Это был момент страсти, ну, вы понимаете. Обожаю такие моменты.
В жаркой темноте я прикоснулся губами к ее соску. Нежно поработал язычком. Чуть-чуть прикусил, чтобы она еле слышно взвизгнула. Я так всегда делаю. И она тоже. Ну, в смысле еле слышно взвизгивает.
Только в этот раз все пошло не так.
Может быть, она просто утомилась от наших нежностей. Я ведь ее совсем затрахал, что тут стесняться, когда она так сама говорит. Так вот: только я чуть-чуть прикусил ее сосок, как она… ох, как больно вспоминать… она неловко так повернулась, и...
Я забыл сказать: она шикарная женщина. Она горячая. Ее много. Может быть, я за это ее и люблю. Эх, так бы и схватил ее сейчас за грудь, да побольнее, только она мне больше не дает. Только это мы вперед забежали, это уже другая история, тоже грустная, ну да ладно.
Так вот, значит, она повернулась – и у меня в предплечье что-то вдруг как хрустнет, и боль такая пронзила, прямо искры из глаз, а в темноте это особенно страшно, вы уж мне поверьте. Я как заору! А она, конечно, и сама перепугалась до смерти. Включает свет, а сама чуть не плачет. «Прости, – говорит, – прости». А я и сказать-то ничего не могу.
Что делать? Рука болит, сил нет. Даже одеться нет никакой возможности, так и лежу в чем был, то есть – по минимуму. Надо вызывать скорую.
Приезжает она минут через пятнадцать, надо им отдать должное, хорошо работают. Уселись мы все вместе в машину, поехали. Едем быстро, фонари мимо пролетают один за другим, и она рядом со мной, и фельдшер на нас глядит, хитро так улыбается. Я даже про боль забыл. Сидел, сидел да потихоньку и задремал.
Приехали в больницу. В приемном покое, конечно, пришлось помучиться. Знаете, все эти расспросы, церемонии. А у меня рука болит, да еще жрать хочется. Тут уже она на меня рассердилась. «Затрахал, – говорит, – ты меня совсем».
Медсестра смотрит, смеется. Не верит. Тоже толстенькая такая, сиськи на месте. Ну, думаю, погоди. Я тебя еще не так затрахаю, если доведется.
Потом врач пришел. Такой молодой, блин, тощий, халат на нем висит, как на вешалке. А сам все на ее грудь поглядывает. Ну, как я уже говорил, там есть на что поглядеть. Только не этому козлу. Я разозлился, конечно, даже покраснел весь. Тут он ко мне поворачивается. «И сколько вам лет?» – спрашивает. Какое твое собачье дело, думаю. Может, тебе еще телефончик сказать? Ссылку на контактик скинуть? Обтянешься.
Послали нас на рентген. Там сидит такая старая хрычовка, тень ушедшей эпохи. «Что тут снимать-то? – это она шутит так. – Тут даже нет чего снимать. Просто-таки зря переводить пленку». Но ничего, сделала все как надо. Выдала доктору снимок. Доктор на снимок уставился, молчит. А эта хрычовка ему: «Растяжение, и больше ничего, слава богу. Да вы не волнуйтесь так, Сереженька, что вы прямо как я не знаю». Сереженька весь прямо просиял, потом опомнился. Надулся, как петух. «Спасибо, – говорит, – Евгения Львовна, я и сам думал то, что растяжение… просто как бы на самом деле…»
«Ладно, – говорит Евгения Львовна, а сама вздыхает. – Теперь полным ходом на перевязку». «Ага, точно», – доктор говорит.
Вот оно, думаю, молодое поколение, мать его. Только чужие сиськи умеют палить, а больше ничего.
Хотя я и сам такой.
Пошли мы в бокс, и стал этот Сереженька мне руку перевязывать. А сам, вы не поверите, в шпаргалку краем глаза зырит. Шпаргалка у него из кармана торчит. Вот, думаю, свезло мне в этот раз с медпомощью.
Ладно. Замотал он мне руку бинтом, отрезал кое-как, завязал бантиком. Откланялся.
Медсестра в приемной на нас смотрит, ручкой машет. Ну, я ей тоже помахал, чтоб она порадовалась. «До свадьбы заживет», – говорит. Вот это верно, думаю. Я жениться пока не собираюсь, так что времени хватит.
И поехали мы домой на такси. В машине я к ней не приставал. Как-то это не очень удобно. Ничего, думаю, дома оторвемся. Даже перевязанная рука не помешает.
Так оно и случилось.
Вот это был момент настоящей страсти, да еще после всего пережитого. Я прикоснулся губами к ее соску. Взял его в рот целиком. И, знаете, так и присосался.
Молочко у нее вкусное. Просто м-м-м, какое вкусное. Наверно, за это ее и называют мама. Вкусное слово, да к тому же пока единственное, которое у меня получается говорить.
А у той, в больнице, сиськи тоже были ничего себе. Надо бы ее тоже затрахать. Я, правда, пока еще не в курсе, что это значит. Но, наверно, что-то хорошее.