Автор: Олег Дмитриев.

В предыдущих сериях:

Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 1

«Берия вышел из доверия»

Успехи персидской армии окончательно убедили императора в том, что на Кавказ необходимо срочно отправить человека, который приглядывал бы за происходящим и смотрел, чтобы Ермолов не учудил ещё чего-нибудь. Причём это должен быть человек: а) всецело преданный молодому государю; б) человек, на которого Николай Павлович мог положиться, как на самого себя. Выбор пал на Ивана Фёдоровича Паскевича. У Паскевича на тот момент уже имелся опыт участия в боевых действиях против южных соседей России в русско-турецкой войне 1806–12 гг., кроме того, в Отечественную войну 1812 года он командовал дивизией; однако опыта ведения боевых действий в горах и стратегического планирования крупных операций Паскевич не имел. Нельзя не отметить особые, достаточно близкие отношения, в которых Паскевич состоял с императором, пользуясь его покровительством и доверием: в 1817 году Иван Фёдорович сопровождал великого князя Михаила Павловича в поездке по России, кроме того, Паскевич командовал гвардейской дивизией, в составе которой была бригада Николая Павловича. Император отзывался о Паскевиче следующим образом: «Этого я уважаю, как только сын может уважать отца».

И.Ф. Паскевич

Не сказать, что Паскевич пришёл в особенный восторг от своего нового назначения — он даже пытался отказаться и спихнуть эту обязанность на кого-то другого. И причина была не только в банальном нежелании ехать в «тёплую Сибирь», к чёрту на рога (хотя, конечно, и в этом тоже), но и в полной неопределённости его положения на Кавказе. Было решительно непонятно, какую роль он должен там исполнить, если Ермолов оставался на посту командующего Кавказским корпусом, не лишаясь даже части своих полномочий. Николаю пришлось вызывать Паскевича для разъяснения своей многоходовочки. В личной беседе с Паскевичем Николай заявил: «Видишь ли ты – вокруг меня около 40 генералов, и покажи мне хоть одного, которому я мог бы доверить это поручение… Ты говоришь о затруднениях от Ермолова; всё это правда, но я посылаю ему указы, чтобы он ничего без совещания с тобой не предпринимал…» . Николай действительно отправил Ермолову несколько рескриптов, в которых подчёркивал, что Паскевич прекрасный командующий, пользуется «полным доверием» Николая и потому будет сообщать ему обо всём происходящем. При этом вся переписка отправлялась через штаб, поэтому Ермолов просто не мог не узнать о секретных пакетах, уходящих лично императору. Проще говоря, Иван Фёдорович должен был стать обычным стукачом, и об этом знали (или вскоре узнали) вообще все. Кроме того, Паскевич назначался командующим войсками, однако под «главным начальством» Ермолова. Что подразумевалось под этой хитровыдуманной формулировкой, и каким образом можно командовать, но при этом как бы не командовать — ведомо лишь самому Николаю, но результат был закономерен. Сам характер этого назначения, при котором Паскевич формально подчинялся Ермолову, но по факту отчитывался только перед императором, изначально обрекал двух командующих на постоянные споры и взаимную неприязнь.

Прибытие на Кавказ нового лица, обязанного доносить непосредственно государю о положении дел, было воспринято Ермоловым очень тяжело. Его тяготило как столь явное выражение недоверия к нему Николая, так и ограничение его свободы и самостоятельности в качестве главнокомандующего. Окружение Ермолова также находилось в оппозиции к новому лицу из Петербурга.

«Ермолов сознавал, конечно, смысл этой командировки и не мог не усматривать в лице генерал-адъютанта Паскевича крайне тяжелое и неприятное для себя выражение недоверия Государя. Под этим впечатлением с первых же шагов установилось совместное служение Ермолова с Паскевичем. Вскоре неминуемо должны были проявиться столкновения, тем более, что для второстепенных деятелей, вроде тех, которые, командуя войсками, были одновременно поставщиками провианта для войск и руками солдат строили себе дома, приезд на Кавказ нового лица, обязанного доносить непосредственно Государю о положении дел, было и невыгодно, и опасно»

Даже А.С. Грибоедов, состоявший при Ермолове секретарём по дипломатической части и приходившийся Паскевичу родственником, отзывался о нём нелицеприятно: «Каков мой-то..., как, вы хотите, чтобы этот человек, которого я коротко знаю, торжествовал бы над одним из самых умнейших и благонамереннейших людей в России; верьте, что наш его проведет, и этот, приехав впопыхах, уедет отсюда со срамом». 29 августа 1826 года И.Ф. Паскевич добрался до Тифлиса и сразу же отправился к Ермолову. Разговор между командующими, как и следовало ожидать, был неприятным. Алексей Петрович уклонился от обсуждения важных вопросов, заявив Паскевичу, чтобы тот пришёл завтра. Явившись на следующий день, однако, Паскевич, что называется, «поцеловал дверь»: ему вежливо доложили, что Ермолов сегодня не принимает и просит его к себе завтра. 1 сентября Паскевич наконец попал на аудиенцию к командующему Кавказским корпусом, которую он описал так:

«Меня пригласили в большую комнату — кабинет его, посредине которого стоял большой стол в виде стойки. На одной стороне за столом сидел генерал Ермолов в сюртуке без эполет, в линейной казачьей шапке. Напротив его — генералы и другие лица, которые обыкновенно собирались к нему для разговоров и суждений. Прихожу я, второе лицо по нем. Он говорит: «а, здравствуйте, Иван Федорович», — и никто не уступает мне места и даже нет для меня стула. Полагая, что это делается с умыслом, для моего унижения, я взял в отдалении стул, принес его сам, поставил против Ермолова и сел. Смотрю на посетителей: одни в сюртуках, без шпаг, другие без эполет и, наконец, один молодой человек в венгерке. Все вновь входящие приветствуются одинаково со мною. «А, здравствуйте, Иван Кузьмич, как вы поживаете? Здравствуйте, Петр Иванович и т. д. Все потом садятся, так что прапорщик не уступает места генералу. Приходит генерал Вельяминов, командующий войсками за Кавказом, и ему нет стула, и ему места никто не дает. И он от стыда сам принес стул и сел возле меня. Я спрашиваю его: кто это Иван Кузьмич? Это поручик такой-то. А этот в венгерке? Это прапорщик такой-то. Для меня это показалось очень странно»

Паскевич потребовал, чтобы ему дали под командование отряд войск, однако Ермолов прямо заявил, что «…он не знает, как разделить Кавказский корпус между нами». В конечном итоге Иван Фёдорович добился, чтобы его назначили командиром отряда, который отправлялся из Тифлиса для деблокады осаждённой Шуши. Снабжение отряда было поручено Мадатову, который сразу же объявил, что быть генерал-провиантмейстером Паскевича он не собирается, и вообще это назначение рассматривает как крайне унизительное. В итоге снабжение было организовано до того плохо, что Паскевич в донесении Дибичу сокрушался (сохранены офрография и пунктуация оригинала):

«Более всех лживее и обманчивее ето генерал-лейтенант князь Мадатов; я уверен, что продовольствие я мог лутше иметь естли бы усилия употребил: но всегда Мешал. При том же он весьма дурной Управляющий: и в распоряжениях своих способностей не имеет, а только храбрый Гусар. Он ненавидим в Провинции; они вообще ему приписывают удаление Ханов, самыми непростительными средствами. Прочтите Урлуханова показания: я со многими говорил они подтверждают. Я писал к генерал Ермолову, что он неспособен, Ермолов отвечал, что никто не знает так хорошо етого края как он: и не только не хотел об нем объясниться: но раз пустивши мой отряд его назначил командиром и к войскам оставшимся прибавил другие. Генерал-маиор Вельяминов его потдерживал они все друг друга потдерживают: и ничего нет труднее как узнать истинну»

Аббас-Мирза, тем временем, поняв, что он проворонил перегруппировку русских войск, снял осаду с Шуши и двинул основные силы на Елизаветполь, надеясь перехватить инициативу.

Отряды Паскевича и Мадатова объединились, чтобы дать бой, но даже в таком виде выходило не более 8 тысяч против 35 тысяч персов. Подавляющее численное превосходство противника заставило Паскевича выбрать оборонительную тактику, несмотря на возражения Мадатова, убеждавшего, что персидские орды не выдерживают натиска и быстро обращаются в бегство. Воспользовавшись инициативой, Аббас-Мирза попытался охватить русские войска с флангов, однако отправленные туда херсонские гренадёры выдержали атаку вражеской конницы, а картечный огонь быстро рассеял неприятеля. Отступившие всадники оставили без прикрытия фланг своей пехоты, чем немедленно воспользовался Паскевич, отправив в атаку нижегородских драгун из резерва. Русская пехота в центре одновременно с этим ударила в штыки, довершив разгром. Потери русской стороны в сражении составили 47 убитых.

Елисаветпольская битва

Персидские «полки нового строя»

Поражение в Елизаветпольской битве знаменовало наступление окончательного перелома в ходе русско-персидской войны и переход инициативы к России. Несмотря на это, Ермолов запретил Паскевичу форсировать реку Аракс, чтобы на плечах отступающего врага ворваться в Северный Азербайджан, настаивая, что сначала надо закончить все приготовления к кампании — иначе войскам быстро станет нечего есть и нечем стрелять. Паскевич и тут посчитал себя несправедливо обиженным. Вообще, тон посланий Паскевича в Петербург в этот период исключительно негативный. Не будучи знакомым с Кавказом, он поражался и возмущался отсутствию палочной дисциплины, неумению солдат маршировать и выполнять строевые упражнения, ветхости их полевой формы, организационному хаосу, когда батальоны одного полка оказывались разнесёнными чуть не по всему Кавказу, а некоторые части и вовсе были наспех собраны из всех бойцов, находившихся поблизости, без учёта их полковой принадлежности.

«Представившиеся на смотр части оказались, по его словам, в самом грустном положении: многие полки не получили годовых вещей и аммуничных денег и почти всем не было выдано жалованья за майскую треть 1826 года. Мундиры на нижних чинах были разных сроков; начиная с 1821 г., «частью с половинным числом пуговиц, так ветхи, что от многочисленных заплат не только не предохраняют от стужи здоровье людей, но даже отнимают вид солдата».

В большей части полков ранцы были изорваны, ремней к ним не было и носились они на веревках и тесьмах. За неполучением годовых вещей, — доносил Паскевич, — почти все нижние чины более одной рубашки, которую на себе носят, не имеют и через то нуждаются крайне в белье. «Зимние панталоны, как объявили мне нижние чины, выдают им носить только тогда, когда бывают в Тифлисе в карауле, а в прочее время сберегаются в полковых цейхгаузах; люди же носят разного цвета брюки, покупаемые ими на собственные свои деньги и из старых казенных панталон переделанные». <…> Разбросанные небольшими частями войска с работ, с разных постов и укреплений, налегке и форсированными маршами спешили к назначенным им сборным пунктам. О снабжении их годовыми и другими вещами некогда было и думать, и весьма естественно, что войска явились перед глазами Паскевича не в блестящем виде. Он знал порядок довольствия, знал откуда и как оно производилось, и удивляться тому, что солдат плохо обмундирован, было нечего. Но случай этот был весьма удобен для опорочения Ермолова; и Паскевич не преминул им воспользоваться»

В докладе императору он писал: «Нельзя представить себе, до какой степени они мало выучены… Многие из них не умеют построить каре или колонну – а это всё, что я от них требую. Слепое повиновение им не нравится – они к этому не привыкли…» . В данном случае И.Ф. Паскевич явно не принимал в расчёт, что для ведения боевых действий против почти постоянно превосходящего числом противника, личная инициатива и опыт солдат важнее их строевой выучки, как и то, что снабжение в горах крайне затруднено. Своё негодование он выражает в письмах к государю, всё более убеждая его в некомпетентности Ермолова, сетуя на то, что к военной кампании ничего не приготовлено, Ермолов медлит и нарочно затмевает заслуги Паскевича, и в целом является «…самым хитрым и злым человеком» . Доходило до абсурда: в одном из донесений Паскевич утверждал, что «…войска не привыкли драться в горах».

Падение проконсула

Все эти склоки и интриги, в которых закономерно погряз штаб Кавказского корпуса, не способствовали успешному ведению боевых действий. План кампании на весну-лето 1827 года не был согласован из-за возражений Ермолова, который раскритиковал предложения о решительном наступлении на Тавриз и Эривань, предлагая более осторожную тактику последовательного занятия Эривани и Карабаха. По той же самой причине Ермолов строжайше запретил Паскевичу форсировать реку Аракс после одержанной им победы под Елисаветполем, что серьёзно усилило взаимную неприязнь. В конечном итоге этот бардак стал заметен даже из Петербурга, и обеспокоенный Николай решил, что на Кавказе должен остаться только один командующий. Для разбирательства император направил И.И. Дибича. Дибич прибыл в Тифлис 4 марта 1827 года и немедленно приступил к расспросам командующих и их окружения. Хотя Иван Иванович также имел предубеждение против Ермолова, к его чести следует отметить, что он попытался провести честное и объективное разбирательство.

И.И. Дибич

По мере сбора сведений, Дибичу стала открываться истинная картина происходящего: Ермолов, с его огромным опытом управления краем, с прекрасным знанием местного населения и его менталитета, был настоящим козырным тузом в русской колоде, и просто взять и выкинуть его было бы в высшей мере неразумно. Дибич оказался в сложной ситуации: с одной стороны, здравый смысл требовал встать на сторону Ермолова; с другой – он прекрасно знал о близких отношениях между Николаем и Паскевичем, поэтому отозваться нелестно о последнем никак не мог. Дибич попытался в как можно более мягкой форме донести до государя, что менять опытного командующего на молодого и зелёного всё же не следует:

«Упомянутая медленность и значительные упущения и послабление во гражданской части, о коих буду иметь счастие донести вашему императорскому величеству, когда соберу и сличу все сведения и объяснюсь об оных с генералом Ермоловым, были бы достаточными поводами принять решение и пользоваться разговором генерала Ермолова о положении своем, дабы объявить ему увольнение; но меня удержало, сверх причин в записке представленных, также собственное сомнение в выборе заменяющего.

Интриги и дух партий в здешнем краю между жителями, особенно армянскими, превышает прежнее ожидание мое. Перемена в начальнике откроет им полную надежду, ибо те самые причины, коя служат основанием разных злоупотреблений от властолюбия генерала Ермолова и неограниченное законным ходом послабление против чиновников русских, удержали тем вместе всех здешних в повиновении и страхе.

Генерал Паскевич с характером благородным, но чрезвычайно чувствительным, соединяет недоверчивость страстную с большим доверием к тем, кои представляются ему водимыми подобными собственным его благородными чувствами. С сим характером, по мнению моему, может подвергаться действиям сих интриг, кои завалят его доносами и делами тем более, что нынешнее положение обратило на него взоры всех справедливых и несправедливых неприятелей генерала Ермолова, и что он никогда не управлял гражданскою частию. По военной части имеет он качества отличные, хотя еще никогда не командовал отдельно большими силами, но я полагаю, что в сем отношении, особливо при одержанных им в сем краю выгодах, он исполнит по желанию вашего величества, если только предубеждение его против всех тех, кои служили ближе у генерала Ермолова, не может иметь вредное влияние и на военное управление»

Несколько раз объяснившись с Ермоловым лично, Иван Иванович ещё более смягчился в своём отношении к нему: в последующих донесениях императору он продолжает ругать главнокомандующего и перечислять его ошибки, но неизменно добавляет, что были некие обстоятельства, которые привели к такому итогу, а так, в целом, Ермолов вообще нормальный мужик, слуга царю, отец солдатам. Однако Паскевич, который пылал к Ермолову непримиримой враждебностью, встал в позу и наотрез отказывался продолжать службу под его началом, требуя либо сместить Ермолова, либо отозвать его самого с Кавказа. Николай оказался непреклонен. «Я ясно вижу, - писал он Дибичу, - что дела не могут идти подобным образом; когда вы и Паскевич уедете, этот человек, предоставленный самому себе, поставит нас в то же положение относительно знания дел…как это было до отъезда Паскевича из Москвы. Поэтому…я не усматриваю иного исхода, как поручить вам воспользоваться полномочием, предоставленным вам для смещения Ермолова. Его преемником я назначаю Паскевича…» . 29 марта 1827 года высочайшим указом генерал-адъютант Паскевич был назначен командующим Отдельным Кавказским корпусом.

Ермолов, как потом написал Дибич, принял решение государя «…с величайшей покорностью, без малейшего изъявления неудовольствия или ропота». Ему не дали времени, чтобы привести в порядок свои дела, намекнув, чтобы он убирался как можно скорее. «Новое начальство,– писал Ермолов,– не имело ко мне даже и того внимания, чтобы дать мне конвой, в котором не отказывают ни одному из отъезжающих. В Тифлисе я его выпросил сам, а на военных постах по дороге давали его начальники по привычке повиноваться мне». В той же простой кибитке, в которой десять лет назад он прибыл сюда, с глубокой болью в сердце, проконсул покидал Кавказ, чтобы больше никогда не вернуться.

Список литературы и источников

Ермолов А.П. Записки А.П. Ермолова 1798-1826 гг. / Сост. В.А. Фёдорова. – М., 1991. 463 с.

Потто В.А. Персидская война (1826-1828). Т. 3. Ставрополь, 1994. 608 с.

Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. 6. СПб., 1888. 756 с.

Русская старина. Т. 5, с. 706 — 726

Шильдер Н.К. Император Николай I. Его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т. 2. 830 с.

Щербатов А.П.. Генерал-фельдмаршал Паскевич. Его жизнь и деятельность. Т.2. 609 с.

Автор: Олег Дмитриев.

Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_225031

Пост с навигацией по Коту

Продолжение: Русско-персидская война 1826-28 гг. Ч. 3