Теперь упор лежа. Отжимания. В локтях хрустнуло. Спортивные показатели у меня всегда были так себе. Впрочем, последние пять-шесть лет я мог отжаться раз сорок, причем довольно быстро. Сейчас - двадцать. Медленно, трудоемко, словно, когда я уставился в пол, на спину положили мешок весом килограмм десять. Что тут скажешь, около десяти кило я действительно набрал на конфетах. Остальное - плод упорного игнорирования спортзала. Уже на седьмом отжимании я хотел эту затею бросить. Стыд принудил меня сделать двадцать. Мне всегда было стыдно, когда мои спортивные показатели падали.

Я отнюдь не легко выпрямился, покачнулся, выдохнул. Меня разобрал смех. Стыдно за спортивные показатели? Чушь! Буковски сидел, уперев книгу в брюхо. Мужик знает, как надо устраиваться. Какого человека, пребывающего в своем уме, заботят его спортивные показатели? Похоже, из меня еще вся эта современная муть не вышла.

Я принес Буковски литр водки, вручил с шутливым поклоном. Сердце вдруг сжалось в страхе при мысли, что он откажется пить. Как я заставлю призрака? Я никогда никого не заставлял что-либо делать. Моя личная жизнь в руках мертвого писателя-маргинала...

Буковски залупаться не стал. Забастовки устраивают, чтобы требовать. Что ему требовать? Я почувствовал жалость к этому уродливому привидению, когда-то бывшему уродливым человеком. Каждому есть, что требовать, только миру насрать на это. Когда тебе нечего требовать - это считай конец. Это позиция клинически депрессивных и еще тех ребят в прямоугольных ящиках.

Я нацелился в "Скейт". Магия Буковски пока еще не начала работать, для окружающих женщин я был обычным парнем. Одна мной заинтересовалась, но то было не то волнение, к которому я успел привыкнуть. Прямо сейчас она не отложит свои дела, чтобы выпить со мной чайку. Придется обмениваться контактами, переписываться, созваниваться, идти на первое свидание, снова переписываться, идти на второе свидание. Говорить, говорить, говорить. Унылая тягомотина. Слушать о ее увлечениях, проблемах, достижениях, планах на жизнь, увлечениях, о ее бывших и ее родственниках... Еще повезет, если там в самом деле найдется, о чем послушать. И все это, разумеется, без гарантий секса.

В "Скейте" я попытался вернуться к творчеству. Вымучил один лист. Роман заглох. Сюжет продвинулся до того места, когда потока сознания было уже недостаточно. Я расставил фигуры и разыграл дебют. Над миттельшпилем следовало подумать. Персонажи больше не могут действовать, как мне вздумается. У них есть характеры, есть история. Если я лажану, читатель мгновенно заметит фальш. Я предпринял попытку добавить в повествование таинственного персонажа. Благодетеля, которому главный герой обязан свалившимся на него счастьем. Этот же благодетель оказывается главным антагонистом, и все те блага, которые получил герой, все чаще играют против него, затягивая петлю на шее... Ну прям Лючио Романец из "Скорби Сатаны" Корелли. Нет, так не пойдет. Бред, бред, бред! Я исчеркал страницу. Не вписывается в концепцию. Конфликт должна создать сама жизнь. Ее законы - неумолимы и беспощадны. Герой обманывается свалившейся на него удачей. Он не использует ее, как ресурс, чтобы подняться выше. Превращает удачу в ширму, скрывающую реальность. Однако расплата уже близка. Когда? Как? Придумать не так-то просто...

Я спрятал тетрадь в пакет. Взял внизу чай с малиной и мятой - минус триста рублей - сел в свое любимое кресло в углу, надел наушники и включил на смартфоне кино. Успею еще прописать сюжет. У меня тут пять дней без секса, гормоны мешают думать.

Часа через три я заметил, что женщины на меня поглядывают. Наконец-то! Еще через два часа можно будет кого-нибудь увести отсюда. А пока поставлю смартфон на зарядку, розетка удобно рядом, и включу последнюю серию сезона...

Моих ноздрей коснулся отталкивающий запах. Я поначалу особо не обратил внимания, но запах усиливался. Я поднял голову. Женщины одевались, кривя носы, прятали в чехлы ноубуки, застегивали сумочки. Мужчины пока крепились. Из "Скейта" готовился массовый побег. Господи, ну и вонь!

Я посмотрел на виновника. За центральным столом сидел обросший грязными волосами и бородой бомж. На носу у него криво висели очки в круглой оправе. Кожа грубая и обветренная. Худощавый, на вид ему лет шестьдесят, а там кто знает, может и сорок пять. Я его вспомнил. В ноябре я много гулял по городу и почти каждый день пересекался с ним на Соборной. Там он сидел на лавочке, что-то жевал и слушал уличных музыкантов. Глаза у него были какие-то непонятные: невозможно было определить, соображает он что-нибудь или нет. Я никогда не видел, чтобы он с кем-нибудь разговаривал. Очки с ним как-то не сочетались. Я встречал дураков в очках, но бомжей - нет.

Бомж ел огромный гамбургер, запивая чем-то из кружки с логотипом "Скейта". Народ массово сбежал вниз.

- Нашел место! - громко и недовольно сказала одна бабища. Молча она не могла уйти.

Я рассчитывал, что бомж пошлет ее на три буквы или запустит в спину гамбургером. Бомж преспокойно сидел и ел. Безучастное ко всему лицо. Я признал его правоту, глупо растрачивать на мразоту гамбургер.

Запашок был не из приятных, но я притерпелся быстро. Может, и это у меня от Буковски? Кафе обезлюдело. Наверху только я, с любопытством наблюдающий за бомжом, сам бомж, которому явно ни до кого нет дела, и малолетка с жидкими волосами. На лице малолетки не дрогнул ни один мускул. Признаться, я начинал ее уважать.

Похоже, кто-то из капитулянтов оповестил о произошедшем сотрудников. Перань и девушка поднялись наверх вместе. Словно боялись, что одного сотрудника бомж спустит с лестницы. Я бы на это взглянул, конечно. Парень был в черной шапочке, девушка в кепочке. Оба в серой мешковатой одежде. Я вдруг понял, почему никогда не присматривался к их лицами, не прислушивался к разговорам. Все дело в их форме. Она же нахрен стирает личность. Я присмотрелся к девушке. Вообще-то она симпатичная. Но у меня и мысли не было раньше ее разглядывать.

Бомж сидел к ним спиной. Парень переглянулся с напарницей. Степень искривления лиц свидетельствовала о том, что запах свободы они учуяли. Они притворились, будто заняты своими делами: парень потрогал вентиляцию под потолком, девушка отодвинула стену и заглянула в кладовку, но параллельно они бросали на бомжа оценивающие взгляды. Тем временем бомж расправился с половиной гамбургера. Часть гамбургера вывалилась в коробку, часть в виде соуса висела на подбородке и на усах. Парень с девчонкой - ей было от силы лет восемнадцать - снова переглянулись. С большим таким сомнением. На улице подмораживало. Выгонять человека во время трапезы совестно. Парень высоко поднял плечи, развел руками. Девчонка кивнула в сторону лестницы. Она дала бомжу время.

Два раза наверх поднимались молодые девчонки. Замирали, шевелили ноздрями, кривились, смотря на бомжа, и отчаливали. Наблюдать это почему-то было куда занятнее, чем пытаться их поиметь. Пожалуй, все дело в разнообразии. Когда я еще такое увижу? А трахнуть всегда успею.

Бомж расправился с гамбургером, съел то, что упало в коробку, небрежно вытер салфетками лицо и пальцы. На бороде осталось немного соуса. Бомж залез во внутренний карман куртки, достал книгу в мягком переплете. Я узнал серию "Похербук". Все интереснее! Я без стеснения подошел к нему, бомжу все равно до меня нет дела. ЧАРЛЬЗ БУКОВСКИ! "ПОЧТАМПТ"! Я вернулся в кресло, не прекращая за ним наблюдать. ЧЕЛОВЕЧИЩЕ! Теперь я знал, что извилины у него работают. С ним стоит поговорить. Но сперва меня ждет спектакль.

Спектакль, впрочем, ждать не заставил. Наверх поднялись уже трое сотрудников. Новенькая - девушка чуть постарше той, которая уже поднималась сюда недавно. Втроем на бомжа несчастного. Слабаки.

Численное превосходство, однако, не прибавляло им смелости. Мы с малолеткой на них смотрели. Я был за бомжа. Малолетка, похоже, тоже, однако и этим троим сочувствовала. Наверняка левачка. Я вот даже не знал теперь, как мне к ней относится. Продолжу, пожалуй, не замечать ее.

Наконец девчонки-сотрудницы взглядами и кивками принудили парня действовать. Несчастный сообразил, что от проклятого гендера никуда не деться, обогнул бомжа по правому флангу и, встав перед ним, пошел в атаку.

- Простите...

Бомж медленно поднял голову. Стопроцентно похуистичный взгляд. Парень переплел руки возле своей машонки.

- Мы вынуждены просить вас уйти.

Нулевая реакция. Сейчас он сообразит, чего от него хотят, молча поднимется и уйдет, решил я разочарованно.

- Я вам мешаю? - без интонации спросил бомж.

Ну-ну, подумал я, это уже хоть что-то.

Парень не успел рта открыть, как бомж грохнул кулаком в стол.

- Я ВАМ, БЛЯДЬ, МЕШАЮ? ВАШЕМУ БЛЯДСКОМУ ЗАВЕДЕНИЮ, В КОТОРОМ Я ЗАПЛАТИЛ ТРИСТА РУБЛЕЙ ЗА ГОВЕНЫЙ ЧАЙ?

Его грубость придала парню смелости. Он был вежлив, ему нагрубили, теперь он не чувствовал за собой вины. Все они, хипстеры сраные, так считают. Думают, если произнесли слащаво, то неважно, что именно. Форма для них важнее, чем содержание.

- Я вынужден просить вас уйти, иначе придется вызвать полицию.

Бомж тяжело поднялся, цепляясь за стол руками. Он был крупнее хипстера, но стар и неловок. И все-таки попытался, бросился на него. Настоящий воин! Хипстер съездил бомжу по лицу. Ха! Тот и не думал блокировать. Заключил хипстера в зловонные объятия, поставил подножку, толкнул. Они повалились на пол.

- Ой! - заорал хиппак.

"Так его!" - чуть не заорал я.

Бомж не разжал кольца. Похоже, он ставил по-крупному. Девки визжали. Малолетка молчала, только глаза панически округлились.

- Разнимите их! - верещала старшая сотрудница.

- Снимите его! - орала первая.

Сами они при этом не делали ничего.

Бомж тем временем вознамерился показать нам Тайсона. Хипстер под ним извивался, пытаясь высвободиться, однако не тут-то было. Зубами бомж ухватил его за край шапочки, рывком сорвал. Затем вцепился в правое ухо. Хипстер заорал. Потом заглох, бессмысленно уставившись в потолок. Похоже, болевой шок. Бомж выплюнул его ухо. Ценой огромных усилий встал на ноги, цепляясь за все подряд. Старшую сотрудницу вырвало. Младшенькая бросилась вниз. Звякнул дверной колокольчик. Наверняка сейчас носится по улице и вопит. Бомж взял со стола книгу, засунул в пальто. Тут я снова был за него. Нельзя забывать о хорошей литературе из-за всякого мудачья.

Бомж ушел, а хипстер не шевелился. Кровь почти не капала, его жизни ничто не угрожало. Очень редко парень моргал. Он понял, что жизнь не вполне такая, какой он ее придумал.

Я надел куртку и пошел вниз. Блевавшая сотрудница убежала в сортир. Малолетка склонилась над раненым. Шептала, что "скорая" вот-вот будет. Что все будет хорошо. Наверное, так и есть.

Спустившись, я посмотрел на витрину. Никто за ней не следил. Дорогое у них печенье и вообще лакомства. Я посмотрел наверх. Камеры. Разочарованный, я вышел на улицу.

Младшей сотрудницы след простыл.

Он спит в коробке у метро,

где ветер рвёт афиши в клочья,

его затёртое и старое перо

осколок ледяного двоеточья

Он - уличный поэт, изгой,

чьи рифмы - стылый перекрёсток

и мир проходит стороной,

спешащий, деловой и жёсткий

Он пишет на клочках газет,

про то, как плачут водостоки,

про серый, безразличный свет,

про одиночества истоки

Его тетрадь - асфальт и пыль,

его чернила - копоть, сажа,

он сам - забытая бутыль,

которая годится для пейзажа

Февраль в глазах, где инеем седым

покрыты брови и ресницы

и терпкий, обжигающий всё дым

уходит за летящей птицей

Он смотрит в лица, в суету

и видит лишь одно и то же:

как люди верят в теплоту,

что их согреть уже не сможет

Ни у кого он не попросит ни гроша,

лишь ловит взгляд случайный, редкий,

его усталая душа замёрзла в ледяной беседке

И строки, словно льдинки с крыш,

срываются, остры и звонки,

он шепчет их в ночную тишь,

в пустые тёмные воронки

Про то, как стынет тротуар,

как фонари дрожат от ветра,

про то, что каждый божий дар

рассеян в воздухе бесследно,

про то, что вера - тонкий наст,

что может хрустнуть тяжело, зловредно

И этот взгляд - как приговор

всем тем, кто ищет оправданья,

кто запирает на затвор

свои минутные страданья

Он - зеркало их скрытых вьюг,

их внутренних седых метелей,

они бегут, замкнувши круг

от отраженья в самом деле

А он стоит - седой пророк

без паствы, храма и амвона,

его единственный итог -

хрип ледяного саксофона

Его слова - не для бумаги,

не для того, чтоб он пылал,

они - как знаки на овраге,

которых путник не узнал

Они - как трещины на льдине,

как вой бездомной стаи псов,

как эхо в брошенной машине,

как скрип заржавленных замков

Он не мечтает о признанье,

о славе, что придёт потом,

его единственное знанье -

что мир построен на пустом

На хрупком, выцветшем обмане,

где каждый прячет свой озноб -

в кармане или в чемодане

или за крышкой, в гардероб

А он не прячет, он - открытый,

как рана, что кровит зимой,

всеми забытый и избитый,

но всё ещё, как страж, живой

Он видит, как под снегом тает

последний выживший росток

и точно так же угасает в чужих

глазах надежды кровоток

Он поднимает ворот рваный,

вдыхая стылый, едкий смог,

он - летописец безымянный

всех неисхоженных дорог

И если город видит сны

о солнце, лете и капели,

в его глазах - преддверье тьмы,

последней вьюги колыбели

И если вдруг ты с ним столкнёшься

в потоке безразличных лиц

и в этот взгляд на миг вольёшься,

упав с проторенных границ

То не увидишь там упрёка,

ни злобы, ни пустой мольбы -

лишь отражение порока

его же собственной судьбы

Его поэзия - не музыка, не звуки,

не стройный, выверенный лад,

она - больные и чужие муки,

что тянут, тащут всё назад

Она - в осанке, в каждом жесте,

в том, как он кутается в хлам,

как будто ищет в этом месте

свой позабытый миром храм

Но в храме этом - только холод

и вместо ликов - пустота,

его терзает вечный голод,

но ... не еда ему нужна

Он жаждет смысла, искры, знака

в круговороте серых дней,

но видит лишь потёмки мрака,

что с каждым часом всё плотней

Он - словно треснувший барометр,

застывший на отметке «шторм»,

его единственный параметр -

несоответствие всех норм

Он выпадает из системы,

из всех расчерченных сетей,

он есть живое воплощенье темы

о безнадёжности и глупости людей

Его февральская угроза -

напомнить правду до конца,

что все дворцы - всего лишь глина,

что все наряды - только тлен,

И что под маской арлекина

скрывается всё тот же плен -

плен одиночества и страха,

что гонит всех вперёд, бегом,

от неизбежного, от краха,

что ждёт любого за углом

Его пергамент - корка льда

на луже, где дрожит реклама,

он пишет строчки в никуда

и в этом - суть его и драма

Не для потомков, не для книг,

не для венков и пьедесталов -

лишь для себя, на краткий миг,

чтоб сердце биться не устало

Чтоб доказать, что он живой,

пока мороз сжимает веки,

что этот хриплый, стылый вой -

не просто эхо в человеке

Что это песнь - о том, как пал

последний лист с продрогшей ветки,

о том, как мир пустынным стал,

загнав себя в стальные клетки

А он остался, он - один

свидетель общего распада,

средь тысяч бегающих спин -

ненужная, живая правда

И этот взгляд его - как соль

на рану сытого покоя,

как неудобная и злая боль,

что не пройдет никак без боя ...

Тут он попытался восстановить документы, но из-за старой судимости(158.ч1) на него в полиции, по его словам, хотят "повесить" нераскрытые дела , а потом отправить на СВО(win-win, как ему там сказали, он же туда пытался попасть). Он этого боится, так как понимает, что для человека с его статусом это может закончиться самым плохим.

Осенью того года он дошел до Москвы ( шел до Омска от безысходности), но на платной дороге его остановили полицейские и сказали, что там идти пешком нельзя. Он просто пошел назад, на свалку в Спб. Его подвезли до Новгорода, а там, в районе Валдая он попал в трудовое рабство к цыганам. Строил и устанавливал бани, пахал каждый день. Ему заплатили 500 рублей за месяц и он так же сбежал оттуда.

К началу зимы он был в Спб, где его легко уговорили отправиться в трудовой дом. Через несколько недель он сбежал с этого рабства и окончательно осел на свалке в шалаше. Пройдя 3 таких эпизода за год он стал недоверчивым. Пока я не принес ему обувь, одежду, горячий суп и т.д. он и ко мне относился с опаской.

За этот год он с десяток раз общался с полицейскими/росгвардейцами. Ребята хотели ему помочь, но все что они предлагали это трудовые дома, о которые он обжегся и боится опять попасть в такую ситуацию.

Его родственники не используют интернет, они думают, что он ушел на СВО. Естественно, номеров их телефонов он не помнит.

Что нужно прямо сейчас:

1. Самое сложное и самое главное - помочь ему восстановить права и документы. Ему критически нужна бесплатная юридическая консультация от специалиста, который понимает специфику работы с людьми без определенного места жительства и знает, как действовать в случае давления. Нужен человек, который сможет подсказать, как восстановить паспорт если нет ни одного документа, прописки и возможности подтвердить личность стандартным путем. И как защититься от необоснованных обвинений, которые на него пытаются повесить. Что делать, если его задержат, как обжаловать незаконные действия.

2. Поддержка базовых нужд, пока решаются системные вопросы. Пока он находится на улице, ему необходимы вещи, которые буквально помогают выжить:

- Теплые вещи и одежда, спальник.

- Термос, чтобы иметь возможность пить теплый чай.

- Простая, нескоропортящаяся еда: консервы, печенье, сухофрукты.

Наша общая цель - не просто накормить его один раз, а помочь ему сделать первый и самый трудный шаг назад к жизни - восстановить документы и получить защиту от закона. Любой совет, любой контакт - это уже реальная помощь и шанс для него на спасение.

Чего я не прошу: Не прошу денег наличными или переводами. Любая финансовая помощь должна идти через проверенные фонды, если мы найдем такой, который возьмется за его случай. Но нужно учесть, что он не доверяет таким фондам. Не уверен, что они смогут ему помочь. Точнее, что он примет эту помощь.

Я не мать Тереза(и хорошо), я просто человек, который не может пройти мимо. Не знаю, есть ли у него зависимость, но знаю, что на морозе люди замерзают насмерть, независимо от их прошлого. Я бы прошел мимо и забыл, если бы он не сказал, что его такая жизнь не устраивает. Ему стыдно копаться в помойках, но воровать он не хочет. Считает, что свое отсидел и вредить он никому не хочет. Человек хочет вернуться к нормальной жизни. Шаг за шагом мы сможем ему помочь.

Если у вас есть реальные советы, контакты юристов или представителей фондов - пишите в комментарии.

Если у вас есть лишние теплые вещи или старый спальник, набор консерв, термос - так же пишите здесь. Можем встретиться на юге города или я раскрою его местоположение, чтобы вы сами с ним пообщались. Человек даже не понимает, что происходит в мире, ему нужно общение с адекватными людьми. Он не агрессивен, а один контейнер горячего супа превратил его в самого благодарного человека, которого я видел.

Сейчас угощу его горячим супом и ужином. Апдейт будет завтра/послезавтра.

Могу снять на видео, чтобы были понятны условия проживания. Возможно, кто-то из его деревни узнает Виталия.

Заранее спасибо за неравнодушие.