– Вы держались молодцом, – сказал Малахов.
– Правда, обосрался, – с печалью произнес Гавриил Глебович.
– Один из ваших сыновей вас в этом превзошел, – с каким-то даже отвращением сказал Малахов. – Не берите в голову. Как бы вы ни обосрались, это тоже можно исправить. Мы создадим вам посмертную славу. О цене договоримся.
– Как вы это сделаете? – спросил Гавриил Глебович.
– Я все вам расскажу. Только не здесь. К тому же этот вопрос повестки дня относится скорее к разделу «Разное». Сейчас я предлагаю обсудить, так сказать, основные пункты.
Они с Малаховым все еще находились в студии. Гавриил Глебович кое-как, но все-таки самостоятельно поднялся со студийного дивана. Ножки с обеих сторон стукнули по половому покрытию.
– Вы довольны выбором? – спросил Малахов.
– Безусловно, – ответил Гавриил Глебович.
Он посмотрел на первого своего сына – нелепого толстяка, глупого, бездарного, с антиспособностью к деньгам, обдриставшего всю студию. Страшно представить себе переселение в такое тело. К тому же этот Саша был слишком похож на олигарха, но сходством карикатурным – как отвратительная обезьяна порою тоже похожа на человека. И это сходство рождало ненависть в душе Гавриила Глебовича. Куда угодно переселяться – хоть в бомжа, хоть в прокаженного, но только не вот в эту вот гору жира!
Толстый Саша с совершенно убитым видом направлялся к выходу из студии. Олигарху не было его жалко. Ничто даже не шевельнулось в душе. Воспоминание об этом нелепом существе хотелось забыть и растереть.
– Вы не знаете, что это на нем были за трусы какие-то железные? – спросил олигарх у Малахова.
– Точно не знаю, но могу предположить, что это какой-то BDSM-фетиш.
– Это что такое?
– Вы не знаете?
– Нет. Я не особо опытен в плане секса.
Малахов посмотрел на олигарха проницательным и непонятным взглядом. Он мог знать про Вику и ее дочь? Мог. Намекал на это. Значит, знал, но в себе держал.
– Так что это на Александре за хрень? – спросил олигарх, выводя разговор с опасного участка на прежние рельсы.
– Ну, он же у вас гей-активист, – пожал плечами Малахов. – А у таких людей половая жизнь бывает порой насыщена и разнообразна.
Гавриил Глебович еще раз присмотрелся к толстяку, который смешной походкой позорно покидал студию. Это вот он-то разнообразной половой жизнью живет? Он? Может ли такое быть? Поверить в это не получалось. Но Гавриил Глебович и не стал насиловать свой разум этой глупой проблемой. Она уже свое отслужила, увела разговор в сторону. Вот и не надо больше про это размышлять.
Второй сын – Виталий – Гавриилу Глебовичу тоже не нравился. Но, в отличие от толстяка, Виталия еще можно было исправить. Он не казался безнадежным.
Сейчас Виталий победоносно озирался, смеялся, закрыв лицо ладонями. Могло показаться, что и плакал. А к нему пробирался неописуемый урод с самой страшной рожей в мире – безумный гельминтолог, который вырастил Гавриилу Глебовичу наследника. Изрядно мерзкий тип. Но таких Гавриил Глебович уважал и даже побаивался. Это был фанатик своего дела. Такие люди сворачивают горы, и порой задешево.
Но вот Малахов отделался от страшилища, и повел олигарха с наследником в глубины Останкинских лабиринтов. Студийные секьюрити ненавязчиво топотали где-то сзади. Хорошие охранники. Вроде, и всегда под рукой, но незаметны, неназойливы. Гавриил Глебович многое мог бы рассказать о нудных, ужасных телохранителях, которые встречались ему, особенно в ранние годы. То они могли заскучать зимним вечером, и у них возникала охота попиздеть, то они норовили побухать, душу излить. Чего только не было!
Малахов вел Гавриила Глебовича и его наследника в неизведанные глубины телецентра, с кем-то бегло здоровался по пути, уверенно сворачивал в коридоры, проходил насквозь темные студии, похожие на пространство за театральными кулисами. Уже потерялась и охрана. Но на процессию здесь, кажется, никто и не думал нападать.
За одной из занавесок Гавриилу Глебовичу вдруг примерещилась гнусная тощая старуха в пятнах пролежней на белесом теле. Она играла вставными челюстями, настукивала искусственными зубами какую-то отвратительную музыку. Кажется, похоронный марш. Олигарх даже остановился, принялся тереть глаза. Старуха беззубо скалилась. Манила к себе, звала за занавес, словно суля какие-то противоестественные ласки. «Нет! – подумал Гавриил Глебович. – Не пойду! Еще рано! Не заманишь!»
– Вы устали, Гавриил Глебович? – сказал Малахов.
Он посмотрел на Гавриила Глебовича, затем проследил направление его интереса и снова перевел свой умный взгляд на олигарха.
– Вы ее видите? – спросил Гавриил Глебович.
– Кого?
– Старуху. Вот же она.
Малахов снова посмотрел в указанном направлении.
– Вы устали, Гавриил Глебович, – сказал телеведущий. – Переволновались.
– Да как же! Да вот же она!
С ними поравнялся наследник, то и дело отстававший, и что-то там рассматривающий. Все-то ему было любопытно.
– Ты видишь? – спросил Гавриил Глебович.
Наследник вопросительно вскинул прыщавое бессмысленное лицо.
– Что? – спросил он.
Но старухи уже не было. Бесшумно удалилась она, как и не стояла никогда перед занавесом.
– Вполне возможно, что Гавриил Глебович сейчас увидел одно из останкинских привидений, – сказал Малахов, выводя олигарха и его отпрыска в очередной коридор.
– Ух ты! – сказал наследник.
– Что за чушь, – буркнул олигарх.
– Ну, почему же, – сказал Малахов. – Судя по всему, вы видели женщину. Это может быть и пенсионерка из Хабаровского края, выигравшая суперигру в «Поле чудес» и умершая прямо на пороге студии. Да, скорее всего, это она.
– Но почему я ее вижу, а вы – нет? – спросил Гавриил Глебович.
– Очень просто. Потому что вы сейчас – на грани миров. Поспрашивайте любого, кто лежал в реанимации. Это очень оживленное место, на самом деле. Бывшие больные рассказывают, что в клиниках очень много привидений. Они буквально снуют сквозь стены – из одного мира в другой. И вы тоже уже, извините, одной ногой не здесь. Естественно, вы видите больше. Кстати, мы пришли.
Малахов открыл большую двустворчатую дверь.
Они оказались в предбаннике очередной студии. Здесь стоял большой оранжевый диван, стол и два кресла по другую сторону. Кресла были ярко-розовыми, оттенка вырви-глаз. «Убил бы дизайнера», – подумал Гавриил Глебович.
– Виталий, сейчас мы с твоим отцом пообщаемся наедине, а ты подожди нас здесь, – сказал наследнику Малахов. – Вот присаживайся на диван. Я к тебе сейчас приду, мы с тобой тоже поговорим.
– Да, хорошо! – Наследник послушно уселся на диван с такой легкостью, что Гавриил Глебович даже позавидовал. Ему-то самому так просто не сесть – всегда есть опасения, что диван просто схлопнется над головой.
– Вот тут конфеты есть, угощайся! – улыбнулся ведущий и подхватил Гавриила Глебовича под руку. – Пойдемте, нам сюда.
Он открыл тяжелую железную дверь и повел за собой олигарха.
На мгновение у Гавриила Глебовича возникло ощущение, что прямо сейчас его жизнь необратимо меняется. Хотя что там ее осталось, той жизни? Три дня. Семьдесят два часа. Плюс-минус.
Олигарх шагнул за порог.
***
Сидеть на диване и ждать Малахова оказалось скучно. Конфеты оказались так себе – приторные. А об одну из них Виталя Глист (отныне, конечно, Мэггот) чуть не сломал зуб. Стремная конфета какая-то, ссохшаяся. Видно, давно лежала.
«Что я, наследник миллиардов, делаю в этом бомжатнике? – подумал Виталя. – Они охуели, эти взрослые? Почему я должен ждать? Кто наследник – я или этот Малахов?»
Виталя поймал себя на том, что начал злиться. Когда он нервничал, то всегда начинал ковыряться в носу. Был большим мастером в этом. Никто в мире лучше Витали Глиста не мог сковырнуть корочку. Виталя был профи в этом сковыривании. Нравилось ему и поддевать маленькие комочки беловатых вязких сопелек – не липких, а мягких и нежных, чуть плотнее пуха.
Но самым кайфом было поймать прозрачную червячку. Это значило поддеть корочку, и так вот аккуратно и плавно потянуть ее к выходу, чтобы за корочкой потянулся шлейф сопли. Ближе к поверхности сопли мутные, но дальше, у истока, они становились чище. Если везло, Глист вытягивал очень длинную, девственно прозрачную соплю, сантиметров на десять, даже на пятнадцать. Выходя из глубин ноздри, сопелька дарила ощущение щекочущей ласки. Она была похожа на некоторых трепетных представителей кишечной фауны. Поэтому такую премиальную лобычу Виталя называл «червячкой».
Поймать «червячку» было к удаче.
Виталя был уверен, что подденет, потянет и непременно прямо сейчас вытянет длинную добычу. Но попадались мелкие, мутные. Шлак, а не сопли, позор один.
Что-то вспыхнуло и щелкнуло. Виталя от удивления даже чуть подпрыгнул на диване.
– Красавчик, – сказал Малахов, рассматривая снимок в телефоне. – Хорошо получился.
Это, получается, Малахов все время здесь, что ли был? Как-то незаметно он зашел. Виталя и не заметил даже, как это произошло.
– Хочешь посмотреть? – сказал Малахов и, не дожидаясь разрешения, повернул телефон к Витале.
Снимок был отвратителен. Виталина физиономия была перекошена и вообще имела хищное выражение, палец по второй сустав зашел в ноздрю.
– Нравится? – спросил Малахов.
– Нет, – растерянно ответил Глист.
– А мне – да.
В горле пересохло.
– Зачем вам эта фотка? – спросил Виталя.
– А я ее опубликую, – усмехнулся Малахов. – В каком-нибудь таблоиде. Эксклюзив будет. И заголовок: «Папарацци подсмотрели за одинокими утехами звездного наследника». Как тебе?
Виталя похолодел.
– Вы не посмеете!
– Еще как посмею, – гнусно усмехнулся Малахов.
– Так нечестно!
– Почему?
– Нечестно! Мы с вами заодно!
– Нет, мальчик. Каждый – сам за себя.
«Во что это я влип?» – испуганно подумал Глист. В глазах вдруг защипало.
– Что вы хотите за то, чтобы не публиковать этот…. – Виталя замялся, подбирая правильное слово. – …этот компромат?
– Вот это деловой разговор, – сказал телеведущий. – Действительно, можно сделать так, чтобы вот это, – он потряс телефоном, – не увидело света. Ты готов пойти мне навстречу?
«Что ему надо? – испуганно подумал Глист. – Сейчас как денег потребует! Миллионов сто! Блять!»
– Я выслушаю ваши условия, – дипломатично сказал Глист.
– Они очень просты и приятны, эти условия, – сказал телеведущий. – Ты должен снять штаны…
«Да это извращенец!» – в полном охуении подумал Виталя.
– … и подрочить.
– Это еще зачем? – испугался юный гельминтолог.
– Потому что так надо, – почти ласково сказал Малахов.
– Вы извращенец, что ли?
– Нет, – ответил ведущий. – Но мне важно видеть, как ты предаешься другого рода одиноким утехам.
– Да что это за дерьмо? – возмутился Виталя. – Вот еще не хватало! Вы псих! И снова это сфоткаете.
– Нет, – ответил Малахов. – Я к тебе не прикоснусь. И фоткать не буду. Обещаю.
– Ага! У вас тут скрытые камеры!
– Запись не ведется. Просто надо, чтобы ты занялся своим любимым занятием. При свидетелях. Тогда я тут же, при тебе, сотру фотку, где ты ковыряешься в носу.
«Бин, я попал! – подумал Виталя. – Я ведь не могу сделать то, что он хочет. При всем желании».
Навалилась тоска. Вот если бы рядом был батя – Айрон Мэйден. Он бы разрулил эту ситуацию, пуганул бы охуевшего шоумена проглоттидой, и все бы устаканилось. А сейчас Виталя – вообще один. Надо телефон включить, точняк. А то перед эфиром выключил.
Виталя побежал к двери, за которой вместе с Малаховым скрылся его настоящий отец. Наверное, надо попросить защиты у него.
Но дверь была наглухо закрыта.
Малахов засмеялся.
Виталя рванулся к той двери, через которую вошел в студию. Малахов не препятствовал, даже не думал ловить беглеца.
В коридоре возник вопрос – куда бежать? Да и зачем? Батя-миллиардер сто пудов сейчас выйдет. Пуганет охуевшего телевизионщика. И все. А если Глист сбежит, то, во-первых, заблудится нахуй, а, во-вторых, миллиарды проебет. Будет по Останкино бродить – помогите, мол, найти Малахова, я заблудившийся богатый наследник!
Но и не свалить нельзя, с другой стороны. Потому что сделать ту возмутительную хуйню, которую просит ведущий, Виталя тоже не может. И как тут быть?
Виталя решил потусить в коридоре. Если выйдет Малахов, отбежать. Но не терять его из вида. А потом олигарху пожаловаться на охуевшего.
Но Малахов появился не из студии, а из дальнего конца коридора.
– Зачем пытаешься убежать, мальчик? – говорил он.
Виталю охватил зябкий и тряский ужас, как в кошмарных снах.
«Прочь отсюда!» – подумал он. И побежал в противоположном от Малахова направлении.
Но навстречу ему шел еще один Малахов, грозил пальчиком.
Глист заметался, а кольцо Малаховых вокруг него сжималось.
Продолжение следует...