К сожалению, у коммунистов собственной стратегии не было. По сути дела коммунисты плелись в хвосте общедемократического, или, как его принято было тогда называть, «патриотического» движения. При том, что наиболее активными бойцами на улице были коммунисты и комсомольцы, руководство движением контролировалось буржуазными патриотами из «Фронта Национального Спасения».

Сам я (автор статьи) сидел дома с друзьями по «Рабочей Демократии» в момент выступления Ельцина по телевизору (21 сентября в 20.00 по московскому времени Ельцин выступил с телеобращением, в котором заявил о прекращении полномочий народных депутатов и назначении выборов в Государственную Думу). Не дослушав до конца, мы решили ехать к Дому Советов и где-то в 20.45 начали с первыми защитниками строить баррикады.

Делали это, не дожидаясь никаких руководящих указаний, и очень скоро столкнулись с противодействием тех, кто хотел явочным порядком замкнуть на себе все руководство обороной. Среди последних особенно выделялись подоспевшие националисты из «Русского национального единства» (РНЕ) и «казаки». Нас, радикальных левых, они, по понятным причинам, не жаловали. Так, когда я подошел к организаторам обороны и обратил их внимание на то, что здание абсолютно не защищено со стороны набережной, мне официально было велено «набирать сотню» и вести ее строить баррикады. Однако, когда я попросил объявить о наборе «сотни» в мегафон, те же самые люди заявили, что баррикады со стороны набережной не нужны, да и вообще баррикады тут для вида, и штурмовать Белый дом никто не будет. Такие вот незатейливые «игры». К десяти вечера у здания на Краснопресненской набережной было уже человек 800, а к полуночи их количество перевалило за три тысячи.

Мы принимали участие в боевом дежурстве у здания и агитации граждан за пределами оцепления. 28 сентября мы с товарищем Лагутенко оказались на собрании столичной интеллигенции в Моссовете. Там мы узнали Крючкова (тогдашний лидер Российской партии коммунистов), что Дом Советов полностью блокирован силами милиции. Мы вызвались организовать связь и переправку людей и продовольствия по городским подземным коллекторам непосредственно в подвал Дома Советов. В тот же вечер эта миссия была выполнена с успехом, и мы даже удостоились похвалы Андрианова – замминистра безопасности в правительстве Руцкого. Андрианов выдал нам пропуска и поблагодарил за найденный способ коммуникации. Переправлять таким путем в Дом Советов мне приходилось самых разных людей. Например, известных тогда народных депутатов Константинова и Павлова, каких-то белорусских офицеров с оружием, врачей с медикаментами. Мы работали в связке с дружинниками из «Трудовой России», комсомольцами из РКСМ и ВЛКСМ. Многие из них остаются в движении и сегодня. Комсомольцы вообще тогда очень многое сделали для мобилизации людей на защиту Советов. Обгоняя следовавший за ними ОМОН, летучие отряды коммунистической молодежи каждый день строили баррикады в разных точках Москвы. Я же после строительства первой баррикады на Садовом кольце в этом деле участия не принимал, так как почти не вылезал из-под земли.

Были конфликты и с националистами. Так, в ночь с 1 на 2 октября бойцы РНЕ вообще хотели меня расстрелять за то, что коммунист-интернационалист, троцкист… Привожу странных людей с оружием и тому подобное. Но не стали: начальство запретило. Проблема оружия тогда вообще стояла остро и служила причиной столкновений между разными группами защитников парламента. Мне запомнился какой-то помощник Руцкого, который был очень обеспокоен перспективой массового вооружения народа. Это его пугало.

Кстати, забавный эпизод по этому поводу. Лидер Патриотического Союза Молодежи и помощник депутата Константинова Алексей Сорокин должен был вынести из Белого Дома на улицу пистолет Макарова. Но по подземке надо было местами передвигаться ползком, и он испугался, что пистолет непроизвольно выстрелит. Отдал мне, чтобы я его тащил. Вот такими были наши боевые будни.

Сегодня некоторые считают, что все произошедшее 3 октября, начиная от прорыва демонстрантов на Крымском мосту и заканчивая походом в «Останкино», было спланированной провокацией ельцинистов. Но все было абсолютно честно. По-честному подрались. По-честному наваляли ОМОНу. И все по-честному. Но вот с походом на Останкино… Руководители показали себя идиотами. Не удержали войска, перешедшие формально на сторону Верховного Совета. Не обеспечили вооружение отрядов своих сторонников. Не заняли ключевые точки города. В общем, как бюрократические канцелярские крысы, они показали свой страх перед народом и свою приверженность к аппаратному решению проблем. Ельцин и его окружение были более решительными. Они ничего не боялись и поэтому победили.

Сегодня многим интересен вопрос: как КПРФ проявила себя в ходе сентябрьско-октябрьских событий? Организованного участия ЦК этой партии не было. Но некоторых тогдашних и последующих лидеров московского горкома КПРФ у Дома Советов я запомнил. Интересна многим и роль лично Зюганова. В 1993 году Зюганов был крайне маловлиятельным персонажем. Сегодня мы знаем, что он выступил с гадким призывом никуда не ходить. Но тогда на его выступление просто никто не обратил внимания: мало ли кто чего несет? Он, конечно, предатель, но роли никакой не играл, ибо не имел никаких для этого возможностей.

Что было с нами после расстрела Верховного совета и началом периода подполья? Мы оказались одной из немногих левых групп, которая умудрилась в условиях разгрома оппозиционной печати, чрезвычайного положения и комендантского часа выпустить нашу газету «Рабочая Демократия» с рассказом о произошедшей трагедии. С деньгами на выпуск нам помогли дружинники «Трудовой России», а распространяли ее все, даже члены РНЕ! Прекрасно помню неподражаемый диалог с одной бабулей из «Трудовой России» у стен музея Ленина. Продавая нашу газету, она попутно объясняла всем, что после того, как посадили Анпилова, «руководство движением захватили жиды и троцкисты». Мы ее спрашиваем: «Зачем же тогда торгуешь?». А она нам: «Так ведь никто правду больше не пишет». Ну как тут не посмеяться, а?

В конце хотелось бы дать итоговую оценку тем событиям, которые произошли по историческим меркам не так давно.

25 лет тому назад произошло народное восстание. И его поражение вовсе не было предопределено. Был ли у нас шанс на победу? Трудно сказать. По всей видимости, авторитарный режим все равно установился бы тем или иным путем. Коммунистическое и рабочее движение было слабым, а крах экономики и протестный потенциал слишком велик. Демократическими методами буржуазия не могла бы сохранять свое господство.

О своём личном участии я не сожалею. Мы были воспитаны советской школой. Мы понимали революцию прежде всего как баррикады и вооруженное восстание. Сегодняшние рассуждения о дискурсах и life-стайле показались бы тогда дикостью даже самым умеренным из нас. Мы не понимали, как организовывать рабочих, и это была наша проблема, но мы были безумно смелыми. И если мне чего-то и жаль, так только ушедшего времени…

Сергей Биец, 2018