Праздничный ужин
Работа на конкурс "Вечные. Ржавый рассвет". Занял второе место.
Работа на конкурс "Вечные. Ржавый рассвет". Занял второе место.
Зимой 1977 года я почти каждый день ходила на прогулку с собакой на болото. Нам с Рикой нравилось продираться сквозь заросли ивняка и осоки, раскатываться на выметенной ветром глади чистого льда на озерцах, шагать по узкой, извилистой тропинке, утонувшей глубоко в снегу, идти туда, куда она выведет. Над болотами воздух был удивительно чистый, сюда не доползал городской смог. И тишина.
Более километра нас сопровождали «дачи» - огороженные высоченными глухими заборами индивидуальные участочки; они жадно, кусками, отхватывали землю и прятали ее под себя, подминали.
Последняя дача стояла на отшибе, у самого болота. У нее было большое отличие от остальных: во-первых, огораживала домик, слепленный из тарной дощечки, прозрачная штакетная изгородь; во-вторых, по карнизу домика тянулась незамысловатая деревянная резьба, и от этого домик глядел весело; в-третьих, хозяин домика и усадьбы был всегда при ней. Во дворике стоял стожок сена, бегала собака, овчарка. Хозяин, высокий костистый старик, все время что-то делал, мастерил, ладил, как муравей возле муравейника. Он прихрамывал на одну ногу, как-то подволакивал ее, и рука одна была неподвижно полусогнута. Иногда рядом с ним работала женщина, видимо, его жена.
Я ходила мимо, и мне волей-неволей приходилось обращать внимание на эту усадьбу, потому что Рика неслась к изгороди, ее встречала овчарка старика, они свирепо лаяли друг на друга и неслись рядом, вдоль изгороди по обе ее стороны. Старика не возмущало поведение собак, свирепый лай его не раздражал; он усмехался и следил за собаками внимательным, спокойным взглядом.
Потом мы стали здороваться, как давно знакомые люди.
Однажды старик с овчаркой пришел к нам в клуб - зарегистрировать собаку. Так я узнала, что это Вознесенский Вадим Демьянович, а собаку его зовут Астра. Как обычно, зашла беседа. Вадим Демьянович рассказал, что купил собаку в городе, потому что его на садовом участке одолели мальчишки: лазают в усадьбу, ломают кусты, безобразничают в домике. Купил собаку, молодая еще, не знает, как надо караулить. К упряжке приучает - ничего, тащит санки.
Мы пригласили старика прийти еще несколько раз, чтобы привить злобность собаке. Он пришел. Уговорились, что он будет «прогуливаться» с Астрой, а на него из-за угла нападет «злоумышленник» в халате. Так и сделали. Этот прием верный. Если напасть на собаку, она может и отступить. Но когда нападают на любимого хозяина, собака всегда встает на защиту его. И Астра тоже. Всего два занятия потребовалось, чтобы она усвоила, что надо делать, если нападают на хозяина. Она была смелой и недоверчивой собакой и терзала халат на совесть.
Позднее старик взял у нас шлейку для собак, чтобы снять с нее копию. Теперь он собаку запрягал в шлейку, а с боков приладил постромки. Прошел еще год, и теперь возмужавшая Астра сильно тянута постромки, перевозя грузы из городского дома на дачу, зимой - на санках, летом - на тележке, специально сконструированной для этого. Старик грузил доски, гвозди, инструменты, еду на день и ковылял рядом с повозкой каждое утро. На даче у него были кролики. Он ухаживал за ними, плотничал, работал в саду. Каждый раз, идя на болото, я подходила к усадьбе и замечала что-нибудь новое: то изгородь взамен развалившейся, то теплицу, приткнувшуюся к домику. Почва, на которой стояла усадьба, была сплошной торф. Огромного труда стоило что-либо на ней вырастить. И все же летом в теплице зрели огурцы и помидоры, на кустах чернела смородина, зеленели грядки, цвели цветы. Когда ни подойдешь, старик - все на участке, все постукивает молотком или строгает рубанком. Собаки наши теперь уже встречались молча и неслись вдоль забора наперегонк
и, а мы со стариком все чаще беседовали, больше об огородничестве или о собаках.
Старик рассуждал мудро, рассказывал спокойно, но с юмором, щуря зеленоватые глаза на загорелом, иссеченном морщинами лице; из-под кепки выбивались на висках седые всклокоченные волосы.
- Колочусь помаленьку одной рукой, - говорил он. - Я посмотрю: сейчас молодые, сильные не знают, как время убить, напьются и безобразничают. Один меня встретил возле самого дома, за грудки схватил, тряхнул. Я ему: «Что ж ты меня схватил, я же инвалид, старый…» А он мне: «Вот и хорошо, сопротивляться не будешь». Ладно, сыновья выскочили, наподдали ему. А вы знаете, Астра теперь издалека увидит, кто посторонний идет, - лает свирепо. Я уже знаю, что кто-то чужой. Уж теперь не выпускаю, боюсь: вдруг покусает. Мальчишки далеко стороной обходят.
Поговорим так-то, и я иду дальше, а старик опять берется за дело. И как-то само собой стало получаться, что я уж мимо не шла, все заверну к домику. Но заходить мне на участок не приходилось, не могла собаку бросить снаружи, а зайти с ней - подерутся с Астрой. Так и беседовали по разные стороны изгороди.
Потом, летом как-то, и с женой Вадима Демьяновича познакомилась. Была она, несмотря на возраст, стройная, легкая, высокая. Лицо доброе, с живыми черными глазами, обаятельной улыбкой. И, наверно, из-за всего этого я стала называть ее просто Лидой.
От нее я многое узнала об этой семье. Она так живо рассказывала, что я постоянно сопереживала с ней. Разговаривали мы не подолгу, поскольку я все же была «мимоходом», самое большое - полчаса, но в эти полчаса она укладывала добрую «академическую» житейскую лекцию.
Однажды, когда мы с ней были вдвоем, а старик находился в доме, она рассказала мне его историю, потрясающую историю фронта, плена, ранения, побега. Много дней я переживала этот рассказ. Потом задумала написать о Вадиме Демьяновиче в газету, да все как-то за житейскими делами откладывалось. Старик был скромный, незаметный, неброский внешне человек, больше в его наружности было от страданий, чем героического. Да и разговаривали мы с ним все на определенные темы: где найти жениха для Астры, как распорядиться ее щенками, чем лечить радикулит, как смастерить мостик таким образом, чтобы вода не хлюпала. О своей трудной военной судьбе старик сам не говорил, а мне расспрашивать его было неловко.
Последний наш разговор с ним был уже поздней осенью. В усадьбе бегали уже две овчарки: Астра и ее сын, рослый, красивый кобель Барс. Я пришла специально уговорить старика сдать Барса пограничникам, как только они приедут. Убеждала, что двух собак держать трудно, да и зимой две - зачем они? А к весне Астра ощенится еще, и на будущее лето снова можно оставить щенка. Уговорила.
Больше мне не пришлось ходить на болото: то заболела, то хозяйственных хлопот накопилось. Проявила снимок, где старик на тележке, запряженной Астрой…
Приближались ноябрьские праздники. За праздничным столом, когда уже все сидящие «кучковались» и разговаривали кто о чем и все вместе, муж сказал:
- Умер старик, который на собаке ездил. Завтра хоронить будут.
- Вознесенский!..
Умер… Вот и не пришлось поговорить с ним о его трудных военных дорогах… Надо бы пойти проститься, надо. Но кто я ему? Люди будут недоумевать, да еще, если заплачу, а я могу и не удержаться… Лучше потом зайду.
Так вот и получается, что лучшие свои намерения мы хороним в глубине себя, а нелепости так и прут наружу.
Пришла через две недели. Мы сидели с женой старика. Она ощипывала пухового кролика, грустная, печальная, рассказывала, как он умер. Потом - как они встретились, поженились, какой он был добрый и заботливый муж.
Она рассказывала, иногда вздыхая со всхлипом, иногда смахивая слезу. Я исподволь задавала вопросы, и, наконец, мне удалось подвести разговор скова к той теме, к тем страшным дням…
Перед войной Вадим Вознесенский окончил десятилетку и военное училище. Его отправили на западную границу. Нападение Германии было неожиданным и стремительным. Наши части, разбитые и разрозненные, с боями отступали. Над отступающими проносились бомбардировщики, сбрасывая свой дьявольский груз.
В одну из бомбежек под Белостоком Вознесенский был оглушен взрывом и потерял сознание. Когда очнулся, почувствовал боль во всем теле. Взглянул: нижней половины тела с ногами - нет… Ужас охватил его, и он заплакал. Подошли свои бойцы, откопали. Нет, ноги оказались целы. Только левая ничего не чувствовала, и в спине - боль, словно ножом истыкана. В груди жжет. После выяснилось, что была разбита коленная чашечка, осколками изрешечена спина и поясница, в груди ранение сквозное. Увезли в Минск, в госпиталь. А вскоре и Минск, и госпиталь захватили фашисты. Раненых выволокли, тяжелых тут же пристрелили, кто мог идти - погнали. И начались страшные скитания военнопленного. В каких только лагерях не был молодой советский боец! Был и в Бухенвальде, царстве смерти. Но смерть в своей дикой пляске обходила его. Крематорий жадно поглощал свои жертвы. На плацу выстраивали военнопленных, каждый пятый был обречен. Вознесенский не попадал в пятые. Лежал в тифозном бараке. Выжил. Как ни был он голоден, но не ел траву, не подбирал очистки, отбросы. В конце войны уже перебросили его с группой других пленных в Чехословакию. Но советские войска были уже близко, и в самой Чехословакии где-то сражались партизаны.
Враги уничтожали пленных, заметая следы кровавых преступлений. Из лагеря, где был Вознесенский, пленных тоже спешно погнали на расстрел, ночью, под дождем. Вознесенский и еще один русский по уговору исчезли в придорожной канаве, заполненной весенней талой водой с грязью. Лежать пришлось долго, пока прогнали пленных. Затем беглецы побежали прочь от дороги. Спрятались в сарае чешского крестьянина. В сарае размещался скот, а над ним сеновал, здесь горами лежали спрессованные тюки сена. Беглецы нащупали тюк послабее, распаковали, зарылись. Хозяин не подозревал о незваных гостях. Вскоре зашли на хутор фашисты с целым обозом, в усадьбу вошли, стали говорить с хозяином. Тот спокоен: «Нету никого». Не поверили, штыками сено кололи. Однако не добрались. Уехали с обозом.
У беглецов дырка в стене - видно, что на дворе делается. Дочка или работница несет ведро свиньям; зашла в хлев, вылила корм в корыто. Вознесенский слез, горстями набрал свиной мешанки в пилотку, товарищу принес - тот простыл в воде, заболел. Так и делились кормом со свиньями. Раз девушка вылила мешанку, ушла. Вознесенский слез, наелся, товарищу взял, съели. Но тут жадность одолела. Спустился опять в хлев, а девушка возьми да и вернись! Как она закричит и бросилась бежать. Через минуту вернулась с хозяином, кое-как объяснились, где - на пальцах, где - по-немецки. Хозяин повел их во флигель, дал по мягкому колобку и по чашке кофе. «Больше, - говорит, - нельзя». Покормил несколько дней, потом отвел к чешским партизанам. Там они и войну кончали, и своих встречали.
После войны работал на строительстве железнодорожной ветки Абакан - Тайшет. Там они встретились и поженились. Ей было девятнадцать лет, ему - двадцать семь. Всю оставшуюся жизнь болели раны Вадима Демьяновича, давал знать себя осколок. А под конец парализовало руку и ногу. Но до самого пенсионного возраста работал. О льготах не хлопотал.
На этом бы и закончилась история моего знакомства с усадьбой на болоте и ее обитателями, если бы…
Хрустит снег под ногами на тропинке, что вьется промеж кочек, мимо усадьбы на болоте, дальше, к заросшим осокой и ивняком озеркам. Я иду по тропинке за своей овчаркой Рикой и, проходя мимо дачи Вознесенских, поворачиваю голову влево… Из трубы осиротевшего домика не вьется дымок, не стучит молоток, и становится невыносимо грустно. Ушел Вадим Демьянович - «старик на болоте» - за ту черту, из-за которой не возвращаются, за которую многие живые протянули бы руку, чтобы вернуть дорогих им людей. Но такое невозможно.
За изгородью возникают две собачьи фигуры, и две огромные овчарки кладут лапы на нее. Стоя на задних лапах, молча смотрят на нас с Рикой. На меня они не лают. Мы - добрые знакомые. Без фамильярности. Это Астра и ее сын Барс, намного ее переросший. Барса мы сдадим в армию. Он ждет своего «призыва».
В усадьбе собаки живут одни, охраняя домик и кроликов. Я приветствую собак, Рика пробегает с ними традиционный маршрут - вдоль забора по разные его стороны, и мы с ней идем дальше. Иногда в усадьбе бывает Лида, и тогда мы с ней разговариваем.
…Соседка моя вытащила меня на лыжную прогулку. День выдался солнечный и теплый, ушли мы далеко на Байкал по льду, занесенному ровной пеленой снега. Возвращались в полдень через болота, мокрые от пота, заиндевевшие и красные от морозца. Шли мимо усадьбы Вознесенских. Я далеко отстала, соседка шла впереди. Вот она пошла мимо домика, и в моих мыслях мелькнуло: «Сейчас на нее залают собаки» и тут же: «Странно, никто не залаял…».
Поравнялась и я: собак не было. Я резко свернула к усадьбе, постучала по железному листу, крикнула:
- Лида!
…Было тихо. Странно, что я всегда смотрела только на собак, видела их и за ними домик, а что было дальше - не видела. А тут вдруг взгляд словно провалился в молчание, и я увидела за домиком сарайчик, дверь его почему-то была распахнута. Тревога перечеркнула всю прелесть лыжной прогулки. Я поспешила домой, переоделась и побежала к Лиде узнать, не увели ли они собак домой. Нет, не уводили. Лида встревожилась, сказала, что сейчас приготовит собакам еду и пойдет к ним, а вечером заглянет ко мне и все скажет. Но я уже почти уверена была, что собак убили. Потому что «охота» за крупными собаками приняла уже форму промысла, потому что овчарок доставали крючками за ошейник из-за забора дач, потому что в моду вошли унты и шапки из собачьего меха, потому что на «барахолке» в Иркутске такая шапка стоит сто рублей, а унты - сто пятьдесят. Вот сколько весомых доводов!
Вечером пришла ко мне Лида. Она пришла как тень, как человек, из которого вынули жизненный стержень. Она не плакала, ока просто как-то изнутри горела тоской и болью. Она говорила, но все понятно было и без слов. Собак убили и утащили. Мне стало больно вместе с ней, но она нуждалась в поддержке, и я попросила ее завтра пойти со мной по следу. Она на все была согласна, кивала и только восклицала: «Сколько крови! Сколько крови! Бедная!» Это об Астре.
Она ушла, и я не могла оставаться дома, хотя было уже поздно, пошла к дочери. Вернулась поздно. Муж говорит: «Ты только ушла, приехал парень, сказал, что одну собаку нашел».
Наутро я зашла за Лидой, и мы с ней пошли на дачу. Там уже были ее сыновья, Володя и Борис. Вчера они обыскали все вокруг и прошли по следу до автодороги, там они его потеряли. Я впервые зашла в усадьбу Вознесенских. До чего же она оказалась крохотной! И вся в крови. Там, где обычно над забором поднимались собаки, валялись клочья шерсти и картонные пыжи от ружья шестнадцатого калибра с вмятинками от мелкой картечи. На одном пыже четко написано «км» - картечь мелкая. Два выстрела. Затем… затем началась бойня. Раненые, обезумевшие от боли собаки, брызгая кровью, забегали в сарай, прятались в алюминиевую лодку, их добивали спешно, как попало, лишь бы прекратить вой… Лодка пробита, кровь всюду, возле входа в домик кровь специально присыпана снегом.
Перед уходом на дачу мы с Лидой осмотрели труп Барса, который накануне нашли и привезли ее сыновья. Ухо и пасть его были залиты кровью, язык прикушен, как от сильного удара по голове.
Из усадьбы те двое - один в унтах, другой в валенках - выволокли собак через заднюю калитку и, протащив с полсотни метров в реденький березничек, стали разделывать. Основательно, по-хозяйски. Срезали два сучка на березе, подвесили Астру, сняли шкуру, выбросили внутренности, отрезали голову. Голова и внутренности валялись тут же. Тут что-то произошло. Или какой-то прохожий замаячил вблизи, или время их торопило. Двое подхватили тушу и шкуру Астры, труп Барса и быстро подались к озеркам. В унтах пошел по тропинке, тот, что в валенках, понес Барса в другой березничек и там, на прогалине, закопал в снег, чтобы заняться им в другой раз. Поток он огромными шагами, видно, высокий был, по глубокому снегу вышел на тропу, и дальше двое пошли вместе, вытирая снегом окровавленные руки и стряхивая его бурые клочья. С мешка, очевидно вещевого, потому что его несли всю дорогу на себе и ни разу не ставили наземь, все время падали комочки кровавого налипшего снега. По этим комочкам мы шли долго - Лида, Володя, Борис и я. Тропа вышла на дорогу, по которой любители рыбалки ездят на озерки добывать бормаша. И по этой дороге нас вели кровавые комочки и отпечатки унтов на микропоре, прошитых дратвой по кромке. Но когда эта дорога взбежала на насыпь грунтовой дороги, след потерялся. Мы остановились.
- Вот ведь тащили! И ни разу не поставили! - воскликнула я. - Если их ждала машина, то она могла бы на озера за ними проехать, чем мучить их с такой тяжелой ношей. Ведь овчарка весит сорок килограммов. Значит, своей машины у них не было. А на чужую с такой кровавой ношей не сядешь. Идти по дороге тоже опасно. Днем люди ходят. А убили они утром. Накануне я уже на заходе солнца ходила с Рикой на болото - собаки были на месте. Уже темнело. В потемках собак не обдерешь. А обдирали их обстоятельно, острым ножом, аккуратно, чтобы шкуру не попортить. Барса начали обдирать по всем правилам, да кто-то помешал или припозднились уже… - И тут я срываюсь: - Вот сволочи! Как на медведя шли, до зубов вооружились: ружье, топор, нож, мешок запасли! Нет, не шли они дорогой. Влево от дороги надо искать.
Мы рассыпались в поисках следов. Все были возбуждены и напряжены. Я чувствовала себя, как, наверное, чувствует себя овчарка на следу врага, люто ненавидимого. Вероятно, это был тот момент, когда человек может побывать «в собачьей шкуре».
Наконец, с берега речки Похабихи Борис призывно махнул рукой, и мы ринулись к нему. Кровь, кровавые комочки. И прошитые дратвой унты пошли вдоль берега по тропинке. Они возвращались домой, к своей исходной точке, обойдя с тяжелой ношей семь километров, - когда-то я по этому маршруту проходила с шагомером. Дойдя по льду речки до того места, где начинаются первые дачи, унты исчезли. На чистом снежке, на гладком льду унты вдруг исчезли, оставив последнюю каплю крови, словно вознеслись на воздух. А валенки потерялись давно. Мы кружили вокруг и, наконец, увидели след мопеда. Мопед подъехал навстречу унтам, сделал разворот и пошел обратно. Да, унты вознеслись на мопед. И если сюда мопед пришел с красивым узким отпечатком шины, то обратно он пошел с сильно приплюснутой шиной - ведь он вез двоих да еще собаку. Мы пошли по этому следу, и метров через тридцать он пересек автодорогу и привел нас к воротам ближайшей дачи. Здесь они - унты и мопед - обронили последние крошки кровавого снега и исчезли. И унты и мопед. За забором дачи бегали два лохматых щенка и не тявкали на нас. Они очень хотели выйти на улицу и с надеждой поглядывали на людей, которые смотрели на них сверху и в щели забора. На воротах висел большой замок. Замок напоминал о неприкосновенности личной собственности граждан. Дальше нам путь был закрыт. Нам могла помочь только милиция.
Рената Яковец
«Твой друг», 1986г.
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
За окном начинало смеркаться, в комнате мерно тикали часы, а домашняя работа по алгебре подходила к концу. Протяжно завыл ветер, отвлекая от очередного уравнения. Я поёжился – не от холода, так как отопление включили уже как неделю – скорее от внезапного ощущения пустоты. Только я, моя комнатушка, оранжевая лампочка под потолком и домашка – больше, казалось, во всём мире не было ничего.
Тц-тц. Тц-тц. Тц-тц.
Я бросил взгляд на часы – короткая стрелка уже приближалась к семи. На душе стало тревожно: в такое время родители уже давно возвращались домой, и мы приступали к ужину. Сейчас же моим единственным спутником оставалось это нарушающее тишину тиканье.
Тц-тц. Тц-тц. Тц-тц.
Я вылез из-за стола и вышел в зал. Свет не горел.
Раз. Два. Три.
Собрался с духом, добежал до выключателя, зажёг свет. Стало чуть поспокойнее. Сел на диван, выудил меж подушек пульт в целлофановом пакете. Включил телевизор в надежде найти что-то отвлекающее – но каналы один за другим показывали лишь помехи.
Тц-тц. Тц-тц. Тц-тц.
Шшшшшшшшшшшшшшшшшшш.
В глазах закололо. В горле словно что-то застряло. Я шмыгнул носом, оправдываясь перед самим собой, что не плачу, а просто недавно простудился и теперь у меня был насморк.
– Паш? – негромко позвал я брата. Дверь в его комнату была закрыта. – Па-аш?
Телевизор продолжал нагнетать – поэтому я выключил его. Теперь слышалось только тиканье часов из моей комнаты. Я уже было хотел пойти к себе, но из ванной раздался какой-то всплеск.
– Пааааааш… – уже повторил я, надрываясь, как услышал, что соседняя дверь открылась. Из неё вышел мой старший брат. Судя по взлохмаченным волосам и мятой одежде, он только проснулся.
– Ну чё ты, мелочь? – улыбнулся он мне. – Уже реветь собрался?
– Родителей нет, – виновато произнёс я. – И… В ванной что-то шумело.
– Трубы там шумят, – отрезал он и сел рядом со мной. – Ну хоть телик включи.
– Там нет ничего. Помехи только.
– Профилактика значит, – зевнул он.
– Пааааш, – я внезапно понял, что и впрямь готов расплакаться. Почему-то было тревожно. Всё вот это одиночество, да и родители никогда так не задерживались.
Паша же, увидев моё лицо, поспешил заболтать меня. Слёз он не любил.
– Ну всё, хорош. Всё нормально с родаками, скоро будут. Давай знаешь что?
– Что? – я заинтересовался и даже почти позабыл о часах, о темени за окном, об опаздывающих родителях.
– Давай я тебе истории пока расскажу.
– Истории? Какие?
– Ну… – уклончиво ответил он, а затем улыбнулся. – Тебе понравится. Ты ж в Сайлент Хилл играл?
– Костя у себя играл, я рядом сидел, смотрел. Самому стрёмно, – решил не бравировать я.
– Ну и отлично. Значит уже подготовленный. Короче, мелочь, – на “мелочь” я уже не обижался. В десять с половиной мелочью уже не бывают. – Давай так. Я тебе щас рассказываю три истории из жизни. Как раз предков дождёмся. Только не хнычь, лады?
Я кивнул. Истории брата послушать было интересно – особенно, когда по телевизору лишь помехи.
– Ну и отлично. Начнём с простенькой. Дядь Сашу ты не застал, но он у нас во дворе раньше был местной знаменитостью…
***
Мне тогда лет десять было, чуть меньше чем тебе. Дядя Саша у нас во дворе жил – был он обычным работящим мужиком. Лет так под сорок пять, вечно неглаженая рубашка, лёгкая щетина, весёлый нрав. Ну короче типичный такой мужик со двора, которого все знали – по пятницам собирал каких-то своих друганов, вместе на лавочке пивас глушили, если тепло было. Иногда в карты играли. Особо не барагозили: как-никак, у нас старушек много, если что, ментов всегда вызовут, а в обезьянник ему не хотелось.
Мог ещё пацанам велик починить если в настроении, благо рукастый был мужик. Пахал где-то на заводе. Так и не женился – вроде окучивал каких-то продавщиц с рынка местного, но видать не сложилось. Короче, просто дядя Саша. Таких дядь Саш по всей стране валом, в любой двор зайди.
Тогда лето стояло, у нас особо развлечений не имелось, и мы с пацанами с утра на велики – и гонять по всему городу. Иногда на речку ездили, как-то с дедом одного из друзей даже на рыбалку сгоняли. Удочек навороченных у нас не водилось, конечно, но какие-то самоделки умудрялись из орешника мастерить, на них и ловили. Я к чему – одним днём у меня цепь слетела, ну я и решил попытать счастья у дядь Саши. Мне её как раз смазать ещё требовалось, колесо заднее накачать, а у него классный насос был как раз – поехали с пацанами, короче, к нему. Поднялись на его этаж, позвонили в квартиру, и повезло – дома оказался.
И вот мы вышли во двор, он мне колесо качает, и между делом интересуется – мол, не мы ли по ночам с домофоном балуемся? А нам тогда во двор домофоны только поставили – такое новшество, ясен фиг всем потыкать хотелось. До этого кодовые замки были, заедали вечно. Но мы тогда реально не баловались – родаки нам сразу сказали, “сломаете – так по жопе получите, что сидеть не сможете”. А домофон тогда вещь дорогая была, да и получать никому не хотелось. Поэтому и не трогали. Да и без домофонов заняться было чем.
Короче, так ему и сказал – мол нет, мы не при делах.
– А что такое, дядя Саша? – говорю. – Что-то случилось?
Поддерживаю разговор, понял? А сам жду пока он наконец с моим великом закончит и мы поедем уже.
– Да звонили посреди ночи, – отвечает мне дядя Саша. – Я уснуть не мог. Слышал сначала как в другие подъезды звонили, а потом в наш начали. Я тогда из окна вылез, заорал чтоб они нахер шли, делать им нехер, прикинь? Ну и перестали вроде. Найду – по жопе дам.
Наконец, закончил он чинить мой велик, отдал его, оглядел нас ещё раз с подозрением – точно ли не мы по ночам с домофоном балуемся – ну и мы уехали.
Потом ещё с полнедели прошло, и мы с пацанами забились ранним утром снова поехать на рыбалку на карьер наш местный. Толян со своим дедом на оке там собирался, а мы на великах, по-старинке. Наши родаки с его родителями на созвоне были, поэтому за нас не переживали – да и тогда за детей в целом меньше переживали, чё уж там.
Ну чё – проснулись в районе пяти утра, велик во двор выгнал. Договорились с пацанами встретиться в минут двадцать шестого и погнать.
Уже светало, я стою, жду пацанов, и вижу – на лавочке перед вторым подъездом кто-то сидит и трясётся. Ну мне чё, мне интересно стало, я и пошёл посмотреть. Подхожу – ема, это ж дядя Саша, сидит в майке и шортах, дрожащей рукой бычок курит, сам бледный весь.
Ну я и решил спросить, чё это он тут с утра пораньше. Он как меня увидел, прямо обрадовался.
– Пашка! – говорит. – Ты сегодня крепко спал?
Ну я ему и отвечаю, мол как обычно. А что случилось-то? Вижу, что-то сказать хочет, но видать думает, что я не поверю. Наконец решился.
– Я сегодня спать лёг – и опять слышал, как в домофоны звонят у нас во дворе. Только в этот раз что-то не так было. Я лежал, слушал, пытался понять. Вот Паш, скажи, у нас какой звонок у домофона?
– Ну как какой, – смотрю я на него. – “Туууу-Дуууу. Туууу-Дуууу”. Везде такой, где домофоны видел.
– Вот, вот! А я лежу, слушаю, и внезапно понимаю, что у него последнее “Ду” продолжается дольше. И он звонит “Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу”. Мне как-то не по себе сразу стало – я, значится, подумал, что это может мелодии у нас разные. И я вдруг не слышал такую ещё. Но ладно, это ещё что, – он внезапно выудил из кармана шорт смятую пачку “Винстона”, из другого кармана достал зажигалку. Подкурил, закашлялся, а затем продолжил – но руки его опять затряслись. – Он звонил, звонил. А потом внезапно тишина. Я уж было думал всё, наигрались, сломали какой-то домофон и разбежались. А потом звонок раздался в моей квартире. Тот самый, протяжный на конце.
Я тогда смотрел на дядю Сашу и мне реально не по себе стало. Он хоть и пил, но никогда до белочки не напивался, да и небылиц не рассказывал. Ещё и выглядел замученным.
– И мне звонят вот так – “Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу”. У меня всё тело одеревенело разом, но я подумал, что я, не мужик что ли? Встал с кровати, шорты накинул, пошёл ответить. Думал, щас как раздам им словесных, чтоб неповадно было в следующий раз. И вот подхожу я к домофону, снимаю трубу – а там тишина, и треск только. Ну я им сказал пару ласковых, положил трубку, развернулся обратно в комнату уйти – а домофон опять “Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу”. Я думаю всё – щас выйду и задам им. И тут… – тут дядь Саша внезапно замолчал и взглянул на меня. – Паш.
– А? – спрашиваю я его. Мне уже самому жутко, раннее утро, людей вокруг нет, а дядь Сашу я таким вижу впервые. – Что?
– Скажи, я ведь не сошёл с ума? – улыбается мне.
– Да вы нормальный мужик, дядя Саша, – отвечаю ему уклончиво. Тот лишь как-то грустно на меня смотрит и продолжает.
– Двери не было. Я оборачиваюсь к домофону – а у меня на месте входной двери голая стена. Я тогда подумал всё, точно с катушек слетел. А домофон всё звонит. Я трубу снял, отвечать не стал, повесил обратно, чтоб звонок закончить. К месту, где дверь была, подходить боюсь – и просто стою на месте. Просто ступор – и всё тут. Внезапно слышу с улицы как дверь наша подъездная открывается – и шаги по лестнице вроде и тяжёлые, но будто нарочито тихие. Словно крадутся, но плохо получается, понимаешь? И ладно – бог с ней с дверью, может реально с катушек слетел, домофон может мелодию поменял, но знаешь что? Мне спустя секунд десять постучали в стену. Туда, где ещё с минуту назад дверь была. Так аккуратно постучали – открывай, мол. Ну а дальше я себя не помню – с окна своего третьего по балконам на козырёк спрыгнул, кое-как с него слез, и вот сижу тут до утра. Хер знает, как ноги не переломал. Всё ждал, пока из подъезда кто выйдет, думал драпануть в случае чего – но не вышел никто.
Я молчал. Дядь Саша уже успел докурить, и теперь, закончив свой рассказ, просто смотрел на своё окно. Я даже не знал, что ему говорить.
– Паш, – внезапно сказал он. – Пошли, проверим, дверь на месте?
Я прикинул – до прихода пацанов ещё несколько минут есть. Вроде успеваю. Ну велик у подъезда скинул, пошёл с ним на этаж. Дверь на месте. Стоит и стоит. Подумал тогда, что он реально перепил, может кошмар ему приснился.
Попрощался я с дядей Сашей и пошёл обратно во двор. Там уже пацаны начали собираться – ну мы и поехали на рыбалку. Дядь Саша к себе ушёл – после во дворе болтали, что он со знакомым медвежатником свою же дверь вскрывал.
Ну а потом дни как дни – пока одним утром к нам во двор скорые с мигалками не пригнали. Я тогда спал, но после у родаков уши погрел – дядь Саша с окна своего выпал. Сказали, мол посреди ночи стекло разбил, и вниз, орал ещё что-то. Жив оказался в итоге, крепкий был мужик – но кукухой двинулся окончательно. В дурку упекли на пожизненное. Не знаю, чё он там, может до сих пор сидит, может уже помер. Такие дела.
***
Когда Паша закончил, за окном уже окончательно стемнело.
– А ты не слышал домофон в ту ночь? Когда он выпал? – уточнил я. От истории стало немного жутко – но поехавшие алкоголики в нашем городе были не такой уж редкостью.
– Не, ты чё, я спал без задних ног. Эт у вас всё компы ваши, а у нас был активный отдых, – усмехнулся он. – Ну, как тебе?
– Классно, – улыбнулся я. История мне понравилась. Мне в целом нравилось говорить с братом: такой взрослый, он не всегда находил лишнего времени на разговоры со мной. Сейчас же он был целиком и полностью посвящён мне, и это было приятно. – Слушай. А можно… На кухне свет включить?
Паша закатил глаза – но всё-таки встал и прошёл в коридор. В квартире стало ещё немного светлее, и мне стало спокойнее.
– Спасибо.
– Потом мать нам за счётчики втык вставит. Ладно, мелочь, слушай дальше. Следующая пострёмнее. Сам её не застал, так что чисто из чужих слов рассказываю. Был у нас в семнашке пацан один, Тёмыч.
***
Я тогда в классе девятом уже учился. Январцев вроде у этого Тёмыча была фамилия. Он, короче, из моей параллели был. У нас, в целом, все классы дружные были, хоть и было несколько лохов, но мы до жести никогда не опускались – не били, не щемили по углам, просто не общались. Но Тёмыч был мало того что зажатым, он ещё и отбитый был какой-то. Мать его фармацевтом в аптеке работала, батя из семьи ушёл. С пацанами он как-то не поладил, в результате сидел на задней парте и чё-то себе в тетрадь рисовал.
Ещё говорили, садистом рос. Взгляд у него стрёмный был, реально – взглянет на тебя, и сразу не по себе становится, пришибленный какой-то. Ну и слушки пошли, что в районе гаражей, от которых Тёмыч жил недалеко, начали собак дохлых находить. Они там обычно бегали, бывало конечно в стаи сбивались, но особо ничего серьёзного не происходило. Там бабки сердобольные их подкармливали иногда, ну и мужики с кооператива. А тут начали дохнуть – сначала одну нашли, потом вторую.
Почему на Тёмыча подумали? Он вообще животных не любил, а собак – особенно. Ещё и называл их странно, помню, пацаны рассказывали, что видели как он дворнягу подзывает со словами “Собачья пёся, иди сюда, собачья пёся”, а у самого глаза чуть ли не кровью наливаются. Та к нему подошла, а он её кулаком по морде – и смеётся. Точно отбитый, говорю.
Собак дохлых находили отравленными. А так как у Тёмыча мать фармацевткой работала, и, по слухам, с аптеки всё что не прикручено в дом таскала, у него, думаю, было чем животных травить. Но, само собой, всё это на уровне слухов было – пойди докажи ещё, что Тёмыч этим занимается. Мы как-то после школы с пацанами решили проследить за ним – просто домой ушёл, да и всё. Посидели в беседке у него во дворе да разошлись. Скорее всего, он вечерами, когда темно, их искать выходил. Чё, удобно – район у него темень, кооператив гаражный без забора, камер тогда ещё не было, поди найди кто этим занимается. Сторож вроде был, но тот спал больше в будке своей.
Так где-то с месяц собаки умирали – а потом Тёмыч пришёл в школу с фингалом. Мы всё гадали, чё с ним случилось – но хер бы он нам сказал. Поэтому уломали Аню Кузнецову, девчонку с класса нашего – она ему нравилась – узнать, чё с ним случилось. Тёмыч сначала поломался, но потом всё-таки решил рассказать.
Оказалось, он ночью гулял – так и сказал, гулял он, ага – по району, и в гаражи зашёл. Наткнулся там на какого-то бомжа, который, по его словам, вообще странный был – бледный весь, еле ходит, и собаки вокруг него вертятся. Ну и слово за слово, бомж до него докопался – в результате Тёмыч и схватил по лицу. Аня сказала, что Тёмыч когда об этом рассказывал, так кулаки сжимал, что у него аж костяшки побелели. Ещё и бубнил себе под нос, мол “убью тварь”, “пёсник собачий грёбаный”, и всякую такую ахинею.
Мы тогда с истории поржали конечно, но поняли, что бомж его не за просто так отфигачил. Видать, Тёмыч реально собак травил – а тот мужик, хоть сам и бездомный, за животных был готов по лицу дать. Ну и дал, собственно.
Дальше история уже вообще никем почти не доказанная, только со слухов. Наша версия такая: Тёмыч видимо вообще на фоне такого унижения кукухой поехал, набрал из дома таблеток всяких, позапихал их небось в колбасу, взял с собой нож кухонный, и пошёл ночью в гаражи. Хрен его знает, что он хотел – может собаку порезать, а может бомжа самого. Ясно только, что собакам в ту ночь явно несладко пришлось бы.
Короче, в ту ночь недалеко от гаражей нефоры бухали. Они и рассказали потом нашим пацанам, что один из них мол после блейзухи пошёл отлить подальше, и услышал как кто-то тихо так говорит в темноте “Собачья пёся, иди сюда, собачья пёся”. Ну ему интересно стало, он выглянул из-за угла – видит, пацан с ножом идёт и собаку кличет. И реально, в конце прохода, там где тупик из гаражей был, лежала собака. Ну собака и собака – дворняга какая в темноте лежит и не реагирует. Нефор этот решил посмотреть, чё пацан делать будет. А тот всё говорит своё “Собачья пёся” да и идёт к этой собаке.
Дальше вообще жесть. В какой-то момент собака встала. И тут нефор понял, что она ростом под метра три. Рассказывал нам, мол чуть тогда повторно не обоссался. И мол, что наконец собака вышла из тени гаража – а это и не собака вовсе. Вот представь себе человека, который будто скроен из дворняг. То есть вместо рук, ног – собачьи тела. И голов сразу несколько – собачьих. Сказал, мол подумал, что перебухал. А собака – или хер знает, чё это – подошла тем временем к Тёмычу и так прорычала, будто речь человеческую имитирует, “Срррбааааччччьяяяя пйооооссссяяяя”.
Нефор говорит, Тёмыч просто на землю упал и орал как резаный, сам он свалил оттуда пока его эта тварь не заметила. Слышал лишь крик позади себя какое-то время – а потом всё стихло.
Тёмыч после той ночи реально в школе больше не появлялся. Преподы нам ничё не говорили, мы пытались к его матери в аптеку зайти, но там сказали что уволилась она недавно. Хату мы Тёмыча знали, квартиру нашли через соседей, но бабка местная сказала, что женщина съехала оттуда на днях.
Больше ни его, ни его мать мы не видели. Собак в гаражах с тех пор тоже поубавилось. Бездомных так вообще не осталось. А потом уже нормальный забор поставили, и кто попало туда не лез.
***
– Собачья пёся, – протянул я, задумавшись, когда Паша договорил. Слова должны были звучать смешно – но мне почему-то стало жутко. – Может, он в другую школу перевёлся?
– Да фиг знает, может и так. Но наши знакомые с других районов его тоже не видели. Так что если куда и свалил, то уже в другой город. Но чё-т мне подсказывает, что никуда он не съезжал, – улыбнулся брат.
Вдалеке, со двора, послышался гудок домофона. Я дёрнулся от неожиданности.
– Чё, ссышь? – усмехнулся Паша. – Да не переживай, просто кто-то звонит.
Я улыбнулся ему в ответ. Действительно, надумал себе под впечатлением от историй. Внезапно я понял, что меня смущает что-то во внешнем виде брата.
– Паш, – тихо сказал я. – Ты чего покраснел?
– Реально? – он встал с дивана и подошёл к зеркалу. – Да фиг знает, может аллергия какая. Забей. Чё, третью слушать будешь, или хватит с тебя?
Сердце моё билось быстрее обычного, голова немного побаливала – должно быть, из-за насморка. Тем не менее, дослушать последнюю историю очень хотелось. Я с энтузиазмом кивнул.
– Вот и славно. Последняя – фирменная. Про меня. Я сам о произошедшем часто думаю, но не говорил ещё никому. Первым будешь.
Я шумно выдохнул и постарался слушать как можно внимательнее.
– Когда я со школы выпустился, то в универ сразу не поступил. Ну, ты сам помнишь. Пошёл искать работу.
***
Мать тогда ещё со мной скандалила, мол в ВУЗ не пошёл, нефиг дома сидеть. Ну я чё – я решил, что в целом она права, и начал искать вакансии. Стукнуло мне на тот момент семнадцать, как минимум год армейка не грозила – куда-нибудь приткнулся бы.
А ты ж знаешь, батя у нас помешанный на своей гранте, да и в детстве меня учил чему-то, а не только подай-принеси. В результате в машинах я шарил более-менее.
Ну батя навёл справки, сделал пару созвонов, и устроил меня младшим ремонтником в СТО к знакомому. Ну я пошёл на испыталку – и понравилось, знаешь. Работы, конечно, дофига, и устаёшь как сволочь, но интересно, и коллектив дружный. Хоть и большая часть мужики лет по тридцать-сорок – но душевные все, и поговорить с ними есть о чём.
И был, короче, среди них один механик, Геннадий. Но мы его все Михалычем называли – Михалыч он и есть Михалыч. Мужик умный, исполнительный, делом своим горит, сам по себе компанейский. Так и работали. Михалыч меня кстати сам обучал, если я где-то тупил или неправильно детали вкручивал. Помню, коробку передач под его надзором разбирал, с матюками, весело было.
СТО эта была на территории трёх гаражей в одном из кооперативов на окраине. Объединили короче эти гаражи вместе, и открыли прямо в них автомастерскую. Клиентам удобно, да и с арендой возиться не нужно – помещение считай было в собственности у нескольких человек, Михалыча в том числе.
Короче, проработал я с пару месяцев, проставиться после первой зарплаты успел, деньгами не обделяли – благодать. Но и работал на совесть – если нужно было задержаться, то мог до позднего вечера в запчастях ковыряться. И вот в один день в мастерской остались только я и Михалыч. Нам какой-то дед буханку пригнал на ремонт, и мне жуть было интересно как её ремонтировать. Провозились в итоге допоздна, скоро к полуночи. Михалыч мне сказал, чтоб я домой топал, а сам он СТО закроет, и завтра продолжим. Ну меня дважды просить не надо – я собрался и пошёл.
Спустя минут пять понял, что забыл в мастерской телефон – настолько запарился, что вылетело из головы. Ну чё делать, надо было возвращаться. Благо успел уйти недалеко, так что потопал обратно..
Как только подошёл к СТО, сразу напрягся: изнутри доносились какие-то странные шорохи. Не как у нас обычно звуки во время работы – а просто… Другие, короче. Решил не шуметь – вдруг, пока меня не было, Михалыч уже ушёл, ворота забыл закрыть, а туда воры пролезли и теперь всё что не прикручено тырят? Короче, тихо приоткрыл ворота, и заглянул внутрь.
Клянусь, лучше бы это были воры. Лучше бы это было что угодно – кошка туда забежала бы, Михалыч ногу сломал, УАЗик набок завалился. Но нет.
Я не сразу разглядел в тусклом свете, но по пыльному полу гаражей полз Михалыч. Полз на локтях и коленях – будто играет в черепашку, или хер его знает. Крутил головой, чуть ли шею себе не вывернул.
Я пересрался. Просто застыл на месте, наблюдая за его приступом хер пойми чего. Тем временем Михалыч продолжил шоркать по полу к люку в дальнем углу. Там, как он раньше мне говорил, был обычный подвал – никто туда не лазил, да и не нужно было.
Михалыч зубами ухватился за кольцо на крышке и начал со всей силы тянуть вверх. Я услышал хруст, рассмотрел, как на пол потекла кровь и посыпались осколки зубов. Не знаю как, но он всё-таки смог открыть люк.
Всё время, что он полз по полу, Михалыч бубнил себе под нос одно-единственное слово. “Зовёт”.
И знаешь, когда он открыл этот люк… Я разглядел такой чёрный квадрат подвала… Как будто темнота из люка поглощала весь и без того тусклый свет, что имелся в гараже. Наверное, в дальнем космосе темно именно настолько. Я просто оцепенел, наблюдая, как тело Михалыча постепенно погружается вниз, в эту червоточину.
Спустя секунды он пропал, растворившись во тьме полностью – и только тогда я рванул прочь. Я бежал, боясь что меня кто-то будет догонять – но нет, никакой погони не было. Но мне было очень, очень страшно. И от Михалыча, и от того, что находилось в этом подвале.
На работу я на следующий день не пришёл. Потом, несмотря на ругань бати, уволился. Телефон мне передал его знакомый – сам я не хотел туда возвращаться.
Я бы хотел сказать, что на этом всё, но нет. Спустя пару месяцев ночью мне позвонили на мобилу. Звонил контакт “Михалыч”. Сначала я сбросил, но мне позвонили ещё несколько раз. Тогда я решил ответить, вдруг он звонит извиниться и хочет в качестве извинений подогнать чё-нибудь. Я принял звонок.
В трубке звучало ничего. Знаешь, наверное именно так звучит абсолютная, беспроглядная тьма. Ни шумов, ни потрескиваний – просто вакуум, звуковая темень. Как всё в том же злополучном космосе. Я уже хотел сбросить вызов и удалить контакт, как в трубке раздался глухой голос.
– Паша.
Просто моё имя посреди полнейшей тишины. Без каких-то интонаций, повторений – просто моё имя. Я в ужасе сбросил звонок и выключил телефон.
Михалыч, как уже после того звонка рассказал мне батя, пропал с месяц назад. Я бы предложил поискать его в подвале – но уверен, там его уже не было.
***
Когда Паша закончил рассказывать последнюю историю, я внезапно понял, что у меня сильно болит голова. Паше было не лучше – судя по лицу, его тошнило, и он с трудом смог договорить. Его лицо и руки покраснели уже полностью. Я взглянул на свои – они тоже.
– Паш… – мой голос звучал слишком тихо. Я обернулся на окно – на улице была непроглядная ночь. – Где родители? Сколько… Сколько времени мы говорим?
– Понимаешь, мелочь, – слабо улыбнулся он. – Я долго думал о произошедшем. Почему жизнь состоит из подобных ситуаций? Почему в темноте может находиться что-то, что нельзя осознать, нет, даже прочитать своим сознанием? И потом, после того звонка, паззл сложился – жизнь нельзя читать просто так. Иногда стоит читать по первым буквам.
– Я не понимаю… – я уже хныкал. – Паша, где родители?
Из коридора раздался звонок домофона.
Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.
– Паша?
Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.
В окно кто-то стучал. Снаружи я слышал рычание, неумелые попытки в человеческую речь, и собачий лай.
– Паша?
– Пошли, – встал, наконец, он с дивана и махнул рукой. – Не обращай на всё это внимание. Не бойся. Пошли.
Мы вышли в коридор. Я бросил взгляд на кухню – на полу виднелся люк с кольцом.
– Па… Паша… – слёзы текли по моему лицу, я едва сдерживался, чтобы не зарыдать в голос. – Ч-что п-прои-исходит?
Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.
В дверь забарабанили.
– Послушай, мелочь. Ты сейчас идёшь и открываешь входную дверь. Я знаю, тебе страшно – но это единственный выход. Ты мне доверяешь? – он схватил меня за плечи и серьёзным тоном начал объяснять мне, что делать. Я лишь сглатывал слёзы и кивал. – Вот и отлично. Прости, дальше я тебе не помогу. Мне нужно идти.
– К-куда? – уже рыдал я. – Н-не уходи, П-паша. М-мама с п-папой…
– Просто открой уже эту херову дверь! – крикнул он мне в лицо и подтолкнул ко входу.
С той стороны продолжали барабанить.
Я обернулся – Паша шёл на кухню.
Туууу-Дуууу. Туууу-Дууууууууууууууууу.
– П-паша! – крикнул я, но всё-таки зажмурился, и дёрнул дверь на себя.
***
Я очнулся на больничной койке – мама зарыдала, увидев, что я открыл глаза. Всё внутри ужасно болело, на лице была какая-то маска, а сам я еле мог дышать.
В реанимации я провёл с неделю – только потом меня отпустили в общее отделение. Спустя какое-то время организм пошёл на поправку и меня выписали из больницы.
Паши больше не было – в тот вечер мы оба угорели газом из-за включенной им конфорки. Скорее всего, придя с работы, он хотел приготовить поесть, но, включив плиту, уснул у себя в комнате. Возможно, я выжил только потому, что открыл окно чтобы проветрить свою комнату. Паша скончался в районе семи вечера. Родители сказали, что он умер во сне, так и не проснувшись.
Я пытаюсь продолжать жить – с момента трагедии прошло уже восемь лет. Мы давно сменили квартиру, но я всё так же оставляю окна открытыми даже в холодные дни.
Тот вечер до сих пор снится мне в кошмарах. Я вспоминаю все его истории – про дядю Сашу и домофон, про Собачью Пёсю, про Михалыча. Я даже нашёл заброшенный гаражный кооператив на окраине города – всё это заставляет меня верить в то, что мы действительно говорили с Пашей перед смертью.
Я приезжал к тому гаражу уже не раз – но только сегодня, с трудом открыв проржавевшие ворота, зашёл внутрь. Кроме меня, людей здесь почти нет – да и в самих гаражах не осталось ничего ценного. Слышал, землю продали какому-то бизнесмену – но гаражи пустовали уже многие годы.
Люк действительно находился в углу. Я смотрел на него, не дыша. Стоял так, пока совсем не замёрз – и только затем, закрыв ворота, ушёл домой.
Сегодня я не стал частью тьмы. Не стал читать жизнь исключительно по первым буквам. Но я уверен – я вернусь сюда ещё раз.
Ведь сегодня я услышал, как Пашин голос из подвала без каких-либо эмоций позвал меня по имени.
Автор: Алексей Гибер
ТГ УЛеД
Это был мой первый рабочий день в качестве железнодорожника. Отслужив в армии, я быстро устроился монтером пути. Большого количества вакансий мой маленький городок предоставить не мог. Да и мое железнодорожное образование витиеватой дорожкой мимо неприятия и капризов привело прямиком в отдел кадров железной дороги. Проще говоря, рельсы, да шпалы стали главными составляющими моей работы.
Попал я в довольно дружелюбную и возрастную бригаду. Меня даже вполне радушно встретили, несколько раз дав понять, что работа редкостное дерьмо. После службы в армии на такое даже не обращаешь внимание. Платят – и на том спасибо. На первое время меня это устроило, а дальше должно было быть видно.
В день, событиями которого хочу поделиться, нам предстояла поездка на достаточно длинный и отдаленный перегон. Расстояние между ближайшими станциями не меньше тридцати километров. Вокруг лишь густой лес, временами разрываемый узкими прогалами с накатанной колеей для проезда рабочих машин. Если коротко, то довольно таки романтичное место. Осень уже перекрасила деревья в желто-оранжевые оттенки. Мне было на что заглядеться, но сильный ветер, холод и необходимость работать быстро возвращали в чувства мою наивную романтичную натуру.
С громким лязгом механизмов нашего грузопассажирского автомобиля мы подъехали к рабочке близ некогда функционирующей станции.
— Выходим, грузим скрепления и готовимся к работе, — скомандовал бригадир. — Сегодня много дел!
Я послушно встал, но тяжелая рука, упавшая мне на плечо уверенно остановила меня:
— Не спеши, рано еще выходить, — сказал положивший руку мне на плечо Слава.
— Но Николай Василич велел же грузить скрепления? — недоуменно заметил я. — Он даже сейчас, что-то кричит из рабочки. Вы разве не слышите?
— Выйдем, когда Василич заглянет к нам в кунг с криком: «Какого лешего вы еще сидите?!» или что-то типа того. Вот это и будет означать, что нам пора выходить. А пока сиди, еще успеешь наработаться за сегодня, — ответил мне уже Дима, дыхнув теплым перегаром в лицо.
К слову мне было очень не привычно обращаться к людям, которые старше меня вдвое, а то и втрое, как к ровесникам. Но мое «вы» сразу же обрезали, сказав, что на «вы» буду обращаться к начальству. Что ж, я сильно не возражал. Как потом оказалось, так даже удобнее работать.
— Какого лешего вы все еще сидите в машине?! — разъяренно прокричал вернувшийся из рабочки бригадир.
— О! Вот теперь, пора! — Дима весело подмигнул мне, и мы приступили к загрузке машины скреплениями и необходимым для работы инструментом.
Когда-то в прежние времена, здесь была полноценная железнодорожная станция, но за ненадобностью ее упразднили, оставив одну путейскую рабочку для инвентаря. Поездов нет, пассажиров нет, вот и станции не стало. Однако рельсы и шпалы никуда не делись, а значит, их нужно продолжать содержать в исправном состоянии. Неподалеку осталась и деревня, но число ее жителей с каждым годом неумолимо уменьшалось. Из молодежи лишь те, что приехали навестить своих родителей или бабушек с дедушками. Это место медленно и неизбежно погибало.
Погрузив все необходимое, мы выехали к месту работ. Дорога много времени не отняла. Мы отъехали всего-то на пять, может шесть километров от бывшей станции. Быстро разгрузившись, мы встали в ожидании бригадира. Тот сосредоточенно ходил по путям, что-то вымеряя. Это сейчас я понимаю необходимость всех его промеров и непонятных задумчивых блуждений по шпалам. Но тогда мне это казалось весьма причудливым. Определив фронт работ, Николай Васильевич распределил и обязанности. Он отправил двух монтеров в разные стороны вдоль пути от места работ в качестве сигналистов. Они должны будут подсказывать нам по рации о приближении поезда. Ребята над этим заданием лишь посмеялись, но что поделать, если этого требует инструкция?! Мне же было поручено сидеть недалеко от машины и перебирать рельсо-шпальные скрепления, отбрасывая в сторону плохие. Плохими считались те, на болтах или гайках которых была сорвана резьба. Не сложная, но довольно муторная работа – самое то для новичка.
Спустя пятнадцать, может даже двадцать минут, нам составили компанию два пса. Чистокровный золотистый лабрадор и черная дворняжка, с хорошо просматривающимися корнями лайки. Черный пес держался обособленно и даже несколько гордо, находясь всегда на стороже. Он быстро занял ближайший холм, настороженно оглядываясь по сторонам. Лабрадор же, будучи простым четвероногим пацаном, первым делом подбежал к нашему водителю Сергеичу, вышедшему покурить, да заодно почесать со мной языком.
— Это классный пес. Настоящий железнодорожник! — Сергеич восхищенно приветствовал пса, почесывая его за ухом. — Мы его зовем Петькой!
— Не обычная кличка! – искренне усмехнулся я, ожидая что-то типа Барона или Ричарда.
— Это в честь прошлого бригадира. Злющий был мужик. Вот и назвали так Петьку, когда он стал к нам прибегать еще щенком. Конечно, жалеем об этом… но как-то привыкли уже. Да и Петька не обижается. Правда? — водитель потрепал пса, на что тот весело ответил звонким лаем и энергичным вилянием хвостом.
— А тот? — я указал на черного пса.
— Этот бродяга тоже к нам прибегает. Когда мы здесь работаем, они с Петькой нас охраняют. Тяжелая у него судьба… Даже не пытайся с ним дружить! Корми, но не дружи. Он не позволит, — водитель сделал чересчур долгую театральную паузу, сопроводив ее продолжительной затяжкой сигареты.
— Почему? Что с ним не так?
— Это Черный. Мы так и зовем его. Оригинально, да? Год назад его нашел в лесу Славка, — водитель снова сделал паузу, но на этот раз для того, что бы достать новую сигарету, тем самым добавив атмосферы своему рассказу. Вытянув из мятой пачки зубами папироску, он продолжил:
— Не знаю, что самому Славику понадобилось там. То ли он грибы пошел посмотреть, то ли живот прихватило… Не важно. Важно то, что он там наткнулся на два обглоданных трупа, а рядом с ними лежал чуть живой Черный. Мы аккуратно занесли бедолагу в машину и отвезли в клинику. Конечно, не забыв вызвать полицию. Как видишь, Черного удалось спасти. Поселили его в сарайчике возле рабочки. Помогли, чем смогли. С тех пор он тут и живет. Подрос и возмужал под нашим присмотром. Мы его подкармливаем. А он нас за это крышует. Ха-х! А вот недавно, на прошлой неделе, я хотел его погладить, но он ни в какую. Представляешь? Я-то думал он начал к нам привыкать, но нет… Если начнешь упорствовать в своем намерении, может и зарычать, а то и укусить. Для него, видимо, нет хозяев кроме тех, что нашел Славка в лесу. Черный по ним скучает… — Сергеич задумчиво посмотрел на пса. Тот неизменно строго смотрел в сторону лесонасаждений, оставаясь на стороже.
Я очень проникся этой историей. Если верить рассказу водителя, то следствие так и не выяснило, что случилось с хозяевами израненного щенка. Дикие животные – основная версия и по сути единственная. На этом дело и закрыли. А вот какие дикие животные это могли сделать, они не пояснили. Вероятно, сами не верили в свою версию до конца. Ведь, крупнее лис в лесу давно уже не было хищников…
— Смотри! Тебе это должно понравиться! — водитель отвлек меня от размышлений. Он указывал пальцем на бригадира, подзывающего к себе Петьку.
— Петька, нужен болт! – скомандовал Николай Васильевич, сделав особое ударение на последнем слове.
Пес тут же метнулся к ближайшей опоре контактной сети. Немного порыскав, он подбежал к следующей. Как раз там он нашел заветный болт и, гордо виляя хвостом, молниеносно доставил его бригадиру.
— Это как так?! – удивился я, аж привстав, чтобы лучше видеть.
— Ха! А ты думал, его просто так железнодорожником называют? Он шарит в наших делах, — водитель был доволен произведенным впечатлением. — У него даже жилетка наша была, но он сорванец потерял ее или снял где-то, наверное.
— Но откуда он знал, что нужно искать болт, да и тем более где?! Да хрен с ним! Как он узнал, какой болт нужно искать?
— Дрессировка, — легко и непринужденно ответил Сергеич, пожав плечами, — А болты часто лежат под опорами контактной сети. Старая путейская хитрость. На случай, если нужного болта или гайки не окажется под рукой. Это у нас до тебя работал кинолог. Талантливый мужик, знающий свое дело. Вот он и научил. Ты, кстати, на его место пришел работать.
— Никогда не видел подобного! Классный пес! — я искренне восхищался Петькой. — А вот Черному не до наших забав.
— Оставь его. Он делает свое дело. Думаю, его уже не поменять. Слишком уж нелюдимый он. Пусть таковым и остается, раз решил нести на себе этот груз, — грустно посмотрев на Черного, ответил водитель. — Нам его все равно не переубедить. Не раз же пытались! Даже погладиться не дается!
За разговорами о прошлом бригады, о Петьке с Черным, да и просто обо всем и ни о чем прошла половина рабочего дня. Наступило время обеда. Копаясь в холодных железках, я изрядно поморозил руки и теперь, налив горячего чая, пытался их согреть. Бригада дружно собралась в машине, и каждый достал из сумки свою еду, не забыв в конце поделиться остатками с Петькой. Так же вспомнили и про Черного, заботливо собрав горстку костей и прочей еды в маленький контейнер. Кормить его поручили мне, объяснив это тем, что Черному надо ко мне привыкать. Иначе он может не подпустить к рабочке. Допив свой чай, я схватил приготовленное Черному лакомство и не спеша вышел из машины. Пришлось побороть свой страх перед собаками. Не мог же я признаться целой бригаде взрослых мужиков, что боюсь одного пса! Поэтому, не без труда взяв себя в руки, я направился к нашему четвероногому охраннику.
Тем временем, Черный продолжал неизменно стоять на все том же холме, внимательно оглядывая лесонасаждения. Прохладный и пахнущий осенью ветер обдувал его серьезную морду, стараясь усложнить несение боевого дежурства, которое пес себе сам придумал. На меня охранник не обратил должного внимания, пока я не приблизился к нему на расстояние пяти шагов. Он строго посмотрел на меня, прекрасно понимая, что во мне нет никакой угрозы. Увидев в моих руках еду, он гордо сделал шаг назад, дав всем своим видом понять, что выпрашивать ее не станет. Я аккуратно вывалил содержимое контейнера перед ним. Собачьего «спасибо» дожидаться не имело смысла, и я вернулся в машину. Перерыв быстро закончился, и поочередно зевая и потягиваясь, все вернулись к работе по замене негодных скреплений и резиновых прокладок. А я продолжил ковыряться в холодной куче металла, снова оказавшись на корточках.
Рабочий день близился к завершению. Уставшие мужики продолжали о чем-то громко шутить и спорить, попутно выполняя свою работу. Сергеич играл с Петькой. Он кидал ему палку, а тот послушно ее возвращал. А я все так же продолжал отсиживать ноги и ругать тоненькие рукавицы, ни капли не согревающие мои руки. В принципе, я мог бы закончить эту работу быстрее. Но, если честно, просто постеснялся доложить бригадиру, о выполненном поручении. Я боялся, что он не найдет мне работы, и я буду стоять как идиот, наблюдая, как другие трудятся. Этого мне не хотелось. В армии такое не приветствовалось. Не было сомнений, что и здесь коллеги не оценили бы моего безделья.
— Гав! — Черный подал голос. Я сначала даже не понял, что это он. Весь день лай был слышен только от Петьки. Черный повторно подал голос. Теперь все сомнения пропали. Это точно был он. Раскатисто и грозно прозвучал призыв пса. Я смотрел на него. Он засуетился, навострив уши и, все так же не сводил взгляда с лесонасаждений. Больше никто на него не обратил внимания. Все были заняты своими делами. Слегка вытянувшись, словно всматриваясь в глубину леса, Черный резко дернулся в нашу сторону. Он мчался в направлении Петьки и водителя громко лая.
— Твою мать! — водитель испуганно отскочил от Черного, свалившись в колею от колес его же грузовика. Но пес и не пытался ему навредить. Он продолжал суетливо лаять, поворачиваясь к лесу, а затем обратно к водителю. Не найдя понимания, он быстро метнулся ко мне и повторил свои действия. Черный пытался о чем-то предупредить. Я понял это, заглянув ему в глаза. Звучит донельзя банально, но так и было! Ни секунды не мешкая, я велел водителю садиться в машину, а сам побежал к бригаде. Ох! Как же это было сложно! Убедить восемь взрослых мужиков в правоте собаки. Некоторые поддержали меня, но лишь из желания лишний раз отдохнуть от работы. На этом и сошлись. Бригадир объявил десятиминутный перерыв. А я, всех подгоняя и веселя своим внезапным поведением, пошел в конце. В тот момент я словно чувствовал ответственность перед Черным.
Пес же встал как вкопанный возле машины и не переставал рычать, грозно вглядываясь вглубь лесонасаждений. Мгновенье спустя рык сменился суровым лаем. Из леса показалась стая волков.
— Волки… Волки! — закричал я во все горло, на что снова услышал басистый мужской смех, а затем громкий отборный мат.
— Все в машину! Бегом! — словно случилось что-то обычное, просто срочное, уверенно приказал бригадир. Никто и не думал его ослушаться. Все бросились внутрь.
Увидев убегающую добычу, волки ускорились. Лишь Черный оставался на месте, отважно готовясь дать бой стае.
— Все здесь? — спросил Василич, пытаясь сосчитать бригаду по головам.
— Да, вроде… Петька! Черный! Тащите их внутрь! Задерут же!
Петька охотно запрыгнул в машину и испуганно лег в глубине кунга. А вот Черный лишь слегка попятился в сторону двери, всем видом показывая, что будет защищать машину на смерть.
— А как же он? — испуганно крикнул я, увидев, что бригадир собирается закрыть дверь.
— Он сделал свой выбор!
— Нет! — закричал я и выскочил из машины. Не знаю, что на меня тогда нашло. Я больше не чувствовал страха. Волки были уже совсем рядом. А Черный вот-вот собирался броситься им на встречу. Я схватил его, рискуя быть покусанным им же. Было тяжело его побороть. С трудом удерживая довольно увесистого пса в руках, я побежал обратно в машину. Дверь захлопнули в самый последний момент. Обозленный волчара тяжело ударился об нее, грозно рыча. Стая окружила машину. Они ходили взад вперед, устроив рычащий зубастый хоровод. Черного я уже не держал. Он, не менее злобно смотрел в окно двери на нежданных гостей.
— Сигналисты! — Василич впервые за все время поддался панике. — Сигналисты! — повторил он, уже обратившись к ним по рации. — Слава богу! — выдохнул бригадир, услышав ленивые ответы вызываемых подчиненных. — Быстро лезьте на какое-нибудь дерево. Поближе к проезду. Мы за вами сейчас приедем. В лесу волки! — он снова взял себя в руки и привычно раздавал команды хриплым уверенным голосом.
— Как же ты вовремя нам подсказал! — Слава обратился к Черному, который по прежнему не успокаивался. — Сколько их тут? Девять?
— Я насчитал одиннадцать, — участливо влез я, ожидая и в свою сторону благодарности.
— Откуда их столько?
— Да черт его знает! Едем за сигналистами! — прервал нас бригадир. — Ты тоже молодец! Если б не вы двое… — мне показалось, что в глазах Василича показались слезы, когда он благодарил меня с Черным. Но начальник быстро отвернулся к окну и убедится в своей догадке, я уже не мог.
Волки не стали долго провожать машину. Через минуту их уже не было. Они исчезли так же неожиданно, как и появились. Испуганные сигналисты один за другим быстро запрыгнули в машину. Я на всякий случай придержал за ошейник Черного. Но он уже был спокоен. Главную свою задачу наш страж выполнил. Черный нас спас.
Вернувшись к рабочке, бригадир велел ни кому не выходить из машины, а сам побежал в деревню, чтобы доложить о случившемся. Все уже успели перевести дух после неожиданного визита стаи хищников. Даже Петька, ранее смирно лежавший у задних сидений, сейчас хоть и лежал все там же, но уже весело виляя хвостом, ожидая призыва к новой игре. А Черный только после ухода Василича отошел от двери. Здесь не было волков и я готов был его выпустить. Но, вместо того, чтобы бежать из машины, Черный повернулся и положил свою голову мне на колени под всеобщее удивление. Вот так началась наша с ним дружба.
После того случая, я проработал около трех месяцев на железной дороге. Сослуживец предложил мне работу в столице, и я, недолго думая, согласился. О том дне мне напоминает лишь Черный, сидящий напротив меня, пока я пишу эти строки. С тех самых пор мы с ним не расставались. Я забрал его к себе в тот же день. Возможно, он получил одобрение от душ его прежних хозяев. А может просто решил жить дальше, дав себе шанс снова любить и быть любимым.
Волков в том лесу больше ни кто не видел. Но путейцы, помня о столь странном появлении хищников, без охотничьих ружей больше не ездили в те края. От себя добавлю лишь то, что настолько крупных волков я ни раньше, ни позже не видел.
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Не знаю, бывшая тоже была лунатиком, но не агрессивная, а то слышал от знакомых, что во сне могли включить газ и пойти дальше спать. А эта смешная. До этого как-то не проявлялось сильно, то ли я крепко сплю (это точно), либо она как кошка шароёбится по квартире. Так вот, была у меня кошка, естественно я ее с собой забрал в общую квартиру. Раньше она со мной спала, потом первые месяцы тоже с нами рядом спала, и как-то уехал в командировку, вернулся, и что-то кошка больше и не просится к нам, предпочитает спать в другой комнате. Грешным делом, думал обижала бывшая кошку, пока меня не было. Подозрения усилились, когда бывшая уехала на пару дней к матушке, а кошка со мной как и прежде спала.
Оказалось что. Практически силой затащил кошку к нам на кровать перед сном, легла рядом, бывшая за спиной спит. Ночь, дождь идет за окном. И тут блять сзади меня:
- Гав, гав гав гав!!! - И дальше просто заливистый: - ГАВ!!! ГАВ!!!!!!! - Как взрослый волкодав.
У кошки шерсть дыбом, у меня волосы на голове вскочили, подмышками волосы волной заколыхались, кошка к двери, она закрыта, пытается под нее пролезти.
Поворачиваюсь, а бывшая тихонько: - Гав. - и захрапела. Налаялась.