Данная статья относится к Категории: Подражание известным решениям

«… в области литературы «личность» автора получила наибольшее признание в позитивизме, который подытоживал и доводил до конца идеологию капитализма. Автор и поныне царит в учебниках истории литературы, в биографиях писателей, в журнальных интервью и в сознании самих литераторов, пытающихся соединить свою личность и творчество в форме интимного дневника. В средостении того образа литературы, что бытует в нашей культуре, безраздельно царит автор, его личность, история его жизни, его вкусы и страсти; для критики обычно и по сей день всё творчество Бодлера - в его житейской несостоятельности, всё творчество Ван Гога - в его душевной болезни, все творчество Чайковского - в его пороке; объяснение произведения всякий раз ищут в создавшем его человеке, как будто в конечном счёте сквозь более или менее прозрачную аллегоричность вымысла нам всякий раз «исповедуется» голос одного и того же лица - автора.

Хотя власть Автора всё ещё очень сильна (новая критика зачастую лишь укрепляла её), несомненно и то, что некоторые писатели уже давно пытались её поколебать. Во Франции первым был, вероятно, Малларме, в полной мере увидевший и предвидевший необходимость поставить сам язык на место того, кто считался его владельцем. Малларме полагает - и это совпадает с нашим нынешним представлением, - что говорит не автор, а язык как таковой; письмо есть изначально обезличенная деятельность (эту обезличенность ни в коем случае нельзя путать с выхолащивающей объективностью писателя-реалиста), позволяющая добиться того, что уже не «я», а сам язык действует, «перформирует»; суть всей поэтики Малларме в том, чтобы устранить автора, заменив его письмом, - а это значит, как мы увидим, восстановить в правах читателя.

Валери, связанный по рукам и ногам психологической теорией «я», немало смягчил идеи Малларме; однако в силу своего классического вкуса он обратился к урокам риторики, а потому беспрестанно подвергал Автора сомнению и осмеянию, подчеркивал чисто языковой и как бы «непреднамеренный» «нечаянный» характер его деятельности и во всех своих прозаических книгах требовал признать, что суть литературы - в слове, всякие же ссылки на душевную жизнь писателя - не более чем суеверие.

Даже Пруст, при всём видимом психологизме его так называемого анализа души, открыто ставил своей задачей предельно усложнить - за счет бесконечного углубления в подробности - отношения между писателем и его персонажами. Избрав рассказчиком не того, кто нечто повидал и пережил, даже не того, кто пишет, а того, кто собирается писать (молодой человек в его романе - а впрочем, сколько ему лет и кто он, собственно, такой?- хочет писать, но не может начать, и роман заканчивается как раз тогда, когда письмо наконец делается возможным), Пруст тем самым создал эпопею современного письма. Он совершил коренной переворот: вместо того чтобы описать в романе свою жизнь, как это часто говорят, он самую свою жизнь сделал литературным произведением по образцу своей книги, и нам очевидно, что не Шарлю списан с Монтескью, а, наоборот, Монтескью в своих реально-исторических поступках представляет собой лишь фрагмент, сколок, нечто производное от Шарлю.

Последним в этом ряду наших предшественников стоит Сюрреализм; он, конечно, не мог признать за языком суверенные права, поскольку язык есть система, меж тем как целью этого движения было, в духе романтизма, непосредственное разрушение всяких кодов (цель иллюзорная, ибо разрушить код невозможно, его можно только «обыграть»); зато сюрреализм постоянно призывал к резкому нарушению смысловых ожиданий (пресловутые «перебивы смысла»), он требовал, чтобы рука записывала как можно скорее то, о чем даже не подозревает голова (автоматическое письмо), он принимал в принципе и реально практиковал групповое письмо - всем этим он внес свой вклад в дело десакрализации образа Автора.

Наконец, уже за рамками литературы как таковой (впрочем, ныне подобные разграничения уже изживают себя) ценнейшее орудие для анализа и разрушения фигуры Автора дала современная лингвистика, показавшая, что высказывание как таковое - пустой процесс и превосходно совершается само собой, так что нет нужды наполнять его личностным содержанием говорящих. С точки зрения лингвистики, автор есть всего лишь тот, кто пишет, так же как «я» всего лишь тот, кто говорит «я»; язык знает «субъекта», но не «личность», и этого субъекта, определяемого внутри речевого акта и ничего не содержащего вне его, хватает, чтобы «вместить» в себя весь язык, чтобы исчерпать все его возможности. […]

Ныне мы знаем, что текст представляет собой не линейную цепочку слов, выражающих единственный, как бы теологический смысл («сообщение» Автора-Бога), но многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным; текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников. Писатель подобен Бувару и Пекюше, этим вечным переписчикам, великим и смешным одновременно, глубокая комичность которых как раз и знаменует собой истину письма; он может лишь вечно подражать тому, что написано прежде и само писалось не впервые; в его власти только смешивать разные виды письма, сталкивать их друг с другом, не опираясь всецело ни на один из них; если бы он захотел выразить себя, ему все равно следовало бы знать, что внутренняя «сущность», которую он намерен «передать», есть не что иное, как уже готовый словарь, где слова объясняются лишь с помощью других слов, и так до бесконечности. Так случилось, если взять яркий пример, с юным Томасом де Квинси: он, по словам Бодлера, натолько преуспел в изучении греческого, что, желая передать на этом мёртвом языке сугубо современные мысли и образы, «создал себе и в любой момент держал наготове собственный словарь, намного больше и сложнее тех, основой которых служит заурядное прилежание в чисто литературных переводах» («Искусственный рай»).

Скриптор, пришедший на смену Автору, несет в себе не страсти, настроения, чувства или впечатления, а только такой необъятный словарь, из которого он черпает свое письмо, не знающее остановки; жизнь лишь подражает книге, а книга сама соткана из знаков, сама подражает чему-то уже забытому, и так до бесконечности. […]

… обнаруживается целостная сущность письма: текст сложен из множества разных видов письма, происходящих из различных культур и вступающих друг с другом в отношения диалога, пародии, спора, однако вся эта множественность фокусируется в определенной точке, которой является не автор, как утверждали до сих пор, а читатель».

Ролан Барт, Смерть автора / Избранные работы. Семиотика. Поэтика, М., «Прогресс», 1989 г., с. 384-387.

Источник — портал VIKENT.RU

Дополнительные материалы

Вытеснение человека из системы — около 40 материалов по теме

+ Плейлист из 20-ти видео:

МЕТОДИКИ КРЕАТИВА / ТВОРЧЕСТВА

+ Ваши дополнительные возможности:

15 мая 2022 весь день, начиная с 11:00 (мск) будет проходить юбилейная 50-я онлайн конференция «Стратегии творчества».

Задать развивающие вопросы Докладчикам заранее Вы можете здесь: VIKENT.RU / konf

Изображения в статье

Рола́н Барт — французский философ, литературовед, эстетик, семиотик / Добросовестное использование & Изображение IvanPais с сайта Pixabay

Изображение kerttu с сайта Pixabay

Изображение Evgeni Tcherkasski с сайта Pixabay

Данная статья относится к Категории: Подражание известным решениям

Эта работа была впервые опубликована после смерти автора в 1642 году:

«В различии дарований, по моему наблюдению, существует множество оттенков, познание которых требует некоторых навыков, с тем, чтобы определять предпосылки каждого характера, каждой склонности. А это следует уметь делать, поскольку перед посевом землю необходимо вспахивать. Разновидностей умственного склада существует не меньше, нежели разновидностей телосложения. Невероятное разнообразие, и поэтому мы должны искать. Одни способны стать священнослужителями, другие - поэтами, юристами или врачами; третьих следует направлять в мастерские или к плугу. Природные недостатки не исправишь никаким учением.

Имеются умы энергичные, высокие, есть и инертные, слабые; некоторые отличаются жаром и огненностью, другие - вялостью и холодом; один нуждается в узде, другой - в шпорах. Иные оказываются решительными и целеустремленными; и эти с легкостью справляются со всеми мелочами: я имею в виду, что они минуют все трудности и сложности. Свои суждения они высказывают почти не задумываясь, без тени застенчивости. Они всё делают быстро, но никогда не достигают высот. Самое замечательное в них - скорость. Они похожи на зерно, просыпанное на поверхность земли: оно произрастает и даже желтеет, но, не имея корней, не колосится. Поначалу они кажутся многообещающими, но с ними происходит ingenistitium: они не развиваются после шестнадцати.

Можно наблюдать и таких, которые, не покладая рук, трудятся во имя показного блеска, более заботясь о колоре и поверхности, нежели о содержании и о грунтовке произведения: последние ведь сокрыты от глаз. Встречаются также любители писать изломанным и шершавым слогом: Quae per salebras, alteo, saxa, cadunt. И даже, если что-либо у них и выйдет изящно, они нарочито вещь огрубят, заставят её течь толчками, со скрежетом, как будто тот стиль является более мужественным и внушительным, который неравномернее ударяет по перепонкам. Эти заблуждаются не случайно, но сознательно и охотно; они подобны людям, которые сами воздействуют на моду, придумывая либо плащи, либо брыжи, либо ленточки на шляпах, либо бороды, необычные по покрою, форме или виду, чтобы обратить на себя внимание и выделиться из толпы. Их следовало бы осудить, и некоторые оглядывают их с осуждением, однако порок, подбодряемый остальными, становится образцом, вызывающим подражание. Часто бывает, что некто ошибается случайно, но остальные начинают специально изыскивать возможности, чтобы делать аналогичные ошибки. Опасен порок, становящийся правилом.

Встречаются и такие, чьи произведения начисто лишены художественного содержания и внутренней организации. Их стихи напевны, музыкальны, гладки, но и только. Их называют дамскими поэтами наподобие того, как имеются дамские портные:

Как сливки, гладкий стих их приторен и сладок,
В нём нет движения реки, лишь много шёлка складок.

Глубину их мозгов можно измерить вашим средним пальцем. Они не глубже чашки для сливок или лужицы. Иные, перерывающие горы книг и бумаг, пишут без всякого разбору именно о том, что они только что нашли или обнаружили в них. Поэтому и получается, что некая вещь, однажды оспоренная и опозоренная ими, в другой - более поздней или более ранней - работе - может быть вознесена до небес. Таковы все эссеисты и даже их мэтр Монтень. Эти всем, что они пишут, по-прежнему выдают, какие книги они прочли последними. И всего более выдают собственную глупость тогда, когда свои книжные впечатления преподносят читателю сырыми и непереваренными; и вовсе не потому, что последние необходимы, но, полагая себя оснащёнными знанием, они не могут удержаться.

Иные (завоевав своими трудами авторитет или хотя бы просто создав о себе мнение как о людях весьма начитанных) осмеливаются затем придумывать названия книг и авторов и лгут, ничего не опасаясь, поскольку то, что никогда не существовало, не может быть с легкостью обнаружено даже самыми любознательными людьми.

А иные, хитроумно отвергая книжную учёность и лживо отстаивая собственные природные таланты, думают тем самым отвести от себя критическое суждение читателей и приглушить запах своих лисьих краж. Однако вонь от последних крайне сильна, и можно найти целые страницы, списанные ими у какого-либо автора, прочитать которого их вынудила сиюминутная нужда. Этим они и удовлетворились. И таким образом, они выступают более нелепо и действительно виновными, чем сами критики, неспособные обнаружить плагиат и поэтому обвиняющие их в отсутствии прилежания.

Но самыми презренными являются упрямые осквернители всех искусств: те, кто, уверовав в свои природные таланты (которые, возможно, и превосходны), осмеливаются издеваться над любым трудолюбием и насмехаться над словами, смысла которых они вовсе не понимают, полагая таким образом хитро избежать наказания за невежество. Им часто подражают авторы, превосходящие их в небрежности, но не имеющие равного таланта; и, высказывая всё, что им только приходит в голову, последние делают это с какой-то неистовостью и болезненным отвращением, не утруждая себя ни проверкой, ни благопристойностью или уместностью, ни другими правилами приличия. И самые своенравные и упрямые из них получают из рук толпы, неспособной к суждению, пальму первенства в учёности. Многие ведь полагают, что чем вещь безыскуснее, тем она сильнее, как будто предпочтительнее разбить сосуд, чем мучаться с пробкой, или благороднее разорвать, нежели развязывать узел.

Непременно случается, что эти люди, обычно стремящиеся создать нечто незаурядное, подчас ухитряются сказать хорошо, даже талантливо. Но крайне редко; если же так и случается, то это отнюдь не искупает всех их остальных недостатков. Удачные шутки и фразы (единственная цель их честолюбивых поисков) сразу бросаются в глаза на фоне общего убожества и ничтожности их произведений подобно тому, как в кромешной тьме огни кажутся более яркими, чем в лёгкой тени. Однако ныне их произведения считаются глубокими по содержанию, потому что они без всякого разбору и соответствия пишут обо всём, о чем только могут, в то время как истинно учёный всегда руководствуется избирательностью, избегая крайностей и создавая стройные, пропорциональные в частях произведения, соответствующие первоначальному замыслу. Истинный мастер не бежит природы, как если бы он боялся её; он не отходит от жизни и правдоподобия, но говорит, учитывая способности своих слушателей. И хотя его язык несколько отличен от вульгарного, он не чурается ничего человеческого с его Тамерланами и Тамер-Хамами нынешних времен, единственным достоинством которых являются их напыщенная сценическая походка и лужёная глотка, рассчитанные на невежественных зевак.

Истинный художник знает, что преданность искусству заставляет писать его только для сведущих. И за это, возможно, его называют пустым, бесплодным, скучным писателем (или любым другим оскорбительным словом); те же, без труда, не обладая ни благоразумием, ни знанием и едва ли обладая здравым умом, оказываются воспринятыми благосклонно и предпочтены ему. Он поздравляет их с удачей. Другой век или другие, более справедливые люди признают достоинства его трудов: мудрость его выбора и расчёта, изящество аргументации, мощь его воздействия на читателя, приятность его обхождения, остроту воображения, рафинированность шутки. Оценят, как он властвует над человеческими чувствами, как он вторгается, врывается в них и как он влияет на умы. Затем обратят внимание на его владение словом: насколько правильно он пользуется им, какое слово служит для украшения, какое несёт основной смысл; что прекрасно передано словом; какие тропы удались; какие благородны, а какие сильны крепостью мужского ума. И каким образом автор избежал блёклой, неясной, непристойной, отвратительной, низкой, неподходящей или изнеженной фразы, не только восхваляемой большинством, но и (что ещё хуже) рекомендуемой потому, что она безнравственна».

Бен Джонсон, Заметки или наблюдения над людьми и явлениями, сделанные во время ежедневного чтения и отражающие своеобразное отношение автора к своему времени, в Сб.: Литературные манифесты Западноевропейских классицистов / Под ред. Н.П. Козловой, М., «Издательство Московского университета», 1980 г., с. 176-179.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Воскресным вечером 17 апреля 2022 в 19:59 (мск) на видеоканале VIKENT.RU — онлайн-консультация № 283:

ОТВЕТЫ на НЕБАНАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ о ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

+ Начат приём Докладов на V-й Форум по развитию креативности

08-09 октября 2022 года.

Узнать больше Вы можете здесь: https://poznyakova.com/forum

Изображения в статье

Бен Джонсон — английский драматург и поэт, теоретик драмы. Сменил профессии солдата и актёра, после чего занялся сочинением пьес и стихов / Public Domain & Изображение Pexels с сайта Pixabay

Изображение Ag Ku с сайта Pixabay

Изображение Fathromi Ramdlon с сайта Pixabay

Мнения разделились и оказалось, что сами признаки по которым люди определяют писателя могут весьма значительно отличаться. Короче, совершенно непонятно, на какие именно критерии опираться.

Поэтому вопрос к Пикабушникам.

Писатель, это человек, который... 1? 2? 3? 4? 5? 6? 7?

Не обязательно как-то пояснять или аргументировать.

Будет проще, если речь заведомо будет идти о литературном произведении (далее просто книга), без уточнения формата, это может быть серия из множества томов или рассказ в одну страницу.

Писатель, тот кто...

1. Написал книгу.

Даже при условии, что о существовании этой рукописи никто не узнает.

2. Написал книгу, которую прочли.

Мама, муж, редактор, заложник – неважно. Читатель, есть читатель. Всё считается!

3. Написал книгу, которую прочли читатели – достаточно много незнакомых людей.

Писатель – тот у к кого есть читатель. Достаточно много это 100? 1 000? 10 000? 100 000?

4. Написал книгу, за право прочтения которой готовы платить (люди / издательство).

Любой человек, чей текст достаточно востребован для того, чтобы его покупали – писатель.

5. Написал книгу, позволившую вступить в Союз Писателей.

Можете прикалываться со своим Б. Сивко сколько угодно, но всё же корочка есть корочка.

6. Написал книгу, после того, как получил стал «литрабом» (литературный работник).

Несмотря на то, что лучшие писатели мира, как и многие писатели СССР и России не имели отношения к литературным ВУЗам, дело должен делать специалист, а специалист должен получить специальность «литературное творчество».

7. Другое! Настоящий писатель, это человек, который…

... ну и тут уже те варианты, которые не пришли мне в голову.

Спасибо за ответы!

Для многих важно «качество произведения», но такой параметр не подходит на роль критерия, так как по такой системе один и тот же человек может одновременно быть писателем (для тех, кому нравится его творчество) и одновременно не быть писателем (для тех, кому не нравится его творчество).

Спорстмен – тот, кто систематически или профессионально занимается спортом.

Какой из бегунов быстрее можно понять по объективному параметру – времени за которое пробегается определённая дистанция. 20 секунд – это 20 секунд, вне зависимости от того, нравится вам сам бегун или нет, разделяете ли вы его политический взгляды и прочие жизненные ценности.

Но иногда нет объективных критериев.

Я вижу, как много людей пробует себя в писательстве (фикшн, нон-фикшн, рассказы в блогах), и понимаю, что вряд ли найду какой-то правильный ответ, который вот, прям, раз и навсегда. Поэтому мне просто интересно ваше мнение.

В 2020 году я зарегистрировался на нескольких литературных порталах.

Там я видел… как Си-лучи мерцают во тьме близ врат Тангейзера… и массу бессмысленных сражений за смыслы слов. Но забавнее всего обстоит дело со словом Писатель...

В посте использованы арты прекрасной художницы Ruslana Gus (girls, cats, violet & cyberpunk): инста https://www.instagram.com/rilunify и артсейшн https://www.artstation.com/rilun

На литературных площадках по отношению к автору используют три слова:

Автор / Графоман / Писатель

Автор (Тот, кто… просто что-то написал, автор текста)…

Графоман (Тот, кто… написал то, что понравилось авторам/читателям)…

Писатель (Тот, кто… живёт с пера? У кого есть читатели? Или.. вопрос дискуссионный)...

С автором – понятно. Минимум разночтений. Технический термин.

С графоманом – сложнее. И это как раз то слово, которое поменяло значение.
О словах и их новых значениях... по крайне поменяло значение в общеупотребительной речи.

Графомания — патологическое стремление к сочинению произведений.

Изначально термин никак не указывает ни на качество произведения, ни на конечный результат творчества. Тем более, что «качество произведения» зависит не только от самого произведения,  но и от его восприятия публикой (издания, продажи) и критиками (рецензии, премии). Уж тем более в литературе, привязанной к языку, пришитому к менталитету, образу мыслей, времени.

Изобразительное и музыкальное искусство значительно более универсальны в этом смысле. А литература куда как больше влипает в контекст. Оценки «качества» произведения часто меняются задним числом и лежат далеко за рамками самого произведения. Зависят и от социального контекста, и от политической обстановки и пр...

С графоманом дело в этом смысле обстоит так же, как и с компьютерным игроманом.  Готовность пожертвовать сном, чтобы побольше поиграть, ещё не превращает человека в игромана. Желание обменять что-то полезное, на что-то приятное, вообще естественно для человека. Часы, проведённые в игре не превращают краба в киберспортсмена. Но и киберспортсмен не считается плохим игроком, из-за того, что катает день и ночь. Писатель который оголтело пишет, не становится от этого ни хорошим писателем, ни плохим.

При всём том я не хочу усложнять: вовсе не надо быть искусствоведом и литератором, чтобы со всей очевидностью видеть, что закон Старджона работает. 90% чего угодно — ерунда!

90% (99.9%) графоманов пишет полную ерунду. Но это не вносит ясности на самом деле.

Ведь и 90% (99.9%) профи-блогеров и профи-писателей тоже пишут полную ерунду…

Для графомана характерны, хотя и не всегда встречаются:

— неспособность анализировать текст по структуре и «ценности».
— неспособность воспринимать критические замечания как на тему написанного.

— неспособность воспринимать критические замечания на тему самого факта писания.
— обычно плодовитость. Даже если пишется один и тот же текст раз за разом, раз за разом.

— часто графоман будет исходить из того, что написанное им имеет высокую научную / мистическую / литературную / иную ценность... иногда это не просто высокая ценность, а сверхвысокая (текст который изменит мир, люди прочтут его и поймут), эта важная часть защитного механизма, который помогает оправдывать манию, а точнее те жертвы реальной социальной жизни, которые принесены в угоду написанию текста...

...и тут я понял, что слово выбрано крайне удачно.

Вообще изначально, я планировал написать о том, что люди используют слово Графоман, не понимая особо смысла слова. Плохие писатели и графоманы, это очень разные понятия, не спутаешь… но теперь, так вот всё перечислив, я понимаю, что слово было выбрано на редкость удачно!

Так или иначе, но на данный момент слово «графоман» стало обозначением «плохого писателя»
и в таком значении употребляется чаще, чем в медицинском смысле.

Сто лет назад использовались другие три слова: Щелкопёр, Бумагомаратель, Писака.

Логика такая:

Щелкопёр не в состоянии написать текст, а только и может скрипеть и щёлкать пером.

Бумагамаратель, поработав с бумагой, оставлял не рукопись, а только испачканную бумагу.

Надо сказать, что эти два слова употреблялись в первую очередь для уничижительного обозначения мелких чиновников, а не литераторов. К писателям это уже применялось по инерции, скорее в сравнении их талантов с талантами мелких клерков. Сейчас эти слова и вовсе не употребляются, они подчёркнуто архаичны. Хотя бы по той простой причине, что писатели уже не пишут перьями и даже на бумаге уже редко пишут.

А для обозначения «плохого писателя» оставалось третье слово: «Писака»...

Пушкин:

Смеясь жестоко над собратом, писаки русские толпой меня зовут аристократом.

Тургенев:

Я прочел фельетон опозоренного писаки.

Толстой:

В особенности ему не нравилось то, что Голенищев, человек хорошего круга, становился на одну доску с какими-то писаками, которые его раздражали, и сердился на них.

Короче, были «писатели» и «писаки» и , а теперь «писатели» и «графоманы».

Самым же сложным для определения остается слово Писатель…

На литературных площадках оно статусное. Его надо заслужить.

Но ирония в том, что никто не знает, чем именно его можно заслужить...

И вот тут начинаются сложности. В разных словарях разные определения, но все их можно разделить на две группы. Ту, которая указывает на конкретно результат (писатель – тот кто написал текст) и ту, которая вводит ещё какие-то дополнительные критерии этого результата (писатель – тот, кто написал «профессиональный» / «литературный» текст).

Проблема в том, что сами критерии очень размыты. Один и тот же текст можно назвать литературными и нет. Одну и ту же картинку можно назвать красивой или ужасной. Один и тот же комментарий может в одной ветке принести плюсов, а в в другой собрать минусов.

Вот бы была такая организация, которая называлась бы «гильдия писателей» или как-то так.

Она бы принимала в свои ряды не всех. А только тех, кто удовлетворял бы соответствующим критериям. Зато уж принятого в гильдию можно было бы точно считать писателем.

...Ага. Кажется, я изобрёл Союз Писателей.

Задумка отличная!

Но на практике всё свелось к простой покупке этого статуса. Насколько всё плохо судите сами. Это не прикол, не пранк, не панорама, не выпуск программы «Городок», это реальная история:

1. Борис Соболев при помощи компьютерной программы, именуемой в народе «генератор литературного бреда», написал сборник бессмысленных стихотворений и издал их в виде небольшой брошюры. Вот пример стихотворения оттуда:

Где ты выдержишь, выстоишь, справишься,
Нет преград, невозможного нет.
Ты любому на свете понравишься.
Как бы ни был твой облик одет.
Больше добрая, реже жестокая,
Ты румяна и так горяча.
Как березонька розовощекая,
Ты Россия моя навсегда!

2. Прикололись и с псевдонимом. Подписали Б.Сивко = Б Сив Ко = Бред Сивой Кобылы.

3. Наняли актёра со своеобразной внешностью а-ля бизнесмен, решивший написать стихи.

4. Актёр представился писателем. Раздал свои книги (там тоненькие книжки, всего в несколько десятков страниц). Устроил фуршет. Уплатил взносы.

5. Руководитель коммерческого книгоиздания Союза Писателей Александр Гриценко пообещал Борису Сивко мировую славу – переводы на английский, немецкий, французский и японский.

6. Председатель правления Союза Писателей Владимир Бояринов отметил есенинские мотивы в творчестве Бориса Сивко. И тут же вручил начинающему поэту диплом о награждении премией «Золотая осень» имени Есенина, а также билет члена Союза Писателей России.

7. Та-дам! Потом об этом смачно и злорадно писали СМИ и блогеры:

ИТОГО:

Автор – Нейтральный технический термин, указывающий авторство.

Графоман – Щелкопёр, Бумагомаратель, Писака (плохо пишущий писатель).
Писатель – Тот, кто пишет литературные произведения (из малого академического словаря).

И как раз за последние десять лет, пока «гильдии писателей» всё больше теряли лицо и смысл появилось много тех, кто публикуется в сети самостоятельно. Среди них есть самые настоящие писатели, с редакторами, корректорами, обложками, фан-клубами, живущие писательством, платящие налоги как писатели, с тысячами читателей, фанфиками по своим произведениям, переводами на иностранные языки и пр... короче, странно было бы не считать их писателями.

При этом терялись последние критерии, определявшие, кто писатель, а кто нет: членство в союзе писателей, премии, да просто изданные бумажные книги. Получалось, что любой автор любого художественного текста на любом сайте мог считать писателем.

Лично мне кажется, что так и есть. Так же как любой, кто управляет транспортным средством – водитель. Умеет он водить или нет, вежливый он или хамоватый, есть у него права или нет. Тот кто управляет транспортом – тот водитель. Так и с писательством.

Поэтому значения слов окончательно размылись.

И теперь чаще обозначают приязнь говорящего к автору.
Поэтому вопрос к Пикабушникам. Для вас Писатель, это человек, который...