Она подошла ближе. Туман у ее ног клубился тревожно.

— «Мы влюбляемся не в человека, а в свою проекцию», — прошептала она слова, которые Артем смутно помнил из старых, запрещенных книг Града, которые жгли на площадях Часовые Владыки. — Ты влюбился в ангела из сна, в символ свободы от тирании времени. В идеал. Но я — не ангел. Я — Страж Сада. Последняя.

Она рассказала. Сад был не раем, а убежищем, созданным древними "Садовниками" — бунтовщиками против Часовых Владык. Он питался не вечностью, а Временем Изначальным, добываемым из редких "Зерен Вечности", как то красное, что дала Артему. София была его Хранителем, ее жизнь и сила неразрывно связаны с Садом. Циферблат на запястье показывал не ее время, а запас прочности Сада. 45% — это почти крах. Ее усталость, ее страх — это эхо умирающего мира. Стражи Сна — не слуги Владык из Града, а антитела сновидения, порожденные дисбалансом миров, охотящиеся за любой "незаконной" временной энергией, включая их связь. Они *чувствовали* его приход.

— Ты думал, я свободна? — горькая усмешка тронула ее губы. — Я прикована к этому месту сильнее, чем ты был прикован к своей келье страхом. Моя "вечность" — это вечная борьба за глоток времени для Сада. А твоя любовь... твоя любовь была к идее меня. К проекции, которую ты сам создал.

«Настоящая любовь начинается тогда, когда проекция рассеивается...»

Артем чувствовал, как рушится что-то внутри. Не злость на обман, а ослепляющая пелена идеализации. Перед ним стояла не богиня, а боец. Израненная, уставшая, связанная по рукам и ногам долгом, с циферблатом на запястье, пусть и иным. Она была реальна. Несовершенна. Свободна лишь в своей воле сопротивляться, но не в обстоятельствах. Как и он. Это было страшнее встречи со Стражами.

— Ты говорила о даре времени... — пробормотал он, глядя на падающий процент. 42%...

— Это был дар проекции, Артем! Иллюзия! — в ее голосе прозвучала боль. — Настоящее время здесь — это постоянная битва за существование. Как в твоем Граде, только на другом уровне. Часовые Владыки хотят уничтожить Сад, чтобы монополизировать все Время Изначальное. Стражи Сна — лишь их инструмент или... побочный эффект. Я не знаю уже. Мы оба в ловушках своих миров, Артем. Ты влюбился в выход из своей ловушки, который я олицетворяла. Но я сама — в центре другой.

Туман у их ног вдруг взметнулся. Из него материализовались тени — не прежние механические Стражи, а нечто более страшное: фигуры из искаженного света и тени, с пустыми глазницами, пожирающие сам свет вокруг. Стражи Сна. Они чувствовали падение Сада и присутствие чужеродной временной сущности — Артема.

— Проснись! — закричала София, отталкивая его к слабеющей Лествице. — Они сожрут твой сон, а с ним и часть твоей души! Уходи!

Но Артем не двинулся. Он смотрел не на ужасных существ, надвигавшихся на них, а на Софию. На ее измученное лицо, на решимость в глазах, на циферблат, показывавший 39%. Проекция окончательно рассеялась. Перед ним было живое, несовершенное, свободное в своем выборе бороться существо. Существо, которое пыталось спасти его, даже ценой ускорения собственной гибели.

«...мы остаёмся с живым, несовершенным, свободным существом. В этот момент выбор уже не волшебный — он осознанный.»

Волшебство первой встречи, спасения через сон, идеального Сада — исчезло. Осталась жестокая реальность двух миров на грани краха и женщина, которая была его частью. Выбор был ясен.

— Нет, — сказал Артем тихо, но так, что его услышали даже надвигающиеся Стражи. Он шагнул вперед, заслонив собой Софию. В его руке не было оружия, только погасшая лампада— символ его закончившегося земного времени. — Я не уйду. Я пришел не к проекции. Я пришел к тебе. Софии. К той, кто борется. Как борюсь я.

Он поднял лампаду, как крест. В его глазах горело не юношеское упоение, а осознанная решимость взрослого человека.

— Ты говорила, вера сильнее шестеренок? — он повернулся к ней, и в его взгляде не было прежнего обожания, а была глубокая, трезвая солидарность. — Моя вера была в тебя-идеал. Теперь она в нас. В нашу борьбу. Здесь и сейчас. Настоящая близость начинается сейчас, София. Или никогда.

Стражи Сна, похожие на ожившие сгустки тьмы, ринулись на них. София, глядя в глаза Артему, увидела не разочарование, а принятие. Принятие ее истинной, хрупкой, обреченной, но живой сути. Впервые за долгие циклы в ее душе, привязанной к умирающему Саду, расцвело нечто новое: надежда, разделенная с другим. Не с проекцией героя, а с живым, несовершенным Артемом, сделавшим осознанный выбор.

— Тогда держись! — крикнула она, и ее руки вспыхнули не нежным светом Сада, а яростным пламенем Времени Изначального, вырванного у самой бездны. Она схватила Артема за руку. Их соединенные ладони стали живым проводником, а погасшая лампада в руке Артема — фокусом.

Они бросили вызов не просто чудовищам, а самой природе своих иллюзий. Настоящая битва, как и настоящая любовь, начиналась только сейчас. В сердце умирающего Сада, перед лицом не идеального спасения, а страшной, несовершенной реальности — но реальности, которую они выбрали вместе.

Ровно 70 лет назад Стирлинг Мосс одержал первую победу в карьере, да нигде не будь, а у себя на родине, став первым британским гонщиком, кому это удалось.

Это была гонка, которая почти с самого момента старта стала предметом споров и дискуссий. Не то чтобы это был особенно сложный поединок в тот жаркий, сухой летний день, если не считать одного важного вопроса, который мучает до сих пор: выиграл ли Стирлинг Мосс ее сам или она была подарена ему Хуаном Мануэлем Фанхио, его напарником по команде «Мерседес», уже двукратным чемпионом «Формулы-1»?

Начало гонки и предстартовые расклады

И хотя эта гонка 70-летней давности с разницей в 0,2 секунды на финише стала настоящей кроличьей норой, в которую этот журнал и множество его авторов с радостью ныряли на протяжении десятилетий, в 1955 году прессу это не особо волновало. Я полагаю, что причина в том, что обычные газетные репортеры считали, что чемпионат «Формулы-1» того года был практически решен: Фанхио прибыл в Эйнтри с преимуществом в 14 очков над Моссом (27 очков против 13), а до конца сезона оставалось всего два этапа.

Напомним, что календарь «Ф1» 1955 года потерял четыре гонки (в Германии, Швейцарии, Франции и Испании), все они были отменены обеспокоенными промоутерами после катастрофы в Ле-Мане в июне, которая унесла жизни десятков зрителей. Британская гонка в середине июля должна была стать пятым этапом, а финальный этап в Монце должен был состояться только в сентябре. Принимая во внимание, что 44-летний Фанхио к тому времени выиграл три из четырех гонок, предшествовавших Эйнтри, а Мосс, еще совсем молодой гонщик 25 лет, все еще ждал своей первой победы в Гран-при, аргентинский ветеран должен был без шансов у остальных брать третий титул чемпиона мира.

Система начисления очков «ФИА» тогда была 8-6-4-3-2, плюс бонусное очко за самый быстрый круг. Хотя это означало, что существовала математическая возможность того, что Мосс превзойдет Фанхио, англичанин не скрывал своего до сих пор почтительного отношения к своему напарнику по команде. К счастью для нас, изучающих историю гонок, «мальчик» собирался нарушить шаблон, впервые бросив вызов своему кумиру и поведя борьбу с ним за победу. Или все-таки нет?

Борьба на трассе: трюки и отрыв

Что ясно о том субботнем дне в Эйнтри, так это то, что между двумя асами «Мерседеса» происходил обмен позициями, по крайней мере, на ранних стадиях 90-круговой гонки, длиной в 430 км. Мосс с небольшим отрывом в 0,2 секунды впервые в том году опередил Фанхио в квалификации, но был оттеснен им в суматохе первого поворота. Через три круга Мосс вернул себе лидерство, но на 18-м круге его снова обогнали. Однако, как удачно заметил Ричард Уильямс в статье о сезоне «Мерседеса» 1955 года в 2021 году, «ловкий трюк с обгоном отстающего гонщика на торможении перед поворотом [на 26-м круге], заставивший Фанхио сбросить скорость, позволил Моссу создать отрыв; этот трюк он узнал от Луиджи Виллорези в Монце несколькими годами ранее, когда пытался угнаться за Феррари итальянца на своей HWM».

И хотя Уильямс не присутствовал на гонке, наш собственный корреспондент Денис Дженкинсон смог подхватить рассказ. «К 40-му кругу Мосс увеличил свой отрыв до 9 секунд, воспользовавшись преимуществом, пока Фанхио пробирался сквозь более медленный трафик».

Тем не менее, у другого постоянного автора журнала «Мотор Спорт», Майкла Ти, есть оригинальное альтернативное объяснение внезапно увеличившегося разрыва между двумя гонщиками «Мерседеса», которое не имело ничего общего с «трюком» Виллорези.

Командные приказы и загадочные объяснения

Ти, который фотографировал гонку на противоположной стороне трассы, рассказал Саймону Тейлору в 2014 году, что Фанхио потерял время из-за выезда на траву, недалеко от того места, где он стоял. Ти утверждает, что после гонки, встретившись с великим чемпионом, тот неодобрительно погрозил ему пальцем, что он истолковал как упрек за то, что он сменил свою позицию, тем самым лишив неудачливого аса возможности использовать его как точку отсчета для торможения.

По мере продолжения гонки руководитель команды «Мерседес», Альфред Нойбауэр, подавал сигналы, требуя, чтобы его гонщики (в гонке участвовали четыре серебристых автомобиля — Мосс, Фанхио, Карл Клинг и Пьеро Таруффи) сбавили скорость. По словам Дженкса, в книге, опубликованной в 1980 году в честь выхода великолепного биографического фильма Хью Хадсона «Фанхио: Жизнь на 300 км/ч», Нойбауэр решил, что гонка должна достаться Моссу. Фактически, Фанхио ранее соглашался на подобную схему в 1954 году, когда он уступил лидерство своему напарнику Клингу в «показательной» гонке на трассе «АФУС».

Здесь мы отдаем должное нашему коллеге Найджелу Робаку, который внес свой вклад в эту историю. Ему посчастливилось присутствовать на Гран-при Великобритании 1955 года в Эйнтри, хотя на тот момент ему было всего девять лет. Позже, став опытным писателем, пишущим о «Формуле-1», у него появилась возможность расспросить и Мосса, и Фанхио; эти беседы были опубликованы на страницах журнала в 2003 году. «Вполне возможно, как теперь говорит Мосс, что Нойбауэр шепнул Фанхио на ухо перед стартом, что Стирлингу разрешено победить», — рассказывал Робак. «Но, казалось, что он имел преимущество на протяжении всех выходных и опередил Фанхио в квалификации. В гонке его самый быстрый круг был почти на 2 секунды быстрее».

Мосс оставался сбитым с толку. «Не спрашивайте меня, позволил ли он мне выиграть в тот день, потому что, честно говоря, я не знаю», — сказал он Робаку, — «и мы никогда не обсуждали это впоследствии. Могу сказать, что между нами не было никаких заранее оговоренных тактик, никаких командных приказов от Нойбауэра.

«Возможно, Фанхио предложили позволить мне выиграть, потому что это был Гран-при Великобритании. Это вполне возможно. Но он не был из тех парней, которые когда-либо дали бы мне об этом знать, в отличие от некоторых гонщиков недавнего прошлого. У него было слишком много класса для этого».

И поэтому, как размышлял Робак, возможно, великий Хуан Мануэль втайне решил позволить своему молодому напарнику одержать первую победу в Гран-при в тот день? Может быть, у него даже была какая-то техническая проблема, которая поставила его в невыгодное положение? Однажды, когда Робак смог взять интервью у Фанхио, он без колебаний задал ему этот вопрос. Ответ великого человека, как он вспоминает, был типично загадочным: «Я не думаю, что смог бы победить, даже если бы захотел. Стирлинг очень сильно старался в тот день, и у его машины было более высокое передаточное число, чем у моей. Она была быстрее».

Отчет Дженкинсона в его книге «Фанхио» 1973 года подтверждает предположение, что, хотя Нойбауэр и поручил Фанхио уступить своему британскому напарнику уже после начала гонки, младший гонщик был полностью не в курсе этого заговора. Действительно, как он сказал Робаку, Мосс не получал никаких инструкций от Нойбауэра и не договаривался ни о чем с Фанхио. Насколько ему было известно, Гран-при Великобритании 1955 года был честной борьбой. Примечательно, что он также никогда не признавал, что у него было небольшое преимущество в разгоне, которое давало ему более высокое передаточное число, о котором Фанхио так педантично упомянул Робаку.

В результате позднего рывка Фанхио две «Серебряные стрелы» ехали бампер в бампер, когда приближались к финишной черте. Мосс, казалось, отпустил газ, достаточно, чтобы позволить Фанхио почти поравняться, но затем снова нажал на педаль и обеспечил себе победу. «На последнем круге я сбросил скорость», — сказал Мосс Робаку, — «потому что не был уверен, что мы должны делать, но когда на последнем повороте „Старик“ все еще был позади меня, могу сказать вам, я выжал все, что мог, на пути к финишной черте!».

Таким образом, вопрос остается открытым. Подарил ли Фанхио гонку своему юному напарнику? Намеренно оставаясь позади него на протяжении второй половины гонки, можно предположить, что его (или Нойбауэра) намерением было подарить Моссу его первую победу в Гран-при на его «домашней» гонке в Эйнтри. Но затем последовал рывок Фанхио, казалось бы, вопреки сигналам босса, который поставил их нос к носу на последнем круге. Что было у него на уме?

Откровения Фанхио: сделка и ее нарушение

Здесь последнее слово в этой многолетней загадке по праву принадлежит Дугу Найу, штатному историку «Мотор Спорт», который написал предисловие, по просьбе Фанхио, к великолепной книге 1987 года «Стирлинг Мосс: Мои автомобили, моя карьера», созданной в сотрудничестве с Найем. Хотя текст был написан Фанхио в спокойствии его долгой отставки, он раскрывает сделку, заключенную между двумя мужчинами, которая, возможно, имела смысл в то время, но которую никто из них не стал бы уважать.

Обращаясь непосредственно к Стирлингу в книге, Фанхио написал: «Были времена, когда мы гонялись друг с другом от старта до финиша, пока на Гран-при Бельгии 1955 года в Спа ты наконец не согласился со мной, что наша борьба должна длиться только до тех пор, пока мы не получим определенное преимущество над соперниками. Затем Нойбауэр должен был показать нам сигнал с пит-уолл, и тот, кто был впереди, оставался впереди, а кто был вторым, оставался вторым».

Вот доказательство того, что между двумя мужчинами действительно было соглашение не вступать в борьбу на трассе, как только порядок был установлен и им давали сигнал о замедлении. Это, конечно, отличная идея, но она никогда не будет устраивать гонщиков, чья главная цель — победить, чего бы это ни стоило.

Сделка, заключенная в Бельгии в 1955 году, не продержалась долго. В Эйнтри нельзя было отрицать, что и Фанхио, и Мосс в конечном счете решили ее нарушить.

Если бы только мы знали об этом тогда. Это послужило бы уроком для целого ряда руководителей команд, которые постановляли, иногда даже в письменном контракте, что командные приказы могут быть приведены в действие. Если такие великие гонщики, как Фанхио и Мосс, не смогли сдержать свое слово, то какой был шанс, что такие гонщики, как Вильнев/Пирони, Прост/Сенна, Пике/Мэнселл, Феттель/Уэббер, Хэмилтон/Росберг и их команды, поступили бы так же?

Какой отсюда можно вынести урок? В «Формуле-1» любая попытка сдержать хорошего гонщика в конечном итоге обречена на провал. Стремление к победе всегда одержит верх над благими намерениями.

Ставим лайки и подпимываемся!

Больше такого тут!