Что и говорить, издалека Анжела выглядела по-царски. Золотистые локоны, багряное платье, белый топ. Но было в этом великолепии столько нарочитого кокетства, что меня безудержно воротило от одного её вида. В который раз я отвернулся, стараясь смотреть на что-то другое: яркую синь неба, тёмную зелень лип, приглушённые цвета фасадов зданий, порхающих над асфальтом голубей и снующих по мостовой серых прохожих. Прохожих одноцветных, невзрачных как голуби и уж точно не таких одиозных, как Анжела. Но раз за разом я, не желая того, взглядом соскальзывал на её вызывающе нарядную фигуру и кричащую косметику. В народе это, кажется, называется «боевой раскрас». Испокон веков Евины дщери самыми яркими цветами расписывают себя, когда выходят на тропу любви. И это не просто ритуальный грим, нет. Именно для Анжелы он жизненно необходим, ибо Анжела была внушительно не молода. А если совсем честно, Анж — старая вешалка.
Я, честно говоря, даже и не знаю, сколько ей в действительности лет. Но то, что она практически ровесница Древнего Рима, не вызывает сомнений. Гляньте! Вот и солнце играет на её фарфоровых скулах неестественно-розового цвета, похожих на бока чайного сервиза. А какой слой тонального крема или пудры (не знаю точно, чем бабы драпируют свои лица в стремлении удержать возраст) наложен поверх её пергаментной кожи в тонкой паутине морщин, что, кажется, проведи ей по роже пальцем — останется борозда. Умелая бюджетная пластика тоже надёжно загримирована алой губной помадой, такой сочной, что с мостовой, откуда я за ней наблюдаю, рот кажется живущим отдельно от лица существом. Откормленной раздувшейся бабочкой. Гладенький подбородок блестит не хуже щёк, но индюшачья кожа шеи выдаёт почтенный возраст. У женщин главный враг — шея и кисти рук. Они, как дата в паспорте, предают свою хозяйку. Хотя кисти у неё красивые, врать не буду. Пальцы точёные, тонкие, суставчатые, все унизаны кольцами такого размера, что цыганка не прошла бы мимо, не цыкнув языком. Это её отличительный признак — дорогая и внушительная бижутерия. Перстни, кольца, цепочки, серьги и крестики. Рыжие крестики на шее, в ушах — везде. Всё из золота, всё блестит и слепит! В довесок к декорирующей косметике. Казалось, что первого достаточно, но возраст не любит простоты и маскируется всеми доступными средствами.
Оп! Глянула на меня. Интересно: узнала, нет? Так машет своими ресницами-трамплинами, что способна разогнать лёгкие перистые облака на весеннем небе. Нет, не узнала. Равнодушно скользнула и отвернула размалёванное лицо. Да и как меня сейчас узнать: борода отросла гуще и длиннее, шапка скрывает волосы, безразмерная куртка, обмотки. Не тот писаный красавец, что остался в её памяти, хотя память у неё короткая. А я-то её знаю, и знаю давно, не понаслышке. Да и кто тут не знает Анжелу? Странный вопрос. Даже те, кто не пользовался её услугами, — и те в курсе, чем живёт моя красавица. Анжела занимается благотворительностью. Нет, правда, а как ещё назвать её деятельность, кроме как почти что безвозмездной помощью простым смертным? Пусть злые языки утверждают: мол, Анжела торгует собой. Что никто так навязчиво и так нахально не предлагал себя публике, как она. Что Анжела не кто иная, как обычная проститутка. И не Анжела она вовсе, а Мария Петровна. Только фамилию я подзабыл: не то Давыдова, не то Давидова.
Да и бог с ней, с фамилией, я с определением не согласен! Нет, не обычная она путана, к чему такая пошлая дефиниция? Анжела хоть и выглядит довольно кринжово и смешно в своих ярких панельных шмотках, но баба при деньгах. Разве не помогала она детским приютам конфетами, разве не состоит в общественных благотворительных организациях куратором меценатов, разве не входит в семейные советы в качестве консультанта по вопросам морали и этики? Да и это не главное. Главное — широкая душа. Или что там у неё. Душа, конечно! Как есть душа. Нет того, кому бы она отказала. Не встречал я таких. Разве что другим путанам. И то подойдёт, подмигнёт, ласковое слово скажет. Утешит и предложит тепла и любви. Вот какая! А самое интересное — что в широте души своей совершенно не разбирает, кто перед ней. И не делает больших исключений. Что студент ей накопленную стипендию сулит, что офисный сисадмин с премией к ней закатится, что чиновник в сауну зовёт — ко всем едет, никем не брезгует. Всем поровну отсыпает. Не хочешь, а купишь её ласку да заботу. Мало кто так торгует собой, как Анжела, — важно, но настойчиво, зная себе цену. Везде, где это возможно: в кафе и театрах, на бульварах и в переулках, в вузах и тюрьмах, больницах и на коммерческих форумах. На последних особенно. Везде и всегда она в форме, улыбчива и принимаема. И, следуя трендам, пробралась-таки в интернет и завела себе страничку. В общем, атаку ведёт Анж по всем направлениям, ничего не стесняется.
Чёрт, ногу отлежал — затекла. Вчера был ливень, и в парке, где я обычно сижу, мокро, стоят лужи. Хождением по воде в этот век никого не вдохновишь, только простуду подхватишь. Приходится на мостовой на сухом граните пристроиться в уголке. Да чёрт с ним, с комфортом, хоть на Анжелку полюбуюсь. Я и сам бывал её клиентом. Да! По молодости как-то забрёл я в один шалман. Грустно было. Что в таком возрасте у человека? Одни крайности. Либо друзья, либо враги, либо чёрное, либо белое. Максимализм и пустая рефлексия над миром и собой. Бабы, опять же… если красавица — или замужем, или не приступишься, или такая курва, прости Господи, что и близко подпускать не захочешь. Познакомился я тогда с Анжелой. И познал её. А она молодец: приласкала, утешила. По макушке долго гладила, слова правильные шептала. Я сдуру чуть не влюбился! Женюсь, думаю, до чего баба хороша, не такая, как все. Хорошо хоть забухал с корешами из палестинской миссии, — пронесло. Без брачных уз и терзаний обошлось. Теперь-то я понимаю, что она ко всем такая, всех заключает в объятия и душит блаженством. И не виню её в том: природа это её, характер. И деньги нужны, чего греха таить. Вот и торгует собой, но с душой и рвением. Бабка её, кажется, была еврейка… но не факт.
Ох ты, божечки! Спасибо тебе, добрая женщина, спасибо за сотку и хот-дог! Да хранит тебя Господь! Но я бы тебе не советовал увлекаться фастфудом. Во-первых, видела бы ты, кто их делает, а во-вторых… не моё дело, но корма у тебя, что можно лет сорок жить в пустыне без припасов. Вон и муж твой, с плешью и в полосатом поло, застиранный какой-то весь, пыльный, и то взглядом по Анжеле полоснул. А ты заметила, одёрнула его глазами и остановилась, щёки надула, готовясь что-то сказать. Думаю, даже сложила у себя в голове праведно-гневное возмущение: гляньте, граждане, что у нас делается, шлюхи ноги свои, что твои кегли, по панели переставляют средь бела дня как хотят! И это в то время, когда наша страна, не щадя сил, бьётся за семейные ценности с мировыми содомитами. Развращают мужчин и наносят урон традициям и браку. Взять её!
Но ты закрыла рот, фыркнула демонстративно громко и пошла себе дальше со своим плешивцем. Ничего не стала говорить. И правильно поступила, сама того не ведая. Ибо кто, как не Анжела и её коллеги, стоит на страже семьи и брака? Кто ещё предохраняет ваших мужей от назойливого желания завести себе любовницу и делегировать ей часть супружеского долга и семейного бюджета на постоянной основе? Кто купирует саму возможность его ухода из постылой семьи, куда он вляпался по молодости, а теперь повязан с тобой детьми и ипотекой? Ну сходит он к Анжеле раз в полгода, ну выплеснет свои мужские активы по базовому лимиту, отдохнёт, расчешет самолюбие, обновится. А может, так случится, что сам испугается содеянного и прибежит к тебе обратно под юбку признаваться в любви и верности. А ты будешь гадать, чего это он так расшаркивается? Выпил, что ли…
Не бойся ты путан, глупая! Сама купи билет бедолаге на это колесо обозрения — пусть прокатится раз в год, поглазеет, подышит ветром и обратно на надёжную землю, где не качает и можно уверенно стоять на ногах. Только пусть пристёгивается — мало ли. Бойся не камелий, гурий и прочих гетер сферы услужливой и тарифицированной любви — это специи твоего постного брака. Бойся дружеских застолий, корпоративов и соседей. Я никогда не боялся первых. А вот вторые… но всё, молчу, не о том хотел сказать.
Вы, блюстители чистоты и морали, хоть обфыркайтесь, негодуя над вызывающим поведением нашей Анжелы, — никуда она с панели не денется. И не потому, что спрос на её дряблые прелести огромен, скорее наоборот. Спрос-то есть, хоть невелик, но стабилен. Клиент в основном постоянный, и денежки у Анж водятся. А чего бы им не водиться? Деятельность её не контролируется сборщиками податей. И конечно же, Анжела пользуется известным покровительством. А как ещё? Иначе позволили бы ей мозолить глаза честным людям и вешаться на шею каждому встречному-поперечному? То-то!
Гуль-гуль-гуль! Идите, бестии крылатые, поклюйте крошек хлеба моего. Не смотрите на котов, они на солнце щурятся, ждут, когда я им кину рыбных обрезков, что мне в магазине отсыпали, — всем достанется, не торопитесь. Всех накормлю, особенно тех, кто не просит.
Так, о чём я? Ах, Анжела… вон уже с кем-то весело болтает, глазами постреливает, фигурой играет. Но нет — это не клиент. Клерк какой-то банковский. Может, Анж у него кредитуется, чёрт её знает. Но разговор деловой, несмотря на все её профессиональные ужимки. Увы, иное поведение ей неведомо: стаж.
Помните, я говорил про то, что не стоять тут Анжеле, не будь у неё надёжной крыши? Сидела бы себе на третьесортном сайте, и ходили бы к ней только местные маргиналы по воскресеньям. Так кто же эта крыша? Да всем она известна, и вот вам крест — никого не удивляет. О! Видите? Вон из-за магазина как раз она и вынырнула с рёвом на чёрном «мерине». Сам начальник УУП, старший участковый Владимир Михайлович Спасский. С дружественным визитом на подшефную территорию завалился. Без официальной проверки, так, по-семейному. Очень представительный и влиятельный мужчина. В звании вроде бы подполковник, но в форме ни разу его не видел. Ходит хоть и в гражданском, словно опер, и ведёт себя важно, как и положено городовому. Вон, вылез наконец-то из машины, оглядывается. Он, в отличие от Анжелы, косметикой, конечно же, не пользуется и ботокс себе колоть не даст — не принято в его кругах харю себе омолаживать. Но всё равно рожа на солнце отливает достатком и витаминами, как медная табличка на двери — «Без стука не входить!». Только глазки маленькие, шустрые и красноватые, как у хомячка, говорят, что покой ему даже сниться перестал. Вылез, хлопнул дверью, ревниво оглядел зевак, осмотрелся и, решив, что приличия соблюдены, вразвалочку пошёл в сторону Анжелы. Меня всегда поражает в начальниках эта их полуматросская-полубандитская походка, будто они в семейных трусах вышагивают по собственной квартире, а не по местам присутствия. Демонстрация довольно сомнительной доминантности. Опля! Он уже замечен бизнес-планктоном, и вот из окошек магазинов и кофеен влюблённо глядят услужливые лица хозяев на грозную поступь альфа-участкового.
Анжела при виде опекуна разлепила губы в приветственной улыбке так, что меня резанул по глазам блеск вставной керамики. Они встретились на деловой дистанции и принялись ворковать не хуже голубей, только без ритуальных танцев обольщения: вроде бы старые друзья, но социальной пропасти между ними хоть и не видно, да её никто не отменял.
Благодаря Владимиру Михайловичу Анжелу опекают, дают спокойно вести свой бизнесок, много за место под красным фонарём не берут. И даже вступились как-то за поруганную честь Анж, когда какому-то хаму-материалисту вздумалось на благотворительном вечере назвать вещи своими именами. То есть собрание меценатов — борделем, а Анжелу соответственно — шлюхой. Был страшный скандал! Все присутствующие, помнится, жутко оскорбились не на жизнь, а на смерть. На правдоруба тогда напустились, написали донос, завели административное дело, присудили штраф, обязали извиниться публично за оскорбление и пригрозили уголовным при рецидиве. И вроде бы даже побили тайком. Анжела, правда, потом пеклась о судьбе страдальца, но только после того, как штраф был уплачен.
Участковый пригласил Анжелу в кафе напротив, и там, за витриной, они сели за стойку с видом на улицу. Прямо напротив меня. Мне хорошо были видны их фигуры — тучная, словно мешок картошки, участкового и кукольно-блестящая Анжелы. Она непринуждённо щебетала, размахивая в такт словам своими позолоченными пальцами, а он редко кивал, вставляя порой слова, чтобы беседа не съехала в монолог. Хотя, мне кажется, Анжеле всё равно, с кем тереть. Её непрекращающаяся елейная речь журчит ручьём, и абсолютно не важно, слушают её или нет: она одинаково самозабвенно ездит по ушам любому собеседнику.
Вот они отпили кофе, съели по какой-то то ли пышке, то ли круассану (мне отсюда плохо видно, чем кормят друг друга власть и бизнес) и, видимо, вдоволь насладившись беседой, разошлись. Анжела вернулась на исходную позицию на брусчатке, а шеф всея участковых двинулся дальше, пытливо оглядывая новшества знакомых заведений и, видимо, прикидывая, пожелать владельцам процветания прямо сейчас или свериться для начала с налоговой.
Анжела расцвела, как пион поутру. Она принялась грациозно вышагивать, словно болотная цапля, и набрасываться на прохожих с ещё большим энтузиазмом, как на зазевавшихся лягушек. Мне-то была понятна причина её приподнятого настроения. Тебя, Анжела, начальство потрепало по фарфоровой щёчке, угостило густым кофейком и пообещало и дальнейшее сотрудничество. И я понимаю её заблуждение. Она считает, что практически уселась в машину с мигалками. Что её пригласили за семейный стол, подали тарелку и разрешили выражать свои несложные мысли и мудрёные прихоти наравне со всеми. Посмотрите, как в её жестах, до того суетливых и порывистых, появилась пластичная небрежность, величие собравшейся в полёт дворовой птицы. Она, милая, искренне считает, что её оберегает дружеская рука? Столько лет в бизнесе, и такая младенческая наивность!
Но это, увы, не дружба, моя бедная Анжела. И действительная твоя функция, функция всамделишная, такая же древняя, как и профессия, которой ты посвятила всю себя без остатка. И ты это знаешь, только считаешь прикладным основное, глупенькая моя овечка. Дело в том, что Анжела, осваиваясь на своём поприще, производит культурно-материальный обмен. Проще говоря, всё, что было произнесено в сумраке её алькова — стыдные тайны, признания, откровения и россказни, — абсолютно всё попадает на стол к Спасскому В. М., а тот уже… дальше я и думать не хочу, какими маршрутами движутся судьбы Анжелиных говорунов. Стынет мысль.
Порой, видимо, в благодарность за полученную информацию, она награждает кого-нибудь из доверчивых клиентов бактериями срамной, но пустяковой болезни. И вот они, горемычные, плетутся в местную клинику по лечению и профилактике «модных» болезней, ниспосланных проказницей Венерой. Вот, кстати, тут неподалёку голубенькое зданьице. Я там не был, Бог как-то миловал, но слышал от заслуживающих доверие бродяг, что главным врачом там трудится в поте лица некая Спасская Эльвира. Ох, чую я, что не однофамилица она городовому, а жена! Невероятное совпадение интересов! Я немало дивлюсь сообразительности старой кокетки Анж, она извлекает прибыль даже из побочных результатов своего труда: поставлять одной рукой мужу информацию, а жене — пациентов. И в этом полном любви и возможностей треугольнике счастливы все, кроме тех бедолаг, кто, поверив Анжеле, попал или на карандаш к мужу, или в регистратуру к жене.
А я ведь помню её, когда она была гораздо моложе. Когда только появилась на нашей улице. Анж была тогда немного робка, но ласкова, говорила много. Клиента искала, потупив свой девичий взор. Что это было за время! Одевалась она куда как скромнее, но дружить с околотком начала уже тогда. Благо я ей ничего не выбалтывал по юности. Да и что мне было рассказать? А один чёрт — живу на мостовой. Ну всё, пора вставать и тащиться потихоньку в парк Несмелых Героев занимать лавочку: ночевать где-то надо.
Наконец-то! Время, пока я сидел и вспоминал знакомство с Анжелой, не прошло даром. К обочине мягко подрулила белая иномарка, и оттуда вышел блистающий, как конферансье, мужчина с тонкими усиками. Он перебежал дорогу и долго увивался вокруг моей старой знакомой. Он кружил пируэты, сверкал туфлями и касался пальцами её талии, указывал рукой то на небеса, то на часы. Мне был ясен этот манёвр: Анжела не терпела предложений в лоб. Всё должно было быть завуалировано, приглашение следовало делать полунамёками и вести себя учтиво. Только тогда она таяла быстрее восковой свечи. О деньгах в открытую никто не говорил, но тарифы знали все. Наконец ритуал ухаживаний подошёл к концу. Кавалер (он мне напоминал какого-то телеведущего) взял Анжелу под локоть, та томно закатила глаза, и они, перейдя улицу, подошли к машине нового клиента. Он услужливо открыл даме дверь, уселся и обратился к Анжеле хорошо поставленным голосом:
— Греши, плати и кайся. Поехали.
— Но хочу, чтобы ты знала: я не люблю предохраняться. А ты?
— От истинной любви не уберечься, — ответила Анжела таким приторным голосом, что мне захотелось пить.
Водитель завёл авто и включил радио. Из открытых окон донеслись шум помех и музыкальная какофония. Кавалер с лицом и руками престидижитатора покрутил настройки, и радиола выдала обрывок чьей-то речи:
«…и спасибо за чудесную лекцию по истории Русской православной церкви, уважаемый Николай Алексеевич. Дорогие радиослушатели, мы будем рады продолжить после небольшого рекламного блока».
Почувствовав неловкость, кавалер крутанул ручку поиска ещё раз — раздались пульсирующие басы танцевального трека, и машина, взревев, сорвалась с места, окутав меня сизым вонючим облаком.
Я откашлялся и проводил их взглядом. Помнится мне, зависал я как-то на Лисьей горе в Битцевском парке с двумя бродягами. И был у нас спор: существует ли вечная любовь, истинная, абсолютная. Один, мрачный такой тип, начал говорить, что, мол, не могут электрические импульсы бомбить без устали гормонами мозг человеческий и у всего есть ресурс. Что не верит он в эту чушь и придумали её поэты, чтоб было о чём писать. Какое-то страшное занудство, ей-богу. А второй сказал, что это тавтология, и всякая любовь истинная, это её основное качество. И конечно же, она вечна, просто в тепло луча её света попадают разные предметы. Что-то надолго, что-то мимолётно, и их выбор не зависит от того, кто держит в руках этот источник света. Объект и субъект изменчивы, говорил тот бродяга, любовь же — нет. И потому не надо париться по этому поводу вообще ни разу. Мне так понравились его слова, что я ему сказал тогда: «Верно базарю, братан, сегодня же будешь рядом со мной на одном флэту у моего бати на Пречистенке. Есть там одна баба… проверишь, в общем, свою теорию вечного света».
И что бы вы думали? Познакомились они, поначалу не сдружились, но после увидели друг в друге что-то яркое, своё. Засветились, полюбили, притёрлись. Мечты, планы опять же. Взаимоуважение и жертвенность. И тихое незаметное счастье. До меня доносится, что не устали они друг от друга до сих пор. Я, конечно, не бог весть какой знаток рода человеческого, но эту пару я бы встроил в палату мер и весов истинной любви.
Но смотрю я печальными слезящимися глазами вслед удаляющемуся экипажу с вором и шлюхой, вспоминаю их слова и постигаю, что куплена сия палата громогласными анжелами, и взвешивают там и измеряют всех именно они. Пока не пришло время взвешивать и измерять их. В горле аж запершило от их смрада и заявлений. Темнеет. Надо идти искать пятно света, чтоб согреться.
Редактор: Александра Яковлева
Корректор: Вера Вересиянова
Все избранные рассказы в Могучем Русском Динозавре — обретай печатное издание на сайте Чтива.
