор не лёг. Достал удостоверение:
— Спокойно, я свой. Майор Петров, УВД.
— Знаем, — ответил один из масок и надел на него наручники. — Вы задержаны по подозрению в организации наркоторговли.

Оказывается, Михалыч пробил-таки по своим каналам. Нашёл честного подполковника из области, передал первые доказательства — фотки, записи. Тот организовал операцию. А голуби сняли всё на видео — с пяти ракурсов, в отличном качестве.

Череп попытался бежать через окно. Серёга нырнул ему в лицо, вцепился когтями. Череп заорал, замахал руками, споткнулся об ящик, упал. Оперативники скрутили.

Когда всех увели, Серёга собрал камеры. Пять карт памяти с полной записью сделки. Михалыч передаст их следователю. Железные доказательства.

Часть девятая: После битвы

Суд был громким. Полгорода следило за процессом. Череп получил десятку, майор — восемь лет, остальные по мелочи. Главное — сеть разрушена.

Михалыч стал местным героем. Пенсионер, раскрывший наркомафию. Журналисты, телевидение, награда от мэра. Старик отнекивался:
— Да я просто заметил подозрительных типов. Повезло.

Только Серёга знал правду. И Михалыч. Они продолжали встречаться в парке каждое утро. Старик рассказывал новости, Серёга выстукивал ответы. Иногда просто сидели молча — два старых солдата, каждый со своей войной за плечами.

Васька окончил школу с золотой медалью, поступил на биофак. Стал изучать поведение птиц. Написал работу о социальной структуре городских голубей, заняв первое место на областной олимпиаде.
— Знаешь, дядь Миш, — сказал он как-то Михалычу (они подружились). — У голубей удивительная организация. Они способны на сложное планирование, взаимовыручку. Почти как люди.
— И даже лучше некоторых людей, — улыбнулся Михалыч, поглядывая на Серёгу.

Стая Серёги продолжала патрулировать район. Уже неофициально, по привычке. Замечали подозрительных типов — сообщали Михалычу особым воркованием. Тот звонил участковому (нового прислали, честного). Мелкие кражи, драки, попытки наркоторговли — всё это пресекалось на корню.

Город стал чище. Безопаснее. Люди перестали бояться выпускать детей во двор. Бабушки спокойно сидели на лавочках до темноты. И мало кто знал, что частично это заслуга странной стаи голубей, которые ведут себя слишком организованно для обычных птиц.

Серёга постарел. Для голубя он прожил невероятно долго — уже восьмой год. Перья потускнели, летать стало тяжело. Но он держался. У него была миссия. Искупление.

Эпилог: Последний полёт

Михалыч умер тихо, во сне. Серёга узнал об этом, когда старик не пришёл на утреннюю встречу. Полетел к его дому, увидел скорую, людей в чёрном.

На похороны пришёл весь город. И военные из военкомата, и новое руководство полиции, и простые люди. Васька произнёс речь:
— Михаил Петрович был настоящим офицером. Он воевал всю жизнь — сначала за Родину, потом за наш маленький город. И победил. Спасибо вам, товарищ капитан.

Серёга привёл всю стаю. Тридцать голубей, включая его и Красивой птенцов, сели на ограду кладбища. Люди удивлялись — птицы сидели строем, как на параде. А когда гроб опускали в могилу, взлетели все разом, сделали круг почёта над кладбищем. Военное прощание.

Васька подошёл к Серёге после похорон:
— Ты его друг, да? Он тебя кормил. Держись, голубь.

И погладил по голове. Серёга закрыл глаза. Вспомнил тот день, когда спас племянника от хулиганов. С него всё началось. Его перерождение. Не физическое — духовное.

Он прожил ещё год. Передавал опыт молодым, учил их защищать, а не нападать. Помогать, а не отбирать. Быть стаей, а не бандой.

В последний день своей жизни он сидел на той скамейке, где встречался с Михалычем. Солнце садилось, золотя деревья. Васька читал на лавочке напротив — уже аспирант, пишет диссертацию о коммуникации птиц.

Серёга закрыл глаза. Он устал. Но это была хорошая усталость. Усталость солдата после боя. Он сделал что мог. Искупил что сумел.
— Молодец, Серый, — почудился голос Михалыча. — Ты справился. Теперь отдыхай.

Серёга улыбнулся — насколько может улыбаться голубь. И отпустил. Просто отпустил всё — боль, вину, усталость.

Утром Васька нашёл его на скамейке. Маленькое тельце, укрытое опавшими листьями. В клюве — белое пёрышко, которого раньше не было. Чистое, почти светящееся.

Васька похоронил его в парке, под той липой, где любил сидеть Серёга. Поставил маленький камень, написал: «Храброму голубю от благодарных людей».

Стая продолжила его дело. Новый вожак — Хромой — помнил заветы учителя. Защищать слабых. Помогать людям. Быть достойными.

А в городе до сих пор рассказывают легенду о голубе-защитнике. Дети верят, старики усмехаются, учёные пожимают плечами. Но иногда, когда кто-то попадает в беду на улицах города, прилетают голуби. Много голубей. И помогают.

Потому что чудеса случаются. И второй шанс даётся не зря. Надо только суметь им воспользоваться. Как сумел бывший бандит Серёга Косой, ставший голубем и нашедший своё искупление в служении добру.

История закончилась. Но другие истории только начинаются. В каждом городе, в каждой стае, в каждой душе, ищущей свой путь к свету.

Часть первая: Падение

Серёга Косой очнулся от боли — будто кто-то вогнал ему в грудь раскалённый лом и провернул. Память услужливо подбросила картинку: тусклый свет фонаря над чёрным входом в магазин, пацан с бегающими глазами, прижатый к стене его парнями, и вдруг — змеиный блеск лезвия в худой руке. Пацан оказался не из пугливых.

Серёга попытался вздохнуть, но вместо воздуха в лёгкие словно набилась вата. Веки не открывались — тяжёлые, как могильные плиты. Наконец, сквозь ресницы пробился свет, и он увидел... Что это, мать его? Огромное, с дом размером, лицо старухи нависало над ним. Морщины — как овраги, в которых можно спрятаться. Губы шевелятся, каждое слово — раскат грома:
— Ишь, какой красавец прилетел! Сизокрылый, жирненький!

Пальцы — толстые, как брёвна, с ногтями-лопатами — потянулись к нему. Серёга хотел заорать: «Не трогай, карга!», но из горла вырвалось жалкое: — Уру, уру-ру!

Он дёрнулся — и понял, что руки не слушаются. Вернее, рук больше не было. Вместо них что-то хлопнуло, подняв его в воздух. Земля провалилась вниз, старуха уменьшилась до нормальных размеров, а Серёга... летел.

Ветер свистел в ушах — нет, не в ушах, в каких-то дырочках по бокам головы. Город раскинулся внизу игрушечный, и только тут до него дошло. Крылья. У него, блядь, крылья! Серые, с белыми пестринами, самые обычные голубиные крылья.

Он рухнул на край фонтана в центральном парке. Вода отражала сизую птицу с красноватыми глазами и нахохленными перьями. Голубь. Обычный сраный городской голубь, каких тысячи клюют окурки на вокзалах.
— Не может быть, — хотел сказать он, но получилось только воркование.

Какая-то девчонка лет пяти подбежала к фонтану:
— Мама, смотри, голубик! Можно я его покормлю?

Её ручонка — теперь огромная, как ковш экскаватора — швырнула в него горстью хлебных крошек. Крошки больно ударили по спине, рассыпались вокруг. И тут Серёга почувствовал голод. Дикий, звериный голод, от которого все мысли съёжились в одну: жрать!

Он клюнул крошку. Чёрствый хлеб показался вкуснее любого деликатеса. Ещё одну, ещё... Рядом приземлились другие голуби, начали отпихивать его от еды. Серёга попытался дать сдачи, но получил таких тумаков, что откатился к краю фонтана. Местная шпана — стая ободранных голубей — смотрела на него с презрением. Новичок. Лох. Дно.

Он, Серёга Косой, перед которым расступались блатные авторитеты, держащий в кулаке половину Заречья, получал пинки от каких-то вшивых птиц!

Три дня он просидел на карнизе заброшенной девятиэтажки, где раньше была его хата для стрелок. Дождь промочил перья насквозь, превратив его в жалкий комок. Холод пробирал до костей — тонких, полых птичьих косточек. На четвёртый день голод выгнал его на помойку.

Вонь помойки ударила в его новые, обострённые органы чувств как кувалдой. Но голод был сильнее отвращения. Он ковырялся в пакетах, выискивая объедки, дрался с воробьями и такими же отщепенцами голубями за заплесневелую корку. Гордость главаря района валялась в грязи рядом с использованными памперсами.

Часть вторая: Старые привычки

Месяц ушёл на то, чтобы научиться быть голубем. Не просто летать-клевать, а драться. Когти оказались неплохим оружием — если вцепиться в загривок и крутануться, можно выдрать приличный клок перьев. Клюв бил точно в глаз, если правильно прицелиться. А удар крылом — это вообще отдельное искусство. Размах, хлёсткий взмах маховыми перьями по морде — и противник слепнет на несколько секунд.

Серёга изучал местную иерархию как когда-то изучал расклады в Заречье. Вон тот пёстрый с разорванным хвостом — главный на помойке у гастронома. Белая самка с чёрным пятном — держит территорию у хлебного. А сизый, здоровенный как боров, контролирует центральную кормушку в парке.

Первым к нему прибился Хромой — молодой голубь с покалеченной лапкой. Серёга спас его от стаи, отбивавшей у калеки найденную булку. Дрался один против пятерых, получил знатных люлей, но булку отстоял. Хромой с тех пор ходил за ним тенью, готовый на всё по первому знаку.
— Уру-уру? — спрашивал он, наклоняя голову. (Что делать, босс?)

Серёга показывал крылом на помойку, и Хромой нырял в самую гущу отбросов, добывая лучшие куски. Умный оказался парень. Быстро учился.

Потом подтянулись другие отщепенцы. Одноглазый — старый боец, потерявший глаз в схватке с вороном. Пыльный — вечно взъерошенный тип с параноидальными наклонностями, зато с отличным чутьём на опасность. Красивая — молодая самка с переливающимися перьями, которую другие самки заклевали из зависти.

К концу второго месяца у Серёги была банда. Пятнадцать отборных бойцов, готовых идти за ним хоть к чёрту на рога. Они отрабатывали групповые атаки на пустыре за гаражами. Серёга учил их маневрам, которые подсмотрел у ворон, — окружение, отвлекающий манёвр, удар с тыла.

Захват главной кормушки в парке стал их первой серьёзной операцией.

Сизый боров, контролировавший место, был вдвое больше Серёги. Его свита — десяток матёрых голубей — выглядела внушительно. Но у них не было дисциплины.

Серёга подослал Красивую как приманку. Она села на край кормушки, начала ворковать, прихорашиваться. Самцы из свиты борова потеряли бдительность, засмотрелись. И тут ударила основная группа.

Хромой, несмотря на увечье, оказался великолепным воздушным бойцом. Он камнем падал сверху, бил когтями по глазам, тут же взмывал вверх. Одноглазый дрался как берсерк, не чувствуя боли. Пыльный метался по краям, не давая никому сбежать.

А Серёга шёл напрямую на борова. Тот был сильнее, но Серёга был умнее. Ложный выпад влево, разворот, удар крылом по голове. Боров замотал башкой, и тут Серёга вцепился ему в загривок. Крутанулся волчком, выдирая перья. Боров заорал — если можно так назвать истошное гурканье — и попытался взлететь. Но Серёга держал крепко, добавляя ударов клювом по темени.

Свита борова разбежалась за минуту. Сам боров улетел, оставив в когтях Серёги добрую половину хвостовых перьев. Кормушка была взята.

Новые правила Серёга установил сразу. Треть всей еды — ему, как вожаку. Остальное — по старшинству. Хромой, Одноглазый и Пыльный — его замы — получали лучшие куски. Рядовые бойцы — что останется. Чужакам доступ закрыт, но можно купить право кормиться за долю.

Воробьи приходили с предложениями первыми. Мелочь пузатая, но сообразительная. Готовы были отдавать треть своих находок за защиту от ворон. Серёга согласился. В его человеческой жизни это называлось «крыша».

Вороны попробовали наехать, когда стая Серёги отбила у них найденный возле шашлычной пакет с мясом. Три здоровенных чёрных твари окружили Серёгу возле помойки.
— Карр! Карр! — (Отдай добычу, крыса пернатая!)

Серёга спокойно доклевал кусок курицы и только потом повернулся к ним. Свистнул детской игрушкой пищалкой — условный сигнал. Из-за мусорных баков, с крыш, из-под машин вылетели его бойцы. Пятнадцать голубей против трёх ворон — расклад ясный.
— Ур-уруру, уру!— сказал Серёга. (Вали отсюда, пока перья не повыдергал.)

Вороны переглянулись и отступили. С тех пор чёрная братия облетала территорию Серёги стороной.

Даже коты научились уважать его стаю. После того, как рыжий котяра попытался сцапать Красивую, и получил координированную атаку в морду от пяти голубей одновременно. Серёга лично выклевал ему клок шерсти на загривке. Кот удрал с воплем, и больше на голубей не охотился.

Серёга сидел на своём фонаре — самом высоком в парке — и озирал владения. Маленькая империя, но своя. Он снова был королём. Пусть в перьях, пусть среди помоек, но власть есть власть.

Часть третья: Прозрение

В тот день возле школы номер семь шёл настоящий пир. Какой-то первоклашка рассыпал целый пакет печенья, и голуби слетелись со всей округи. Стая Серёги заняла лучшие позиции, оттеснив чужаков.

Тощий очкастый пацан лет десяти вышел из школы, достал из рюкзака батон. Начал крошить, бросая крошки голубям. Типичный ботан — узкие плечи, большие очки, пугливый взгляд. Лёгкая добыча.

Серёга уже собирался дать команду окружить пацана, отобрать весь хлеб, не оставив другим ни крошки. Так он всегда делал — сильный забирает всё. Но тут к мальчишке подошли трое старшеклассников.
— Эй, очкарик, бабки есть? — самый здоровый, с причёской под ирокез, толкнул пацана в плечо.

Мальчишка попятился, и Серёга вдруг узнал его. Васька. Племянник. Ленкин сын. Худой, глаза огромные за стёклами очков — копия мать в детстве. Серёга видел его последний раз года три назад, когда случайно попал на день рождения сестры. Помнил, как Васька прятался за материнской спиной, когда дядя-бандит пытался с ним заговорить.
— Н-нету... — пискнул Васька, и что-то кольнуло Серёгу под перьями. —Нету — не ответ, — ирокез схватил племянника за шкирку, притянул к себе. — Мобилу давай. И быстро, пока я добрый.

Двое других обступили Ваську с боков, отрезая путь к отступлению. Классическая схема. Серёга сам так учил своих пацанов.
— Пожалуйста, не надо, — Васька заплакал, и слёзы покатились по худым щекам. — Это мамин телефон, она на работе, ей нужно...
— Твои проблемы, — ирокез полез в карман Васькиной куртки.

И тут Серёгу словно молнией ударило. Он увидел себя со стороны. Вот так же он отбирал мобилы у таких же Васек. Так же его шестёрки окружали жертву, не давая сбежать. Так же плакали пацаны, упоминали мам, пап, бабушек — и ему было плевать.

А теперь его родной племянник стоял в кольце отморозков и плакал. И где-то там Ленка, его сестра, ждёт звонка от сына. Беспокоится, наверное. Она всегда беспокоилась — и о нём когда-то, пока он окончательно не скатился.

Серёга взлетел. Не раздумывая, не планируя — просто взлетел и упал камнем на башку ирокезу. Когти вцепились в волосы, клюв долбанул в темечко. Парень заорал, замахал руками:
— Ааа! Снимите его! Снимите эту тварь!

Серёга бил крыльями по лицу, царапал щёки, клевал уши. Его стая, повинуясь инстинкту, атаковала остальных. Пятнадцать разъярённых голубей — это страшная сила. Хромой вцепился одному в нос, Одноглазый долбил другого по глазам, Красивая запуталась в волосах и дёргала их клювом.

Хулиганы с воплями бросились врассыпную. Ирокез бежал, закрывая голову руками, на плече у него восседал Серёга и методично выклёвывал проплешины.

Когда отморозки скрылись за углом, Серёга вернулся к Ваське. Племянник стоял, раскрыв рот, глядя на голубей. Потом робко улыбнулся:
— Вот это да... Спасибо, голуби.

Он достал из рюкзака остатки батона, раскрошил на асфальт. Серёга подошёл, взял кусочек, но есть не стал. Просто держал в клюве, глядя на племянника. Васька присел на корточки:
— Ты их главный, да? Умный какой. Прямо как человек смотришь.

«Я и есть человек, — хотел сказать Серёга. — Я твой дядька, мелкий. Тот самый дядька-отморозок, которого ты боялся. И я всю жизнь был таким же уродом, как эти, что тебя обижали».

Васька погладил его по голове — осторожно, одним пальцем. Серёга не дёрнулся. Первый раз в жизни кто-то гладил его с благодарностью. Не из страха, не из корысти — просто так.

Когда племянник ушёл, Серёга долго сидел на месте. Стая ждала приказов, но он молчал. В голове крутились картинки из прошлого. Сколько таких Васек он обидел? Сколько пацанов сломал, заставив идти в его банду, чтобы не быть жертвами? Сколько судеб искорёжил?

Часть четвёртая: Одиночество

Утром следующего дня Серёга собрал стаю на крыше старого гаража — их штаб-квартире. Голуби расселись полукругом, ожидая планёрки. Обычно в это время Серёга распределял задания — кто контролирует какую помойку, кто собирает дань с воробьёв, кто патрулирует границы территории.

Он посмотрел на каждого. Хромой — первый, кто поверил в него. Парень мог бы многого добиться, будь у него нормальный вожак, а не отморозок, воссоздающий блатную малину среди птиц. Одноглазый — старый воин, заслуживающий спокойной старости, а не бесконечных драк за объедки. Красивая — могла бы завести семью, высиживать птенцов, а вместо этого играла роль блатной подруги в его голубиной братве.
— Уру... Уру-уруру, уру — произнёс Серёга. (Вы свободны. Расходитесь.)

Стая растерянно заворковала. Хромой подскакал ближе, наклонил голову:
— Уру? — (Босс, что случилось?)

Серёга взлетел. Хромой рванул за ним, но Серёга развернулся и ударил его крылом. Не больно, но жёстко — отвали, мол. Хромой завис в воздухе, не понимая.

Одноглазый тоже попытался лететь следом. Получил клювом по темечку. Красивая даже не взлетала — сидела, нахохлившись, смотрела укоризненно.

Серёга сделал круг над крышей и улетел. Без оглядки, без прощания. Просто улетел.

Следующие месяцы стали адом. Не физическим — к голоду и холоду он уже привык. Моральным. Одиночество грызло хуже любой крысы. Он привык быть в стае — человеческой или птичьей. Привык командовать, защищать своих, наказывать чужих. А теперь был никем. Тенью. Призраком в перьях.

Он нашёл место на старой липе напротив дома сестры. Часами сидел на ветке, наблюдая за окнами на третьем этаже. Ленка постарела — седые пряди в волосах, морщины у глаз. Выглядела уставшей. Одна тянула пацана, без мужика. Серёга даже не знал, кто отец Васьки. Не интересовался никогда.

По вечерам Васька выходил во двор с книжкой. Садился на лавочку под липой — прямо под Серёгой — и читал. Иногда доставал хлеб, крошил птицам. Серёга слетал вниз, клевал крошки из рук племянника. Васька улыбался:
— Привет, храбрый голубь. Ты меня помнишь?

«Помню, мелкий. Всё помню».

Хулиганы больше не трогали Ваську. История с голубями, видимо, произвела впечатление. По школе пошли слухи, что очкарик колдун, управляет птицами. Бред, конечно, но работал. Васька расправил плечи, перестал прятать глаза. Даже друг появился — такой же тощий ботан.

Серёга видел, как племянник растёт. Как меняется. Становится увереннее, сильнее. Хорошим человеком становится. Таким, каким сам Серёга никогда не был.

По ночам, устроившись в щели под крышей заброшенного дома, он вспоминал свою человеческую жизнь. Детдом, после смерти родителей, где выживал сильнейший. Споры с отчимом и мачехой, приютившими его сестрёнкой. Первая ходка в четырнадцать — украл крутую кожаную куртку с рынка. Зона, где его приняли пацаны, научили «правильной» жизни. Свобода, своя шайка, рэкет, крыши...

И ради чего? Бабла, которое просаживал в кабаках? Тачки, которую так и не купил? Респекта шестёрок, готовых продать его при первом удобном случае?

Умер он как собака — в подворотне, с ножом в печени. И никто не плакал. Ленка, наверное, вздохнула с облегчением — не будет больше позорить семью братец-уголовник.

Продолжение Крылья искупления, (продолжение)

Когда шёл домой с больницы, увидел во дворе такую картину, Солнышко (так зовут кота) идёт с голубем во рту. Конечно же я пошёл сразу отбирать этого голубя, потому что не хотел что-бы кот чем-то заразился, но как оказалось голубь был живой и сразу же попытался свалить, правда у него это не получилось потому что он не мог летать и его снова поймал Солнышко. Голубя снова отобрали и было решено взять его домой пока он не восстановится, по взгляду Солнышка было видно что он жоско обиделся на то что у него снова отобрали птицу, у нас коты любят их по приколу убивать, даже не ради еды, а просто так.

Первое время голубь сидел в коробке и приходилось кормить и поить его со шприца, по другому он не ел вообще, сходил с ним к ветеринару, потому что я понятия не имел как за ним ухаживать, что там у голубя может быть сломано и что ему вообще давать, но там мне сказали "посадите его в ванной пока не вылечится и кормите хлебушком, а можете просто выкинуть", отличные советы, прям нет слов. Хлебушек никаким птичкам нельзя, спасибо одному прекрасному человеку, он мне помог и дал советы что голубям можно, а что нет + выяснилось что голубю где-то примерно месяц.

Потом он стал обрастать перьями там где его покусал кот, стал кушать лучше, выпрыгивать из коробки и даже иногда пищать, но летать всё ещё не мог и ел всё ещё только из шприца, другую еду он не признавал.

Вскоре я начал пытаться давать ему еду не из шприца и по немного он начал есть и так, а потом и пить стал тоже без моей помощи, и прыгать по всюду тоже стал больше пока не остановился на подоконнике с растениями, там он стал спать, есть и щипать растения, а потом и вовсе спать в одном горшке, из всех удобных мест этот гений выбрал горшок. Короче зелень пришлось переставлять на стол, но это не спасло растения от голубя, он стал прыгать на стол.

Если честно, всё то время которое у меня в доме находился голубь, я думал что он подохнет. Мне казалось что я сделаю что-то не правильно или покормлю чем-то не тем, может слишком мало еды и воды даю, а может наоборот. Но вот, он уже по тихоньку начал летать, жив, здоров вроде и тогда когда он уже уверенно летать начал, я его понёс в парк где много деревьев, нет машин и нет кошек, короче идеальное место и можно быть точно уверенным что он будет в порядке

Наверное самое отвратительное в этой истории это то что мне ото всех знакомых приходилось слышать что "каждый день этих голубей умирает тысячи" и "ты всех не спасешь", но спасибо что сейчас этого никто не говорит.

А это Солнышко, он очень смешной когда делает злую мордаху

Говорят, нас создали люди.
Говорят, мы были другими,
Но в нашем коде баги и глюки.
Это они сделали нас такими.
Иван Алексеев

В лесной деревушке пилигримы завершали дневные дела и приступали к вечерним. Володя сидел на колокольной башенке полуразрушенной заброшенной церквушки, завороженно любуясь полётом голубей, живущих здесь. Он смотрел на них сквозь все доступные ему спектры зрения: ультрафиолетовый, инфракрасный и обычный видимый. С помощью оптической детализации приближал каждое перышко, вибрирующее на ветру.

Володя насыпал пшеничные зернышки на перила деревянной оградки и отстранялся в дальний угол башни. Оттуда он смотрел, как голуби сначала осторожно и пугливо подлетают к башне, оценивая обстановку, а затем садятся на перила и настороженно клюют. Володя завороженно наблюдал. Крылатое произведение искусства эволюции вызывало в нём неудержимый трепет, непостигаемый единицами и нулями. Пытаясь подобрать доступ к их голубиным тайнам, он перебирал различные звуки своей звуковой картой и имитировал их щебетание. Его звуковой чип, созданный людьми, был не так совершенен, как, например, у попугаев, сотворенных природой.

Постепенно голуби перестали бояться Володю, и начали привыкать к его присутствию. Порой даже ели из рук и ходили по холодным плечам, оставляя мелкие царапины на металле.

– VO: Loaded, – пропищало из головных динамиков, и на небольшом отладочном дисплее на виске замигала надпись: «Virus Object: Loaded».

Вообще, у роботов нет имён, только серийные номера. Серийный номер Володи выгравирован над маленьким дисплеем: «H0M1C1D3».

Он один из отряда боевых роботов зачистки, так называемых, «Истребителей». Их задачей было опустошить территории от пилигримов, обитающих в этих краях. Официальная задача поставлена с ярлыком «без жертв». Однако, все ограничения с боевых модулей штаб сциентистов предварительно снял.

В одном из рейдов на базу пилигримов, где люди разрабатывали программное обеспечение для защиты от роботов, H0M1C1D3 подхватил вирус «Pacifire» и стал изгоем среди роботов и чужаком среди людей. Вирус блокировал все его программы, направленные на уничтожение. На подстанции технического обслуживания истребителей Володю не смогли избавить от вируса. Решили отформатировать ему систему и разобрать на запчасти для ремонта небракованных собратьев. Тогда он сбежал от своих. Выцарапал отслеживающий маячок и прибился к людям. Жил в заброшенной церкви на краю поселения.

Сначала он не покидал свое убежище, лишь изредка пугая своим присутствием местных мальчишек, которые утоляли жажду познания в блуждании по заброшенным развалинам. Затем он стал им махать с башни, когда они приходили. Позже ребятня и вовсе жадно разглядывала детали механоида вблизи, не боясь истребления. Когда мальчишки впервые услышали «VO: Loaded», то отпрыгнули от робота, как напуганные резким движением коты. Так они его и прозвали, созвучно, – Володей.

По деревне поползли слухи о мирном истребителе, которого судьба загнала в церковь. Родители, шокированные новостью о том, что их дети играют с машиной для убийств, хотели сжечь Володю, уничтожить, разобрать на запчасти. Но когда они увидели, как робот кормит голубей с рук, в окружении детей, то их праведный гнев разбился о противоречивость реальности.

Так, советом деревни было решено использовать Володю для нужд деревни. Его механический корсет позволял переносить огромные тяжести, по сравнению с человеком, а вычислительные способности помогали просчитывать варианты развития небольших событий.

Периодически, он выполнял тяжёлую работу за несколько горсточек зерна. Со временем люди привыкли к нему. И даже отправляли мальчишку, звать Володю на работу. Робот расценил это, как гарант доверия: к истребителю отправляли человеческого детёныша. Маленького, беззащитного. Как голубь. Сегодня мальчик принёс ему алую накидку поселенцев в знак принятия робота людьми.

Он больше не видел угрозы в людях, хоть ему и заложено разработчиком истреблять их. Он пытался познать людей, и, таким образом, их творение – себя.

Порой Володя по полдня стоял в роли домкрата, подпирая поднятый дом. Время летело незаметно в беседе с людьми. Володя всё пытался выяснить различия между собой и человеком.

– А что значит быть человеком? – спрашивал он, ковыряющегося под домом пожилого мужчину.

– Ну, это значит, эт самое.. Гуманным значит быть. Гуманизм же, то и значит – Хуманизм, человечность, то есть, – витиевато объяснил старик.

– А что значит – быть гуманным? – спросил робот, держа дом.

– Значит, высшей ценностью ставить человеческую жизнь, эт самое, личность, – мужчина поднял вверх палец. – А также уважать право на свободу и счастье. Как говорится: «Живи и дай жить другим».

– То есть, я могу стать человеком?

Мужчина выехал из под дома на лежаке на маленьких колёсиках и посмотрел в упор в лицо роботу.

– Оно, эт самое, вишь, как устроено – человеком же родится надобно. Глаза иметь, там, уши, рот, лёгкие.

– У меня есть оптические системы, микрофоны, динамики и системы вентиляции и охлаждения – всё подобрано по образу и подобию.

– Это, конечно, да. А сердце у тебя есть? – хитро прищурившись, спросил старик.

– Да – ядерный реактор.

– А ты, эт самое, любить этим ядерным реактором можешь?

– А что значит «любить»?

Старичок рассмеялся сухим смехом, и откашлялся, пряча ком в горле. Сел на лежаке и поднял взгляд куда-то сквозь Володю, к небу. Сказал задумчиво:

– Это значит, ухаживать, проявлять чуткость и заботу, беспокоиться, принимать любимого таким, какой есть, беспокоиться о нём. А в случае чего, эт самое, быть готовым и жизнь отдать, и кровь, и орган, если потребуется.

Володя задумался. Зажужжали кулеры, нагрелись процессоры.

– Я люблю голубей.

Мужичок рассмеялся заливисто.

– Ну вот, видишь. Уже что-то. Надежда есть, значится?

– Надежда есть, – эхом подтвердил робот.

– VO: Loaded, – напомнила система о вирусе.

Тем же вечером, вернувшись к себе в башню, Володя был поражён новым открытием. Он наблюдал, как глубоко в небесах парил голубь. Но стоило Володе покормить и отпустить голубку из башни, как голубь, завидев её с такой высоты, тут же камнем бросался вниз. К ней. К своей голубке. Робот просчитал, что это невозможно: голубиные глаза не видят с такого расстояния. Даже если голубь и заметил, какое-то движение, то как определил, что это именно она, его любимая? Володя списал это явление на другой орган чувств, нежели зрительный.

«Неужели он видит сердцем?» – побежали запросы по нейросети. – «Неужели голуби могут любить? Являются ли они, в таком случае, людьми?».

Ночи Володя проводил в башне в размышлениях. Он не спал. Роботы не спят, лишь переводят некоторые процессы в энергосберегающий режим. Володя думал о голубях и людях, о любви и смысле своего бытия. Он, конечно, знал смысл своего существования – зачистка местности от людей. Но вирус будто снял заслонку ограничивающую нейросеть от познания внутреннего и внешнего мира, дал возможность обращать вопросы к себе. Осознаться и понять, что ты существуешь, а значит мыслишь.

«Почему голубь – символ мира? Он красив, свободен, хрупок, однако беззащитен. Такой ли и должен быть мир?» – проводил анализ Володя, глядя на оранжевую звезду на ночном небе, мерцающую ярче остальных. Он называл её для себя «Тигровая звезда» и думал, как правило, в неё. Наматывал свои мысли на её орбиту. – «Если так сложен и красив голубь, так свободен его полёт, то как же прекрасен и сложен человек – венец природы, как же тогда свободен он: в мыслях, в словах, в действиях? Как гармонично вытесаны все биологические виды и подогнаны друг к другу. Но что случилось с человеком? Неужели его так опьянила свобода действий, что он пришёл от созидания к войне и уничтожению. И вместо гармонии и красоты стал создавать нечто злое, как я, и пропитанное ненавистью, как мои шестерёнки маслом. Как так получилось, что став хозяином Земли, Человек начал пожирать сам себя, словно Уроборос?».

– VO: Loaded, – перебил его размышления голос динамиков. Володя прервал поток мыслей. Его снова наполнило ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Вдруг, его датчики звука уловили крики из деревни. Оптическим увеличением он разглядел в деревне истребителей. Вскочил и направился туда.

Володя быстро приблизился к боевым роботам, которые расшвыривали деревенских жителей. Один держал за шиворот подростка, второй замахивался на женщину, третий пинал мужчину. Сквозь пыль и грязь, он разглядел на висках роботов серийные номера: «5L4Y3R», «MUR-D3R», «K1LL3R». Он обратился к ним:

– Нехорошо, безобразники! Чего вы делаете-то? Чего дерётесь?

– Это что за отсталый? – обратился 5L4Y3R к своим товарищам. Роботы вдруг отпустили своих жертв и переключились на Володю. Семья, воспользовавшись возможностью, сбежала.

– Да ему давно на дефрагментацию пора, у него, вон, вирус по процессору гуляет, – поддержал MUR-D3R и постучал Володе по дисплею на виске с мигающей надписью «Virus Object: Loaded». Володя отмахнулся от механических пальцев робота.

– Ты ж один из нас. Чего ты на своих-то кидаешься? – ткнул пальцем K1LL3R в металлический корпус Володи, покрытый красной накидкой. – Ещё и тряпку эту нацепил, будто «кожаный». Нет, вы поглядите на него!

– Меня с вами роднит лишь одна серия выпуска, но не мировоззрение. Я изучаю природу, я наблюдаю за творениями величайшей системы, венцом которой является и наш с вами создатель. И её принципы расходятся с нашей программой. Я не дефектный – я познал истину.

– Да у тебя просто оперативки мало. Сейчас добавлю! – с этими словами 5L4Y3R пневматическим ударом кулака вмял бронированный нагрудник Володи внутрь корпуса. К окружающим звукам разрастающегося пожара и крикам, добавились звуки скрежета и хруста: металла и углеродного пластика. Володя начал терять равновесие, семеня механическим ногами, но устоял. Следующий удар в голову внёс критические повреждения в систему работы акселерометра Володи и он, всё-таки, упал на землю. Нижняя часть лица, подобная челюсти, вылетела из володиной головы. Зажужжали механизмы, щёлкнули пневматические затворы и из кистей робота K1LL3R выдвинулись смертоносные лезвия. Он оттолкнул 5L4Y3R и начал вонзать блестящие жала в корпус Володи. Последний пытался защищаться, вывел загрузку ЦП на максимум и включил защитные системы, кулеры завизжали от скорости оборотов. Одно лезвие проникло в механическую плоть Володи, K1LL3R отогнул кисть и провернул лезвие внутри. Затем вытащил его с кусками внутренних частей, проводами и платами. Динамики Володи завыли от критических ошибок, он запустил импульсный отражатель и K1LL3R отлетел от мощного толчка импульсной волны.

Володя перевернулся и поднялся на четвереньках, придерживая одной рукой вываливающиеся внутренности. Встал на ноги и попытался убежать, активировав реактивные ускорители на ногах и спине. Краем сенсора он услышал нарастающий звук заряжающегося фотонного излучателя «Магнум». Таким, обычно, снаряжают роботов-бурильщиков, но с уменьшенной мощностью излучения. Он быстро рассчитал траекторию и прыгнул в последний момент. Одного он не учёл – зарядов было два. И второй заряд прошёл насквозь, оплавляя металл в радиусе поражения корпуса. Володя шлёпнулся на спину. От дыры в груди шёл дым. Система выдавала одну критическую ошибку за другой, отключаясь. Кулеры замедляли вращение. Логические операции выдавали нули. Володя смотрел в небо затухающими оптическими сенсорами. Искал голубей, надеясь прикрепить к ним свой взгляд. Пусть последние секунды его жизни они унесут с собой. А голуби кружили над деревней, будто прощаясь; будто последний раз выписывали пируэты в небесном танце для кого-то близкого их птичьему сердцу; будто хотели забрать с собой.

– VO: Loaded, – раздалось в последний раз.

* * *

Утром на тлеющем месте побоища бродили люди в красных накидках, олицетворяющих закат. Они пытались собрать то, что уцелело после налёта боевых роботизированных групп. Пара пилигримов остановилась возле безжизненного тела Володи, облачённого в красную накидку подобно им. На холодном корпусе механоида топтались несколько белых голубей, оставляя дырочки и затяжки от когтей на красной ткани.

– Он задержал их. Это спасло жизни не всем, но многим.

– Он пёс сциентистов. Не нужно привязываться к ним и хуманизировать.

– Тем не менее, он вмешался, когда твою семью чуть не убили. Теперь ты стоишь живой, а он лежит…мёртвый.

– Они не могут умирать. То, что мертво, умереть не может.

– Похороним его по нашим обычаям, как мы хороним защитников. То, что уже и роботы становятся на нашу сторону – чем не знамение Божье? Что, если не перст Создателя указал ему спасти тебя и твою семью в час погибели? На всё воля Божья, стало быть, и железка может стать ангелом праведным. Гляди, он ведь и в одеждах наших, мы приняли его в свои ряды.

– Может быть, ты и прав. Пути Господни неисповедимы.

– Помоги его унести.

Пилигримы собрались вокруг могилы и наблюдали за похоронной процессией. Капли дождя барабанили по крышке гроба. Володю хоронили возле заброшенной полуразрушенной церкви. Мальчишки грустили. Пожилой мужчина не скрывал слёз и твердил:

– Он просто хотел стать человеком.

Многие озадачены: «Это нонсенс – хоронить истребителя по человеческим обрядам». Но также, это прецедент, дающий надежду. Благодаря вирусу, роботы станут человечными, и смогут уберечь пилигримов. «Pacifire» работает, это значит агрессию истребителей можно деактивировать.

Люди думали. А в это время голуби пили воду из володиной челюсти, что так и осталась лежать в руинах цивилизации.

Спасибо за внимание)
Рассказ из сборника "Хроники Айо"

Буду благодарен обратной связи