Простите за качество иллюстраций - рисую как умею.
Данный текст где-то к середине апреля в озвученной форме будет находиться по данной ссылке
Старик был сед. Вроде не скажешь о нем ничего больше. Старость, она на всяком по разному выглядит, каждый её по своему носит. Про кого-то скажешь: исшамканный, другого будут отличать вечно слезящиеся глаза, или дрожь рук, а у кого-то будет красен нос картошкой и будет о весь в рытвинах. А этот старик был сед и был он старик – все, больше ничего в нем не углядишь.
Старик восседал на стуле надменно, строго, с прямой спиной, но и тут он был какой-то недостаточный. Должна была быть в его руках трость – просто обязана! Но ее не было и приходилось смаргивать, чтобы прогнать от себя морок трости в руках.
Я сморгнул еще раз, посмотрел на необычного посетителя, тот даже глазом не повел.
- Вы прервались? – начал я, поигрывая ручкой. – Или это всё?
- Да – это все. Вы все правильно поняли, я хочу все закончить.
- Э-э… - растерянно потянул я. Нет, в принципе приход вышедшего из ума старо человека – это дело по своему даже привычное, но… Дедок вроде крепкий и лучше с ним поаккуратнее, да еще эта трость. Тьфу ты, черт! Нет же никакой трости! Еще раз мотнул головой.
- Доктор, - видимо восприняв паузу за размышления он решил форсировать события, и подтолкнуть меня в нужном направлении. – Я от вас многого не прошу, да и делать вы ничего не будете, разве что в самом крайнем случае. Уверяю вас!
Заверил он меня и должен был бы пошамкать сизоватыми губами, но отчего-то не пошамкал.
- И что же мне придется делать в этом самом крайнем случае?
- Контролировать! – чуть не по слогам продекламировал он и должен был бы и палец вскинуть. Я рефлекторно вскинул взгляд, но узрел в воздухе лишь пустоту. Руки седого старика все так же покоились на коленях. Однако до чего же обманчивый старик. - Я опасаюсь, что… что не все может пройти по плану. И тогда мне может потребоваться ваша э-э… помощь. Но только устно! Никакого физического контакта, понимаете?
Я кивнул, шаря глазами по кабинету. Лучше всего его было бы спеленать плащом, но тот висел слишком далеко, а сидеть на брыкающемся старике и вовсю голосить и звать на помощь – глупо и не солидно. Хотя можно и халатом. Я встал, сделал вид, что мне душно, расстегнул пуговицы на белой своей хламиде.
- Да, душно у вас. – поддержал меня старик и оттянул ворот белой, накрахмаленной рубахи. Его шея была тонкой, провисшей дряблой кожей вниз почти от самого подбородка.
Я сел на край стола, прикидывая: как это – прыгнуть прямо отсюда на это тщедушное, старое тело.
- Знаете, - начал я, чтобы хоть как-то разбавить неловкую тишину, - а предложение ваше весьма и весьма интересно. – я даже кивнул. – А вы как, ну это… задумали?
- В каком смысле? – любопытным вороном склонил он голову.
А действительно – в каком смысле? Смыслов-то много: как дошел он до жизни такой, как вообще это задумал, какими средствами решил покончить с жизнью? Вопросов много…
- Как вы решили исполнить задуманное? Ну и как вы себе представляете я буду вам помогать. – подражая его манере декламировать, добавил. – Консультировать.
- Ах, вы об этом? – тонкая, едва заметная гримаса разочарования. Видимо хотел он долго и нудно рассказывать о том, что де жизнь теперь не та, все плохо стало, дети квартиру его делят при живом хозяине. Но это все он пускай психиатру потом рассказывает, в дурке. Не терапевту такие тирады выслушивать. – Знаете, очень просто. У меня есть ноутбук. Вы свяжетесь со мной и будете все прекрасно видеть и слышать. – хм, однако старичок шагает в ногу со временем. – И если вдруг – тогда вы мне подскажете, как надо это сделать правильно.
- Ну-у… - я повернулся так, чтобы одна нога прочно уперлась в пол для рывка.
- О вопросе оплаты можете не беспокоиться. Вот! – и он быстрым, каким-то птичьим движением бросил на стол толстый, в два пальца, конверт. – это возмести ваши душевные муки с лихвой.
Я краем глаза обозрел раскрывшийся конверт. Оттуда глядело на меня весело и зелено. Наверное доллары. Я смерил старика взглядом еще раз и подумал, что он и правда смотрится совсем не дешево, но не до такой же степени!
Лениво толкнул ногтем конверт. Ведь же хочется, ой как хочется, но вдруг это какая-нибудь идиотская проверка? Может сейчас поналетит орава народу в черных масках, заломят руки за спину и предъявят обвинение в приеме заказа на эвтаназию. От нашей милиции всего ожидать можно. Закусил губу.
- Боитесь? – ласково спросил старик. – Да?
- Да. – я кивнул и понял, что пропал. Теперь он больше не проситель, теперь он радушный хозяин. Сейчас он бросится уговаривать, будет курлыкать, настаивать – время твердого «нет!» безвозвратно упущено.
- Там, - глазами на конверт, - двадцать тысяч. Это подарок. Дайте-ка. – я так же, ногтем, пододвинул конверт ему. – Пишем, - в сухонькой руке из ниоткуда появилось дико дорогое, золотое перо, - «Подарок доброму доктору, - пошарил взглядом по столу, уперся в табличку с моим именем, - Алексею Григорьевичу от благодарного пациента». Так, число, роспись – берите!
Я взял конверт и только потом подумал, что старик мог написать на конверте к примеру «Взятка» и с таким же успехом вручить его мне. Нет, не обманул. Все написано так, как было сказано, даже имя и фамилия моего щедрого пациента внизу приписаны.
- Иннокентий Евгеньевич, - он кивнул, - но я же еще ни на что не согласился.
- Это подарок. Берите. – радушно заулыбался Иннокентий Евгеньевич. – А я вам тут визиточку еще оставлю. Там мои контакты есть. Обычно я за компьютером по средам сижу. С двенадцати до двух. Знаете ли – это такая увлекательная вещица! Вы заходите, вместе порадуемся.
Он подмигнул, поднялся и весело пошел к двери. У порога остановился, обернулся:
- Заходите. – и подмигнул.
Я быстро спрятал конверт в ящик стола, еще и озирался при этом глупо, будто кто-то в мое отсутствие успел напичкать камерами весь кабинет.
Остаток дня я проработал как в коме, как во сне. Кивал, слушал, выписывал рецепты, дышал, а мысли были только о конверте и о цепком, птичьем взгляде старика.
Вечером, уходя домой, я забрал конверт из стола и положил его во внутренний карман плаща…
Время до среды пролетело неимоверно быстро, будто и не было его: глядь, а уже вечер вторника и завтра, уже завтра надо решать и решаться.
Я прохаживался у компьютера туда-сюда весь вече, а потом решил: ни в коем случае из дома связываться не буду! Только из Интернет кафе, причем чем дальше оно будет от дома, тем лучше. Удивился – значит я уже согласился!
В среду, по дороге на работу, я не ехал как обычная пассажирская сомнамбула. Вместо этого я глазел в окно, жадно цепляясь газами за названия на вывесках: «Молния», «Товары для дома», «Цветы», «Мясные полуфабрикаты» - все не то! Когда автобус свернул, я поймал взглядом ту самую, нужную мне вывеску, и прочитал её скорее из памяти, нежели чем с увиденного: «Интернет кафе» - зелеными стилизованными буквами на черном фоне. Не далеко, но и не близко: шесть остановок от больницы – в самый раз.
До обеда я скорее не работал, а маялся. Частенько задумывался, рука с ручкой зависала над недописанным рецептом, медсестра Рима косилась на меня удивленно.
- Рима, я вчера малость… - неопределенный жест рукой и Рима сразу успокоилась. Просто коллега малость перебрал вчера и сегодня мается.
- Алексей Григорьевич, да как же вы так? – чуть всплеснула руками, а в глазах ожидание полного отчета о вчерашней попойке.
- Ай. – отмахнулся и состроил горестную физиономию – должно хватить. Помялась, расстроилась, но вроде успокоилась, даже жалость в глазах промелькнула. Самое время воспользоваться моментом. – Рима Анатольевна, я сегодня на обеде задержусь.
- Конечно, конечно! – заулыбалась. Небось думает, что пойду до ближайшего ларька – здоровье поправлять. Ну и хорошо – лишний повод потрещать с подругами в регистратуре и от меня на весь день отстанет, да еще и остальные обо мне лишний раз справляться не будут. Я обрадовался, вот только чему?
Ждать автобуса у больницы я не стал. Спокойной прогулочной походкой добрел до угла, свернул и чуть бегом не припустился! Быстрой рысцой через дорогу, застыл на обочине как вкопанный, руку вскинул – попутка тормознула почти сразу.
Захотелось как в киношках крикнуть: «Гони!» и потом уже героически тыкать пальцем в лобовуху и чтобы тормоза на виражах визжали и черные дымные полосы на асфальте. Вместо этого я стыдливо промямлил: «на машиностроителей».
- Двести. – хватанул водитель нагло.
- Хорошо. – сам себе удивился я.
У Интернет кафе я, не глядя, торкнул кулаком с двум скомканными сотнями в волосатую лапу водилы и скоренько пошел к вывеске.
Два ряда компьютеров внутри, наушники, развешанные на невысокие перегородки меж столами, клавиатуры, мышки – все как и должно быть. Только посетителей ни одного – не время.
- Мне на два часа. – посмотрел на часы – только половина двенадцатого. – На три лучше.
- Сто двадцаэть. – жуя жвачку, лениво протянула молодая девушка за стойкой с непонятного цвета волосами. Я сразу протянул деньги. Опять же – мятые. Девушка брезгливо окатила меня густо накрашенным взглядом, алый маникюр нехотя ухватил скомканные шарики денег.
Я сел за компьютер. Тут же кольнул испуг – забыл визитку! Спешно охлопал себя по карманам, облегченно вздохнул, - не забыл.
Контакт нашелся сразу и даже светился приветливым зеленым цветом. Не придумав ничего лучшего, отправил смайлик. Тут же почувствовал, как на лбу проступила холодная испарина, ладони стали липкими, влажными.
Вместо ответа сразу пошел звонок, я спешно схватил с перегородки наушники, заметался взглядом по столу в поисках микрофона и только спустя пару секунд до меня дошло, что микрофон приделан к наушникам. Нажал на ответ, тут же на экране появилась слегка подтормаживающая картинка.
- Алексей Григорьевич? – утвердительно спросил Иннокентий Евгеньевич, и снова кольнула мысль: «ну должна быть у него трость, должна!».
- Вас не видно. Жаль. Вы пораньше пришли? – странно было наблюдать на экране старика в подобном моему новомодном девайсе. Только без наушников, только штанга с черной мухой микрофона. Иннокентий Евгеньевич ждал, я был в замешательстве. – Вы наверное пришли отказаться?
- Нет! – выпалил я быстрее и громче чем следовало бы.
- Похвальная решительность. – он осклабился, продемонстрировав два ряда прекрасных белых зубов, столь неуместных на фоне его сизых губ. Да и самой улыбке был не место, если вспомнить причину этого разговора.
- А… - я замялся. Оказывается не так просто спросить: «как вы решили уйти из жизни?». Мне же, дураку, думалось, что только выйду на связь и Иннокентий Евгеньевич сразу предъявит мне шприц, полный яда, или сухо гремящий пластиковый пузырек со снотворным. Ничего такого не было и в помине: стол перед Иннокентием Евгеньевичем был девственно чист, позади, за стеклом на полках, виднелись аккуратные ряды книг с золотистыми корешками – больше ничего не видно.
- Вы хотите спросить меня: как?
Я кивнул, потом вспомнил, что он то меня не видит и торопливо сказал: «да».
- Алексей Григорьевич, я вас расстрою. – я напрягся. Сейчас было самое время заявить о аресте или еще о чем нелицеприятном. – Я решил еще пожить. О, о подарке не беспокойтесь – оставьте его себе.
- Ну тогда, - я привстал со стула, - я пойду.
- Подождите, подождите. – он откинулся на спинку кожаного кресла, сложил руки на впалой груди. – Вы бы хотели получать еще такие подарки? – я сел обратно, тупо кивнул, опять позабыв о отсутствии камеры. – Надо полагать вы сказали да? Правильное решение. – он подался вперед. – Условия подарков те же.
- Опять помогать вам? – спросил я тупо.
- Не совсем мне. Желающим. А их много.
- Да, и даже не совсем так. Их тысячи! – он подался еще вперед, едва не распластавшись по столу и зашептал в самую камеру. – Десятки тысяч!
- Да! – он снова откинулся в кресло. – Но они трусливы. Почти все. Алеша, вы когда-нибудь хотели совершить самоубийство?
- Да. – нехотя кивнул я. – Но это было давно.
Я соврал. Было это совсем не давно, а недавно. Года еще не прошло. Глупая, пустая разлука, скандалы, водка в одиночку по ночам. Думал, что из-за настоящей любви это все. Повезло – переболел, отпустила сердце пиявка, насосалась досыта и отвалилась.
- И как? Что вас удержало?
- Мозги, - зло буркнул я, - одумался.
- Врете, Лешенька, врете! Вам страшно стало. Встали вы на краю пропаси: позади жизнь, впереди чернота – один шаг вперед и всё! Испугались и назад. – победно улыбнулся и ведь прав был, до последнего слова прав! Он словно увидел это: открытое в ночь окно, холод в лицо, позади пустая квартира, впереди девятиэтажная бездна с асфальтовым дном. Распахни руки-крылья и лети! Нет, страшно, жутко, ужасно! Упал на подоконник, вцепился в него и назад, ползком. Ползком.
- Вот и хорошо! Я тоже. Только это было совсем уж давно. С тех пор у меня и задумка эта появилась. Только надо было ее додумать, дать идее поспеть, вызреть. Понимаете?
- Да ладно, не важно. Лешенька, нам же с вами встретиться теперь надо, подробности обсудить. Вы как, свободны вечером?
- Да. – опять согласился я, кляня себя за покладистость.
- Я тогда к вам подъеду. К восьми где-то. – и сразу отключил связь. Запоздала пришла мысль: «откуда он знает где я живу?».
Стоило секундной стрелке шагнуть перешагнуть за восемь часов, как в дверь позвонили. Честно я бы ничуть не удивился, если бы Иннокентий Евгеньевич явился бы сразу в квартире, а еще лучше – сначала бы явилась его белозубая улыбка, а затем и он сам – так было бы куда органичнее. Я пошел открывать.
На мое удивление Иннокентий Евгеньевич был один, без охраны.
- Можно войти? – я посторонился. Иннокентий Евгеньевич критически посмотрел на пол и прошел в комнату не снимая обуви. Сел в кресло, по хозяйски кивнул мне на диван, я тоже сел.
- Алексей Григорьевич, давайте сразу к делу. Вы согласились мне помочь в моей конфиденциальной проблемке, а это говорит о том, что дух авантюризма вам не чужд. – я почувствовал, как у меня краснеют уши. – Знаете, вы не первый, к кому я обратился с этой, позволения сказать – выгодной идеей. Эх, об одном жалею – на камеру не снимал! Такие лица были! Это собственными глазами надо видеть, на словах не расскажешь. И выгоняли, и, не поверите, даже вязали. Да-да! – стало стыдно, и уши мои покраснели еще сильнее. – Ну ладно. Все это лирика, к делу. Секундочку, - он залез во внутренний карман своего дорогого пиджака и извлек на свет черный, лаково блестящий I-phone, - вот. Все необходимое программное обеспечение поставлено, камера тут тоже есть.
Я тупо кивнул, глядя на супер дорогую вещицу, о которой я давно мечтал, но купить не мог: то денег не было, то были деньги, но давила жаба.
- Возьмите. – протянул мне. – заряжать будете от компьютера, разъемчик тут стандартный. Я вам буду скидывать контактные данные и время. Ваше дело – профессиональная консультация. Оплата сдельная. Помогаете молча: не отговаривайте, по возможности вообще рта не открывайте.
- А зачем нам лишние сложности? – он усмехнулся и добавил. – Или вы хотели, чтобы мы контракт заключили? Трудовой договор?
- Нет-нет! – рассмеялся я.
- Ну вот и хорошо. – он встал. – За сим позвольте раскланяться. Не провожайте.
Он коротко кивнул, развернулся и ушел. Я пожал плечами и стал разглядывать черный окатыш I-phona. Приятная все же штуковина. Включил, поигрался, потом положил в карман рубахи и забыл про него.
Первое сообщение от Иннокентия Евгеньевича поступило через месяц. Было оно кратким и до безобразия лаконичным:
Вот тут то я и понял, что все это серьезно. До этого же только слова были, а сейчас… Сейчас серьезно – надо проводить человека туда, откуда не возвращаются.
Придя с работы домой, я принял грамм сто для храбрости, потом тупо пялился до половины девятого в телек. В половину девятого достал I-phone, задал поиск контакта в скайпе, включил дозвон. Лучше раньше чем позже…
Пока шел вызов, руки мои вспотели, лоб покрыла холодная испарина, алкоголь выветрился начисто. Долго не отвечали. Вдруг окошко скайпа минуло и появился тот самый «желающий» под ником Иегова. Здоровенный, черты лица слегка азиатские, средних лет. Обстановка на заднем фоне богатая. Первые несколько секунд мы пристально изучали друг-друга. Только сейчас я заметил неправильно сильную серость его лица, огромные, становившиеся все замене, темные круги под глазами, синюшность губ. Так не бывает у здорового человека. Причину увидел через секунду: татарин поднял обе руки и показал перерезанные вены. На обоих руках. С правильным крестовым резом. Посмотрел на меня вопросительно, я кивнул, сухо сказал:
Он кивнул, тяжело поднялся и, пошатываясь, побрел прочь. Надо полагать в ванную. Не дошел, привалился к стене, облапил белые обои волосатыми пятернями, попытался удержаться, но сил не было. Медленно стек вниз, оставляя на белизне обоев кровавые разводы. Я отключил скайп.
Было погано. Давясь, но стоически сдерживая гримасы, я в два захода допил водку. Опьянение пришло разом, будто кувалдой по темечку.
Деньги пришли на электронный кошелек. Пятьдесят тысяч рублей.
Заказы были не частыми – раз, максимум два раза за месяц. Но денег стало много, очень много. Всякий раз мне становилось гнусно и противно после «консультаций». Поначалу много пил, потом только курил нервно, а через полтора года подработки и вовсе – привык. Да и с «рабочим местом» пообвыкся. Перед выходом на связь с «клиентом», выкладывал на стол перед собой все что могло потребоваться. Бутылки, пузырьки, шприцы, ампулы, бритву, веревку - всё, на все случаи жизни и смерти. Работать стало удобнее, сподручнее что ли. Привык. Не я же их убивая в конце то концов. Я лишь избавлял их от лишних мучений, от парализации, от плохо перерезанных вен с обрубкой сухожилий и от прочих случайностей. Консультант, я просто консультант.
Срыв у меня случился ближе к окончанию второго года подработки. Это была женщина. Высокая, высохшая, глаза впалые, волосы в хвостик. Решительная. Я думал, что будет пить снотворное, а она хотела повеситься. Это её дело. Я обстоятельно показал, как вязать петлю, предложил вариант крепления веревки на крюк люстры, но она мотнула головой – вешаться решили на перилах. Тем лучше – не увижу как все произойдет. Порекомендовал перед этим сходить в туалет, чтобы все было пристойнее.
Когда она твердой, деревянной походкой отправилась справить нужду, я задумался. Что-то тут было не так, не как всегда. А потом понял: в ее глазах не было этой мольбы о помощи, вынужденности, как у других клиентов». И зрачки не расширены, а наоборот сужены – это в большей степени отрешенность, взгляд мимо – это не страх. Так не должно быть. Даже если бы она обкололась наглоталась бы успокоительного, зрачки все равно были бы расширены. Она не о смерти думает, она думает о чем-то другом. Хотя – это не все не важно. Звук смываемой воды и тут же громкий, с надрывом, крик только что проснувшегося ребенка – младенца!
Она вернулась. На лице глубокими морщинами прорезалась мука.
- У вас же ребенок! – сказал я в камеру. – Одумайтесь! Сколько ему лет?
- Прощайте. – сказала она грустно и отключила связь. Я был уверен, что она совершит задуманное, не отступится.
В эту ночь уснуть я не смог. Стоило только дреме ко мне подобраться, как казался мне далекий младенческий крик. Я вскакивал. Сердце стучало. Дыхание срывалось.
Включил телевизор. Там шла какая-то сериальная муть. Кто только это смотрит посреди ночи?
Я старательно гнал от себя мысли о ребенке. Не получалось. Как он там? За ним придут? Вообще – придут ли? Может она развелась, а суд отсудил ребенка отцу. Она и решила, что… И что теперь делать? Звонить в милицию и говорить, что где-то повесилась женщина, а у нее младенец. Глупо. И где? Я даже города не знаю! Кто сказал, что она местная, а в контактных данных у нее даже страна не значилась, не то что город. Успокаивала одна мысль: она повесилась на перилах балкона. Заметят, обязательно заметят и ребенка спасут. Спасут! А если не успеют? Смерть от голода – это болезненно, очень болезненно.
Стало совсем плохо. Хватанул бутылку, с хрустом сорвал пробку и жадно припал к горлышку. Коньяк был хороший, но на втором глотке это уже не чувствовалось, только глотку жгло, да шоколадный запах забил носоглотку аж до тошноты.
Утром не удержался. Выпотрошил ящик стола, нашел визитку Иннокентия Евгеньевича, набрал номер. Трубку взяли сразу.
- Да. Леша, это вы? Почему такой голос? У вас что-то случилось?
- Да. Вы знаете откуда была та… Откуда последний клиент?
- Надо… Ну надо сообщить!
- Зачем? – голос радостно-удивленный. – Вам так хочется в тюрьму по статье «Доведение до самоубийства», - или как она там называется. Лешенька, вы не созданы для жизни в неволе, я вас уверяю!
- Безгрешная душа. Прямая дорога в рай. Выпейте за упокой, вам легче станет.
- Все! Я спешу. До свиданья.
Короткие, мелко нашинкованные гудки посыпались из трубки. Почему-то сразу уверился, что младенец не выживет…
После этого стало плохо. Стал лица видеть. Идешь по улице, а народ туда-сюда, едва плечами не сталкиваешься. Все сосредоточены, ну говорит еще кто-то, если парой идут. И вдруг мелькнет лицо, нет уже человека – мимо прошел, оглянешься и только спину видно. А ведь лицо то самое – клиент. Показалось конечно, может просто прохожий похожий попался, может еще что. Вот только все равно – страшно.
И еще детский плач. Всюду он. Включишь дома телевизор погромче и кажется, что слышится едва-едва плач, краем уха слышно, совсем издалека. Сделаешь телевизор тише и нет крика… Спать стал страшно. Что снилось – вспомнить не могу, вот только вскочишь посреди ночи весь в холодном поту и руки трясутся.
Следующим клиентом оказался мужчина средних лет, чуть седовлас, подбородок волевой, с ямочкой, как дамам нравится. Вот только губы вечно кривятся да нос наморщен брезгливо. Наверное педант, наверное истерик. Наверное слегка не в себе, потому то и решил свести счеты с жизнью. Его дело, почему-то жалеть его не хотелось. Поначалу даже обрадовался, когда его увидел. Ну а дальше отработал механически, по схеме. Выбрал красавец-мужчина женскую смерть – передозировка снотворного. Я, на всякий случай порекомендовал ему принять еще и обезболивающее, а так же препарат для снижения давления – так вероятность летального исхода увеличивалась, да и организм за счет обезболивающего не поймет, что с ним происходит. Хотя опасность спасения все равно оставалась – здоровый он мужик, видно, что привык заботиться о физической форме. Он выпил таблетки залпом, порывался запить их водкой, но я отговорил. Да, конечно алкоголь усугубил бы эффект, но ведь и сблевануть можно во сне с водки, а тогда все на смарку.
На прощание он попытался толкнуть речь о причинах. Начал он громко и с пафосом – видно, что готовился. Я просто отключил связь. Мне не за талант слушателя платят, а за консультации. Пускай в прощальной записке все свои тезисы высказывает, а мне они ни к чему.
Я встал, потянулся, хрустнули затекшие руки. Долгая оказалась консультация, куда дольше чем обычно. Пошел в ванную, включил воду набираться, сам пошел за компьютер. В Интернете пошариться. Посмотрел новости – ничего интересного. Это я все поначалу боялся увидеть сообщения о таинственных самоубийствах, о расследованиях, но ничего такого не было. Причины мне потом объяснил Иннокентий Евгеньевич. Все оказалось очень просто. Статьи типа «доведение до самоубийства» излишне труднодоказуемы, потому чем тащить на себе еще один «висяк», или «глухаря» милиция попросту писало в графе «причина смерти» «самоубийство». Потом все это укладывалось в папочку, на ней писался номер дела, а после папку несли в архив, таким образом повышая себе показатели по раскрываемости.
И тут наткнулся на заголовок. Я его даже пролистал поначалу, но потом до сознания дошло и я быстро вернулся обратно.
«Младенец умер от голода» - так называлась статья и как всякая Интернет статья она была коротка, всего в полтора абзаца:
«17 октября 2008 года в частном секторе был обнаружен труп женщины, повесившейся на перилах балкона. Когда сотрудниками милиции была взломана дверь дома так же было обнаружено тело младенца, скончавшегося, по предварительному заключению, от голода.
Совершившая самоубийство, Ескеева Н.М., находилась в гражданском браке. После рождения ребенка гражданский муж Ескеевой Н.М. (имя не разглашается в интересах следствия) порвал с ней отношения. Видимо это и послужило причиной суицида.»
Все, и больше ничего. И не понятно, почему тело Ескеевой Н.М. было обнаружено лишь через двое суток после самоубийства? Откуда такая нерасторопность? Или это нормально, когда с балкона свисает труп в петле? Почему? Почему? Почему!
Всего один вопрос, да и тот без ответа.
Зажурчала вода. Я соскочил, побежал в ванную. Вода лилась через край, легкий резиновый коврик отнесло к двери. Закрыл воду, схватил тряпку, принялся вытирать огромную лужу. Но это было бессмысленно – по большей части вода залилась под ванну, куда с тряпкой фиг залезешь. Хотел было плюнуть, оставить как есть, но потом вспомнил зловредную старух смирниху – Смирнову Маргариту Павловну, что жила этажом ниже, вздохнул и полез с тряпкой под ванну.
Раскорячился кое-как на полу, попытался залезть, сунул руку насколько смог далеко, пощупал докуда залилась вода. Пол, как на зло, шел под уклон и вся вода слилась к самой стене. Помотал рукой из стороны в стороны, пальцы наткнулись на что-то холодное, мягко-упругое, будто кожа. Дернул руку назад – не отпустило, обхватило, зажало и все так же холодно, мягко, упруго. Я забился, рвя руку назад и все казалось мне, что маленькие синие пальчики тянут на себя мою руку, хватают пухлые мертвые ладошки и все тянут и тянут, и виден холодный блеск в темноте под ванной – глаза, остекленевшие глаза младенца, и уже слышно, как кричит он от голода и его глазки, большие голубые глаза сочатся большими холодными слезами.
Я рванул, хрустнуло, рука освободилась. Я отлетел к стене, а через мгновение накатила боль. Крик младенца стих и непонятно стало: показался он мне, то ли правда это была.
Я вышел торопливо из ванной, закрыл дверь на шпингалет и только потом посмотрел на руку. Ободранная, грязная, а основание большого пальца как-то излишне сильно подогнуто к ладони. Попробовал пошевелить им и тут же взвыл от боли. То ли перелом, то ли дикий вывих.
Но все это потом. Главное сейчас – это проверить. Перерыл ящик стола на кухне, достал фонарик. Проверил – горит.
Открывать дверь в ванну не спеши. Прижал её коленом, выдвинул шпингалет, перехватил фонарик на манер дубинки, благо его размеры это позволяли, и быстро распахнул дверь!