Комиссар даже не повернулся. Иван Захарович, учитель в прошлой жизни, был человеком некурящим. В этом отношении ему можно было верить. Нет, не верить. Осипов никому не верил, а интеллигенции после Петроградского дела – особенно, но Вольскому он доверял в тех пределах, в которых успел познакомиться со слабостями преподавателя. И курение к числу тех слабостей не относилось.

- Послушайте, Григорий Иванович, что тут товарищ Маркс пишет…

- Тишина, - цыкнул командир.

Григорий замер. Ветер стих на мгновение, и в этой хрупкой и недолгой тишине он явственно различил скрип снега. Кто-то приближался со стороны деревни. Приближался скрытно – иначе на белом полотне заснеженного поля комитетчики давно приметили б гостя даже в молочном марке ночи. И приближался целенаправленно, точно зная, где затаился отряд.

Комиссар медленно провел ладонью по кобуре, нащупал холодный металл «Маузера» и потянул пистолет на себя. Гущин тоже что-то услышал – ствол пулемета, дрогнул, сбросив с себя пушистое покрывало.

- Ты не пальни сдуру, - тихо произнес Осипов. – Может, это Корж возвращается.

- Не извольте беспокоиться, - заверил Лавр. – Сдуру палить не буду. Если палить - то только по делу, как постановил Совет рабочих и солдатских депутатов в семнадцатом…

Чексист поморщился. Вроде, люди все – проверенные, надежные, идейные, насколько это возможно в войне всех против всех. Только слишком уж болтливые, любят поумничать. Но, как сказал товарищ Ленин, приходится делать революцию с теми, кто есть.

Скрип снега повторился. Теперь ближе. Григорий снял курок с предохранительного взвода, но даже такой тихий щелчок прозвучал неестественно громко. Гущин зубами стянул рукавицу, дабы было сподручнее давить на гашетку.

- Не стреляйте, корешки, - раздался сдавленный, хрипловатый шепот из темноты. – Свои!

Из сугроба вынырнула голова Степана.

- Тьфу, шельма, - выругался Лавр, разжимая пальцы на рукоятке «Льюиса». – Чего пужаешь зазря?

Поняв, что его опознали и опасность более не грозит, Корж вылез из снега, отряхнулся – быстро, ловко, по-собачьи, и, поднимая за собой белую пыль, придерживая за приклад висящую на плече винтовку, бодро зашагал к засаде.

- Докладывай, - буркнул командир.

- Докладаю, гражданин комиссар…

- По форме, - процедил сквозь зубы Григорий, поднимаясь на ноги и отряхивая от снега тулуп.

Корж, фыркнув, встал рядом, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, как на допросе.

- А, так это… я и докладаю, товарищ комиссар: банды в деревне нема!

- С чего ты взял?

- Так то ежу понятно, граж… товарищ комиссар! Была б банда – были б кони, а раз коней нема – то и банды нема!

- Согласен, - кивнул Осипов.

- А вот мимо деревни Леха-Варнак прошел, или изнутри был – кто ж его знает? Распоряжениев таких не было – с местными разговоры разговаривать. Так что я ужом везде прополз, каждую щель разведал, да обратно драпанул, доложить, как говорится, товарищам все по форме.

- Чернов!

- Ась?

- Свистай Малого.

- Есть!

Федор в черном бушлате, крайне демаскирующим матроса в зимнем лесу, приподнялся на локтях и, засунув два пальца в рот, огласил окрестности длинным, залихватским свистом с переливами.

- Теперь-то курить можно? – поинтересовался Гущин, успев достать серебряный портсигар с самокрутками.

- Курите, - коротко ответил комиссар.

Он и сам затянулся папиросой, пряча огонек в ладонь. Малой не заставил долго ждать. Чекисты еще не успели докурить, а из прилеска выехал Шелестов – самый юный член отряда, ведя за собой остальных лошадей. Никто, включая самого Яшку, не знал его точного возраста, на вид – едва больше шестнадцати, хотя боец и утверждал, будто помнил само Кровавое воскресенье, что вызывало сомнения еще и потому, что он постоянно терял шомпол от трехлинейки, забывая, куда положил инструмент две минуты назад.

Сборы не были долгими. Чекисты отряхнулись от снега, проверили оружие – привычными, отработанными движениями. Гущин затушил окурок, оставив черный след на стволе березы. Корж, шмыгая красным носом, закинул винтовку на плечо, а Вольский, подышав на стекла пенсне, обтер его о рукав и бережно спрятал в карман. Осипов бросил последний взгляд на опушку, хранящую следы засады, и махнул рукой:

- По коням, башибузуки.

Дорога до деревни заняла меньше часа, но казалась бесконечной. Лошади фыркали, проваливаясь в снегу, скрипела замерзшая кожа упряжи. Отряд двигался в напряженном молчании. Даже обычно болтливый Гущин притих, вглядываясь в предрассветную мглу. Зима здесь была не просто временем года – она была соучастницей, стершей память о тех, кто прошел этой дорогой ранее, скрывшей следы банды Лехи-Варнака белым покрывалом.

Деревня встретила путников тишиной и пустотой.

Часть изб покосилась, оставшись без хозяйского ухода, часть изгородей успели разобрать на дрова. Дым шел из труб не больше, чем двух десятков домов, наиболее целых, но никто не торопился выходить, встречать бойцов, никто даже не выглянул в окошко. В деревне царило безмолвие, даже собаки не лаяли. Здесь уже научились бояться любого стука в дверь.

Комиссар подошел к пожарному рельсу, висевшему на скрипучей перекладине возле колодца, привычным жестом протянул руку, но, не найдя ни молотка, ни еще чего подобного – лишь обрывок веревки – достал шомпол и ударил по металлу. Резкий, пронзительный звон разорвал мертвую тишину, отдаваясь эхом в пустых переулках и далеко разносясь в морозном воздухе.

Селяне начали выползать из изб. Сперва – осторожно, украдкой выглядывая из сеней, после – поняв, что скрываться бесполезно, выходили на улицу. В основном – бабы да старики, несколько детских лиц. Люди кутались в рваные зипуны и тулупы, изъеденные молью платки. Даже у детей глаз были пусты – без надежды, без веры. Такие бывают у загнанных зверей, у подранков, окруженных охотниками.

Командир медленно достал папиросу, прикурил от спички и опустился на обледенелый сруб колодца. Дерево скрипнуло под его тяжестью. Остальные члены отряда сгоняли селян на площадь. Не грубо, но настойчиво, легонько подталкивая прикладами в спины замешкавшихся.

- Подходи, честной народ! Начальство говорить будет! – покрикивал Корж.

Люди шли медленно, опасаясь, что за этим собранием последует нечто худшее, чем все, произошедшее ранее. Шли крайне неохотно, но все рано шли. Поточу что привыкли идти, куда зовут. Старуха в черном, похожая на ворону, перекрестилась, шепча под нос не то молитву, не то проклятья. Молодая баба, обнявшая худую девочку, всхлипнула, но тут же закусила губу, чтобы не показать слабость.

- Старший кто? – спросил Григорий, окинув толпу тяжелым взглядом.

Ответом было молчание. Даже ветер стих, будто затаив дыхание, только дымок от папиросы командира вился в воздухе, напоминая, что время идет несмотря ни на что.

- Пока по-хорошему спрашиваю, - повторил Осипов. – Кто старший?

Наконец, вперед выступил древний старик с лицом, изрезанным морщинами, в шапке, развязанные уши которой стояли торчком, как заячьи уши, придавая ему вид одновременно и жалкий, и упрямый.

- Господин офицер…

- Товарищ комиссар, - поправил чекист.

- Ага… так я и говорю, господин комиссар: нельзя нас грабить!

- Чего? – брови чекиста поползли вверх.

Степан, расхаживающий по краю толпы, постукивая пальцами по прикладу – не ради угрозы, а напоминая о порядке, замер, ожидая приказа.

- Грабили уже нас. И красные, и белые, и зеленые. Потом – снова красные…

- Чего-чего? – насупился уголовник. – Ты на что это сейчас намякнул, козья морда? На что намякнул, контра? Что сейчас не наша очередь?

- Да нечего у нас больше грабить! – неожиданно резко крикнул старик, сорвав с головы шапку и бросив ее под ноги. – Вот те крест, мил человек. Все, что было, уже ограбили!

Толпа недовольно зароптала, поддерживая оратора.

-Верно бает, - добавил женский голос. – Неча больше у нас брать!

- Тише, дядя Игнат, успокойся, - поднял руку командир.

- Ась? – дед, размазав по щекам проступившие слезы, всмотрелся в лицо Григория. – Гришка? Попов сын! Ты, что ль?!

- Было дело. Но теперь я – комиссар Пермского ГубЧК, товарищ Мельников.

- Хорошо это, - вздохнул староста. – Хорошо, что батька твой не дожил…

- Как? – вздрогнул командир. – Как не дожил?

- Так схоронили его… еще в девятьсот первом. Вот как ты из дома убёг – той же осенью и схоронили.

Григорий сжал папиросу так, что на снег посыпалась табачная крошка, и на мгновение склонил голову, пряча лицо за тенью папахи, но через секунду совладал с собой и взгляд чекиста приобрел тот же стальной холод, что и ранее.

- Скажи, дядя Игнат. Банда Лехи-Варнака здесь не проходила?

- Сам Леха был, - проговорил дед, пожевав губы. – С приятелями. Не знаю, банда то была, али нет, но люди – добрые, душевные, грабить никого не стали…

- И маме монетку подарили, - прорезал морозный воздух тонкий голосок.

Тощая девчонка, закутанная, как капуста, во множество рваных платков, вынырнула из-за спины селянина. Женщина одернула ребенка, но слишком поздно. Слово – не воробей, сказанного не воротишь.

- Интересненько, - оживился Корж, потирая руки. – За какие такие заслуги дяди тетям монетки сыплют? Ась?

- Да брешет она, брешет, - замахал руками староста. – Кого вы слушаете? Леха был – в этом спору нет. Переночевал, да ушел восвояси. Чего ему тут, с нами, старыми да малыми, делать?

- Куда ушел? – поинтересовался Осипов.

- Тудой и ушел, - дядя Игнат махнул рукой на восток. – За Камень.

- За кудой-кудой? – переспросил Степан, передразнивая.

- За Камень, - пояснил за селянина Вольский, поправляя пенсне. – Здесь так Уральский хребет называют.

- Нам бы тоже переночевать, - произнес Григорий, подышав в сложенные ладони. – И проводника бы…

- Переночевать – это пожалуйста, - проскрипел старик, обводя рукой деревню. – Пустых изб – вон сколько, любую выбирай, какая на тебя глянет. А что касаемо проводника… где ж я тебе его раздобуду-то, проводника-то? Одни бабы да старики остались! Да и нешто тебе проводник так нужен? Сам же тут вырос, все места окрест знать должен! Дорога за Камень тут одна: Висельной тропой, через Черный лес, а как на Гнилое болото выйдешь – здесь и до Камня рукой подать…

- Хорошенькие тут у вас места, - фыркнул Корж, нервно поежившись. – Висельная тропа, Гнилое болото… а есть что-нибудь повеселее… какой-нибудь Веселый ручей?

- Веселый ручей – это совсем в другую сторону. Ох, не надобно вам туда идтить, - добавил дядя Игнат, понизив голос до шепота. – Плохое там место, гиблое…

- Лучше бы проводника, - повторил просьбу комиссар.

- Забыл! – хлопнул в ладоши Мельников. – Забыл, как мальцом тут бегал! Эх, Гриня… людским языком тебе сказываю: нет у меня… - тут он осекся, будто вспомнив что-то. – Хотя… знаешь, что Гриня… ступай-ка ты к бирюку. Может, он поможет?

- Что еще за бирюк такой выискался?

- Да-да, - быстро-быстро закивал уголовник. – Кто таков? Какой масти? В смысле – кто по политическим убеждениям, я имею в виду.

- Бирюк – он и есть бирюк, - пожал плечами селянин. – Как звать-величать – не знаю, мне то без надобности. Поселился он на старой мельнице, что возле запруды, почитай уж годков пять назад. Но, ежели и он откажется – больше помочь вам некому.

- И на том спасибо, - коротко поблагодарил командир.

Для ночлега выбрали самый крепкий на вид дом, стоящий на отшибе, возле леса. Изба встретила путников запахом мерзлой земли и печной золы. Стены, некогда плотно проконопаченные, теперь дышали сквозняками, а в углах шевелились тени, будто прячась от незваных гостей.

Григорий, первым переступивший порог, сапогом отшвырнул в сторону обломок разбитого горшка – напоминание о том, что недавно здесь жили люди.

- Ну и хоромы, - процедил Корж, скинув с плеча винтовку. – Теплее, чем в снегу, да только на волосок.

Вскоре в горницу вошли Малой с Лавров, распрягавшие коней. Гущин, усевшись на скамью, с наслаждением вытянул ноги, а Яшка, переполненный кипучей энергией молодости, принялся копаться в мусоре, надеясь найти хоть что-то полезное.

- Эх, - вздохнул Иван Захарович, щупая закопченные кирпичи – холодные, как могильные камни. – В Казани хоть банька была…

- И бабы, - поддакнул вор.

- Вот тебе занятие вместо баб: найди дров, - распорядился комиссар.

- А чего опять я-то? – возмутился Степан. – Почему, чуть что – всегда Корж? Разведка – я, дрова – снова я! Не, братцы, мы так не договаривались! Я не ломовая лошадь, чтобы на мне всю Революцию тащить!

- У вашего брата – это в крови, все тащить, - усмехнулся Гущин.

- Что? Что ты сейчас сказал? Ты на что намякнул, контра? – взъелся уголовник.

- Я схожу, - вызвался Чернов, разряжая обстановку.

Командир равнодушно махнул рукой. Ему было все равно, кто принесет дрова, лишь бы заткнуть эту ледяную пасть, скалящую зубы во всех четырех углах.

- Так-то, - хмыкнул мгновенно успокоившийся Корж. – По декрету Совнаркома – равенство и братство!

Федор вышел в сени, через минуту снаружи послышался треск ломаемых досок – видимо, бывший балтиец разбирал полуразвалившийся сарай.

- Григорий Иванович… - учитель, сняв пенсне, задумчиво протер стекла. - А вы правда тут выросли?

Осипов не ответил. Он стоял у окна, вглядываясь в темноту, где угадывались очертания покосившихся изб. Ветер шевелил обнаженные ветви берез, и казалось, будто вся деревня шепчет, проклиная и постылую войну, и постылое время.

Комиссар обернулся только когда услышал грохот дров за спиной. Матрос вернулся с охапкой досок и сгрузил их у печи.

Огонь занялся не сразу. Замерзшее дерево дымило, потрескивало, нехотя подчиняясь диктатуре пролетариата. Но постепенно жар разошелся, языки пламени заплясали в печи, освещая угрюмые, уставшие лица чекистов.

Каждый занимался своим делом. Гущин, закусив самокрутку, смазывал пулемет. Чернов хрустел сухарем. Корж чистил ножом ногти. Вольский достал «Капитал», но не открыл – просто держал книгу в руках, словно ища в ней тепло. Яшка сидел на корточках перед печью, глядя на танец пламени.

- Всем спать, - приказал Осипов, поднимая с пола свой вещмешок.

- А ты?..

- Скоро вернусь.

Комиссар вышел в морозную ночь, и холод сразу впился зубами в лицо. Лунный свет, пробиваясь сквозь редкие облака, рисовал длинные тени. Проваливаясь в рыхлый снег с хрустящим звуком, чекист шел в центр деревни, где находился дом дяди Игната.

Старая избенка покосилась, словно от усталости. Только дымок из трубы говорил, что жизнь здесь еще теплится.

Мужчина поступал костяшками пальцев в потемневшее от времени дерево.

- Это кто? – донесся изнутри настороженный старческий голос.

- Открой, дядя Игнат. Это я, Гриня.

За дверью зашаркали валенки, звякнула железная щеколда. Мельников стоял на пороге, прикрывая лампой лицо, чтобы свет не был в глаза.

- Пустишь?

Староста молча отступил в сторону.

Жилище было крохотным, но опрятным. На столе – чистая скатерть с вышитыми петухами, в красном углу – иконы, прикрытые рушниками. В печи потрескивали дрова, наполняя комнату теплом и уютом.

- Садись, - пробормотал дядя Игнат, указывая на лавку.

- Я ненадолго.

Комиссар бросил вещмешок на стол, растянул путы. Одна за другой на скатерть легли банка тушенки с американской маркировкой, завернутый в тряпицу шмат сала, несколько ржаных сухарей.

- Немного, но… чем богат.

- Гриня… - всхлипнул старик, часто-часто заморгав. – Сынок! Знал бы батька, какого человека вырастил! Дай тебе Бог здоровья…

- Бога – нет, - процедил комиссар, разворачиваясь к выходу.

- Гриня! – старик вцепился в рукав тонкими, сухими пальцами. – Постой, Гриня!

- Что еще?

- Не ходи за Лехой, Гриня, не ходи! И сам сгинешь, и людей сгубишь!

- Это еще почему?

- Невидаль там завелась, - прошептал Мельников, понизив голос. – Никому от нее спасу нет!

- Что еще за невидаль такая?

- Откель я знаю? На то она и невидаль, что никто ее не видывал! Но силища в ней страшная! Не совладать с ней!

Поморщившись, Григорий высвободился из хватки дяди Игната. Снова со своими мещанскими предрассудками и помещичьими пережитками. Живут тут, в глуши, и не знают, что Советская власть отменила не только попов, но и нечистую силу.

Вернувшись на место привала, чекист отметил, что кого-то не хватает. Пересчитав головы, он убедился – отсутствует Степан.

- Эй, - комиссар тряхнул за плечо Гущина. – Где Корж?

- Я за ним следить не нанимался, – сонно пробормотал пулеметчик. – Видать, до ветра вышел. Где ему еще быть?

Погладив дерево кобуры, Осипов устроился на свободной скамье. Если к утру не вернется – придется расстрелять. Оно и к лучшему. Давно руки чесались…

Невычитанные, но уже написанные главы, можно найти ЗДЕСЬ.

Этот ужас начался в жаркий пятничный день августа. Следующий понедельник уже "Первое сентября". Школьникам  оставались считанные дни, чтобы отхватить последний кусочек лета.

День клонился к вечеру. Тень от обшарпанных домов уже накрывала большую часть двора, все ближе подкрадываясь к детской площадке. На самом краю теневой границы, напротив одной из одинаковых пятиэтажек, выстроилась троица ребят. На вид им было лет двенадцать. Задрав голову вверх, они всматривались в окна, ладонями прикрывая глаза от бликов солнца. Затем самый высокий из них сложил руки рупором и крикнул.

- Серый! Выходи!

- Сееерыыый! - поддержал его пухлый мальчишка в белой футболке, так сильно натянутой на его круглом животе, что казалось, сейчас ткань затрещит и лопнет.

На втором этаже распахнулось окно, и из него высунулась женщина с ярко-рыжими волосами, завитыми в мелкие кудряшки.

- Чего разорались, бестолочи?

Пацаны слегка опешили. Это был явно не Серый. Но затем самый высокий из них подал голос.

- Теть Тамара, а Серы... Сережка выйдет?

- Обедает он. Только и знаете, что носиться как оглашенные  и орать.

Женщина закрыла окно, не удостоив озадаченную троицу ответом. Сидевшие на лавочке у подъезда старушки, обмахивающиеся сложенными в подобие веера газетами,  одобрительно закивали и что-то зашамкали.

- Лан, пошли, ждать его что ли, -  сказал высокий, смачно сплюнув на асфальт.

-  Ну и х.. хрен с ним, - поддержал пухляш.

Безобидное ругательство далось ему фальшиво, но высокий одобрительно скривил рот в ухмылке, от чего пухлые щеки второго также довольно расплылись.

Высокий, а за ним и пухляш повернулись и зашагали через двор. Третий мальчишка остался на месте. Это был щуплый  паренек в клетчатой рубашке и шортах до колен, край одной из гач был вымазан зеленкой, а под ней красовалась и причина такого попустительского отношения к вещам - большая ссадина, также густо окрашенная в зеленый.

- Погодите! - крикнул он.

- Чего еще? - ответил высокий, через плечо.

- Ща. Напишу где мы.

Мальчишка подобрал кусок штукатурки и стал выводить на асфальте буквы. Высокий  и пухляш развернулись, подошли и с безразличным видом наблюдали за стараниями товарища.

“МЫ НА СТРОЙКЕ” -  наконец закончил паренек.

- Всё? - спросил высокий, прищурив один глаз.

- Угу, - закивал клетчатый, отряхивая руки.

- Ну наконец-то, - высокий закрепил свое нетерпение плевком в надпись, попав точно в середину буквы “О”. - Пошли уже.

Троица пересекла детскую площадку. Высокий при этом подцепил носком кеда, выкатившийся на встречу резиновый мяч и, не внимая просьбам малышни “катнуть” обратно, запнул его далеко в заросли полыни. Малыши проводили его молчаливым взглядом, и лишь когда фигуры троицы значительно отдалились, отпустил вслед парочку оскорблений, предусмотрительно не повышая голос.

Стройка. Есть ли лучшая игровая площадка для пацанов? Тут и лабиринты недостроенных стен, и готовые бойницы для игры в войнушку, а если повезет, можно было найти кусочки карбида и соорудить самодельную бомбу или поджечь и долго смотреть на магический синий огонь. Рабочий день как раз закончился, строители разошлись, старый сторож наверняка спит в своем вагончике, а во временном заборе из досок и сетки вперемешку уже было столько ходов, что его даже перестали ремонтировать.

В одну из таких брешей и проникли трое пацанов,  протиснувшись сквозь выломанные доски. Ненадолго задержались, спрятавшись в зарослях высокой травы, высматривая сторожа, и, убедившись, что путь свободен, отправились в недра недостроенной многоэтажки.

Полазили по лабиринтам подвалов, покидали камни в еще не застывший раствор бетона и наконец обнаружили место, где можно было задержаться подольше - большую кучу свежего песка. Разровняли небольшую площадку, начертили на нем круг и по очереди кидали в него перочинный ножик, отсекая сектора.

Высокий только что выдернул нож из земли и, держа его за лезвие, спросил.

- Чья очередь?

- Моя! - крикнул пухляш, протягивая руку.

- Макс, ты чё? Ты в линию попал! - возмутился пацан в клетчатой рубахе.

- Не звезди! - тот, кого назвали Максом,  продолжал тянуть руку.

- Костя, ну правда! У него пропуск хода! - клетчатый уповал на справедливость, обращаясь к высокому.

- Так, Санёк, у тебя, похоже, предъявы к Максу? - ехидно сказал Костя. - Может, ты хочешь доказать по-пацански, что прав?

- Да пусть кидает, - опустив голову, почти шепотом сказал Санёк и махнул рукой.

Пухлое лицо Макса расплылось в довольной улыбке, став еще шире. Он взял нож и занес над кругом.

- Здарова, пацаны! - раздался звонкий, слегка картавый голос откуда-то сверху.

Рука Макса дрогнула, и нож воткнулся в песок вне круга.

- Несчитово! Помеха! - закричал он, хватая нож. - Серый - очканавт,  чё орешь под руку?!

Пацаны задрали головы на звук голоса. На недостроенной стене стоял белобрысый мальчишка в очках, одна половина которых была заклеена белой картонкой.

- Че обзываешься? - обиженно ответил он. - У меня вон что есть. За это не получишь.

Серый, или Сережа, как назвали родители, вытащил из кармана спортивных штанов батончик в легко угадываемой каждым ребенком упаковке.

- Оооо, Сникерс! - тут же отозвался Макс, напрочь забыв про переброс. - Сорок восемь - мало просим! Давай, делись!

- Давай кати сюда, Серый, - подхватил Костя.

- Сейчас! - по голосу стало понятно, что Сережа шутил и поделится со всеми.

Он, конечно, с большей радостью разделил шоколадку с Сашкой - своим лучшим другом. Но этим летом они вместе остались в городе, как и Макс с Костей, и часто играли, можно сказать даже подружились. Хотя Костя и Макс были задиристые и, бывало, чересчур наглые, но зато в школе их побаивались во всей параллели и даже некоторые  пацаны постарше, а это чего-то да стоило.

- Сейчас. Ждите, - повторил Сережа. - Я быстро.

Он повернулся, осматривая, где удобнее спуститься.

- Да ты прыгай. Тут песок свежий! - крикнул Костя, указывая на кучу.

- Нее, высоко, - неуверенно ответил Сережка.

- Да не дрейфь, - отозвался Костя. - Ща! Жди.

Он ловко вскарабкался на стену, перепрыгивая по торчащим выступам,  и через несколько мгновений уже стоял рядом с Сережей.

- Дай-ка, - он протянул руку к батончику.

Сережа  передал ему шоколадку. Открыв упаковку, Костя откусил приличный кусок и, пережевывая, крикнул Максу и Сашке, которые остались внизу.

- Короче, кто не прыгнет со стены, “Сникерс” не получает, - распорядился он. - Посмотрите, там кирпичей нет и нож заберите.

Ребята осмотрели кучу и, убедившись, что ни камней, ни кирпичей в ней нет, отошли в сторону.

- Чисто! Прыгай! - крикнул Макс.

Костя согнул ноги в коленях, несколько раз взмахнул руками взад-вперед и прыгнул в кучу с криком “Киияааа”, подражая героям китайских боевиков. Пятки его кедов погрузились в рыхлый песок, не удержавшись на ногах, он плюхнулся на задницу, но тут же сам поднялся и отряхнул штаны.

- Высший класс! - оценил он сам свой прыжок. - Ну чё? Слабо? Я сейчас еще раз прыгну и весь Сникерс зарубаю.

- Ниче не слабо, - отозвался Макс, но слегка неуверенно. - Пошли! - он толкнул Сашку в плечо по направлению к стене, делая вид, что направляет замявшегося товарища. Сам пошел следом.

Костя их обогнал и руководил подъемом по найденной им “дорожке”. Вскоре трое уже стояли на стене, дожидаясь, пока грузный Максим, пыхтя и фыркая преодолеет последний выступ. Наконец он справился и встал рядом с другими. Костя стоял рядом с Сережей, поскольку взобрался первым.

- Так, - сказал он, протянув руку Сереже. - Дай, как мне.

Тот послушно передал ему остаток шоколадки, которую сам так и не попробовал. Костя продолжал.

- Кто прыгает, откусывает кусок, но чтобы всем досталось. Я уже прыгал так что банкую. Серый, давай ты следующий.

Костя протянул Сережке его же сникерс, тот откусил.

- Давай! - Костя указал на кучу песка.

Сережа показал на рот, намеренно сильнее шевеля челюстями. Мальчишки нетерпеливо ждали. Костя даже притопывал ногой.

- Ну давай уже! - подбадривал он..

- Ну ты чё, зассал, что ли? - подначивал  Макс с края стены, едва отдышавшись.

- Да сейчас, - несколько дрогнувшим голосом ответил Сережа. - Прожевал уже.

Сережа приготовился. Он примерялся, шурша по стене сандалиями, вытягивая руки и снова опуская. - Очки! - вспомнил вдруг Сережа. - На, подержи, - он снял очки и протянул Косте, тот, не оборачиваясь, передал их Сашке.

- Да не тормози! - крикнул Костя нетерпеливо, но не закончил фразы.

Раздался короткий вскрик. Шаркающий звук. Сережа, стоявший на краю стены, вдруг поднял одну ногу и замахал руками в воздухе, начал отклоняться назад, совсем чуть-чуть, нужно всего-то немного удержать баланс, схватиться бы за что-нибудь... Но схватиться было не за что. Детские кулаки сжимали и разжимали воздух всего пару мгновений и… Казалось медленно, но на самом деле все произошло очень быстро. Секунды. Сережа, вот только что стоявший на  краю стены и готовящийся к прыжку, уже падает вниз, совсем в другую сторону. Еще через мгновение раздался глухой удар и… ни звука больше.

- Я даже не коснулся... - начал было оправдываться Костя, но его прервал крик Сашки.

- Серегаааа!

Он, не готовясь, прямо оттуда, где был спрыгнул в кучу, хотя стоял не ровно напротив. Отчего неудачно приземлился  на край, где почти не было песка, но тут же поднялся и, прихрамывая, стараясь не сильно наступать на правую ногу, побежал искать проход на другую сторону дома. Туда, куда упал Сережа.

Костя и Макс остались стоять на стене. Макс смотрел на Костю, не решаясь поднять глаза, отчего казалось, что он не может оторвать взгляд от шоколадки, которую все еще держал в руках Костя.

- Идём! - наконец опомнился Костя и, выбросив остатки “Сникерса”, прыгнул на кучу и тоже протиснулся в брешь недостроенной стены, где до этого пролез Сашка.

Когда Костя скрылся за стеной, Максим все еще стоял наверху, он взглянул на кучу песка, но прыгать не стал, повернулся и начал спускаться тем же путем, которым забрался на стену.

Оббегать пришлось довольно большое расстояние. Хотя Костя и бегал быстрее Сашки, но тот прыгнул раньше и раньше, нашел путь в лабиринте недостроенных стен. Так что когда Костя вывернул из-за угла недостроенного дома он увидел знакомую клетчатую рубашку вдали, возле  больших бетонных блоков. Сашка стоял неподвижно.

Костя перешел на шаг, поравнялся с Сашкой и взглянул на него. Того трясло. Руки вытянуты вдоль тела. Пальцы скрючены. Рот открыт. Он словно пытался сказать или закричать, но только тряс головой из стороны в сторону, издавая щелкающие звуки. Глаза его были наполнены ужасом. Он, не моргая, смотрел вперед…

По бетонному блоку растекалась густая, почти черная, при тусклом свете сумеречного неба, к тому же стремительно застегивающегося невесть откуда набегающими тучами, кровь... Сомнения не было: это была кровь, потому что её источник был тут... перед глазами оцепеневших от страха мальчишек...

Тело Сережи висело на трёх выступающих из бетона арматурах. Две торчали у него из груди, и еще одна, пробив голову на затылке, вышла через глаз... оттуда, где был глаз. Глаз же висел на конце арматурины, раскачиваясь на тонком жгутике нервов и жил.

За спинами мальчишек раздался звук опустошения желудка. Костя обернулся, Сашка все еще стоял, оцепенев от ужаса. Рядом, согнувшись, стоял Максим, вытирая рот тыльной стороной ладони.

- Жесть, - сказал он с трудом выпрямляясь. - Валим отсюда!

- Стой! - распорядился Костя, остановив уже развернувшегося и готовящегося улепетывать Макса. - Нельзя!

- Почему? Валить надо! -настаивал Максим -  А, а с этим,  что? - он кивнул на Сашку.

- Н-незнаю… Завис…

Костя подошел к стоявшему столбом Сашке и потряс его за плечо.

- Сань, ты как? Нормальный?

- А? А? Что? - Сашка задергался, схватил Костину руку и отбросил от себя, как будто это была  змея. Завертел головой и замахал руками. - Нет! Нет! Нет!

- Эээй, стоп, стоп. Тише. - Костя пытался поймать его руки. - Не кричи!

- Надо помочь! Надо позвать! - из глаз Сашки брызнули слезы.

- Стой. Стой, стой! - Костя схватил его за плечи. - Не ной! Никого не надо звать.

- Не надо звать. Просто валим! - поддержал Макс.

- Никуда не валим! - резко крикнул Костя через плечо. - Надо спрятать… его…

- Нет, нет, нет. Что? Нет, нет... - Сашка пытался освободиться от рук Кости, державших его за плечи.

- Да стой ты! Что ты скажешь? Сам упал? А если не поверят? В ментовку сдадут, а те, думаешь, разбираться будут? Нам вообще на стройку нельзя!

- Но мы же ничего не... - Макс начал говорить, но сбился, испуганно взглянув на Костю, затем наконец выдавил окончание фразы, но как будто бы даже с вопросом - …не сделали…

- Не сделали конечно! Но ты что, не знаешь, как делается?! Пришьют, что угодно.

Костя отпустил наконец плечи Сашки, и тот бухнулся на землю, уткнув голову в колени и закрывшись обеими руками. Плечи его дергались.

- Да, но… мы же дети? - пытался найти какие-нибудь отговорки Макс.

- И что? В колонию захотел? Тебя там точно в жопу оттрахают, - лицо Кости стало злым, глаза сверкнули.

Макс не ожидал такого, растерялся.

- Эээ, ты чего.., - начал было он возмущаться, но Костя взглянул на него колючим взглядом и Макс тут же заткнулся.

Усиливался ветер, на землю упало несколько больших капель дождя. Костя посмотрел вверх. Огромная черная туча затягивала небо.

- Дождь будет, - сказал он. - Надо быстрее, но зато следы смоет. Эй! - Он потряс сидящего на песке Сашку. - Вставай.

Тот отмахнулся, не поднимая головы.

- Вставай,  я сказал! Ты тоже не отмажешься.

Сашка поднял заплаканные глаза, повернул было голову в сторону тела друга, но резко одернул.

- И куда мы его… спрячем? - неуверенно спросил Макс.

Костя покрутился на месте, оглядывая округу.

- Надо отнести куда-то. Где не ходит никто. А может в реку… Течение отнесет.

- Далеко. И как мы через дворы пройдем?

-Даа… Надо недалеко. Бетон! Да, точно. Он за выходные застынет намертво.

При слове “намертво” Сашка, до сих пор сидевший на земле, вздрогнул. Костя сам осекся, но тут же начал снова подгонять ребят.

- Давайте быстрее. Саха, харэ сидеть. Спалимся, всем хуже будет.

Сашка поднялся и, не поднимая головы, отошел в сторону.

- Ну всё. Давайте снимем его с арматуры.

Костя подошел к телу, присел на корточки и заглянул снизу на место, куда вошла арматура. Поднялся и уставился на глаз, свисающий с железного прута, примерно на  уровне его груди. Он осмотрелся и наконец нашел то, что искал - грязный полиэтиленовый пакет. Надев его на руку, он, скривив лицо, тремя пальцами снял с арматуры глаз и стянув пакет другой рукой откинул в сторону.

- Бэээ! - Костя затряс рукой. - Не забыть, надо подобрать. Давайте все вместе. Сперва голову, потом вверх тянем. В крови не измажьтесь, не ототрешь, а то.

- Сейчас погодите. Я там видел...

Макс резко, насколько позволяла его комплекция, повернулся и побежал в сторону штабелей с кирпичами. Вскоре вернулся с куском синтетической ткани, остатками какой-то упаковки.

- Чтобы удобнее нести, - пояснил он. Костя кивнул.

Мальчишки растянули ткань на земле и обступили тело. Голову снял Костя. Каждый раз, когда кости шаркали по спиралям железного прута, по лицам ребят пробегала судорога. По арматуре растекалась красная с белыми разводами кровь. Костя отпустил руки и голова повисла на вывернутой шее. Помутневший зрачок оставшегося целым глаза смотрел куда-то на переносицу. Обычно он был прикрыт картонкой в очках. Зато кровавое отверстие второго с чернотой посередине уставилось прямо на Сашку. Тот вздрогнул и отвернулся.

Снять тело с двух оставшихся арматурин оказалось нелегко. Витые прутья крепко засели, к тому же их было два, малейший перекос и поднять тело было невозможно.

С трудом они справились и, положив  тело Сережки на ткань, стояли, тяжело дыша. Уже темнело и накрапывал редкий дождь.

- Мне уже заходить пора, - тихо сказал Сашка.

- Да. Надо быстрее, а то искать начнут, - поддержал Максим.

Костя поднял пакет с глазом и кинул его на тело. Схватился двумя руками за углы ткани и распорядился.

- Вы вдвоем с другой стороны. Поднимайте, чтобы не волоком.

С несколькими остановками они дотащили тело до места, где видели свежезалитый бетон.

- А тут глубоко? - спросил Максим.

Костя поднял валяющуюся рядом палку и несколько раз ткнул в уже начинающую густеть смесь.

Осмотрев испачканный бетоном край, с уверенностью заявил:

- Достаточно. Кидаем.

Они подняли тело и вместе с тканью скинули в бетон. Тело погрузилось лишь наполовину.

- Надо притопить. Ищите палки, ни кусочка не должно торчать, - командовал Костя.

Палки, куски арматуры нашли быстро. Убедившись, что не видно никаких следов ткани, Костя разровнял куском доски поверхность заливки и отбросил доску в угол.

- Всё! Уходим.

Мальчишки побросали палки и поспешили к проходу в заборе.  Идти надо было мимо места, где упал Сережа. Там уже крутилась местная дворняга - Рыжик. Бездомный добродушный пес, который постоянно таскался за ребятней, выпрашивая вкусняшки. Он обнюхивал прутья, на которых еще недавно висело тело, и даже пытался лизнуть.

- Эй. Фу. Нельзя,  - попытался отогнать пса Сашка.

- Блин, кровь. Дождь может не смыть, - забеспокоился Максим поглядывая на небо. Редкие капли уже падали на землю.

- Да не, смоет. Туча вона какая чернющая, - ответил Костя.

- Ну, а вдруг?

- Ну… давай подстрахуемся. Эй, Рыжик! Иди ко мне. На!

Костя протянул руку и зацокал языком приманивая пса. Тот, радостно  виляя хвостом, заковылял на зов, предвкушая угощение. Костя нагнулся, потрепал Рыжика за ухом, а потом резко схватил за шею и прижал коленом к земле. Пес испуганно заскулил. Свободной рукой Костя вытащил из кармана перочинный нож и открыл одним пальцем.

- Эээ, ты чё? - возмутился Сашка.

- Или помогай или заткнись, - резко огрызнулся Костя. - Держите его!

Макс послушно опустился рядом и обеими руками прижал пса к земле.

- Ну вы чего? Не надо! - умоляюще просил Сашка.

- Заткнись, я сказал!  - сквозь зубы процедил Костя.

Он занес руку и несколько раз ударил Рыжика ножом в шею. Пес взвизгнул. Костя сжал его челюсти, сильнее прижимая голову к земле. Сашка уткнул лицо в локоть и отвернулся. Рыжик дергал лапами и глухо скулил сквозь стиснутые челюсти, но вскоре обмяк и затих.

- Понесли, - скомандовал Костя.

Они с Максом подняли тушку и отнесли к месту, где погиб Сережа. Держа тело пса  над прутьями и кровавым пятном на бетонном блоке Костя еще несколько раз воткнул нож в ему в живот и водил кругами над пятном заливая следы собачьей кровью.

Решив, что уже достаточно, он бросил тело пса тут же. Присел и несколько раз воткнул нож в землю, затем сложил и убрал в карман. Осмотрел свои руки, что-то обнаружил и вытер о траву. Максим сделал также. Закончив, они пошли туда, где все еще стоял Саша.

- А это что? - сказал, приблизившись, Костя, указывая на рукав Сашкиной клетчатой рубашки.

Манжета рукава была испачкана кровью.

- Я ж говорил осторожно! Меньше всех возился и вляпался!

Сашка попытался потереть пятно.

- Да не сотрешь теперь. Дай-ка.

Костя подошел. Скомкал ткань рукава возле плеча и резко дернул, потом еще. Ткань поддалась,  затрещала по швам, еще несколько рывков и рукав оторвался.

- Скажешь зацепился, - скомкав оторванный рукав и засовывая себе в карман, сказал Костя. - Я в подъезде сожгу. Давайте быстрей сваливаем отсюда, пока не застукал никто. Возле забора осторожнее. Я пролезу и скажу, когда можно.

Со стройки они вышли незамеченными, небо уже полностью затянули тучи, порывы ветра срывали листья с деревьев и крупные, но еще редкие капли холодного дождя врезались в лица и голые руки, разбиваясь на брызги. Дворы опустели, заигравшуюся детвору разогнал дождь, это было им на руку. По пути Костя давал указания.

- Короче так, мы на стройку сегодня не ходили. Если спросят, будут докапываться, ну заметили, что сторож ходит там и не пошли. Ходили на пустырь за табачкой в футбик погонять. Пацаны из других районов были. Я паре батарейковских скажу, чтобы если что подтвердили. Да. Сереги с нами не было, ясен-пень. Не вышел. Маманя его видела, что мы без него ушли. Если скажут - вышел. Нас не нашел. Не знаем. Кто вообще его знает, куда смылся.  Короче, не будете вякать, все будет норм. Понятно?

Костя спросил всех, но при этом ударил кулаком в голое, теперь не прикрытое рукавом,  плечо Сашки.

- Понятно?! - повторил Костя..

- Да… понятно… - тихо сказал Саша.

Макс с Костей жили в другом, соседнем дворе. Быстрее к нему было пройти через Сашкин и… Серегин, но в этот раз они остановились не доходя детской площадки.

- Вместе лучше не светиться, - сказал Костя. - Разошлись по-разнице. Давай, дуй домой и молчок.

Проводив взглядом опустившего голову Сашку, Костя и Макс повернули вправо и вскоре скрылись среди силуэтов тополиных стволов.

Сашка стоял у подъезда. На втором этаже светились Серегины окна. От этой мысли Сашка вздрогнул.  Дождь уже разошелся во всю, к тому же поднялся холодный ветер. Сашка вымок и замерз, зубы стучали, но он смотрел на асфальт, на место, где под натиском дождя пропадали остатки надписи. “М.. НА СТ...К…” оставшиеся буквы уже тоже были расплывающимися, и белые ручьи извести растекались по асфальту.

- Саша! Ты что там стоишь? - раздался громкий голос. Сашка даже вздрогнул. -  Я уже искать собиралась! Поднимайся быстро!

На балконе четвертого этажа стояла Сашкина мама. В плаще. Видимо, правда собиралась искать.

- Бегом! Мокрый весь! - торопила она, видя, что Сашка все стоит на улице.

Сашка молча поплелся в подъезд. На площадке второго этажа он ускорился, стараясь не смотреть на дверь квартиры Сережи. Боялся, если взглянет, то она откроется, выедет тётя Тамара и спросит, где же её сын. Боялся, что не сможет ничего придумать или даже повторить выдуманную Костей историю. Только не сейчас.

Он пробежал второй и третий этажи, на четвертом толкнул свою дверь и остановился в прихожей. С одежды и волос текла вода, почти сразу на темном линолеуме образовалась лужа. Мать все еще в плаще стояла перед ним, перегораживая проход.

- Мам.., у меня это... - Сашка указал на оторванный рукав.

- Что случилось? Ты что, из-за рукава боялся заходить? Бог  с ним! Отрвал и оторвал. Пришью. У меня уже сердце чуть не выпрыгнуло. Ночь почти. Ветрища... - тараторила мама, помогая снять рубашку.

- Мам.., рукав… я рукав не подобрал… потерял..

- Ну потерял и потерял. Выкинем рубашку. Давай уже раздевайся. Ты что, как вареный? Погоди. Да ты горишь весь.

Мать приложила руку ко лбу, затем наклонилась и прижалась к нему губами.

- Ну конечно! Температура под сорок. Быстро вытирайся и в постель! Я сейчас таблетку принесу и варенье заварю. Прямо перед школой. Еще воспаление подхватить не хватало, - хлопотала она, стягивая мокрую рубашку, прилипающую к телу.

Голос матери словно отдалился и звучал где-то далеко, отдаваясь эхом в голове, там же вдали он слышал другой голос, с трудом осознавая, что голос этот его собственный. Мать что-то причитала, он отвечал,  прихожая плыла перед глазами, Сашка словно  “выныривал” в реальность из какого-то мутного озера.  Просветление - узкие стены коридора, обои кирпичиками, и он, качаясь, идет по нему, темнота. Просветление - комната, кровать у стены. Упал лицом вниз. Кто-то трясет за плечо, тянет. Мама. Что? Постеть? Темнота. Он стоит посреди комнаты, мать растягивает простыню на кровати,  подтыкая углы. Снова упал, уткнувшись головой в подушку. Темнота… Опять кто-то трясет за плечо… Что?  Уже? Только лег… Не слышу, не пойму. Мама? Всё плывёт… Зачем вы меня поднимаете?..

- Сережа… С вами… гулять? - услышал он не понимая от кого.

- Что? Нет… Его не пустили… Тётя Тамара…  Стройка… На стройке?...  - Что?.. Нет. Сторож…. Его не пустили… Тётя Тамара не пустила, - отвечал он невпопад.

Лица перед глазами перестали  дрожать и обрели  черты. Одно из них - мама, второе... Второе - тётя Тамара. Заплаканное, уставшее лицо. Красные глаза умоляюще смотрят прямо на Сашку.

- Саша, Саша. Пожалуйста, Сережа… Сережа нашел вас?

Внутри столкнулись огонь и лёд, где-то в середине живота и взорвались. Сухой, обжигающий жар болезни и липкий холод страха. Перед глазами всплыли картины произошедшего, и как многотонным грузом сверху придавило осознание того, что это было взаправду.  Что сказать? Как сказать? Сашка снова услышал собственный голос издалека  и слова, как-будто произносимые не им.

- Нет… Не пустили… Мы на пустыре.. В футбол…

Сознание вновь накрыла темнота. Резко, как отключенный свет. Сашкина голова упала на грудь, и в следующее мгновение обмякшее тело завалилось на кровать.

- Тамара, отойди!  Прости, - Сашкина мама бросилась к сыну. Обеими руками подняла голову за щеки. - Саша! Саша!

Сашка не реагировал. Она прижала ухо к груди.

- Коля! - крикнула она куда-то дверь комнаты.

- Лена, он ушел же с моим… Искать, - отозвалась стоявшая рядом Тамара.

- А, да… Скорую. Тамара… Прости… Телефон в прихожей… Ты знаешь…  Я за водой.

В заливающей пространство темноте тянулась словно одна белая тонкая нитка. В темноте. Нет. В голове. Словно в Сашкиной  голове. Вот эта тонкая белая нить, и он скользит по ней, быстро, гладко и от этого так легко. Но вот на ней появляется маленький черный узелок, и это словно глухой удар изнутри. Еще узелок. Бум. И еще. Бум! Бум! И вот нить начинает запутываться в черный клубок с узлами, петлями, переплетениями и его точно не распутать, и все болит и грохот от которого невыносимо, а самого кидает из стороны в сторону. Но вдруг кто-то словно обрезал черный клубок, все плохое и снова длинная белая тонкая нить, и становится легко и спокойно, но всё повторяется и с каждым разом все чаще и чаще. А затем нитка влетела в тоннель и из его глубины раздались голоса.

- Мамаша! Что же вы так? Самолечением занимаетесь когда у ребенка температура сорок! Что давали? - пожилая женщина-врач отчитывала Сашкину маму, сматывая фонендоскоп.

Сашка уже видел размытые силуэты.  По лбу катились большие капли пота, даже подушка, на которой он лежал, насквозь промокла. Он ворочался в кровати,  едва шевеля пересохшими губами.

- П-парацетамол, - запнувшись, ответила мама.

- Парацетамол, кончено! Чудо-средство! Собьем жар, и всё пройдет! Собирайте его. Оботрите хорошенько и закутайте. Воспаление у него! Снимок сделаем, но гарантирую воспаление схватил. Кто с ним поедет?

- Я! - тут же отозвался мама.

- Тоже собирайся. Отец-то у него есть?

- Есть, есть…. Он… У нас тут беда... У соседей… мальчик пропал. Он помогает искать.

- Ох, Господи! Одно другого не легче, - врач всплеснула руками. -  Я водителя отправлю, поможет донести до кареты.

Женщина застегнула куртку и вышла. Мама вернулась в комнату. Вытащила из шкафа полотенце, подошла к сыну и осторожно вытерла лоб от пота.

- Саша, - тихо сказала она. - Давай помогу подняться, нужно тебя обтереть.

Она просунула руку под шею и посадила Сашку на кровать. Хорошенько потерев лоб, шею и грудь, вернулась к шкафу и принесла ворох одежды. В это время в дверь позвонили.

- Войдите! - крикнула она. - Мы сейчас.

Быстро собравшись и сунув в сумку кое-какие вещи и продукты, они спустились к карете скорой помощи. Сашку на руках вынес водитель. Женщина-врач курила рядом с открытой дверью машины.

- Боря, клади на кушетку, я пристегну. Так, мамаша, мальчик большой уже будет лежать без родителей. Сейчас экстренная, завтра лечащий врач придет. Зарегистрируем, езжайте домой, утром на прием к лечащему. Есть кому забрать?

Мама закивала и замотала головой поочередно.

- Я, я дождусь.

- Кого? Приём с девяти сейчас и двух нет. В приемном спать нельзя.

- Я дождусь, - наставила она.

- Мамаши.., - врач затушила сигарету. - Ладно, садись. Боря, поехали.

Больницу Саша помнил как в тумане. Градусник. Осмотр. Вроде даже сделали какой-то укол, но боли он не почувствовал. Одежду отдали маме, и пожилая медсестра куда-то долго вела его по лестницам и длинным коридорам. В темной плате она откинула одеяло с кровати и шепотом сказала лечь. Он лег и снова провалился в темноту с повторяющейся погоней за белой нитью.

Продолжение следует.

В телеграмм-канале Ужасариум каждый день новые посты. Обзоры фильмов и сериалов.квизы, интересные факты и черный юмор.