С экранизацией 1956 года дела обстоят значительно лучше, а многие сцены (особенно посещение лабиринта) воспринимаются как вдохновители последующей советской экранизации.

Ко всему прочему экранизация 1975 года может похвастаться актерским составом (Майкл Пейлин и Тим Карри) и кадрами из настоящего Бишемского аббатства.

Видимо из-за дефицита консервированных ананасов в советской экранизации 1979 года герои надеются насладиться консервированным бифштексом пытаясь открыть банку со свиным фаршем. Однако, несмотря на изменившееся содержимое, в своё последнее путешествие банка отправляется "с улыбкой". Почти как в первоисточнике.

— Сука!

Он скидывает меня со своей спины. Я падаю. Чувствую, как сворачивает мое тело, чтобы сберечь голову, шею и копчик. Он придавливает меня к полу, жмет ладонями на ребра, его бедра сжимают мои.

Шепчет:

— Тише-тише, ты че сдурела?

Я скалюсь ему в лицо, облизывая зубы. Чувствуя соленый привкус на кончике языка, почти мой голос хрипло смеется.

— Да! Пошел ты! Слезай с меня!

— Тише-тише, — он аккуратно встает, держит ладони у меня на виду.

Я поднимаюсь. Позвоночника нет — вместо него горячий расскаленный прут, он прожигает меня изнутри, по костям и жилам течет ядовитая лава, стягивает пальцы в кулаки, бьется в горле сладким вожделением отомстить. Мои глаза скользят по кабинету: в серой сумке складной нож, в столе — с клыком медведя, среди карандашей на столе — канцелярский. Этот ближе всего. Я встаю. Один шаг, один шаг, разворот и один шаг.

Он отходит к выходу из комнаты, примается спиной к стене, уперается лбом в дверной косяк. Я разворачиваюсь к столу. Он у меня за спиной. Один шаг, протянуть руку, схватить нож и прыгнуть на него… Один шаг.

— Я просто хочу… — запинается.

Я слышу как он поводил плечами, как сместил вес с одной ноги на другую.

У меня в голове стучат ритмом слова: шаг, наклон, вытянуть руку, сжать в левой ладони, поднести к груди, раскрыть, прыгнуть. Мои ноги делают шаг к столу.

— Я просто… Мне просто больно от того, что ты, с твоими талантами и ресурсами… хк-хк-хкм… Кажется сейчас самое время покрутить колеса истории. Кхххм… Ну, ты же все понимаешь... Черт! Да! Ты была права. Ты говорила. Я не слушал! Ну я мудак…

Я нагибаюсь, вытягиваю руку, ощущаю в своей пылающей ладони прохладную пластиковую полоску. Подушечка большого пальца нащупала ребристый край. Меня пробирает волна дрожи, расходится сладостной немотой по плечам, ключицам, сворачивается теплой спиралью в животе. Я облизываю губы, чувствую металлический привкус на языке и небе. По шее, плечам, рукам разбегаются паучьими лапками мурашки. Большой палец надавливает на прохладную ребристую поверхность и скользит вверх. Я слышу как стонет лезвие, как мои горячие руки прижимают нож к груди, я слышу как вибрирует металл в такт моему сердцу. Я разворачиваюсь в нему.

— Оу-оу-оу! Алиса! Это я! Это я! Посмотри на меня!

Он разводит руки в стороны и делает шаг ко мне. Я слышу, как мои губы шипят: ууууххххооодддииии.

Он замирает. Делает шаг назад. Внутри грудной клетки будто лопается шарик с кипятком, мои ребра расходятся от резкого вдоха и выдоха. Почти мой голос произносит:

— Для тебя. Я. Алиса Владимировна.

Он замирает, и резко выдыхает, будто выплевывает воздух. Его плечи падают вниз, разворачивается, выходит из комнаты, застывает в одном шаге. Делает глубокий вдох — плечи подскакивают и опадают, по спине скользит волна, куртка хрустит.

Глухо, почти по слогам проговаривает:

— Я все понял. Алиса Владимирова, посмотрите, пожалуйста, бумаги… просто посмотрите. Мне нужна ваша помощь. Я буду ждать….

Я слышу, как он идет по коридору, как хлопнула входная дверь, как залаяли собаки в вольере. Смотрю в окно. Вижу как вспыхнул поселок огнями его машины. Слышу как заревел двигатель, как дворники слизали снег со стекла, как колеса пережевали мокрый февральский снег, вырулили на дорогу, зашуршали по асфальту.

Я все еще слышу, как вибрирует лезвие в такт моего сердца. Чувствую как мои остывающие ладони, держат горячий пластик…

Я вдруг вспомнил — как она вручала мне эту кепку — подарок на дэрэ. Торжественно протянула синюю коробку с большим белым бантом. Сказала тогда: «пусть приносит тебе удачу».

Черная кепка, без лого и текста, с ободранным козырьком. Я потом нашел название бренда внутри и погуглил — нереальные бабки за кепку, она стоила больше пятиста баксов. Пятьсот баксов за кепку, даже носить такое страшно. Я нахлобучил её на голову, закрыл коробку, уселся на пол, оперся спиной на диван…

А кепка ведь правда приносила удачу. Я вспомнил бранч с толстомордыми банкирами. Я тогда сорвал хороший куш. Вспомнил вечеринку в московском клубе и губастую блондиночку. Хороший был минет. Десять из десяти.

А потом вспомнил как она смешно морщила нос, рассказывая о своих партнерах и проектах. Как махала руками, тараторя так, что почти захлебывалась словами. Как смотрела мне в глаза не мигая, как положила руку на плечо, как у меня щипало в глазах и сжималось в груди от этого её взгляда. Как меня обжигали ее холодные пальцы.

Где она сейчас интересно? Я вытянул телефон из внутреннего кармана куртки, проскролил ленту. В сети. Набрал: «Привет крошка! Как ты там?». Стер. «Привитули киснунь! Как житуха?». Стер. «Привет. Я скучаю. Ты как?». Отправил. Прочла. Не ответила. Вышла из сети.

Как я все испортил? Почему она перестала мне отвечать?

Голова зачесалась. Я встал, сорвал кепку с головы, сунул в коробку. Сел на диван, скинул ботинки и куртку, забрался в худи и джинсах под плед и закрыл глаза. Мне снились или чудились на границе между явью и сном: хвойный лес, пушистые хлопья снега, падающие ей на плечи, её убаюкивающая улыбка и суровые темные глаза её мужа.