Следователь, явно превышая свои полномочия, попытался сфальсифицировать доказательства моей вины. Он подсунул мне бумагу с явно сфабрикованными показаниями, где я якобы призывал к насилию над мигрантами. Буквально было написано: «Я хочу убивать мигрантов». Отказавшись подписывать этот бред, я столкнулся с ещё большим давлением. Следователь, не моргнув глазом, смял бумагу и протянул новую, уже с более сдержанной формулировкой. Становилось ясно, что он готов на всё, чтобы добиться нужного результата. Хорошо, но при чём тут мигранты? Из меня явно пытались сделать маргинала, загнать в угол, как какого-то ксенофоба с окраины.

Но потом мне предъявили «неопровержимые доказательства» — тот самый импульсивный пост, написанный мной в порыве эмоций. Реальность обрушилась на меня всей своей тяжестью. В посте ни слова не было про мигрантов. Было там совсем другое: я призывал брать в руки любое оружие — палки, камни — и выгонять представителей власти. Да, призывы к экстремизму можно было усмотреть легко. Юридическая консультация с появившимся рядом адвокатом лишь подтвердила очевидное: при таких обстоятельствах признание вины и сотрудничество со следствием становились единственной разумной стратегией. Это давало шанс на смягчающие обстоятельства и, возможно, условное наказание.

Подпись под признанием далась мне нелегко. Я вынужден был признать вину, но в голове уже созревал план побега, каждый шаг которого был тщательно просчитан. Я решил усыпить бдительность следователя, создать иллюзию сломленного человека. Внешне соглашаясь с его требованиями, внутренне я готовился к решительному шагу. Это была изнурительная игра в кошки‑мышки, где я лишь выжидал удобного момента для побега.

Следователь, пользуясь моей юридической неосведомлённостью, пытался поставить меня в зависимое положение. Словно всемогущий вершитель судеб, он лишил меня главного документа, удостоверяющего личность. Ежедневные явки на отметку превратились в форму психологического давления. Лишь позже бесплатный юрист просветил меня: изъятие паспорта было незаконным, а частота вызовов значительно превышала допустимую норму. Мои права нарушались самым бесцеремонным образом.

Перед ключевой встречей со следователем меня охватил целый спектр эмоций: страх, гнев, решимость. Я ощущал, что вступаю в неравную борьбу с системой, но был готов отстаивать свои права. Стоя у двери кабинета, я чувствовал себя борцом за справедливость, готовым к словесной схватке в логове бюрократии, где закон часто трактуется произвольно. Каждая клетка моего тела была напряжена. В голове проигрывались всевозможные сценарии — от мирного разрешения конфликта до ареста за неуважение к власти. И когда напряжение достигло апогея, природа решила внести свои коррективы в эту драму: из носа хлынула кровь. Казалось, сам Всевышний посмеялся над моей смелостью.

Вооружившись знаниями закона, я превратился в своего рода юриста-самоучку. На очередной встрече со следователем я привёл неоспоримые аргументы, подтверждающие незаконность его действий. Требование вернуть паспорт и соблюдать установленные законом сроки вызовов было подкреплено соответствующими нормативными актами. Этот случай наглядно показал, насколько важны юридические знания для защиты своих прав.

Несмотря на то что следователь был вынужден вернуть паспорт, я и сам не ожидал, что всё окажется так просто. Достаточно было произнести пару фраз — словно заклинание: «статья такая-то, изъятие незаконно»… И вдруг — будто по щелчку — он спокойно достал документ откуда-то из-под стола и положил передо мной. Невероятно: мой паспорт снова у меня в руках! Но даже в этот момент он постарался сохранить за собой хоть крупицу власти — попросил сообщать о своём местонахождении. Я согласился, понимая, что прямой конфликт мог обернуться неприятностями. Так мы пришли к компромиссу, устраивавшему обоих, хотя в глубине души я ясно понимал: это не мир, а лишь хрупкое перемирие.

Паспорт был мне нужен как воздух. Помимо уголовного преследования, меня ожидала материальная ответственность. Сумма ущерба была настолько велика, что я даже не представлял, как смогу её возместить. Тюремное заключение и каторжные работы в счёт погашения долга — вот перспектива, маячившая передо мной. Единственный способ избежать этого — бежать.

Сбросив с плеч груз следствия, я вздохнул с временным облегчением. Появился небольшой перерыв перед судом. Решив, что в хостеле за мной могут наблюдать, я сменил обстановку. Друг детства любезно согласился приютить меня. Переезд казался выгодным решением с финансовой точки зрения, но вскоре я понял, что ошибался. Его образ жизни оказался далеким от моих ожиданий. Постоянные пьянки и шумные компании быстро стали невыносимыми. В итоге я осознал, что спокойнее будет вернуться в хостел.

Жизнь в хостеле, хоть и спокойнее, чем у друга, не давала ощущения безопасности. Тем временем я окончательно решил, что нужно уезжать из страны. Советы интернет-сообщества только укрепили меня в этом решении, и, купив билет на самолёт, я начал испытывать неподдельный страх. А вдруг меня не пустят на борт? Ведь я всё-таки под следствием. Адвокат уверял, что проблем возникнуть не должно, но как верить тому, кто, скорее всего, передавал информацию следователю?

Тревога не покидала меня ни на минуту. Куда я направляюсь? Что меня там ждёт? Ответы казались недостижимыми. Но одно я знал точно: мне нужно убежище. И для этого требовались неопровержимые доказательства. Я начал собирать всё, что могло подтвердить моё преследование: повестки, протоколы… Каждый документ становился кирпичиком в стене моей будущей защиты.

План был прост, как всё гениальное. В Краснодаре, пока я ещё был на свободе, я подал документы на финскую визу. Теперь оставалось лишь дождаться готового паспорта. Созвонившись с сотрудницей визового центра, я договорился забрать его в воскресенье. Выходные казались наиболее безопасным периодом для перелёта. Следователи, скорее всего, будут отдыхать, а я смогу спокойно добраться до аэропорта.

Пятничным вечером я отправился в путь, предварительно договорившись о ночлеге у своего дяди Толика. Небеса благословили мой полёт до Краснодара, хотя город встретил меня довольно враждебно, будто помнил о моём прошлом визите. Образы казаков, их грубые голоса и жёсткие взгляды не давали мне покоя. Мысль о том, что они могли меня узнать, вселяла ужас. В отчаянии перед полётом я сбрил свою длинную бороду, которую лелеял годами. Она была не просто украшением, а частью моей личности, символом индивидуальности. Но ради выживания я пожертвовал ею, как женщина жертвует своими волосами в критической ситуации.

Я прошёл мимо патруля. Каждая секунда в поле зрения казаков казалась вечностью. Я старался не делать резких движений, не привлекать внимания. При их приближении отворачивался, стараясь слиться с толпой. Новая одежда и отсутствие бороды, надеюсь, надежно маскировали меня.

В воскресный день судьба свела меня с милой девушкой, оказавшей неоценимую услугу — она вернула мой заграничный паспорт с финской визой. В знак благодарности я преподнёс ей скромный подарок. Теперь, имея необходимые документы, я мог с относительным спокойствием отправиться в Финляндию. Несмотря на то, что предварительные интернет-поиски указывали на возможность выезда за границу для лиц под следствием, сомнения не покидали меня. Решив действовать на свой страх и риск, я предпринял попытку покинуть страну.

В столичном аэропорту меня ждало неожиданное событие. В шумном зале, где громкоговорители бесконечно объявляли рейсы, я получил звонок от следователя. Вести приватный разговор здесь было невозможно — слишком шумно, слишком людно. Я поспешил в более уединённый зал ожидания. Ответить сразу не мог — следователь бы сразу понял, где я нахожусь, по фоновому гулу аэропорта.

Дождавшись повторного звонка, я спокойно взял трубку:

— Алло, — ответил я, стараясь звучать безмятежно.

— Да, здравствуйте. Где вы находитесь? — сразу перешёл к делу следователь.

— Во Владивостоке. Там же, — коротко и невозмутимо солгал я, и хитрая улыбка начала расползаться по моему лицу.

— Понятно. Позвоню завтра, — сухо отрезал он и повесил трубку.

Несмотря на краткость разговора, тревога не отпускала. Необычное время звонка и его тон вызывали серьёзные опасения. Ведь было воскресенье. По идее, он должен отдыхать. Может, ему что-то сообщили? — подумал я. А может, на мне уже стоят какие-то маячки?..

Теперь самым тревожным испытанием предстояло пересечение границы. Осознание того, что я, находящийся под следствием, должен пройти паспортный контроль, вызывало невероятное волнение. Я был готов ко всему — даже к аресту прямо в аэропорту. Особенно после этого звонка.

Наконец объявили мой рейс. Мне уже казалось, что вот‑вот раздастся по громкой связи: «Огнеслав Шевченко, не двигайтесь. Вы арестованы. Побег бесполезен!» Или что-то в этом духе.

Я, стараясь сохранить спокойствие, как ни в чём не бывало, протянул паспорт и посадочный талон. Женщина за стойкой что-то сверяла в компьютере. Повисла та самая напряжённая пауза. Я оглядывался по сторонам, ища глазами охранников, полицию, службу безопасности, ФСБ — никого.

— Давай, давай, давай… — шептал я себе под нос. — Пропускай… ну же…

— Пожалуйста, проходите, — наконец сказала женщина, протягивая документы. За её спиной за стеклом маячил огромный самолёт — мой билет в Хельсинки.

Вау. Получилось — и даже без проблем. Лёгкость и удивление смешались с облегчением, когда я шёл по рукаву к самолёту, стараясь выглядеть как самый обычный счастливый пассажир.

«Почему меня не задержали?» — мелькнуло в голове, пока я шёл к выходу на посадку. Формально запрета на выезд и не было — только подписка о невыезде. А это ведь не приказ, а обещание. Обещание не убегать. Но если ты уже решил, что это обещание придётся нарушить… то и граница превращается в бумагу. Видимо, следователь просто не верил, что я посмею. Или не успел оформить запрет — воскресенье, бюрократия спит. А я — нет.

Но в любом случае я был уже в самолёте.

Долгожданный момент настал, я оказался на борту. Казалось бы, можно расслабиться, наконец выдохнуть и наслаждаться полётом… Но тревога не отпускала. Я ловил каждое движение стюардесс, боясь, что сейчас ко мне подойдут. Эта хрупкая радость смешивалась со страхом подвоха, и я боялся её спугнуть, как ребёнок боится разбить любимую игрушку.