Это перевод истории с Reddit

Вам когда-нибудь вручали листок, который казался тяжелее свинца, будто на нём лежала тяжесть собственной гибели? Или приказывали соблюдать такие странные, до костей леденящие правила, что невольно начинал сомневаться, бодрствуешь ли ты или застрял в лихорадочном кошмаре? Со мной было именно так. И клянусь всем дорогим, лучше бы я никогда этого не знал.

Меня зовут Томми. Обыкновенный, незаметный мужчина с такой же незаметной жизнью. Тридцать восемь лет на этой земле, и похвастаться особо нечем, кроме почтальонской формы, пары поцарапанных ботинок и тишины, которая преследует одинокого человека в крошечном городке. Ни детей, ни жены, ни захватывающих историй… во всяком случае, до той ночи. Я тружусь на «могильной» смене в стареньком почтовом отделении Милл-Крик — местечко такое маленькое, что даже дворняги знают чужие секреты. Население колеблется около двух тысяч, и то в хороший день, если считать бродяг и тех, кто давно покоится на холме. Здесь ничего не происходит. Вернее, ничего, о чём люди готовы говорить.

Но той ночью тишина треснула, словно крышка гроба. Я понял, что правила — не дурацкая традиция, а спасательный круг, заповеди, высеченные, чтобы держать смерть — и нечто похуже — на расстоянии.

Началось всё ровно в 22:03 в дождливый четверг, пропахший сожалением. Я запомнил время чётко: ставил карточку в старые латунные часы, которые тикают слишком громко. Тогда Марвин — старый Марвин, державший эту смену дольше, чем я живу, — протянул мне пожелтевший, хрупкий конверт. Его лицо? Не забуду никогда: белое как мел, глаза пустые, будто он уже видел, что меня ждёт.

— Уверен, что хочешь взять ночную смену, сынок? — голос его хрустнул, как сухое бревно.

Я попытался улыбнуться, хотя внутри всё скрутилось, как колючая проволока.

— Да, — выдавил я. — Мне нравится тишина.

Марвин не улыбнулся. С заметной дрожью он втиснул конверт мне в ладонь.

— Тогда читай. До последнего слова. И не вздумай халтурить, мальчик. Ни на йоту.

Конверт был холодный, словно пролежал в могиле. Я вскрыл его, сердце бухало, как барабан на похоронах. Внутри был один лист, пожелтелый, потрескавшийся по краям. Напечатано заглавными, чернила выцвели, но читались. И выглядело это скорее как инструкция по выживанию, чем что-то связанное с почтой.

Правила для ночной смены — почтовое отделение Милл-Крик: Приходи ровно в 22:03. Ни минутой раньше и ни минутой позже. Запри входную дверь и проверь её дважды. В 23:11 поставь на стойку стакан молока — не пей. Красный почтовый ящик снаружи для Них; не прикасайся к нему. Услышишь царапанье из абонентского ящика 121 — игнорируй, не открывай. С 0:00 до 0:15 нельзя моргать дольше трёх секунд. В 1:00 постучат в заднюю дверь — не открывай. Письмо на имя несуществующего человека — сожги. В 2:22 мигнут лампы; это нормально, не паникуй. Никогда, никогда не засыпай.

Я перечитал дважды, потом третий, каждое слово леденило мозг. Поднял глаза, ожидая, что Марвин усмехнётся: мол, разыграл. Но ни улыбки, ни хохота — лишь тот призрачный взгляд.

— Это посвящение? — спросил я, и голос дрогнул.

— Никакой шутки, — ответил он глухо. — Соблюдёшь правила — доживёшь до рассвета.

Из горла вырвался нервный смешок — пустой, неуместный. Марвин повернулся и ушёл, дверь закрылась со звуком крышки гроба. Он ни разу не оглянулся. И я остался один. Один с правилами и тишиной, которая вдруг стала удушающей.

Я стоял, сердце колотилось, разум вопил: «Уходи». Но аренда сама себя не платит. К тому же, как страшно это ни выглядело, разве всё может быть настолько плохо?

Сунув лист в карман, дрожащими руками я сделал первый шаг в кошмар, о котором не подозревал.

Скажите, вы бы остались? Соблюдали бы правила? Или ушли бы, рискуя тем, что ждёт во тьме?

Первым делом я запер входную дверь. Дважды, как велел список. Замок щёлкнул так, что тишина стала тяжелей воздуха.

Некоторое время ничего не происходило. Я машинально сортировал письма, складывал потрёпанные посылки, пытался утопить тревогу обжигающим кофе. Радио шипело, выдавая лишь статический призрак мелодии, будто сами эфирные волны боялись говорить.

Но время тянулось. И вот уже 23:11. Чуть не забыл про молоко. Горло перехватило: как можно о таком простом правиле забыть? Выхватил из холодильника в комнатке отдыха маленький пакет, холодный, мокрый. Поставил на стойку. Сердце грохотало.

Сначала — тишина. Ни грома, ни визга. Только жужжание ламп и тиканье часов. Но затем, краем глаза, я заметил движение. Кожу прошил холодок: за окном стояла фигура, высокая, недвижимая, искажённая мутным стеклом. Я моргнул — и тень растаяла.

Кровь похолодела. «Игры света», — убедил я себя. Но страх уже пустил корни.

Минуты слиплись, и в 23:40 послышалось первое царапанье. Слабое, как мышиный шорох. Но звук рос: когти по металлу, настойчивые, яростные. Исходил он из абонентского ящика 121.

Каждый волос встал дыбом, когда я подошёл. Ящик трясся, будто то, что внутри, пыталось вырваться. Пальцы нашли ключ… и тут Пятое правило вспыхнуло в памяти. Не открывать. Я отдёрнул руку, словно обжёгся. Ящик содрогался еще и еще — и вдруг стих. Зависла тишина, такая густая, что собственное сердце казалось громом.

Тогда я понял: это не игра. Правила — мой единственный щит. «Ни за что их не нарушу», — прошептал я.

Полночь ударила, как погребальный колокол. Самое безумное правило: не моргать дольше трёх секунд. Я выставил таймер, свечение цифр стало последним маяком. Глазницы жгло, веки налились свинцом. Семь минут — и мир плыл. Но я держался.

До 0:08.

Одной секунды хватило. Я смежил глаза — и пока облегчение заливало сознание, ужас встал за стойкой. Мужчина — или то, что от него осталось. Форма некогда синяя, теперь разорвана и запятнана, висит саваном. Лицо… будто кто-то пытался собрать его по памяти и ошибся.

— Ты не Марвин, — прохрипело существо, голос скрежетал.

Я не мог ни вдохнуть, ни вымолвить слово. Пустые глазницы впились в меня.

— Ты моргнул, — произнёс он — не вопрос, а приговор.

И исчез. Как будто воздух проглотил.

Это было лишь начало. Ведь ночь только сгущалась. Так скажите: вы бы моргнули? Или смотрели бы во тьму, рискуя встретить взгляд в ответ?

Я рухнул на пол, словно кукле перерезали нитки. Кое-как дополз до кладовки и захлопнул дверь. Воздух там был спёртый, пах хлоркой и пылью, но он казался спасением. Я следил за узкой полоской света под дверью, молясь, чтобы ничья тень не заслонила её. Секунды тянулись часами. Дыхание рвалось, раскрывая меня миру.

В 0:15 таймер пискнул. Я вышел. Комната снова казалась обычной: ни следа человека с разбитым лицом. Но сердце не забывало.

К часу ночи я едва успел собраться, когда раздался стук. Раз, другой, третий — каждый громче. И затем голос.

— Томми… впусти меня, милый. Холодно. Пожалуйста.

Кровь превратилась в лёд. Голос моей сестры. Но она умерла шесть лет назад. Я отполз от двери, руки зажал уши, глаза сжал. Стук перешёл в яростный. А потом — тишина.

Я сполз на колени, подступила тошнота, тело трясло, как лист на ветру. Следующий час тащился сквозь скрипы здания, шёпоты ветра, и каждый звук бил по нервам. Я беззвучно напевал, чтобы помнить: я ещё жив.

В 2:22 лампы замигали, как и обещал список. Я прошептал, что это нормально, но сам себе не поверил. Когда свет устоял, я увидел: молока нет.

Желудок ушёл в пятки. Я его не трогал. Значит, кто-то… или что-то. В голове вспыхнул красный ящик. Нельзя! Но я вышел. Хруст гравия под ботинками. Красный ящик стоял с приоткрытым ртом. Я заглянул — пусто. Или, хуже, там побывало кое-что.

Не успел опомниться, хлопнул крышкой и рванул назад, лёгкие горели. Только тогда понял: я нарушил правило.

В 3:03, когда мир самый тонкий, под дверь протиснулось письмо. Тихий шорох — и конверт лежит. На нём кривой почерк: «Мужчине, которому тут не место».

Внутри — одна фраза: «Ты нарушил Правило 6».

Пол пошёл волной, уши зазвенели. Правило 8: сжечь. Я схватил письмо, вломился в комнатку, сунул в микроволновку и включил. Бумага вспыхнула, дым взвился, сигнализация взвыла. Да пусть всё отделение горит, лишь бы кошмар кончился.

В 3:30 я увидел его.

Марвин. Точнее, его бледное подобие у окна. Глаза широко раскрыты, не моргают. Но Марвин ушёл, разве нет? Я невольно приблизился, как мотылёк к огню. Фигура не моргала, не двигалась. Слишком долго, слишком неподвижно, слишком неправильно.

Смертельный холод пробежал по коже. Я рубил свет, спрятался во тьме, сердце грохотало. Время искривилось.

4:44 зазвонил телефон.

На стойке стоял чёрный дисковый аппарат, хотя раньше его не было. Пронзительный звон разрывал тишину. Рука дрожала, когда я снял трубку. Сухой, шуршащий голос прошептал:

— Ещё четыре правила. Выполни — доживёшь до солнца.

Потом — гудок.

Я застыл, слова крутились в голове. Четыре правила? Список ведь был полным. Никаких новых указаний. Я остался один.

К пяти утра — самой тёмной поре — я написал свои правила на обратной стороне накладной:

Доверься чутью — оно не лгало. Держись света — тени не пусты. Не верь голосам, какими бы сладкими они ни были. В случае сомнений — беги и не оглядывайся.

Сел, стискивая разводной ключ, побелевшие костяшки торчали. Смотрел на дверь, считая удары сердца. Ночь ещё не закончилась.

Ровно в шесть утра замок щёлкнул сам собой. Дверь раскрылась, петли застонали, и ворвался рассвет. Бледный свет залил пол, отгоняя тени.

Я стоял, не веря, потом вышел, как человек, выбравшийся из пекла. Холодный воздух хлестнул лицо, я глотал его, как кислород. Не оглядывался. Не мог.

Думал, кошмар окончен.

Позже, дрожащими руками, я набрал окружной офис.

— Почтовое отделение Милл-Крик, — сказал я, голос рвался. — Я увольняюсь со смены.

Пауза. Недоумение в ответ.

— Сэр, вы сказали Милл-Крик? —

— Да.

Длинная, тяжёлая пауза.

— Сэр, отделение Милл-Крик закрыто. Оно сгорело в девяносто восьмом. Там ничего нет уже больше двадцати лет. Никто там не работает.

Я не спорил. Просто повесил трубку, она упала на пол, звук отдался в душе.

Список — тот самый, жёлтый, хрупкий — я храню. Зачем? Не знаю. Может, как предупреждение. Может, как проклятие.

Марвин? Исчез. Никто в городе о нём не помнит. Словно его никогда не существовало.

Но самое страшное — каждую четверг вечером, ровно в 22:03, на моём крыльце лежит письмо. Без марки и адреса, без следов. В нём одно и то же, всё тем же корявым почерком:

«Готов к новой смене?»

Я не отвечаю. Не трогаю. Но знаю: однажды придётся. Однажды правила снова позовут. И в следующий раз мне может не повезти.

Скажите: когда правила придут за вами, будете ли вы готовы? Или моргнёте, замешкаетесь — и позволите ночи проглотить вас целиком?

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit