Мужчина, попавший на атмосферную фотосъёмку, — страдалец. Пожалейте его! Это тот несчастный, что два-три часа (а то и больше) промучился за свои деньги, заплатив сразу ещё за час сверх договора. Потому что за предварительно оплаченное время его семья успела только свалить ёлку, а не усесться под ней.

На всех снимках он словно в пекло попал или пересидел в бане: распаренный, с дрожью приспущенного века, с мимикой Джоконды вместо широкой улыбки счастливого семьянина. Он в кадре на грани не просто бегства на целину или развода — суицида. Сидит, как на угольках, на краюхе софы с завитушками, с шалым котом на голове, дитём на шее, приобнимая жену и удерживая другой рукой, гнутой удавом, дочку за бант. Пока между детьми и котом происходит потасовка, он умоляет фотографа губами: снимай быстрей!! Но тут супруга лебедино выгибает шею с его плеча... Отдирая кота от ёлки под общий вой, добродетельный супруг и отец, сам чуть не плача, лишь шепчет: что ж ты, сука, не щёлкнул, ну не могу я больше...

В этот раз "праздничный спешел-фотосет" предусматривал съёмку по сказке. Целую стену фотоателье занимал постер очага, как в "Золотом ключике". По плакату расходилась прорезь для настоящей двери, открываемой здоровым ключом. Папашка, изведённый троицей ребятишек, сбегающим щенком и меняющей платья женой, никак не попадал этим ключом в сильно затенённую при печати скважину. Он ползал по всему плакату и потел от ужаса.

Снял от духоты жилет, изгваздал и помял рубаху, сбил бабочку на бок. Лысина его маслилась очищенной луковицей, но толку не было. От напряжения отстегнулись подтяжки, пуговица с рубашки закатилась под обитый сафьяном диванчик с просевшими ножками.. Все кинулись искать пуговицу, а он, растворившись в секундах благодатной тишины, нашёл замок.

Открыл гномью дверцу, пройти в которую смог бы только безголовым, и уставился в два красноватых круглых глаза. Довольно диких, но абсолютно бесстрашных. Давно отказав себе в праве на эмоции, он и здесь внешне не дрогнул. Даже не пискнув, грустно вздохнул, залезая поглубже в нишу за стеной. Вторая пара глаз округлилась ещё значительней. А потом, моментальной вспышкой, от другого конца ниши отделилось и прыгнуло тело. Живое, упитанное и мохнатое туловище с острым запахом зоопарка. Размером с хорошего бульдога, однако с длинным толстым хвостом и совершенно красным получеловечьим лицом, отражённым светом из комнаты.

Плоский багровый нос животного плюснулся в нос мужчины, когти, кантуясь, рванули рубаху на плечах и животе... Крупная обезьяна держала мужчину за грудки, вися и раскачиваясь на нём, точно на канате. Красная волосатая морда её скалилась мощной челюстью. Клац-клац, голова обезьяны ловко опустилась, что-то откусив, и вернулась обратно, снова упёрлась в лицо мужчине, растянув гримасу в идеально счастливой улыбке. По полу, скача и подпрыгивая, покатились перламутровые запонки-бомбошки...

Мужчина попытался отбросить от себя обезьяну. При первом же захвате руками животное в едином звуке заверещало грозой и сигнализацией полной парковки, в которую саданула молния. А зубами клацнуло с такой тоской саднящим эхом, будто перекусывало пополам забракованный швеллер в пустом холодном цехе... На витке гиперзвука зашедшаяся в гневе обезьяна сама оттолкнула человека. Он упал навзничь, и очень гулко. Передом выпав из ниши, старался подтащить в комнату и ноги, слыша свои мысли, как бы свистящие в уши. Почему я инстинктивно не защищался, не закрылся от неё руками, не сопротивлялся ей?.. Откуда тут обезьяна?! И под какой уклон катились запонки??? Раздери меня, их же надо найти во что бы то ни стало!! Жена не обезьяна, не отцепится...

Прощаясь с пожилым приятным фотографом, совершенно багровый клиент с докрасна намытыми руками вдруг спросил:
— А вы верите в привидений?
— Да разрази меня гром, голубчик, я окостеневший реалист!

В дверь, ласково приоткрытую снаружи на пол пальца, влез один глаз с треугольничком багровой щеки. Спина фотографа двоилась и растворялась, волнисто втягиваемая нишей за глянцевым очагом. Над самой нишей с характерным треском посверкивали электрические разряды. В комнате на миг зависла одна рука фотографа, раздавшаяся и бросившая оземь переливчатые шарики. Знакомые запонки стукнулись друг об друга, остановились около ёлки и сознательно покатились к нише, никем не направляемые.
— Ого, — сказало багровое лицо.
— При-иве-ет! — проклацала возникшая в дверной щели Краснолицая обезьяна, дёрнув на себя воздух, как ковёр.

Дверь распахнулась на сквозящем ветру, дующем откуда-то из ниши, где грянул гром.

M Ξ V • 1