Поднимается замок из пламени, каменный, окаянный.
Расцветает звезда над аркой драконьих ворот.
Завершает Луна-колесо стотысячный оборот:
просыпается мёртвый князь, светом её осиянный.
Под кожей белой – огня метание беспрестанно,
в чёрных кудрях – древний ночной наговор.
Видится вдалеке старый-престарый собор:
отражается в тёмных глазах золотыми крестами.
В сне-посмертии годы стыли и двигались пьяно,
только новые души кровью вели подсчёт.
Долго – коротко ли, а без отдыха время течёт:
отыскался в крепкой клетке его изъян долгожданный.
За спиною плещется мгла призрачными крылами.
Щепа в сердце истлела – кончился приговор.
Пробил полуночный час – и сметён дозор:
вместо ковров пол устелен истерзанными телами.
Прежде лишь ночью царил он под аспидными небесами.
Ныне и день с его именем на устах.
Не найти могучих мужей в тех гиблых местах,
чтобы с ним добровольно померялись силами или умами.
Много минуло горьких лет – и бессветною полуночью
в крепость страшную вновь пригнали селян:
крови несчастных ни капли не примет земля,
не услышит их крик – лишь сверчки по округе стрекочут.
Впереди лёгкой поступью – дева белая, тонкая как тростник:
в серых глазах – смирение и озёрная глубина,
кожа прозрачна – каждая жилка видна…
Князь не отводит голодный взгляд, так к окну и приник.
Раскрывает замок объятья хладные невольным гостям:
исчезает дева во тьме безмолвных камней.
Миг – крыланом бросается князь за ней,
разбирая её едва слышимые шаги по усыпавшим двор костям.
Вот, из дыма соткавшись во плоть, он смотрит в её лицо,
кажет зубы в ухмылке и подаёт ладонь.
Улыбается дева благостно, будто встретилась не с бедой,
руку спокойно протягивает. На пальце сверкает кольцо.
Прежде завещанные невесты бывали красивы и родовиты.
Эта… едва теплящийся огонь:
вспыхнет, рассыплется, кажется, только тронь.
Князь утягивает её во мрак, подальше от грубой свиты…
В окна высокой башни проникают лучи рассвета.
Жажду уняв, князь чувствует дрожь в груди.
Пробудилось? В изумленьи на деву глядит…
Кровь течёт ожерельем диковинных самоцветов…
Петухи кричат – и она раскрывает невидящие глаза,
улыбается снова и вонзает спрятанное распятие
в его грудь… Стук смолкает – уходит проклятье.
По щеке мертвеца сбегает единственная живая слеза…
