В булочной «В обмен на сомнения» было так тепло, будто печь помнила каждого по имени. Дождь за окном переставлял буквы на вывесках, Трамвай за углом звякнул, будто придержал время, и дверь, откликнувшись, сама пропустила внутрь девочку с косичкой. В кулаке она держала тёплую монетку и всю свою важность.
— Мне, пожалуйста, булочку с коричкой, — сказала девочка. — С самой настоящей.
— С настоящей, — согласилась булочная. Здесь так принято: если слово стало ласковым, значит, оно дозрело.
Пекарь достал с противня круглую, тёплую, как ладонь, булочку. Она пахла будущими прогулками. Но завитка корицы на макушке не было — словно с неё сняли причёску.
— Завиток с дождём играл, да по дороге отстал, — развёл руками пекарь, на которых ещё осталась мука.
Девочка погладила свою косичку — тугую, с лентой. Косичка под пальцами дёрнулась, сразу поняв, что дело касается и её.
— Давай найдём, — предложила девочка булочке. Та смущённо хрустнула боком: как же так, её выбрали, а она не готова.
С подоконника бесшумно соскользнула Собака с железным тире вместо ошейника — она сегодня была здесь хранителем тепла. Взгляд у неё был простой и ясный.
— Ищется не завиток, ищется вход, — сказала Собака. — У «корички» характер ещё детский. Ей нужен кто-то, кто покажет, как заплетаться. Идёмте в Бюро.
Девочка с собакой и булочкой вышли. Дождь тут же уступил для них узкую сухую дорожку. Трамвай «Гостевая» подкатил без лишних звуков. Кондуктор в вязаных перчатках кивнула девочке и булочке одновременно — к таким пассажирам у неё особая нежность.
— До «Поясним на пальцах», — сказала Собака водителю.
Бюро находок, обменов и прочего пряталось в арке, где обычно живёт эхо. На двери мелом было выведено: «Объясняем ласковые формы предметам и людям». За столом сидел человек, в лице которого уютно отражались чужие окна.
— Случай понятный, — сказал он, выслушав историю. — «Коричка» — это не ошибка. Это корица, согласившаяся стать ближе. Ей не спираль нужна, а косичка. Есть у нас такая услуга: «заплетём вкусом».
— А обмен? — насторожилась булочка, всё ещё тёплая в руках девочки.
— Щепотку вашего «мне положено» на вес нашего «на двоих», — ответило Бюро. — И ещё — привычку ставить выпечку так, чтобы свет всегда дышал ароматом. Оконный сахар прилагается.
Девочка достала из волос маленькую запасную ленточку — у серьёзных косичек такие всегда есть — и положила её на стол. Булочка отщипнула от себя крошку своего «мне положено» и не стала спорить: рядом с лентой это смотрелось правильно.
Бюро вынуло коробочку с надписью «Корица на две дорожки и одну тайну» и тонкую стеклянную линеечку — подоконник в миниатюре. Девочка усадила булочку на линеечку, чтобы свет её нашёл. Собака положила рядом своё тире — на случай, если словам понадобится мостик.
— Запоминайте, — сказал человек. — Косичка плетётся из трёх прядей: аромата, тепла и внимания. Две у нас есть. Третью принесёте вы. Смотрите не глазами, а запахом.
Девочка наклонилась, вдохнула и вдруг поняла, как это делается. В её собственной косичке зашевелились воспоминания: ночные прогулки по лужам, школьный смех и вчерашняя похвала за чтение вслух. Она легонько встряхнула лентой, и корица легла на булочку тремя тонкими дорожками — не спиралью, а именно косичкой. Одна прядь — пряность, другая — тёплый воздух из печи, третья — её собственная вера, что всё получится.
Булочка выдохнула — так выдыхает человек, у которого наконец нашлась причёска. На её макушке зазвенела сахарная пыль, как солнечный луч на чистом стекле.
— Теперь — на двоих, — напомнило Бюро. — Так вкус держится крепче.
Мы вернулись. Пекарь поставил на стол стакан чая и полоску «оконного сахара» — его здесь нарезают ножом, как тонкий лёд света с шестого этажа, где никто не живёт. Девочка аккуратно разломила булочку: половину себе, половину — булочной тени, которая скромно стояла в углу и ни на что не претендовала. Тень осторожно взяла свою долю — разумеется, не руками, — и её острые углы тут же стали мягче.
Собака понюхала воздух и, довольная, вернула тире на ошейник: мостик больше не требовался.
— А мне за помощь что-нибудь положено? — спросила девочка, но не с интонацией «мне положено», а с той, с какой делятся.
— Положен завиток уверенности, — сказал пекарь и протянул ей маленький бумажный пакетик. На нём было напечатано: «Не бояться». Внутри лежала коричная пылинка и белый билет «до дома». Билет можно было сложить вдвое, если бы дорога вдруг захотела стать длиннее.
Девочка спрятала билет в карман, ленту вернула косичке, а половинка булочки в её руке пахла так, как пахнет слово «получилось». Она поблагодарила вслух всех: булочную, Бюро, Собаку и дождь, который к этому времени перестал играть с буквами и сложил из них тихое «можно».
На улице тень от её косички ложилась на асфальт ровно, без спешки. Трамвай «Гостевая» звякнул, будто подмигнул, и поехал дальше — у него тоже были дела: возить по городу причины. А девочка шла и отщипывала крошки — не голубям, а подворотням и старым ступенькам, чтобы им было чем пахнуть вечером. И пахло корицей и вниманием.
До конца дня в булочной продавали только «булочки с коричкой». Именно так, с «чкой». Потому что в петербуруском языке это корица, которая решилась на близость. И если кто-то в очереди пытался поправить, пекарь лишь улыбался и молча ставил на прилавок стеклянную линеечку — тонкий вход для света. После этого вопросы обычно заканчивались.
Это правило, оно простое, как сахарная пыль: в нашем городе ласковые слова — самые рабочие. А девочкины косички — это не просто причёски, а способ заплести день так, чтобы он не распустился под дождём. Если вдруг не получится — заходите в «В обмен на сомнения». Там ваше упрямое «мне положено» мягко обменяют на тёплое «на двоих», а потерянные завитки вернут на место.
