...«Каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как единолично, так и сообща с другими, публичным или частным порядком в учении, богослужении и выполнении религиозных и ритуальных обрядов»...
Статья 18 Всеобщей Декларации прав человека ООН (рез. 217 А (III) от 10.12.1948).
..."Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов"....
Манифест об усовершенствовании государственного порядка от 17 октября 1905 г.
Илья Ефимович Репин. "Манифестация 17 октября 1905 года". 1907-1911.
В манифесте от 17 октября 1905 года Николай II провозгласил для подданных Империи, кроме прочего, «свободу совести». Подданные возликовали. Империя вздрогнула.
Даже сейчас не всегда явно, что свобода мысли, свобода совести и свобода вероисповедания — это три разные свободы, а тогда, несмотря на Канта, совесть ещё тесно увязывалась с религиозным чувством, а, значит, вероисповеданием.
Вроде и ктулху с ней с совестью (одна из самых сложно определяемых категорий этики, однако), но манифест в этой его части, внезапно очень больно ударил по системе управления Российской Империи потому что «конфессия» для Империи - это не про то кому и как ты молишься (тут с Петра была относительная вполне Имперская веротерпимость, если государство при этом не трогаешь, конечно), а про то, кто и как тебя учитывает.
Схватились за голову в Синоде. Схватились за голову в МВД.
Сами основы существовавшего в России гражданского строя были в лучшем случае лишь частично совместимы с внезапно провозглашёнными свободами. В записке по вопросу, подготовленной в МВД в 1906 году среди непременных условий которые необходимы для реализации «свободы совести» были:
признание права не принадлежать ни к какой религии (то есть легализация атеизма);
введение гражданской метрикации;
создание неконфессиональных кладбищ;
введение гражданской присяги и гражданского бракосочетания.
На вопросе метрик мы и остановимся особенно. Ведение метрик и регистрация брака непосредственно позволяли установить сословное положение подданных понимаемое как:
«положение лица как субъекта частных прав гражданских, и в особенности положение его в союзе семейном и родовом»,
устанавливали «права состояния на основе родства», а, значит, являлись краеугольными камнями сословной системы.
Ведение метрических книг в Империи — право и обязанность «священства», кому бы оно ни молилось, хотя в проекте закона, представленном в Государственную думу в 1907 году (один из семи, ни один так и не был принят), Столыпин писал, что вопрос о передаче ведения метрик гражданским властям
«служил уже неоднократно предметом обсуждения правительства и что в настоящее время есть основание ожидать, что он получит в недалеком, сравнительно, будущем общее для всех вероисповеданий разрешение».
В отдельном законопроекте МВД допускало, что и гражданский брак мог бы быть вскоре введен, но при этом все-таки прилагались настойчивые усилия к тому, чтобы примирить нужды государства с каноническими требованиями различных конфессий.
Метрические книги служили сводом данных об идентичности в императорской России и их значение определялось, в первую очередь, их функцией документального свидетельства гражданского состояния. Содержавшиеся в них сведения были необходимы для поступления на государственную службу, в учебные заведения, для возведения в дворянское достоинство, заключения брака, установления законнорожденности детей, а следовательно, и прав собственности. Кроме того, многими правами можно было воспользоваться только по достижении совершеннолетия, а таковое проще всего можно было подтвердить выпиской из метрических книг как главных источников сведений о рождениях. Особое значение метрические книги приобрели в 1874 году, когда была введена всеобщая воинская повинность, которая означала, что каждый (на определенном отрезке своей жизни) пригоден для службы.
Крещение младенца. Неизвестный художник. Первая четверть XIX века
С 1702 года православное священство стабильно представляет своему начальству списки рождений, а с 1722 года книги ведутся уже систематически (хотя общеимперская форма им будет дана только в 1835). Соответственно, с православным населением присоединённых по разделам Речи территорий особых вопросов то же не возникло. Быстро решили вопрос с еврейством, как только определились с тем, кого там считать священством (1835). Метрические книги магометан ведут муллы в Волжско-Уральском регионе (с 1828), в Крыму (с 1832, к Таврическому магометанскому духовному правлению административно относились и польско-белорусские татары), на Кавказе (с 1873). Органично в систему влились лютеране с их «ордунгом», с некоторым скрипом - англикане. Кое-как - католики. Конечно были ещё язычники, староверы-беспоповцы и секты (децимеции) где священства, зачастую, просто не было предусмотрено, но, казалось бы, у сложившейся системы одни плюсы:
именно благодаря обязанности выполнять функции нынешнего ЗАГСа «иностранные церкви» были признаны в России «государственными учреждениями»;
население было просто вынуждено (как минимум) внешне соблюдать религиозные предписания;
государство освобождает значимый административный ресурс, которого и так не очень-то хватает.
И вот в этой сложившейся системе после манифеста начинается чехарда вскрывшая ряд противоречий давно и подспудно ждавших своего часа.
Язык и традиции. Метрические книги на начало века были более-менее стандартизированы, но каждая конфессия вела их в соответствии со своей обрядностью (крещение, обрезание, конфирмирование и т. д.) и на своём языке. Лютеране традиционно пользовались немецким, католики — польским и латынью, магометане — татарским и арабским. Отказ от языка зачастую был просто невозможен по обрядовым причинам. Дублирование метрических записей на русском требовалось делать «буква в букву», но инославное и иноверное духовенство зачастую просто не знало русского языка в силу того, что не всегда даже состояло в русском подданстве. Особенно остро вопрос стоял с католиками и англиканами (а их не мало, с 1875 года официально разрешена миссионерская деятельность англикан на территории Царства Польского). И если раньше МВД и Синод, где кнутом (лютеране), а где пряником (магометане) добивались ведения метрик на русском, то теперь местами дело доходило до чистого саботажа. Например, русский откровенно саботировали грузинские автокефалисты (вопрос грузинской автокефалии — очень больной вопрос на начало века).
Перемена веры. За исключением выхода из православия (уголовное преступление до 1905 года), светская власть перемене веры препятствий не чинила. Регистрационные вопросы решались просто передачей документов из одного прихода в другой иноконфессиональный, благо такие случаи были достаточно редки. Но 1905 год вызвал вал возвращения ранее крещёных в православие к «вере отцов», к чему государство оказалось неподготовленным. Более того, начали быстро пополняться ранее бывшие в загоне деменции (баптисты) и возникает ряд новых (лестардианцы и иные отпадения от лютеранской церкви, главным образом, в Прибалтике, католики-мариавиты в Польше), к духовенству которых у государства нет никакого доверия. В то время как государство отказывалось признавать их религиозные убеждения, эти «отступники» или «упорствующие» отказывались выполнять обязательства, налагаемые на них официальными церквями, вследствие чего их браки, рождения, и даже смерти оставались без надлежащей регистрации. Более того, было почти невозможно с точностью назвать религиозную конфессию, к которой эти люди действительно принадлежали, что заставляло власти использовать причудливые формулировки, не имеющие юридического значения. В ходе призыва, например, потомки бывших униатов обозначались как «упорствующие в латинстве», но, как сообщал А.А. Мусин-Пушкин (минский губернатор в 1905),
«эта формула вызывает вполне справедливое недоумение у военного начальства по вопросу даже о приводе к присяге».
В результате, несмотря на свои твердые религиозные убеждения, «упорствующие» находились, с точки зрения властей, во вневероисповедном состоянии – т. е. они юридически не принадлежали вообще ни к какой религии. Власти должны были проделать хитрый трюк: создать для таких работающий порядок метрикации, не признавая фактически их религиозные убеждения. То же касалось, например, вяткинских раскольников-беспоповцев, которых государство хоть и регистрировало через полицмейстера, но метрик им не выдавало.
Т.С. Юшманова. Староверы. Полотно, масло. 2011.
Атеизм. Правительство на тот момент не было готово покончить с конфессиональными основаниями государства, что становится особенно ясно на примере вопроса о законном признании атеизма. Если (уже в Думе) такие партии, как кадеты, выступали за позволение гражданам вообще отказываться от религиозной принадлежности, то государственные чиновники не вполне могли себе вообразить конфессионально-нейтрального гражданина или убедить себя в желательности официального признания такого индивида.
В 1906 году Министерство юстиции объявило – отчасти имея в виду вопрос регистрации, – что принцип свободы совести:
«отнюдь не может влечь за собою возникновения каких-либо новых, не признанных действующими законами исповедных обществ, а тем более образование класса людей внеисповедных».
Столыпин, впрочем, был готов рассматривать этот вопрос более серьезно, но в конце концов и он отказался от идеи «внеисповедности», как несовместимой с основополагающей структурой и, главное, характером государства.
В общем, Министерство юстиции признало несовместимость религиозной свободы и существующей системы:
«При ведении у нас метрических книг духовными властями и происходящем вследствие того приурочении их к определенным вероисповеданиям, перемена религии ни в коем случае не может признаваться исключительным делом совести отдельных лиц, – как это наблюдается в тех государствах, в коих ведение актов гражданского состояния возлагается на административные органы, – а неизбежно нуждается в твердой правительственной регистрации».
«при таких условиях едва ли представляется возможным предоставить отдельным частным лицам – даже при господстве самой широкой свободы совести – ничем не ограниченное право перехода из одного исповедания в другое, без доведения о том до сведения тех или иных органов правительственной власти – в целях точной регистрации таковых переходов, так как подобное положение внесло бы лишь крайнюю неопределенность в дело ведения актов гражданского состояния, и без того уже страдающее у нас весьма значительными недостатками».
Казалось бы, выход во введении светской системы регистрации гражданских состояний. Но этот выход неприемлем по ряду причин:
сословный характер Империи, где сословная принадлежность тесно связана с вероисповеданием;
сословное и национальное неравенство прав и обязанностей, так же тесно завязанное на вероисповедание;
Сам характер самодержавия, как власти священной, сакральной, "Богом данной".
Отделение брака и регистрации от церкви потребовало бы капитального пересмотра всего корпуса гражданского права, когда у правительства и так хлопот был полон рот, потому что нужно было готовить законы, которых требовали указы 1904–1905 годов. При этом, хоть, например, баптистские метрические книги оставались в руках гражданских властей, но как только в 1905 году духовные лидеры московских раскольников получили что-то вроде статуса духовенства, им сразу поручили задачу ведения метрических книг. Подобным образом, когда в 1912 году мариавиты были признаны «самостоятельным вероучением» – т. е. вероисповеданием, отличным от католицизма, а не сектой внутри него, – им было даровано право вести свои собственные метрические книги.
Но вот выйти из конфессии "в никуда" по прежнему оставалось невозможным вплоть до февраля 1917.
За первый год исповедной свободы в России. Сб. СПб.: Типография «Колокол», 1907.
Справка о свободе совести. СПб.: Типография МВД, 1906.
Православие, инославие, иноверие. Сб. Нов. Лит. Об. 2014.