Бухара

ТАЙНА СТАРОЙ САРДОБЫ

Летом 1982 года, будучи уже сотрудником республиканской газеты “Правда Востока”, я был командирован для подготовки очередного материала в Бухару. В летний период на внутренних рейсах всегда была проблема с билетами. Но статус нашей газеты позволял иметь устную договоренность с Аэрофлотом, по которой журналистам редакции выделяли билеты из брони в кассе, расположенной в гостинице “Ташкент”. Причем кассирши этой кассы были так любезны, что по доброй воле давали нам места на лучшие, самые удобные рейсы.

Вот и я безо всякой давки получил билет на утренний рейс, выполняемый самолетом ЯК-40, считавшимся тогда практически безопасным “воздушным такси”. Билеты на рейсы ЯК-40 в Ташкенте и вообще в Узбекистане разбирали в первую очередь. Так что я мог считать себя счастливчиком.

И вот посадка. Меня сразу же удивило предупреждение контролера, что занимать нужно места, указанные в билете. Обычно до таких тонкостей персонал аэропортов на внутриреспубликанских линиях не снисходил. Особенно на стадии регистрации. Затем был непривычно строгий досмотр вещей пассажиров, производимый милиционерами. Мое удостоверение журналиста “Правды Востока” и здесь возымело магическое действие, и в моем скромном багаже копаться не стали.

Еще раз мне пришлось удивиться в самолете. ЯК-40, если мне не изменяет память, имеет всего 23 пассажирских места. Из них была занята едва ли дюжина. Причем, почти все пассажиры сидели по левую сторону прохода – согласно купленным билетам. Как всегда нашелся энтузиаст, который, видя, что пустуют более удобные места, пересел на правую сторону, к иллюминатору. Молчаливый молодой человек, сидевший в начале правого ряда и читавший газету, поднялся и вежливо, но твердо попросил энтузиаста вернуться обратно.

Между тем, посадка закончился. Задний люк-трап был задраен, пилоты включили двигатели, и вскоре самолет мягко тронулся с места, катя вдоль аэровокзальных сооружений. Но выруливал он явно не на взлетную полосу.

Всё стало ясно, когда самолет замер перед небольшим, отдельно стоявшим зданием, где располагался зал для правительственных делегаций и важных государственных чинов.

Снова открылся люк. Вошел подтянутый молодой человек в черных очках, быстро, но всё же внимательно осмотрел салон, а также нас, пассажиров, после чего подал наружу какой-то знак.

Через какую-то минуту в салон поднялось семейство: вальяжный, несколько полноватый, но подвижный восточный мужчина в хорошем костюме и галстуке, его спутница – брюнетка с высокой прической, в элегантном европейском платье, и двое очаровательных ребятишек – мальчик и девочка. Глава семейства улыбчиво кивнул, как бы отвечая на обращенные к нему взгляды. Затем вошедшие сели на свободные места по правую сторону – женщина к иллюминатору, мужчина рядом, дети за ними. Было также несколько сопровождающих – три или четыре человека. Кто-то из них сел спереди, кто-то сзади. Люк снова закрылся, и самолет покатил дальше, теперь уже на взлет.

Я сразу узнал этого человека.

Это был первый секретарь Бухарского обкома партии Каримов, энергичный и инициативный “хозяин” обширной, богатой области, партийный функционер, которому прочили большое будущее, называя возможным преемником Рашидова, человек, которого в родном городе за глаза называли “эмиром бухарским”.

Мне и раньше доводилось видеть его “вживую” – на трибуне либо в президиуме на всякого рода партхозактивах и курултаях, где я присутствовал в качестве журналиста. Но лететь с ним в одном самолете, сидя буквально через проход, понятное дело, не приходилось. Очевидно, он возвращался вместе с семьей в свой город после отдыха в каком-либо правительственном санатории. Тогда в моде была скромность, и потому даже таким крупным руководителям, как первый секретарь провинциального обкома, отдельного самолета еще не полагалось. Особенно в ситуациях, связанных с поездками на семейный отдых и обратно. Вот он и летел обычным рейсовым самолетом, естественно, наиболее удобным, пользуясь всё же рядом привилегий, предусмотренных для лиц столь высокого ранга.

Полет до Бухары длился около часа. Всё это время Каримов вел себя исключительно скромно. Временами он тихим голосом беседовал с супругой, затем поворачивался к детям и о чем-то их спрашивал, как заботливый отец.

Если его взгляд при повороте головы случайно пересекался со взглядом какого-нибудь пассажира, то улыбка принимала мягкий, некий виновато-ироничный оттенок. Дескать, я такой же, как и вы все, и мне страшно неловко, что из-за меня вы терпите некоторые стеснения, но таковы правила, не я их придумал… Несомненно, этот человек умел внушать симпатию простым смертным.

С той же непринужденной корректностью вела себя и его жена. Дети иногда шумели, но не капризничали. Да, высокопоставленная и, вместе с тем, простая советская семья, вознесенная силой обстоятельств к вершине пирамиды…

После посадки и остановки двигателей, Каримовы первыми вышли из самолета. Секретарь напоследок подарил нам еще одну общую улыбку. Я, мол, охотно пропустил бы вас вперед, но вынужден подчиняться правилам, придуманным другими…

Скромный, обаятельный руководитель, которого злые языки не иначе как из зависти называли “эмиром”…

* * *

Прошло совсем немного времени, и вся республика с изумлением узнала, что Каримов, этот милый, улыбчивый человек, арестован, что ему предъявлены обвинения в получении баснословных взяток, и что его “черные” доходы были вполне сопоставимы с доходами последнего эмира Бухары Саида Алимхана. Называли-то, выходит, его “эмиром” совсем не напрасно…

Именно с Бухары начало раскручиваться печально знаменитое “узбекское дело”, одним из малоизвестных последствий которого стала настоящая эпидемия укрывания и перепрятывания огромных сокровищ.

Об одном из новоявленных кладов, судьба которого мистическим образом перекликается с судьбой клада хорезмшаха из очерка “Дейгиш”, и пойдет речь ниже.

* * *

На излете брежневской эпохи масштабы коррупции и приписок среди правящей элиты СССР достигли неприличных размеров. Возникла целая прослойка партийных функционеров и чиновников госаппарата, в руках которых сосредоточились колоссальные состояния. Однако, и этим “небожителям” жилось совсем несладко. Как сохранить свои капиталы в условиях “всеобщего равенства”?

И в самом деле: доступа в иностранные банки советские граждане, даже высокопоставленные, не имели. Нести деньги в родной сбербанк было бы величайшей глупостью, ибо тайна вклада существовала только на бумаге. Скупать валюту – означало рисковать карьерой: КГБ четко отслеживал подобные операции. Хранить советские рубли в хитром тайнике было совсем уж недальновидно. Государство могло в любой момент провести денежную реформу, как в 1947 и 1961 годах, и вся денежная масса, скопленная “непосильным трудом”, обратилась бы в гору фантиков.

Какую-то, малую, часть своих “черных” доходов коррупционеры и цеховики пытались легализовать путем скупки выигрышных лотерейных билетов и облигаций, платя за них вдвое-втрое-вчетверо больше суммы выигрыша. Особенно ценились лотерейные билеты, на номера которых приходился выигрыш в виде автомобиля “Волга” или, на худой конец, “Жигули”.

Но всё это был мизер. А как сберечь основной капитал?

Единственно надежный способ сохранить “теневые бабки” заключался в незамедлительном обращении наличности в золото, драгоценности, ювелирные изделия, старинные монеты, антиквариат… А вот золото уже имело смысл припрятать подальше.

Впрочем, на протяжении довольно длительного периода система круговой поруки, процветавшая, в частности, в Средней Азии, казалась ее участникам настолько надежной, что некоторые из сановных взяточников утратили бдительность и вели себя как новоявленные эмиры и баи.

В Москву, которая виделась простым людям из глубинки средоточием справедливости, из Средней Азии, в том числе из Узбекистана, приходили тысячи и тысячи писем с жалобами на злоупотребления местных чиновников, которые без взятки не решали ни одного вопроса.

Наконец, терпение центральных властей, желающих хотя бы видимости порядка, лопнуло.

В 1984 году начали раскручиваться скандально громкие дела: “хлопковое”, “узбекское” и прочие. Их проведение, прежде всего в Средней Азии, ассоциировалось с именами следователей по особо важным делам – Тельманом Гдляном и Николаем Ивановым, ставшими вскоре едва ли не самыми популярными людьми в стране.

Оба следователя в своих более поздних выступлениях и публикациях рассказали о том, что столкнулись с невиданными масштабами коррупции. Но следственная группа, еще не имевшая опыта работы против спаянной системы взяточничества и мздоимства, допустила серьезный просчет на первом же этапе.

Первым был арестован начальник Бухарского ОБХСС А.Музаффаров, явно не ожидавший такого “сюрприза”. При обыске у него дома нашли золото, бриллианты, жемчуг, а также крупные суммы денег - “на текущие расходы”. Перепуганный Музаффаров согласился давать показания.

Однако о том, что арест этих фигур следует сохранить в тайне, сыщики не позаботились. “Узун кулак” мгновенно разнес весть об обыске у Музаффарова по всей Бухаре, а затем по республике и по всей Средней Азии.

Это стало сигналом опасности для прочих: прячьте ваши денежки по самым дальним углам!

Когда через несколько дней с обыском пришли к тем, на кого указал Музаффаров, выяснилось, что описывать там, в сущности, нечего. Оперативников встретили голые стены с сиротливо торчавшими гвоздями, на которых, как нетрудно было догадаться, еще вчера висели дорогие ковры ручной выделки. Не то что старинных золотых, но даже обычных советских никелевых монет не нашли ни в одном доме. Словно бы в этих домах обитали нищие бомжи, а не ответственные партийные и хозяйственные чиновники.

* * *

В результате кропотливой работы следственная группа всё же добралась до некоторых тайников.

Уже во времена перестройки Гдлян и Иванов рассказали, что большинство их высокопоставленных подследственных использовали для утаивания своих сокровищ так называемый “закон восточного веера”. Суть его такова. Владелец передает ценности доверенному лицу. Доверенное лицо распределяет их среди десяти своих наиболее близких и надежных знакомых. Каждый из них передает свою долю десяти своим знакомым - тоже, естественно, надежным, те – своим, ну, и т.д.

Сокровища как бы растекаются по округе, причем ни владелец, ни доверенное лицо не знают, у кого конкретно в настоящий момент находится та или иная часть капитала. Но как только угроза обыска исчезает, то по команде владельца всё золото вновь стекается к нему за вычетом небольшой платы посредникам за оказанную услугу. На Востоке эта система действует практически без сбоев.

И всё же конструкцию отдельных хитрых “вееров” следователям удалось изучить досконально.

Где же “крайние” участники цепочки прятали полученные на хранение сокровища?

Золотыми монетами, например, набивали под завязку куски резинового шланга, заделывали концы водонепроницаемыми пробками, а затем эту “фаршированную золотую, а то и алмазную колбасу” прятали на дне арыков за околицей какого-нибудь дальнего кишлака. Или использовали с этой целью полые железобетонные столбики ограды стоявшей на отшибе какой-нибудь животноводческой фермы.

Применялось и так называемое “восточное захоронение”. Рядом с деревом копали яму, затем на глубине делался горизонтальный подкоп под корневую систему, куда и закладывались сокровища. Этот способ в условиях “хлопкового дела” оказался исключительно эффективным. Оперативники не раз обнаруживали в саду свежеутрамбованную землю и принимались тут же копать, но так ничего и не находили. Никто из них не догадывался, что сокровища таятся буквально под ногами, но в каком-нибудь метре в стороне от добросовестно перекопанной ямы.

Тот же Каримов, “эмир бухарский”, часть своих богатств передал своему двоюродному брату Файзулле по прозвищу Кулол-Бобо. Тот никакого отношения к темным делишкам не имел, честно зарабатывал свой хлеб, будучи умелым гончаром, мастером – золотые руки. Но что делать, если влиятельный родственник просит помочь? По обычаю, нужно уважить просьбу.

Тысячи золотых монет, россыпи колец с бриллиантами и драгоценными камнями, сотни уникальных ювелирных изделий Кулол-Бобо, не задаваясь мыслью, откуда они взялись у родственника, аккуратно уложил в двухлитровые стеклянные банки, те обработал ганчем и поместил в асбестовые трубы, которые замуровал с обеих сторон. Эти трубы он зарыл в дальнем конце своего участка – за стенкой туалета, у забора, полагая, что к нему, честному человеку, с обыском не придут.

Возможно, так и случилось бы.

Но на одном из допросов Каримов сам указал на Кулол-Бобо. Следователи считали, что таким образом арестованный чиновник разыграл своего джокера. Он пожертвовал малой частью припрятанного, надеясь сохранить остальное. (Только выявленных по разным источникам тайников “эмира бухарского” насчитывалось около тридцати.)

Другим, конечно, полагалось брать меньше. Но намного ли? Тем не менее, прятать нужно было всем.

Однако не у всех теневых миллионеров, на их беду, имелись надежные родственники.

Директор Бухарского промторга, к примеру, полагался на собственную смекалку. Он поступил достаточно оригинально: взял 10-литровые молочные фляги, набил их доверху монетами и ювелирными изделиями, затем густо обмазал фляги битумом, после чего вмуровал эти “контейнеры” в глиняный дувал 3-метровой высоты.

По мере того, как приходил опыт, следователи открывали всё новые и новые ухищрения подпольных воротил.

* * *

Но еще больше тайников так и осталось необнаруженными.

Правда, некоторые из них всё же были “рассекречены” позднее, уже после развала “дела”, но - по чистой случайности, благодаря редкостному стечению обстоятельств. Молва об этих “диковинках” порой распространялась весьма широко.

* * *

Вот, например, что приключилось в нечужой для меня Каракалпакии. Не готов, однако, назвать точный адрес “находки”, о которой речь пойдет ниже.

Директор районного комбината стройматериалов прятал свой “черный” сейф на свалке, расположенной за забором его предприятия. Сейф был незаметно вмазан в безобразную глыбу бетона, громоздившуюся в зарослях бурьяна. Из глыбы под разными углами торчали острые прутья арматуры. Этакая неуклюжая каракатица – ни краном подцепить, ни бульдозером подъехать. Так и лежала она, не вызывая ни малейшего интереса у тех, кто по какой-либо надобности углублялся в этот пыльный и зловонный закуток. Причем, глыбу было видно даже с дороги, и всякий раз, проезжая мимо – с работы или на работу – директор впадал в состояние эйфории, наблюдая абсолютную сохранность своего тайника, помещенного фактически на глазах у всей округи.

А еще у него в услужении находился верный человечек, в обязанности которого входил, ну скажем так, визуальный контроль территории свалки. Заметим, что этот верный человек понятия не имел о тайнике. Ему была названа какая-то другая причина его странной обязанности. Тем не менее, пусть и неосознанно, он добросовестно исполнял роль своеобразного сторожа-пугала. Но и это не помогло.

Однажды директору понадобилось срочно дать крупную взятку. Причем, золотом. Как нарочно, дома нужного количества желтого металла не оказалось. И вот глухой ночью он отправился к тайнику. Естественно, один. Когда идет речь о личном золоте, никакая охрана не кажется надежной. На его беду, в бурьяне ночевали двое бомжей. Они всё видели.

Когда директор ушел, бомжи отковыряли свежую замазку и попытались открыть стальную дверцу. За этим занятием их и застала охрана комбината, не подозревавшая о тайнике своего директора.

О поднятой тревоге директор узнал лишь после того, как далеко не простодушные сотрудники местной милиции вскрыли дверцу автогеном. Милиционеры (а это были местные милиционеры, до которых докатывались все слухи в их подлинном значении) составили акт, согласно которому в сейфе были обнаружены старые бумаги производственного характера, все надписи на которых выцвели. Дальнейшая судьба этих “бумаг” неизвестна.

Говорили, что директор, в одночасье лишившийся “старых выцветших бумаг”, слег в больницу с инфарктом и вскоре отдал Аллаху душу.

Ходили также слухи, что милицейское начальство этого района позднее приобрело кое-какую недвижимость.

Но ведь слухи есть слухи. На Востоке им верят, но юридической силы слухи здесь тоже не имеют, как и во всем мире.

* * *

Согласно слухам, еще более поразительный случай, связанный с припрятыванием сокровищ, произошел в период раскручивания пресловутого “хлопкового дела” в Кашкадарьинской области, земли которой до 1924 года входила в состав Бухарского эмирата, и где еще можно было встретить немало стариков, помнивших прежние порядки.

История старой сардобы заслуживает отдельного рассказа.

В городе Карши – центре Кашкадарьинской области – в 80-х годах проживало менее 100 тыс. человек. Но деньги в области крутились большие. Здесь активно велось крупное ирригационное строительство, осваивались новые земли, велась добыча нефти и газа, традиционно были развиты каракулеводство и шелководство. Словом, было из чего черпать, и местные чиновники, из тех, кто “умел жить”, не бедствовали и запас на “черный” день имели солидный.

Адыл Ш., выходец из кишлака, расположенного в предгорьях Гиссарского хребта, занимал не слишком высокую, но достаточно “хлебную” должность в системе бытового обслуживания населения. Деньги в его кармане не переводились, жизнь дарила ему наслаждения и радости, пока, будто гром с ясного неба, не пришла “черная” весть из соседней Бухарской области – там начались повальные области у достойных, уважаемых людей!

Пришла пора и ему срочно прятать нажитое “непосильным” трудом.

Использовать метод “веера” Адыл поостерегся. С родней у него были натянутые отношения. Перебрав несколько вариантов, чиновник вспомнил о заброшенной старой сардобе, и на душе у него отлегло.

* * *

Сардоба – это азиатский колодец, работающий по принципу накопления осадков. Он возводится обычно в низине, на пути талых и дождевых вод. Прошел редкий в здешних местах весенний или осенний ливень и попал в огромную подземную цистерну, выложенную из особого жженого кирпича. И вот уже целый кишлак, расположенный в стороне от реки либо озера, обеспечен водой до следующего дождя. А чтобы влага понапрасну не испарялась, над цистерной строили замысловатый купол из того же жженого кирпича. Внутри особенно больших сардоб имелись и террасы, чтобы усталый путник мог передохнуть у воды. Летом, в самый неистовый зной, когда воздух в тени прогревался до 45 градусов, вода в сардобе оставалась чистой и прохладной.

В старину на главных караванных маршрутах строились поистине монументальные сардобы. Один из самых оживленных участков Великого шелкового пути проходил через Каршинскую степь. Здесь переплетались и соединялись дороги, ведущие из Индии в Самарканд, из Бухары в Афганистан, из России в Персию и обратно. Вот тогда-то вблизи селения Касби была построена сардоба, существующая и поныне, объем воды в которой превышал 20 тыс. кубометров, а диаметр бассейна достигал 16 метров. Чудо-колодец!

Но были и другие сардобы. Чабаны, пасущие отары в безводных предгорьях, выдалбливали в плоских скальных выступах выемки, постепенно углубляя их. Некоторые из таких примитивных сардоб имели глубину до нескольких метров. А сверху они закрывались каменной крышкой.

Впрочем, в старину в предгорьях базировались и разбойники, грабившие караваны. Они тоже нуждались в питьевых запасах и приводили рабов-каменотесов, которые в потайных местах выдалбливали для них сардобы в камне.

Так или иначе, в самых неожиданных уголках Средней Азии можно встретить вот такие небольшие сардобы, которые исправно выполняли свои функции, и чей возраст исчисляется веками. Некоторые из них действуют до сих пор. Другие пришли в запустение. В результате многочисленных в этих местах землетрясений в старых сардобах образовались щели, и вода ушла. И стоят эти сардобы пустые и сухие. Те из них, что были открыты, заполнились за века камнями, сухой травой, птичьим пометом – и почти сровнялись с землей. Но если сардоба была закрыта плотной каменной крышкой, то ее внутренняя полость так и осталась в первозданном виде.

* * *

Еще подростком Адыл помогал своим дядьям пасти овец в предгорьях Гиссарского хребта.

Однажды рядом с пастбищем, в расщелине, он наткнулся на несколько заброшенных сухих сардоб. Одна из них была закрыта каменной крышкой. Любопытный паренек с трудом сдвинул ее и заглянул внутрь. Сардоба была сухой и свободной от мусора. Никто из взрослых не проявил интереса к этой бесполезной каменной яме.

И вот сейчас, через много лет, Адыл вспомнил о старой сардобе, идеально подходившей для тайника. Никакой следователь из Москвы туда вовек не доберется!

* * *

Золото он рассовал по прочным полиэтиленовым пакетам, вставленным друг в дружку. Пакеты уложил в обыкновенное оцинкованное ведро. Оказалось, что у него всего-навсего два ведра золота. Хотя и тяжелых. Но он твердо рассчитывал, что после шумихи сумеет пополнить свою персональную казну.

Разместив оба ведра в своей кофейной “Ниве”, Адыл двинулся в сторону гор. Чем ближе к цели, тем более глухие проселки он выбирал, не забывая внимательно осматривать окрестности.

Достоинство старой сардобы заключалось еще и в том, что к ней можно было подъехать близко по дну расщелины. Лишь последние 30 метров он перетаскивал золото вручную.

С замиранием сердца сдвинул крышку. Облегченно вздохнул. Сардоба по-прежнему была сухой и чистой. Он внимательно осмотрел ее стенки и дно. Трещины в основании были шириной примерно в мизинец. Вдруг вспомнилась сказка про злого духа, повелевающего водой - албасты, сказка, которую в детстве рассказывала мать. А вдруг албасты проберется сквозь узкие щели и утащит его сокровище под землю? Адыл поспешил отогнать пугающую мысль. Сказками пугают малых ребят, а он взрослый человек при хорошей должности!

Адыл взял тонкий гибкий тросик с крюком и, напрягаясь, опустил ведра одно за другим на плоское дно. Те встали ровно. Хвала Аллаху!

Адыл аккуратно задвинул на место крышку, затем на всякий случай завалил ее камнями, выложив несколько из них в форме магического знака. Вот так будет хорошо!

Сумерки, между тем, сгустились. Но он еще поднялся на ближний холм и внимательно осмотрелся вокруг. Никого. Ни живой души. Сокровищница укрыта надежно.

Он вернулся в машину и поехал домой, радуясь, как ловко обвел вокруг пальца непрошенных сыщиков из далекой белокаменной столицы.

* * *

Клад в сардобе пролежал несколько лет. Адыл регулярно приезжал сюда, но к тайнику не приближался. Поднявшись на соседний холм, он издали рассматривал сардобу через специально приобретенный бинокль. Всё было в точно таком состоянии, в каком он оставил свой тайник. Магический знак из камней на крышке сохранялся и не менял очертаний, а значит, надежно оберегал сокровище. Ни разу Адыл не видел людей не то чтобы возле сардобы, но даже на окрестных холмах. Действительно, он выбрал очень удачное место для тайника. И сделал это своевременно.

Ведь к нему уже приходили с обыском, задавали неприятные вопросы, допрашивали некоторых знакомых. Но у них тоже ничего не нашли. Самое главное, все держались стойко, никто не признавал своей вины, никто не топил других. Соглашались, что были, мол, ошибки по работе, халатность и всё такое прочее. Но никаких взяток никто никогда не брал, как можно! На этом стояли твердо.

Эх, скорее бы всё закончилось! Надоело ждать. Хотелось пожить, наконец, в свое удовольствие, тратить широко и без оглядки.

Закончилось даже раньше, чем он рассчитывал.

Москва, объявившая большую перестройку, сама всё глубже увязала в трясине собственных распрей, а там и следствие прекратилось, так ничего толком и не доказав.

И вот настал долгожданный момент, когда Адыл Ш. с гордо поднятой головой, уже не озираясь воровато по сторонам, помчался за своим кладом, твердо зная, что отныне никто на него не посягнет. Теперь он был полновластным хозяином своих накоплений!

* * *

В первую минуту он не поверил собственным глазам.

Совершенно сухая сардоба была пустой! То есть, не совсем пустой. Оба ведра, сильно помятые и искореженные, словно их терзал злобный дух - албасты, валялись на боку, клочья полиэтиленовых пакетов были буквально впрессованы в стенки, а вот золото исчезло. Лишь один крупный браслет заклинило в щели. А где же остальное?

Кто мог похитить сокровище?! Как?! Крышка на месте, магический знак не тронут, вокруг не видать ничьих следов, кроме его собственных, но клада нет и в помине!

Снедаемый нервной лихорадкой, чиновник птицей взлетел на вершину холма. По левую руку от него простиралась широкая, выжженная солнцем безлюдная степь, по правую - громоздились величественные, тоже безлюдные предгорья.

- Кто украл мое золото?! – во всю силу легких закричал он. И сам же озвучил ответ: “Албасты!”

Он повторял это слово снова и снова. Его заклинило, будто старую заезженную пластинку.

Рассказывали, что это единственное слово незадачливый кладовладелец долго еще повторял тысячи раз подряд, оказавшись в числе пациентов местной психушки.

* * *

Эту историю мне рассказали в редакции газеты “Кашкадарьинская правда”, куда я приезжал из Ташкента в командировку.

Журналисты сходились в том мнении, что некий ловкач (возможно, кто-то из его друзей либо подчиненных) проследил за Адылом Ш. и в подходящий момент завладел сокровищем. Вдобавок, зная о суеверности Адыла, смял ведра, изорвал полиэтилен и снова бросил их в сардобу. А затем задвинул крышку и выложил камни в прежнем порядке. Пускай, мол, Ш. думает, что над ним посмеялся злой дух…

Эта версия была, конечно, самой логичной, хотя многие концы в ней не сходились. Судя по всему, Адыл был не только суеверным, но и весьма осмотрительным человеком, притом он вырос в этих предгорьях и знал их как свои пять пальцев. Выследить его в безлюдной местности, где любое движение бросается в глаза, было совсем непросто.

Невольно закрадывалась мысль о том, что тут и вправду проявил себя злой дух…

Уже после возвращения в Ташкент я рассказал эту историю своему доброму знакомому, талантливому поэту и просто хорошему человеку Константину Аксенову. Костя имел геологическое образование и не один год провел в экспедициях. Приходилось ему бывать и в отрогах Гиссарского хребта.

Костя сразу же уверенно выдвинул другое объяснение. Сейчас я уже не могу привести его дословно, но за общий смысл ручаюсь.

Я понял так, что толща даже самых твердых пород не является сплошным монолитом. Даже в гранитной скале существуют многочисленные каналы для так называемых жильных, или трещинных вод. Причем эти воды, циркулирующие по этим внутренним каналам, движутся порой с бешеной скоростью, пробивая себе в породе всё новые пути. Не исключено, сказал Костя, что трещины в старой сардобе образовались именно под действием жильных вод, а не в результате землетрясения.

Жильные воды могут годами течь по одним маршрутам, затем вдруг уйти в сухие расщелины, чтобы еще через несколько лет опять сменить направление. Они приходят, затем исчезают и опять возвращаются. Их бешеному напору ничего не стоит смять ведро, изорвать в клочья пакеты и унести ювелирные изделия в глубины подземного царства.

Клад каршинского чиновника не пропал. Золото лежало, очевидно, в той самой гранитной плите, что находилась у Адыла Ш. под ногами, только было рассредоточено в ней. Достать сокровище можно лишь одним способом: взорвать гранитный монолит, а затем раздробить каждый кусок на мелкие камешки…

Слушая Костю, я невольно вспоминал несчастного продавца книг из Казахдарьи, дивясь внутренней схожести двух этих совершенно различных историй. “Дейгиш” и “албасты” – два злых демона Средней Азии…

* * *

В сегодняшнем Узбекистане “хлопковое дело” считают клеветнической кампанией и отзываются о нем с возмущением. По нынешним оценкам, Шараф Рашидов – выдающийся исторический деятель, а те из его соратников и преемников, кто подвергался на рубеже перестройки обыскам, допросам и арестам, - невинно пострадавшие жертвы.

Но отвлечемся, пожалуй, от политических оценок, которые лежат за рамками данного повествования.

Всё же остается фактом, что за период следственных мероприятий в Средней Азии возникло множество тайников, устроенных, как правило, весьма изобретательно и хитроумно. Счет этим “пещерам сокровищ” нового времени идет на сотни и тысячи. Не все они впоследствии были востребованы обратно. Кто-то из кладовладельцев умер своей смертью, кому-то помогли уйти в мир иной… А клады, порой весьма значительные, так и остались лежать в своих “пещерах”.

Если они и будут когда-либо обнаружены, то лишь благодаря чьей-то удаче.

А может, эти клады так и не дадутся ни в чьи руки? Может, их охраняют некие могучие, неподвластные нам силы? Дейгиш, албасты… Что или кто еще?

Многие уже забыли, но в начале ХХ века на карте мира существовал эдакий реликт средневекового Востока под названием Бухарский эмират.

Это карликовое государство формально находилось под протекторатом Российской империи, но де-факто потребности урусов были невелики – эмиру пришлось разрешить им провести железную дорогу через свою территорию, да периодически откупаться от неверных небольшой частью налогов. А в остальном – жили так же, как и несчитанные поколения предков – тенистый дворец эмира, глинобитные дувалы, гаремы, арыки, павлины, караван-сараи… Со времен Насреддина не поменялось почти ничего.

Революцию в Бухаре почти не заметили – свергли белого царя? Нам же лучше - будем теперь полностью самостоятельными. Так и случилось - большевики признали независимость эмирата и отменили соглашение о протекторате России.

И все бы хорошо, если бы не золотая молодежь. Во всех странах периодически заводятся эти жучки, которым в процессе траты папиных денег идейки начинают в голову приходить. Помотаются по заграницам, вернутся в родные пенаты – и ну ныть. Нет, мол, у нас культуры, весь мир движется в светлое будущее, а здесь недвижный пруд, тиной подернутый. Надо быстро построить новый мир, с блэкджеком и шлюхами.

Зиндан в Бухаре. Охранник и заключенные

Появились такие и в Бухаре, и обозвали они себя «младобухарцами» - по аналогии с «младотурками». Одной из самых заметных фигур среди младобухарцев был Файзулла Ходжаев – мальчик из очень хорошей семьи. Сын одного из богатейших людей Бухары, купца-миллионщика, сделавшего состояние на экспорте каракуля. В 11 лет Файзулла вместе с отцом уехал в Россию и несколько лет жил и учился в Москве. Потом отец умер, осиротевший наследник вернулся на родину, и естественно, после кипящей Москвы в сонной Бухаре быстро заскучал.

Включился в движение младобухарцев, и мутили они воду до тех пор, пока последний эмир Сеид Алим-хан, обеспокоенный шевелением, смутьянов малость подрепрессировал. Обиженные младобухарцы решили заставить эмира провести реформы силой, используя военные ресурсы утвердившихся в Туркестане большевиков.

Последний эмир Бухары Сеид Алим-хан

Ставшим к тому времени безоговорочным лидером Файзулла тайно выехал на переговоры с председателем Совнаркома Советского Туркестана Федором Колесовым и убедил таки его, что пора делать мировую революцию, и присоединить к братству пролетариата многострадальный народ Бухарского эмирата. В итоге в марте 1918 г. Колесов с крупным военным отрядом перешел границу, занял город Каган, и совместно с Ходжаевым направил эмиру ультиматум: «Распустить существующее при Вас правительство и назначить на его место Исполнительный Комитет младобухарцев».

Обеспокоенный эмир вроде как согласился, начал переговоры, но на деле, как выяснилось, тянул время, собирая собственные силы. А подтянув войска, решил дело по-восточному просто – большевистская делегация, прибывшая в Бухару для ведения переговоров, была изрублена саблями в мелкие куски, в самой Бухаре ударно провели резню младобухарцев, сочувствующих и – на всякий случай – всех, получивших европейское образование и читающих газеты.

Общим количеством к гуриям и шайтанам отправили порядка тысячи пятисот человек.

А на отряд Колесова двинулась армия эмира в сопровождении десятков тысяч вооруженных чем попало людей, жаждущих покарать кяфыров, тупо забив их кетменями.

Сперва большевики с младобухарцами попытались сопротивляться. Вот как описывал события сам Ходжаев: «Единственным нашим преимуществом перед эмирской армией было наличие у нас артиллерии европейского образца. Мы и решили это преимущество использовать и начать обстрел Старой Бухары, заставив этим эмира прекратить наступление, а также подействовать на толпу, создав панику в городе.

Бухара. Часовой у дворца и старинные пушки.

Обстрел начался и продолжался на протяжении нескольких часов, но никаких результатов не дал. Как потом выяснилось, ни один наш снаряд не попал в город. Этот странный и печальный для нас факт был тотчас же использован муллами как доказательство помощи Аллаха и Магомета, не допустивших, чтобы артиллерия неверных и отступников ислама - младобухарцев, разрушила "святую Бухару". Аллах и Магомет, по словам мулл, защитили от снарядов верующих и эмира.

Наконец, иссякли снаряды. Ничего не оставалось больше, как отступить, и Колесов приказал начать отход в сторону Ташкента».

Дальше не очень интересно – бегство как бегство. Отступление примечательно лишь тем, что колесовцы пограбили в посёлке Кермине (ныне Навои) бухарских евреев, и остались на скрижалях истории как организаторы единственного за всю историю Средней Азии еврейского погрома.

Занятия юношей - бухарских евреев в школе при синагоге.

Надо добавить, что «золотой мальчик» оказался человеком упорным. После "колесовских событий" Ходжаев был приговорен эмирским правительством к смертной казни. Из Ташкента уехал в Москву, по дороге был арестован правительством атамана Дутова, сидел в Оренбургской тюрьме. Был освобожден, добрался-таки до столицы, работал в Москве.

Бежав в Россию и сведя там знакомства с братьями-мусульманами, одержимыми идеей строительства нового мира (прежде всего – с башкирскими и татарскими коммунистами), вступил в партию и через два года уговорил большевиков повторить попытку. Вот только войсками теперь командовал не Федор Колесов, недавний конторщик на ташкентской железной дороге, а военный "вундеркинд" красных - Михаил Фрунзе.

Картина художника Нурмухаммедова "Выступление М.В. Фрунзе перед ополченцами в Самарканде".

Это профессиональный революционер, неожиданно оказавшийся не просто неплохим, а очень талантливым военачальником, полководцем милостью божьей, выбил эмира из древнего города как пробку из бутылки. Эмир бежал в Афганистан, а Бухара стала советской.

После того, как власть эмира была свергнута, Файзулла Ходжаев в ноябре 1924 года стал председателем Совета народных комиссаров Узбекской ССР, а с 1925-го одновременно одним из председателей ЦИК СССР.

Ф.Ходжаев (в центре) на Второй сессии ЦИК СССР 3-го созыва.

Карьера высокопоставленного советского функционера закончилась так же, как и у многих его товарищей - Ходжаев был арестован НКВД, обвинен в организации националистического заговора, направленного на свержение советской власти в Узбекистане, и приговорен к расстрелу 13 марта 1938 года.

А вот его подельник по несостоявшейся бухарской революции Федор Колесов карьеры не делал и высоко не летал. Бывший конторщик закончил Московский архитектурный институт, мирно трудился архитектором и тихо умер в собственной постели в 1940 году.

______________

Это отрывок из моей книги "Жизнь примечательных людей - 2"

Моя группа во ВКонтакте - https://vk.com/grgame

Моя группа в Фейсбук - https://www.facebook.com/BolsaaIgra/

Моя страница на "Автор.Тудей" - https://author.today/u/id86412741

Как оказалось в те времена подобные истории случались довольно часто.

Русский министр артиллерии служил хану Хивы, где он был известен под именем Сергей-ага.  Рабом он не был и пришел в Хиву по своей воле, стараясь забраться как раз туда, где менее всего можно рассчитывать на встречу с соотечественниками. Сергей-ага был когда-то фейерверкером русской горной батареи на Кавказе. По его собственным словам, однажды он повздорил с командиром батареи, не стерпел нанесенной обиды и по горячности убил офицера. Понимая, что военный трибунал не помилует, фейерверкер сбежал в горы к чеченцам, но в горах не задержался, а пошел дальше, в Персию, хотя и там не мог чувствовать себя в безопасности — между Россией и Персией давно уже были заведены дипломатические отношения, и русские дипломаты могли потребовать его выдачи. Так, в 1830 году беглый фейерверкер с караваном пришел в Хиву. Здесь он какое-то время кое-как существовал, пока однажды не увидал пушки, лежавшие у стен ханского дворца без всякого употребления сотню с лишком лет. Эти орудия достались хивинцам в качестве трофея при разгроме отряда князя Бековича-Черкасского в 1717 году, но во всем ханстве не было ни одного человека, умевшего управляться с артиллерийским орудием. Сергей, добившись встречи с хивинским кушбаши — военным министром, заверил министра, что сможет исправить орудия и управлять их огнем. Дело тогда шло к войне между Хивой и Бухарой, и ему дозволили попробовать. По указанию Сергея хивинские мастера сделали к пушкам новые лафеты, отлили ядра и картечные пули, порох закупили у англичан, сгоняв за ним караван в Афганистан, прислугу Сергей обучил сам. Все приготовления сумели сохранить в тайне, и, когда война началась, бухарцы и не подозревали о том, что хивинцы обладают артиллерией. В ходе решающей битвы бухарские всадники погнались за притворно отступавшим противником, конная лава которого неожиданно разделилась на две части, ушла в стороны, а прямо перед атакующими в поле остался Сергей-ага со своими людьми и пушками. Командуя огнем антикварной полубатареи, он расстрелял бухарскую конницу картечью, заставив ее позорно бежать.

После такого успеха Сергей вошел в особую милость у хана, назначившего его министром артиллерии. Он женился на русской девушке, полонянке, украденной кочевниками откуда-то из-под Оренбурга. Когда первая жена умерла, хан в знак своей особой милости и благоволения дал ему в жены чистокровную хивинку из хорошей фамилии — случай, до того не бывалый!

Сергей обжился в Хиве, построил дом на манер русской избы только из камня, с лавками, полатями и русской печью. В углу у него висели иконы, привезенные по его приказу из Оренбурга бухарскими купцами. Он даже приладился гнать водку из винограда. Этой водкой и русскими пирогами с начинкой он не раз потом угощал членов русской дипломатической миссии во главе с полковником Данилевским, прибывшей в Хиву в 1840 году. Сергей-ага многим помог Данилевскому и его людям, подсказывая, как и с кем следует себя вести, чего опасаться, когда и кому дать взятку, что подарить. Немало он рассказал интересного о внутренней жизни ханства и так приглянулся Данилевскому, что тот стал звать его с собою, обещая за те неоценимые услуги в качестве советчика, что он оказал миссии, хлопотать о прощении его давнего преступления перед начальством в России. Но Сергей-ага на это ответил просто, сказав со вздохом: «Мне там, даже если простят, один путь — в богадельню! А здесь я богатый человек и один из первых в Хиве... Резона нет!» Когда посольский караван готовился отправиться из Хивы, проводить его пришел Сергей-ага с корзиной пирогов и бурдюком водки...

https://history.wikireading.ru/385532

Как обычно, хорошие фото получаются случайно. Так и в этот раз. Дал свой телефон знакомой. И что в итоге получилось. Я бы назвал этот кадр - "Одиночество". Телефон мой, на кадре на фоне я, подруга моя, тег мое.

П.С. Мужчина на переднем плане - ныне покойный, отец подруги.