Не только сама одержимость является емким явлением, но и экзорцизм как метод борьбы с нею представляет собой сложную систему идей и практик. Я не рассматриваю сеанс экзорцизма лишь как ритуал. Я подхожу к этому действию как к составной части масштабного процесса персональной ре-исламизации (или скорее индивидуальной религиозной и в целом экзистенциальной рефлексии), акторами которого оказываются как сами одержимый и мулла, так и родственники пациента, его друзья, релевантное мусульманское окружение, а также Бог и джинны. Основная цель данной статьи — рассмотреть через призму традиционных для антропологии понятий мусульманский экзорцизм в миграционном контексте. В ходе полевого исследования и работы с литературой мне стало понятно, что ограничение в выборе концептуального подхода не позволит взглянуть на эту многосоставную и многоакторную практику во всей ее полноте и противоречивости. Поэтому я предлагаю подойти к экзорцизму через призму нескольких понятий — модерности (modernity), моральности (morality), авторитета (authority) и неопределенности (precarity). Здесь важно не оказаться заложником ложных дихотомий, которые неминуемо возникают в ходе любого антропологического исследования современных исламских практик. Только деконструкция таких очевидных оппозиций, как традиционное/модерное, ислам/ширк (многобожие), суеверное/научное, религиозное/повседневное, сакральное/светское дает возможность увидеть экзистенциальную и идеологическую сложность мусульманского экзорцизма.

В данном исследовании я не собираюсь углубляться в анализ того, что такое одержимость, или определять ее причины, а скорее предлагаю взглянуть на конкретные ситуации из моей полевой практики через призму модерности, этики, авторитета и неопределенности, чтобы попытаться представить опыт одержимости и борьбы с нею моих информантов в его полноте и сложности.

В фокусе данного исследования оказываются представления одержимых о своем недуге, интерпретации причин случившегося пациентами и муллами, их методы избавления от нечистых духов. Меня интересует, как объясняют сами информанты свой недуг, как их религиозная интерпретация собственной беды коррелирует с их зачастую позитивистской позицией и медицинскими научными представлениями, в каком мусульманском, социальном, экономическом, культурном и правовом контекстах существуют муллы и их клиенты. Меня интересуют и механизмы данных мусульманских практик: как пациенты или их родственники находят мулл, сколько они им платят, если вообще платят, как они оценивают прогресс от проведенных сеансов экзорцизма?

Методология

В течение последних двух лет я тесно взаимодействовал с двумя таджикскими муллами. Амир родился в 1977 году в Душанбе (Таджикистан). После девяти классов общеобразовательной школы он выучился на плотника и в 1994-м приехал в Москву, где работал сначала в пекарне, а потом на стройке. Он проводил в России от шести до восьми месяцев каждый год. Пребывание в Москве Амир чередовал с работой в Краснодаре. С началом 2010-х он начал торговать мусульманскими духами, тмином, оливковым маслом. До сих пор Амир поставляет в различные халяльные точки Москвы продукцию из Ирана и Арабских Эмиратов. В настоящее время основной источник его дохода составляют продажа частным лицам и магазинам фиников, тмина, растения кыст аль-хинди, а также чтение Корана людям, испытывающим проблемы, чаще всего одержимым джинном. В 2007 году Амир встретился со своими будущим учителем (устазом), который работал тогда в Москве в такси и проводил сеансы мусульманского экзорцизма. Он научил Амира читать Коран, ознакомил его с практиками изгнания джиннов. Через несколько лет Амир совершил свой первый хадж. В Мекке и Медине он завязал знакомства с местными муллами, практикующими ruqya sharia. С тех пор Амир начал регулярно посещать московских мусульман и помогать им избавляться от одержимости. В январе 2019 года мулла совершил малый хадж (умра). Когда мы с ним встречались в феврале, Амир рассказал о новых, полученных им в Аравии, деталях практики экзорцизма: так, например, он начал теперь при чтении Корана дуть одержимому под майку или рубашку на грудь и в глаза. Бóльшую часть времени Амир проводит в двух локациях — в Исторической мечети на Большой Татарской улице, куда он начал ходить, как только приехал в Москву, и в таджикском халяльном кафе на юго-востоке города. За те многие годы, которые Амир провел в Москве, он сумел сформировать внушительный социальный капитал. Практически все пациенты, которые к нему обращаются, приходят от знакомых. Он стал одним из самых известных в Москве таджикских экзорцистов.

Амир проводит сеансы либо на дому у клиентов, либо в припаркованных машинах пациентов. Он предпочитает не читать людям Коран в мечети по двум основным причинам. Во-первых, Амир опасается конфликтов с имамами, администрацией и охранниками Исторической мечети. Следует отметить, что среднеазиатские муллы с определенным недоверием относятся к «официальным» имамам, последние же не позволяют проводить ритуалов на территории мечетей. «Я боюсь, как бы с татарами чего-то не было. Татары что-то придумают, скажут: „Вот, он появится здесь, читает”. Я не хочу, чтобы это было. Мне нравится моя сфера: ездить к людям», — говорит Амир. Во-вторых, Амир рассматривает мечеть как пространство, где он молится, общается со знакомыми, восстанавливается. Он не хочет постоянно отвечать на вопросы, давать религиозные советы прихожанам. Жена Амира с младшим сыном живут в Таджикистане, старший сын учится в одном из крупных российских городов на строителя. Мулла хочет перевезти семью в Москву, однако, пока это не получается по финансовым соображениям. Мы с Амиром часто обсуждали его профессиональные стратегии: в разное время он думал открыть халяльный магазин в Замоскворечье, устроиться работать на ферму в Подмосковье, стать имамом в мечети одного из подмосковных городов. Однако, чем бы Амир ни хотел зарабатывать, он не собирается бросать свои экзорцистские практики, так как они, по его словам, никогда не расценивались им как работа, а скорее воспринимались как своеобразный религиозный долг.

Абдулла родился в 1979 году в Кулябе (Таджикистан), в потомственной арабо-персидской семье хафизов (знающих Коран наизусть). В 2000-м он приехал в подмосковный город Дубну, где выучился на программиста. Сейчас Абдулла торгует оптом тмином и мусульманскими духами, поставляет эти товары частным клиентам, а также проводит сеансы экзорцизма. Он живет в микрорайоне в десяти километрах от Москвы и регулярно посещает молельный зал в соседнем подмосковном городе, где установил добрые отношения с местным имамом, который обращается к нему, если кто-то из прихожан жалуется на одержимость. Несмотря на его обширные познания в исламе и многолетний опыт экзорцизма, в настоящее время Абдулла учится в Московском исламском институте. Амир также несколько раз выражал желание поступить в Исламский институт. «Неофициальные» муллы хотят обезопасить себя от лишних вопросов со стороны правоохранительных органов, они хотят легализовать свои религиозные практики в московской мусульманской среде и избавиться от правовой неопределенности в условиях подозрительного отношения государства и общества к любой исламской неинституционализированной деятельности.

С Амиром я встречался намного чаще, чем с Абдуллой. Я проводил с ним неструктурированные глубокие интервью в кафе при Исторической мечети, в халяльном таджикском кафе на юго-востоке Москвы, в таджикской чайной у Малого кольца Московской железной дороги, в машине по пути к пациентам. Часто наши разговоры я записывал на диктофон. Амир был против того, чтобы я снимал сеансы экзорцизма на видео, однако против диктофона он не возражал. Далеко не всегда поводом для наших встреч было посещение пациента и проведение ритуала. Я развозил вместе с муллой товары, консультировал его, когда старший сын поступал в вуз, мы вместе ездили на рынок, много времени проводили в кругу друзей Амира, просто так встречались за чаем и пловом в чайхане. Мы обсуждали семейные и финансовые проблемы, политику и культуру. Мне было важно понять контекст, в котором проходит религиозная деятельность муллы.

Однако ключевыми событиями полевой работы все равно оказывались сеансы экзорцизма. Я забирал муллу на машине из мечети, его дома или кафе, и мы ехали к пациенту. По дороге мы обсуждали специфику недуга одержимого, я узнавал, как мулла познакомился с ним или с ней. Сеансы проходили в бедных мигрантских коммуналках и в отдельных квартирах более обеспеченных клиентов, в припаркованных машинах пациентов и на строительных площадках. Часто я предоставлял свою машину для сеанса экзорцизма. Нередко пациентов сопровождали родственники или друзья. Амир представлял меня как своего друга. Разговор с родственниками и самими пациентами проходил после чтения Корана. Мы вместе обсуждали недуг пациента, люди рассказывали свою историю одержимости, мулла и родственники давали комментарии. Иногда я общался только с родственниками, если пациент не мог поддержать разговора. Мое искреннее участие в беде человека, близость к мулле, знание ислама — все эти факторы вызывали доверие. После сеанса мы с муллой садились в машину и долго обсуждали особенности той или иной конкретной одержимости. Бывало, что за день мы посещали до трех пациентов. А наши встречи проходили практически каждую неделю.

Со многими пациентами я встречался через несколько дней наедине. Тогда им было легче говорить, чем в присутствии муллы. Они рассказывали о своих видениях, подробнее говорили о своей личной одержимости. Лонгитюдное исследование дает не только возможность установить доверительные отношения с информантами, но и проследить динамику недуга и отношения пациентов к своей одержимости. Длительная полевая работа — необходимое условие для понимания религиозной рефлексии мусульман, знакомства с семейным, социальным, исламским контекстом конкретной одержимости. Например, только на третьей встрече молодой чеченец, страдавший от джинна, признался, что не верит муллам, травмирован пренебрежением, с которым к нему относятся родственники, и начал одновременно ходить к экстрасенсу и больше читать о доисламских верованиях вайнахов.

Помимо мулл и их пациентов, я встречался с московскими и подмосковными имамами, двумя мусульманами-психологами, мусульманскими интеллектуалами и преподавателями Московского исламского института. Следует отметить, что часть имамов, с которыми я общался, рассказывали о динамике своего отношения к одержимости — от скепсиса к признанию. Эти интервью способствовали формированию объемного представления о практиках мусульманского экзорцизма в Москве и об их локальном религиозном контексте.

Кто такие джинны и как определить одержимость?

Джинны — духи, одна из трех категорий, сотворенных Аллахом разумных существ (две другие — ангелы и люди). Согласно Корану, джинны были созданы из бездымного огня и жили на земле еще до сотворения Адама. Джинны отличаются ловкостью, силой и хитростью, их невозможно обмануть — напротив, они сами мастера коварства. Они обитают в нежелательных для посещения человеком местах — на свалках, в грязи, в заброшенных домах. Мир джиннов параллелен миру людей и по своему плюрализму подобен ему. Есть джинны-мусульмане, которые, по заверению мулл, должны жить по шариату, осознать всю пагубность своего проникновения в человека и выйти из одержимого — то есть послушаться изгоняющего их муллу. Однако среди джиннов много неверных, которых мулла обязан увещевать, призывать к единобожию и заставлять уверовать в Аллаха. Уверовавшие джинны так же должны покинуть тело человека. Джинны могут быть мужчинами и женщинами, стариками и детьми, относиться к разным народам и говорить на разных языках. В любом человеке живет его собственный джинн, чье дело заключается в нашептывании плохого, вредительского. Такое человеческое самовнушение посредством джинна называется васвас. Человек должен сопротивляться негативному наущению и бороться со своим собственным джинном с помощью благонравного поведения и соблюдения норм ислама.

Джиннов невозможно увидеть, однако часто одержимость сопровождается видениями, которые приходят больному человеку во время сеанса экзорцизма, а также во сне или полудреме. Одному московскому таджику, мучившемуся одержимостью, снился сон, в котором фигурировали собака, свинья и бык. Все животные были черного цвета. Когда информант рассказывал мне этот сон в присутствии муллы, последний отметил, что черный цвет является признаком джинна. После того, как информант начал приглашать муллу читать Коран, животные ему снились уже обмотанными веревками. Постепенно сон менялся. Мулла просил пациента читать аят Аль-Курси (считается самым действенным аятом против джиннов суры Бакара) по семьдесят раз в день. Через две недели пациенту уже снился худощавый бык, которого каждый раз, как слышался аят Аль-Курси, разило откуда-то вылетающее копье. В конце концов, из сна пропали собака и свинья, остался лишь бык, в изнеможении лежащий в грязной луже, откуда он не мог выбраться.

Одна женщина рассказывала мне, что, когда мулла первый раз читал ей Коран, она видела женщину с тремя маленькими детьми и пожилого мужчину. Она решила, что «целая семья сидит, наверное». На второй раз женщина из видения ругалась, «как ведьма себя вела», по описанию пациентки. А через какое-то время эта женщина уже была покорной, просила не бить ее, не обижать, обещала уйти. Из этой метаморфозы пациентка сделала вывод, что ее джинны являются мусульманами, так как стремятся выйти из нее. Через несколько недель персонажи видения одержимой — женщина вместе с детьми — ушли по мостику вдаль, и остался только старик:

«И я почувствовала блестящий воздух, легкость. До того места, где у меня шов. За швом как будто бы мужчина остался, он еще сидит. Как будто он сам хочет уйти, „отпускайте меня”, не злой, не агрессивный старик. Джинны разные бывают. Они мусульмане, наверное» (женщина, 50 лет).

Оба информанта, рассказавшие о своих видениях, боролись с одержимостью, проявлявшейся в форме болезни. Женщина страдала от рака, мужчина — от гастроэнтерологических проблем. Оба посещали врачей, наблюдались в больницах — и одновременно приглашали муллу. Они визуализировали свой физический недуг, персонифицировали его. Инородное и причиняющее боль в этих видениях принимало форму животного и человека — агрессивного, злого, стихийного. Однако с каждым сеансом экзорцизма эти существа слабели и в конце концов уходили, исчезали. Так выглядело в их глазах освобождение от джиннов. Один из моих информантов рассказывал, что считает началом одержимости летний день, когда ему было семь лет. Тогда в солнечную погоду сквозь него прошло вдруг появившееся облако, положившее начало существованию в нем джинна.

Джинн может вселиться в человека при разных обстоятельствах. Чаще всего я слышал истории о том, что информант стал одержимым после того, как испытал сильный испуг. Приступ страха вывел человека из равновесия и дал возможность джинну вселиться в него. Джинн может вселиться в тот момент, когда человек испытывает ярость, сильный гнев или даже бурную радость. Однако не только радикальные эмоции провоцируют вселение джинна. Джинн может вселиться в человека посредством колдовства (сихр). Амир рассказывал мне, что колдовство (сихр) и сглаз (назар) могут спровоцировать одержимость. По его мнению, чужие злые помыслы и колдовские практики воздействуют на тело и ум жертвы посредством джинна. Эта идея отражена в одной из самых влиятельных работ, посвященных экзорцизму и борьбе с колдовством, — в книге Вахида Абд-ас-Салям Бали «Острый меч, разящий колдунов вредящих». Она была переведена на русский язык в 2014 году и пользуется большой популярностью у многих мулл, специализирующихся на ruqya sharia. Тем не менее отдельные муллы не связывают колдовство напрямую с одержимостью — они рассматривают сихр как самодостаточное явление, имеющее пагубное влияние на ум и тело жертвы без вхождения джинна.

Человек не всегда понимает сам, что в него вселился джинн. Иногда друзья, родственники или соседи по комнате советуют ему обратиться к мулле. Я выделил бы несколько типов состояний, когда информантам приходила в голову мысль об одержимости или сглазе. В первом случае человек испытывает тревогу, он растерян, у него происходит серия неудач на работе и в личной жизни. Он не может найти причину неожиданно наступившего хаоса. Во втором случае на мысли о джинне наталкивает физическое состояние. Поход к врачу или нескольким врачам не решает проблему со здоровьем, и человек обращается уже к мулле, который констатирует одержимость. Разлад, душевный кризис, проблемы на работе и в личной жизни, а также недиагностируемая или не уходящая болезнь — все эти бедствия могут совпасть друг с другом. В третьем случае человек знает, что его сглазили и кто это сделал, и сразу обращается к мулле за помощью. И наконец, некоторые информанты испытывали трудности при отправлении религиозных практик. Джинн мешал им читать намаз, препятствовал их пребыванию в мечети, они плохо себя чувствовали даже при звуке коранического текста:

«Я чувствую его. Я чувствую, понимаете. Я вот когда начну молиться от души (то, что делаю, я от души делаю, я сознательный), мне так плохо становится. Когда я намаз читаю, все делаю, потом Коран читаю, потом зикр надо делать. Везде начинает болеть. <...> Завтра рано утром встану, к мулле пойду, чтобы он почитал. Он [джинн] знает, слышит все. Так было уже. Вечером у меня все нормально было, лег спать — нормально, нет температуры, насморка. Утром встаю — у меня судороги. Мне холодно. Я встал, пошел умываться, омовение сделал, пришел переодеваться, а у меня судороги пошли, мне так холодно стало. Как когда температура бывает — такая судорога. Настоящая такая. Он не хочет, чтобы я туда поехал. Он совсем не хочет, чтобы я туда поехал. Он знает, что ему очень-очень больно будет. Он знает, что ему некомфортно там будет» (мужчина, 50 лет).

Джинн может препятствовать не только повседневным практикам соблюдения ислама, но и, например, хаджу. Однажды мулла Амир в виде исключения провел сеанс экзорцизма в подсобном помещении мечети. Причиной стало то, что теща одержимого не разрешила изгонять джиннов в своей квартире:

«Вот, например, одного на днях в мечети читал. Жена — русская, приняла ислам, в Царицыно они живут. Двухкомнатная квартира, теща — полковница, милиционер. А муж — узбекский таджик. В подвале мечети почитал я его. Как он орал! Двое держали его. Вот ты бы видел его. Русский джинн заходит и говорит: „Я хочу, чтобы ни он, ни она не пошли в хадж, в умру не ходили: я против этого”».

Самый очевидный способ определить, есть у человека одержимость или нет, — это почитать Коран. Мулла читает вслух один из аятов, и если пациент начинает неадекватно себя вести, кричать, выгонять муллу, стонать, рычать, отбиваться, пытаться убежать, то такая реакция свидетельствует об одержимости. Те слова, которые выкрикивает или произносит пациент в ходе сеанса экзорцизма, мулла приписывает джинну. Например, зимой 2019 года мулла читал Коран одному молодому таджику. Тот сидел в моей машине между своими отцом и дядей. Я находился на водительском месте, а мулла — на месте пассажира спереди. Молодой парень кричал и стонал, иногда начинал брыкаться. Мулла вышел из машины, чтобы взять снег из сугроба и остудить одержимого. Тогда парень крикнул мулле по-таджикски: «Ты испугался меня, ты убегаешь». Впоследствии, когда мы с муллой обсуждали этот эпизод, он прокомментировал это так: устами парня тогда говорил джинн. Следует отметить, что после чтения Корана, которое проходило сначала в машине, а потом на четырнадцатом этаже строящейся многоэтажки на окраине Москвы, у одержимого пропала речь, он не мог говорить и лишь показывал на свой рот и вопросительно обращался к мулле. Амир объяснил такое состояние временной немоты молодого таджика тем, что джинн либо вышел, либо испугался, ослаб и затаился и не может больше говорить, а человеческая речь у пациента еще не окрепла.

(здесь заканчивается фрагмент, выложенный Gorky Media, если статья показалась вам интересной, скачивайте полную версию в формате pdf)

Чем Homo erectus отличается от Homo sapiens? Какие черты присущи этому виду? Какие известные находки являются эректусами? Можно ли к ним отнести Гейдельбергского человека? Питекантропы, синантропы, явантропы – всё это эректусы? О том, как шла эволюция Homo erectus, рассказывает Станислав Дробышевский, антрополог, кандидат биологических наук, доцент кафедры антропологии биологического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.