У большинства героев «Мастера и Маргариты» есть прототипы, во всяком случае, так считают многие исследователи романа. Действительно, при описании своих героев Михаилу Афанасьевичу Булгакову случалось использовать внешность и даже биографии современников или исторических личностей и часто показывать их наружность в динамике. В пристальном рассмотрении обликов героев автор не ограничивал свою фантазию, являя себя виртуозным мастером литературного портрета. Однако найти сходство Иешуа с кем бы то ни было невозможно, хотя логично допустить, что Га-Ноцри должен быть похожим на Иисуса Христа.
После первого знакомства с «Мастером и Маргаритой» я была убеждена, что под образом Иешуа Га-Ноцри Булгаков подразумевал Иисуса Христа. Сюжет меня настолько занимал, что поначалу я не очень обращала внимание на разночтения с каноническими текстами. Дни шли за днями, я перечитывала роман, предпочитая «библейские главы». Со временем меня заинтересовали эти несовпадения, а главное — я задумалась: зачем автор придумал для своего Иешуа такую странную внешность? Чтобы понять это, я решила ознакомиться с литературными портретами Христа, созданными ранее. Их множество; конечно, они отличаются по характеру; они отличаются уже в силу того, что написаны в разное время. Есть среди них подробные портреты, есть и не очень. Над образом Иисуса Христа размышляли великие русские писатели — это Н. В. Гоголь, упомянутый в одной из «Булгаковских шарад» Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Андреев, Д. С. Мережковский и другие. Как правило, Иисус изображается ими умным, мужественным, часто привлекательным человеком. Следует отметить, что литературные портреты Христа, созданные западными авторами, отличаются от портретов русских писателей, но у всех наблюдается общая тенденция, а именно — портрет Иисуса описывается с теми или иными, но обязательно конкретными деталями лица или тела.
Для примера рассмотрим литературный портрет Христа, созданный английской писательницей Марией Корелли. В её повести «Варавва» Иисус Христос перед произнесением Пилатом приговора выглядел так: «…Он был спокоен, как мраморная статуя. Белые одежды, падая назад с плеч ровными, красивыми складками, открывали руки, скрещённые на груди, и в этой позе видна была загадочная, непреодолимая сила Узника. Величие, власть, неоспоримое превосходство — всё это торжествовало в чудном и несравненном Образе» [1]. Понятно, что этот образ, окрашенный некоторыми романтическими пассажами с проявлениями сентиментализма, был далёк от действительности, но то была дань литературной моде или богословскому контексту того времени. Сегодняшнему читателю подобное описание покажется по меньшей мере нелогичным.
Совсем другим описывает Спасителя Мережковский. Оговорюсь: он работал над образом Христа примерно в одно время с Корелли. Правда, Дмитрий Сергеевич в «Смерти богов» представляет сразу два разных лика Христа. Писатель создаёт изображения Спасителя, которые видит главный герой Юлиан в храме. Одно — «…грозный, тёмный, исхудалый лик в золотом сиянии и диадеме…», другое — «…Пастырь Добрый, несущий Овцу на плечах, заблудшую и найденную Овцу… Он был радостен и прост, этот босоногий юноша, с лицом безбородым, смиренным и кротким… у него была улыбка тихого веселия» [2].
А вот так, уже в XX веке, изобразил Иисуса Христа Ч. Т. Айтматов в «Плахе»: «Иисус присел на мраморную приступку у стены, согбенный, с бледным заострившимся лицом в окаймлении длинных, ниспадающих волнами тёмных волос» [3]. Далее Айтматов заметил, что у Христа были «прозрачно-синие глаза, поразившие того [Пилата] силой и сосредоточенностью мысли» [4]. Это наиболее реалистичный портрет, но и в нём есть определённые черты, которые носят спорный характер, так как мы не знаем, какими на самом деле были глаза Христа.
А теперь рассмотрим булгаковский портрет. Всегда подробный и точный в деталях, в описании облика Га-Ноцри, Булгаков отступает от своего же правила и представляет портрет, в котором, собственно, нет портрета. «Этот человек [Иешуа] был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запёкшейся кровью». В три лаконичные фразы писатель заключил информацию об одеянии Га-Ноцри и характере побоев на лице, минуя все детали, хоть как-то конкретизирующие его наружность. В таком описании явно чувствуется специальная недоговорённость.
Внимательно вчитываясь в текст, можно заметить, что, опуская все подробности обличья Иешуа, писатель вводит в повествование такие детали, которые, хотя и не описывают внешность героя, но косвенным образом рисуют именно портрет. Причём этот портрет как бы сам собой рождается в голове каждого, кто читает булгаковский текст о том, как Га-Ноцри стоял перед Пилатом. Это своего рода парадокс — литературный портрет, в котором нет ни одной портретной детали, как то: нос, рот, глаза, брови, волосы и так далее, но и без них есть чёткое представление лица и даже облика в целом. Вероятно, это связано с тем, что все мы, хорошо или не очень, знаем, как выглядел Иисус Христос, и наша память невольно воссоздаёт Его образ, но у каждого читающего свой. Кто-то помнит Иисуса, воскрешая в памяти древнерусские иконы, а иные вспоминают картины И. Н. Крамского, А. А. Иванова, И. Е. Репина, В. И. Сурикова, В. М. Васнецова или портреты кисти иностранных художников, во множестве писавших Спасителя.
Поймать за хвост фантазию писателя трудно, если вообще реально. Один из самых близких друзей писателя Сергей Ермолинский, анализируя текст романа, восклицает: «Знания художника загадочны, как неопознанные летающие объекты. В самом деле, где кончаются знания и начинаются догадки, интуиция?» [5]. К примеру, откуда появилась точность, с которой Булгаков описывает следы от побоев на лице Га-Ноцри? Почему он располагает ссадины так, а не как иначе? Это очень важно понять, так как именно эти синяки и ссадины дают читателю возможность представить лицо Иешуа. Обратившись к более ранним вариантам романа, я заметила, что автор работал над следами побоев довольно тщательно, заменяя одни детали другими. Так, в одном из первых вариантов романа синяк на лице Га-Ноцри находился справа; левый глаз тогда был совершенно нормальный, а ссадина у рта, отмеченная в последнем варианте, отсутствовала вовсе. Вот как эта часть текста выглядела ранее: «…под заплывшим правым глазом сидел громадных размеров синяк. Левый здоровый глаз выражал любопытство» [6].
Каковы же причины того, что Михаил Афанасьевич перенёс синяк справа налево, а у рта прибавил кровоточащую рану? Какая в этих уточнениях логика? Не буду вас томить, раскрою эту сложнейшую шараду сразу: появившиеся на лице Иешуа конкретные побои, в начале работы над романом лишь намеченные, в процессе создания образа были перенесены автором в то место, которое соответствовало отпечаткам на уникальном документальном портрете Иисуса Христа — на Туринской плащанице.
Туринская плащаница, сохранившаяся за два тысячелетия благодаря Божьему промыслу, — одна из величайших святынь, поныне существующих. Известно, что опровергнуть её подлинность взялись люди неверующие, которые в конце концов вынуждены были признать, что Туринская плащаница принадлежит времени жизни Христа. В документальном описании Туринской плащаницы отмечено, что левая сторона лика Иисуса, по сравнению с правой, разбита сильнее. Туринская плащаница, которая была своего рода негативом, хранящим столь многие годы внешний облик Спасителя, донесла его до нашего времени. Когда однажды Туринскую плащаницу сфотографировали, то после проявления плёнки с удивлением обнаружили не отпечатки от ран, а весь лик Христа, явившийся во всей своей красоте и величии духа. На фотографии у рта находится рана, соответствующая пятну крови на холсте. Скула рассечена от удара, а левая сторона у глаза припухла, словно от большого синяка. Булгаков диагностировал раны, и вследствие этого в романе появились подробности побоев на лице его героя.
Напрашивается вопрос: почему Михаил Афанасьевич, вопреки той или иной литературной традиции, принял решение описать внешность Иешуа столь оригинальным способом? Только ли из-за парадоксальной самобытности? Ответ на этот вопрос я нашла не сразу. Поначалу мне казалось, что моё литературное расследование зашло в тупик. Ведь если писатель использовал документальный материал, который напрямую относится к Иисусу Христу, значит, все мои предыдущие размышления о том, что Иешуа не Христос (не Мессия), можно поставить под сомнение.
Ответ пришёл как-то сам собой, точнее после чтения текстов Святых Отцов, которые в один голос заявляют, что после Вознесения Христа, то есть после того, как Иисус вернулся в прежнее божественное состояние, никто из ранее знакомых с Спасителем не смог узнать Его. Об этом говорит и текст евангелиста Луки. Двое апостолов шли по дороге и беседовали, воскресший Христос нагнал их и пошёл рядом, но они «не узнали Его» (Лк. 24:16). Случилось это потому, что Он стал совершенно не похожим на себя [7]. Иными словами, во время жизни в человеческом теле Христос был одним, а после Вознесения человеческое тело исчезло и появилось иное. Получается, что если писатель для создания образа Иешуа использовал некие приметы избитого Иисуса (человеческие приметы), то можно допустить, что образ Га-Ноцри — это образ человека, но не Бога. А если точнее, то Булгаков для создания портрета Иешуа взял не внешние черты Иисуса, а лишь синяки и ссадины, то есть его человеческий облик, явленный на Туринской плащанице, не был использован автором. Остаётся только удивляться столь филигранной работе писателя над образом Иешуа.
А ещё очень важно отметить, что на Туринской плащанице имеется отпечаток кровавого пятна довольно большого размера в области рёбер. На фотографии в этом месте видна межрёберная рана, которую эксперты характеризуют как колотую. Это очень важная документальная деталь. Как вы помните, Иешуа умирает именно вследствие колотой раны. Палач направил на Га-Ноцри остро наточенное копьё: «…тихонько кольнул Иешуа в сердце… Кровь побежала по животу, нижняя челюсть судорожно дрогнула, и голова его повисла». Иешуа умер после того, как палач кольнул его в сердце.
Здесь необходимо уточнение. Напомню, что во время казни рядом с повешенными сидел человек: «Тот человек в капюшоне поместился невдалеке от столбов на трёхногом табурете и сидел в благодушной неподвижности…» Мы знаем, что это был начальник тайной службы, который выполнял специальное поручение Пилата. Кто-то может подумать, что человек в капюшоне просто наблюдал за повешением, но нет, он руководил процессом. Булгаков сообщает нам следующее: «Повинуясь жестам человека в капюшоне, один из палачей взял копьё…» После того, как палач убил всех повешенных, начальник тайной службы проверил, хорошо ли выполнен приказ: «Остановившись у первого столба, человек в капюшоне внимательно оглядел окровавленного Иешуа, тронул белой рукой ступню и сказал спутникам: "Мёртв"». Как ни крути, смерть Иешуа наступила по воле Пилата, которым, как я упоминала ранее в одной из прошлых частей, руководил Воланд. К сказанному можно добавить, что и смерть Иешуа поторопил он же, пригнав к месту распятия страшную тучу, изрыгающую огненные всполохи.
Так или иначе, палач сделал своё дело: казнь через заклание свершилась. Это верно, но она завершилась не так, как в канонических Евангелиях. Прежде всего следует отметить, что Христа никто не убивал. Он сам отошёл в мир иной. Евангелист Иоанн пишет, что когда Иисус почувствовал приближение смерти, то сказал: «совершилось!» «И, преклонив главу, предал дух» (Ин. 19:30). У трёх евангелистов мы не найдём упоминания о пронзении тела Христова копьём, но в Евангелии от Иоанна говорится, что тело Иисуса было пронзено, однако уже после его смерти (Ин. 19:34).
И последнее пояснение. Необходимо заметить, что перед тем, как уйти в мир иной, Христос обратился к Отцу: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (Лк. 23:46). В то время как Иешуа шепнул: «Игемон…», то есть он призывал Пилата, а косвенным образом — Воланда.
Не могу ещё раз не отметить, что Михаил Афанасьевич в образе Воланда представил такого уникального сочинителя, вездесущего хитреца и коварного обманщика, что придумать трудно. Неслучайно Левий Матвей назвал его софистом. Он сказал: «Я не буду с тобой спорить, старый софист». Этим выражением Матвей подчеркнул, что спор с Воландом — пустая трата времени. Любую истину сатана перевернёт с ног на голову, любую ложь может сделать правдивой — такая уж у него жизненная задача.
Примечания
[1] М. Корелли. Варавва. Повесть времён Христа.
Первая публикация состоялась в 1893 году.
[2] Д. С. Мережковский. Смерть богов. Юлиан Отступник.
Первая публикация состоялась в 1895 году.
[3] Ч. Т. Айтматов. Плаха. М. : Новый мир, 1986.
[4] Там же.
[5] С. А. Ермолинский. Из записок разных лет. Михаил Булгаков. Николай Заболоцкий. М. : Искусство, 1990.
[6] Неизвестный Булгаков. Сост. и коммент. В. Лосева. М. : Книжная палата, 1993. С. 26.
[7] Афанасий Великий в труде «Послание на ариан. Cлово первое» объясняет: «Вознесение Спасителя означает обо́жение Его человеческой природы, которая становится невидимой для телесного ока».
Редакторы Алёна Купчинская, Софья Попова
Читайте предыдущую часть «Булгаковских шарад».
