Здравствуйте!
Продолжение истории про Женьку. Первая часть здесь, вторая часть здесь.
После операции я впервые провожу у нее всю ночь, и постепенно это случается всё чаще. Мой почтовый адрес и имуществo по-прежнему остаются у брата, но немного самых нужных вещей и само понятие дома переезжают к Женьке. Я вписываюсь в быт ее семьи. Утром отвожу семнадцатилетнюю Лизу и двенадцатилетнего Дэна в школу, вечером Женька, Дэн, четырехлетняя Муся и собака встречают меня с работы, мы вместе ужинаем и идем гулять. Смотрим сериал, пригревшись под пледом на диване, у Женьки под мышкой пристроилась Муся, поверх Муси к плечу привалился Дэн, в ногах собака. Засыпать и просыпаться в одной постели – это отдельный кайф, которого мне не хватало даже больше, чем секса. Я рассказываю ей сказки на ночь. Все мои сказки начинаются одинаково: «Жила-была девочка Женя», потом с этой девочкой происходят разные злоключения, но добро всегда побеждает.
Я заканчиваю давно начатую книгу рассказов, Женькина племянница готовит ее к печати. Сама Женька пишет короткие заметки для меня одного. Вот такое: «Когда я в детстве училась ходить, я тянула себя вверх за фонтанчик волос на макушке, чтобы не упасть. И со временем это верное средство стало моим единственным надежным способом существования. Это называлось "держись за волосики"... Но вдруг появился ты. Взглянул, как я кувыркаюсь над пропастью, и подал руку... и я схватилась за нее ... Я не могу даже посмотреть тебе в глаза... я только надеюсь – ты меня не отпустишь...».
Мы оба обожаем воду, а озеро Мичиган совсем рядом. Вот мы бредем вдоль берега по щиколотку в прибое, вот купаемся там, где нельзя, пока не видно охранников, вот кидаем мячик собаке, вот купаем Мусю. Вот Женька сидит на песке в позе лотоса и медитирует. Вот она кивает на идущую навстречу пару и тихонько говорит мне:
– Наши люди.
– Почему? – не понимаю я.
– Она в бандане, под банданой лысая, и идет еле-еле. Проходит сейчас химию. Счастливая, не одна проходит.
Мы гуляем с собакой в парке. Женька босиком, я тоже снимаю кроссовки и наслаждаюсь ощущением влажной земли, корней и шишек. Она ходит босиком везде где только возможно, даже бегает так по набережной в центре Чикаго в обеденный перерыв. Я пытаюсь ей подражать, но ее подошвам уже нипочем и острый гравий, и раскаленный асфальт, а мои страдают.
Друзья и родственники уже воспринимают нас как пару. Большая компания в гостях у моего брата, Женька вдруг решает петь. Она не любит петь по заказу, должны сойтись звезды и вот сошлись. Она и еще две гостьи до двух часов ночи поют русские романсы, а мы боимся шелохнуться, чтобы не разрушить волшебство.
На лето опять приезжает мой сын. Мы с несколькими семьями Женькиных друзей отправляемся в недельный байдарочный поход. Маршрут несложный, рассчитанный на детей, но я раньше никогда не держал в руках весло, для нас с сыном это серьезное испытание, наша байдарка то отстает, то застревает на камне, то влетает под упавшее дерево. Ночуем в палатках на необитаемом островке. Я просыпаюсь до рассвета и сквозь листву наблюдаю за Женькой, которая встала еще раньше и купается в реке голышом. До сих пор каяк или байдарка – один из моих любимых видов досуга, хотя в многодневных походах я больше не бывал.
Конечно, не всё в этой жизни гладко. Перечитывая нашу переписку той поры, я нахожу отзвуки конфликтов, о которых начисто забыл. Женя пишет, что мне надо сбросить 30 кг, а не сброшено пока ни одного, и откуда бы в моем кармане обертка от «Сникерса»? Напоминает, что пора идти домой, а не слать ей весь день дебильные картинки из интернета, а потом сидеть на работе допоздна. Ехидно интересуется, удалось ли мне трахнуть какую-то Олю (с этой Олей у меня были отношения за 20 лет до Женьки, еще в Москве, между первым и вторым браком, а тут я поехал в Москву и запланировал встретиться с нею и тряхнуть стариной, и зачем-то рассказал об этом Женьке – вот зачем, спрашивается? Дай ответ! Не дает ответа).
С Дэном у меня мужская дружба и полное взаимопонимание, с Лизой политика нейтралитета и невмешательства, а с Мусей сложно. Она очень чувствительная и своенравная девочка и не отпускает Женю ни на шаг. Это не избалованность, а травма, в 8 месяцев у нее вдруг отобрали маму (на первую операцию), а вернули несчастной, измученной и без молока. Сейчас у нее травма номер два: с моим появлением она изгнана из маминой постели, в одиночку засыпает плохо, долго капризничает и ночью просыпается с плачем.
Я требую, чтобы Муся ездила в машине по всем правилам, пристегнутой в автокресле. Она так не привыкла, опять скандалит. Женька порывается отстегнуть ее и взять на руки, я жестко спрашиваю: «У тебя что, лишний ребенок? Ты же себе не простишь, если с ней что-то случится».
После операции Женьке нельзя поднимать тяжести. На Мусю то и дело находит на прогулке, она отказывается идти сама, сидеть в коляске, ехать на руках у меня или Лизы – только мама, только хардкор. Не выдержав воплей, Женька поднимает ее, мне в такие моменты жалко Женьку до разрыва сердца. Я теряю контроль над собой, кричу на Мусю, один раз даже ударил. Да, я знаю, что детей нельзя бить ни при каких обстоятельствах, но вот случилось.
А самое плохое – каждые две недели эта семейная жизнь ставится на паузу, я возвращаюсь на выходные к брату. Покойничек (то есть Женькин муж) приезжает из Нью-Йорка навестить детей. Он в своем праве: это его дом, за который он платит, и его дети, которых он любит, а они любят его. Он знает о моем существовании. При наличии общих знакомых и болтливой Муси это изначально был секрет Полишинеля, но я невольно выдал нас сам: похвастался в соцсетях новым гаджетом и не подумал, что покойничек не может не узнать свою спальню на заднем фоне. Морального права что-то предъявлять Женьке у него нет, сам ведь изменил первым. Но удержаться от психов не может. Сломал, например, крышу сарая, которую я починил.
Это длилось четыре месяца. После очередного визита покойничка я захожу к Женьке и обнаруживаю в прихожей картонную коробку, в которой свалены все мои шмотки, вперемешку белье, ботинки, зубная щетка и зарядка от телефона. И свежую вмятину на гипсокартонной стене.
– Он полез в ящик и наткнулся на твои трусы. У него была истерика. Стенку вот пробил. Лучше, если ты пока поживешь у брата.
– Пока – это сколько времени? Как там бракоразводный процесс продвигается?
– Никак. Я не подавала заявление. Сначала не могла найти время, а теперь... У меня начала болеть нога, там какие-то образования в кости. Они пока маленькие и не растут, непонятно, зло или нет, доктор говорит наблюдать и молиться. Я живу с тикающей бомбой внутри, когда она рванет – что будет с детьми, кто о них позаботится? Только он.
– Я позабочусь, я же говорил.
– Это только слова. У тебя есть свой ребенок, он всегда будет на первом месте. Ты будешь платить Лизе за частный колледж? Дэну надо заниматься музыкой, ты сможешь его заставить? Я же вижу, как твой сын играет на приставке, пока Дэн репетирует. Муся до сих пор тебя боится.
– Я же исправился, больше ни разу ее не тронул.
– Да. Но все равно, папа – это папа, а чужой дядя – это чужой. Да и юридически ты им никто. Он мудак, но прекрасный отец. Мы договорились, он будет искать работу в Чикаго и вернется сюда. Я была счастлива с тобой, правда-правда. Но с самого начала знала, что не судьба, такое сильное счастье не бывает долгим.
Этот еще не конец, продолжение следует. В комментариях стихи того периода, может быть, они объяснят кое-что, что трудно рассказать прозой.