Она не ответила, но ее пальцы снова замелькали по клавишам. Экраны мигали, отображая потоки данных, которые казались хаотичными, но в то же время странно упорядоченными, словно кто-то — или что-то — направлял их.

Алексей оглядел зал. Люк, ведущий к ядру, все еще дымился после его удара, но тени исчезли, оставив после себя лишь слабый запах озона. Однако новый звук — этот низкий, живой гул — заставлял его чувствовать себя загнанным зверем. Он посмотрел на Марека, который, несмотря на боль, ухмыльнулся.

— Что, Лёха, опять лезть в пекло? — спросил он, пытаясь разрядить напряжение.

— Если не мы, то кто? — ответил Алексей, но его голос был мрачнее, чем обычно. Он чувствовал, что они лишь царапнули поверхность чего-то гораздо большего. — Катя, можешь отследить, откуда идет сигнал «Возрождения»?

— Уже пытаюсь, — ответила она, не отрываясь от экрана. — Но это странно. Сигнал идет не из одного источника. Он рассеянный. Как будто передается через множество точек на поверхности. Это не одна станция, не один передатчик. Это целая сеть.

— Сеть Стражей? — предположил Игорь, его голос дрожал от смеси страха и усталости. — Ты думаешь, они все еще активны? После всего, что мы сделали?

— Не знаю, — призналась Катя. — Но если это правда, то кто-то или что-то их координирует. И этот кто-то знает, что мы здесь.

В этот момент гул стал громче, и из дальнего конца зала послышался скрежет. Металлические двери, которые они считали запечатанными, начали медленно открываться. Из темноты за ними доносилось шипение, похожее на дыхание огромного существа. Алексей инстинктивно поднял арматуру, а Марек и Игорь заняли позиции по бокам.

— Зорк, дай хоть что-нибудь! — крикнул Алексей. — Что там, за дверью?

— Я… я вижу… — голос Зорка снова прервался, но затем вернулся, более четкий. — Это не машины. Не совсем. Это… гибриды. Органика, смешанная с механизмами. Они… черт, Лёха, это как будто кто-то пытался создать что-то новое. Не просто Стражей, а что-то большее.

— Гибриды? — переспросил Марек, его голос был полон недоверия. — Ты хочешь сказать, что там какие-то киборги?

— Не совсем, — ответил Зорк. — Это больше похоже на эксперимент. Я вижу данные в их коде кто-то пытался объединить человеческую ДНК с технологией Стражей. И, похоже, у них получилось.

Двери полностью открылись, и из темноты начали выступать фигуры. Они были высокими, выше любого человека, с длинными, угловатыми конечностями, покрытыми металлической броней, но их движения были пугающе плавными, почти грациозными. Их лица — если это можно было назвать лицами — представляли собой гладкие пластины с единственным красным глазом, но в их движениях было что-то человеческое. Что-то, от чего кровь стыла в жилах.

— Это люди? — прошептала Катя, отступая от терминала. — Или то, что от них осталось?

— Неважно, кто они были, — сказал Алексей, сжимая арматуру. — Они идут за нами.

Фигуры двинулись вперед, их шаги были синхронными, словно они подчинялись единому разуму. Один из них остановился, его красный глаз вспыхнул, и из его груди раздался голос — тот же холодный, механический, что они слышали раньше.

— Вы — ошибка, — произнес он. — Ваше существование мешает Возрождению. Сдавайтесь, и ваша интеграция будет безболезненной.

— Интеграция? — рявкнул Марек, стреляя из импульсника. Выстрел попал в одну из фигур, но лишь оставил черную отметину на ее броне. — Идите к черту с вашей интеграцией!

— Катя, что у тебя с сигналом? — крикнул Алексей, уклоняясь от луча, который выпустил один из гибридов. Луч пролетел мимо, опалив его куртку.

— Я почти — Катя замялась, ее пальцы застыли над клавишами. — Я нашла источник! Это не просто сеть, это… это что-то вроде спутника. Он передает сигнал с орбиты!

— Спутник? — Игорь обернулся, его глаза расширились. — Ты хочешь сказать, что кто-то на орбите управляет этим дерьмом?

— Не знаю, человек это или нет, — ответила Катя. — Но если я смогу заблокировать сигнал, они, возможно, остановятся.

— Тогда делай это! — крикнул Алексей, бросаясь к ближайшему гибриду. Он ударил арматурой по его ноге, и металл прогнулся, но фигура лишь слегка пошатнулась, а затем повернулась к нему, ее глаз вспыхнул ярче.

— Зорк, нужна помощь! — мысленно крикнул Алексей, чувствуя, как гибрид поднимает руку, готовясь к удару.

— Я пытаюсь, Лёха! — ответил Зорк. — Я могу попробовать перегрузить их системы, но мне нужно больше времени. Отвлеки их!

Алексей увернулся от удара, который расколол металлическую плиту под ним. Марек и Игорь продолжали стрелять, отвлекая остальных гибридов, но их оружие было почти бесполезно против бронированных монстров. Катя, тем временем, работала за терминалом, ее лицо было напряженным до предела.

— Я почти… почти… — бормотала она, вводя команды. — Еще чуть-чуть…

В этот момент одна из фигур повернулась к ней. Ее глаз вспыхнул, и луч энергии устремился к терминалу. Алексей, не раздумывая, прыгнул вперед, толкнув Катю в сторону. Луч попал в терминал, и тот взорвался, выбросив искры и дым.

— Катя! — крикнул Игорь, бросаясь к ней. Она была жива, но ее руки были обожжены, а лицо покрыто копотью.

— Я… я успела, — прохрипела она. — Сигнал заблокирован. Они должны…

Но ее слова оборвались. Гибриды не остановились. Их глаза продолжали гореть, а движения стали еще более агрессивными.

— Зорк, что за хрень? — крикнул Алексей. — Она же заблокировала сигнал!

— Сигнал был только частью их системы, — ответил Зорк, его голос был полон паники. — Они автономны! Кто-то встроил в них резервный протокол. Они не зависят от спутника!

— Тогда что нам делать? — рявкнул Марек, оттаскивая Катю от обломков терминала.

— Есть один вариант, — сказал Зорк. — Но он тебе не понравится. В центре зала есть еще одно ядро. Если его уничтожить, гибриды отключатся. Но… это может вызвать цепную реакцию. Взрыв. И я не уверен, успеете ли вы выбраться.

Алексей посмотрел на своих товарищей. Марек, несмотря на рану, кивнул. Игорь сжал кулаки, готовый драться до конца. Катя, все еще кашляя от дыма, подняла взгляд и тихо сказала:

— Делай, что должен, Лёха.

Он стиснул зубы и побежал к центру зала, где под обломками виднелся еще один люк. Гибриды заметили его и бросились следом, их шаги сотрясали пол. Алексей знал, что у него мало времени.

— Зорк, если я это сделаю, ты сможешь нас вытащить? — мысленно спросил он, отдирая крышку люка.

— Я… я постараюсь, — ответил Зорк. — Но, Лёха, если это не сработает ты знаешь, что я всегда с тобой.

Алексей ударил арматурой по ядру. Раздался оглушительный треск, и зал озарился ярким светом. Гибриды замерли, их глаза погасли, но пол начал дрожать сильнее. Где-то вдали послышался звук, похожий на раскаты грома.

— Бегите! — крикнул Алексей, хватая Катю и помогая Мареку. Игорь бросился вперед, прокладывая путь через обломки.

Они бежали, пока за их спинами нарастал гул. Зал рушился, но впереди виднелся выход — узкий туннель, ведущий прочь от комплекса. Они бросились в него, не оглядываясь.

Когда они наконец выбрались на поверхность, позади раздался взрыв. Земля содрогнулась, и облако пыли поднялось в небо. Алексей упал на колени, тяжело дыша. Марек, Игорь и Катя были рядом, живые, но измотанные.

— Мы сделали это, — прошептала Катя, глядя на дымящиеся руины.

— Но кто-то на поверхности все еще играет в свои игры, — мрачно сказал Игорь. — И я не думаю, что они закончили.

— Зорк, ты там? — мысленно спросил Алексей.

— Я здесь, — ответил Зорк, но его голос звучал странно. — Лёха… я видел кое-что в их коде, перед тем как все отключилось. Это не просто машины. Это… это как будто кто-то пытается переписать реальность. И я боюсь, что мы только начали.

Вдалеке, на горизонте, небо озарилось странным светом. Это был не рассвет. Это было что-то другое.

P.S. от автора

Ну что, выжившие, готовы к новым тайнам? 😈 Что за свет на горизонте? Кто стоит за Протоколом «Возрождение»? И что Зорк увидел в коде, что так его напугало? Пишите свои теории, делитесь идеями! Хотите больше о гибридах, о том, что творится на поверхности, или, может, о прошлом Зорка? Глава 12 уже в пути, и там будет еще жарче! 🔥

Но погоди. Не спеши карабкаться. Между этим адом и следующим кругом — чистилищем осознанного усилия — расставлена ловушка. Дьявольски хитрая, как смех гиены в библиотеке молчания.

Ловушка первая: Паралич Архитектора. Ты увидел чертёж. И вместо того чтобы взять в руки карандаш и начать коряво копировать, ты решаешь СОЗДАТЬ ИДЕАЛЬНЫЙ ЧЕРТЁЖ. Ты превращаешься в безумного библиотекаря, запертого в зале с бесконечными вариантами первого шага. Какой шрифт? Какая бумага? Каким грифелем начертить первую линию, чтобы она была оптимальной, единственно верной, благословленной всеми богами симметрии и эффективности? Твой мозг превращается в перегретый процессор, зациклившийся на вычислении траектории полета бабочки, чтобы предсказать ураган. Ты тонешь в вариантах. Страх сделать НЕ ТОТ выбор парализует сильнее любого нейротоксина. Это ментальная мастурбация в промышленных масштабах. Ты не боишься провала. Ты боишься НЕидеальности. И вот ты сидишь, голый, в центре своего ментального лабиринта, обложившись картами, схемами и планами побега, но не в силах даже встать, потому что ты ещё не решил, с какой ноги — с правой или с левой — будет правильнее начать.

Ловушка вторая: Блевотный ступор Новичка. Допустим, ты вырвался. Ты сделал шаг. Ты взял в руки гитару, резец, штурвал. И... о, господи. Этот звук. Эта линия. Этот вираж. Это так... убого. Это так далеко от той сияющей голограммы в твоей голове. Разрыв между внутренним образом и внешней реальностью вызывает физическую тошноту. Ты — создатель кадавров. Ты — Франкенштейн, с отвращением взирающий на своё дергающееся, сшитое из кусков уродство. И дискомфорт от созерцания собственной немощи становится невыносимым. Проще всё бросить. Проще разбить эту проклятую гитару, сжечь холст, вернуться в тёплую ванну блаженного неведения. Это паралич действия. Это момент, когда ты видишь своё отражение в кривом зеркале и вместо того, чтобы привыкнуть к роже и начать с ней работать, ты в ужасе отшатываешься и разбиваешь зеркало к чертям собачьим. Корни этого — в нетерпимости. В ярости на то, что ты не родился сразу Микеланджело. В отказе признавать, что любой путь к мастерству вымощен трупами твоих жалких, убогих, но необходимых попыток.

Так что же делать, когда мотор заглох, а вокруг только мрак и скрежет собственных мыслей?

Выход — в ереси. В святотатстве. В акте чистого, незамутненного похуизма.

Нужно совершить Маленькое, Ущербное, но, сука, НАСТОЯЩЕЕ действие.

Против паралича анализа? К чёрту идеальный план! Хватай первый попавшийся, самый завалящий, самый «достаточно хороший» клочок бумаги и чиркай на нём спичкой. Начинай. Просто начни. Пусть это будет криво, глупо, неоптимально. Твой первый шаг не должен быть шагом бога по водной глади. Он должен быть шагом пьяного матроса на раскачивающейся палубе — неуклюжим, но направленным вперёд. Главное — сдвинуть тектонические плиты своей задницы с мёртвой точки.

Против паралича действия? Разреши себе быть уродом. Официально. Выдай себе индульгенцию на лажу. Повесь на стену диплом «Почетного Косорука III степени». Полюби этого кривляющегося в зеркале примата, который пытается высечь искру двумя мокрыми камнями. Снизь планку так низко, чтобы через неё мог перешагнуть даже мертвец. Хвали себя не за бриллиант результата, а за сам факт того, что ты поднял кирку и ударил по камню. За скрип. За пыль. За попытку.

Ибо в этом маленьком, уродливом действии содержится семя всей будущей вселенной. Оно — детонатор. Оно — тот самый толчок, который выводит систему из ступора. И вот уже скрипучие шестерни начинают проворачиваться. Медленно, со скрежетом, рождается Осознанная Компетентность. Ты всё ещё слышишь каждый винтик в своей голове, каждое движение требует воли и пота, но механизм, чёрт возьми, работает! Ты едешь, хоть и на раздолбанной колымаге, из которой валит черный дым.

А потом... однажды... ты просто открываешь глаза и понимаешь, что уже приехал. Шум смолк. Машина исчезла. Она стала частью твоего тела. Навык пророс сквозь кости, впитался в кровь. Ты не думаешь. Ты делаешь. Ты и есть действие. Неосознанная Компетентность. Это та самая тишина. Но не тишина тупого эмбриона в утробе, а звенящая тишина мастера, стоящего на вершине горы. Тишина, за которую было заплачено потом, стыдом и тысячей маленьких, уродливых, но чертовски реальных шагов. Аминь.

Кэш, как всегда, был погружён в свой гаджет, но на этот раз его пальцы дрожали от праведного гнева. – Они запустили NFT с нашими котами! – почти выкрикнул он. – Я думал, мы боремся с системой, а теперь мои мемы торгуются на блокчейне за какие-то «фри-коины»! Это не круто. Это антикруто!

Вася хмыкнул, жуя старую картофельную палочку, которую нашёл в кармане куртки. Она была мягкой, как его надежды на светлое будущее. – Знаете, я начинаю думать, что этот город не спасти. Мы хотели свободы, а получили… что? Танцующих котов и цифровую картошку? Может, пора брать их деньги и валить на остров. Я слышал, там нет билбордов.

– Ты опять за своё? – Нюра швырнула контракт на пол, где он приземлился в подозрительно липкую лужу. – Вася, если мы сдадимся, то станем частью их системы. Они превратят нас в маскотов, как тех котов. А я не хочу быть котом. У меня аллергия на корпоративную шерсть.

– А я хочу шляпу для своего кота, – тихо, но упрямо сказал Кэш. – Они обещали шляпу.

– Кэш, забудь про шляпу! – рявкнула Нюра. – Это их приманка! Они знают, что ты слаб на аксессуары для животных!

В этот момент дверь подвала скрипнула, и в помещение вошёл Боб с подносом, на котором дымились три кружки кофе и… картофельные чипсы с логотипом «Фри-Фри Корп». Вася уставился на поднос, как на предательство родины.

– Боб, ты серьёзно? – спросил он, указывая на чипсы. – Ты теперь их человек?

Боб пожал плечами, его лицо было мрачнее, чем кофе в его кружках. – Они выкупили мой долг за аренду. Сказали, что я должен раздавать их чипсы, или они превратят мою забегаловку в точку раздачи их картошки. Я старый, Вася. У меня нет сил драться с корпорациями.

– Это уже не просто заговор, – пробормотал Кэш, глядя на чипсы с таким видом, будто они собирались его укусить. – Это картофельная диктатура.

Вася встал, смахнув с колен крошки от палочки. Его глаза горели, но это был не огонь революции, а скорее раздражение человека, которого достали все эти коты, картошка и корпоративные улыбки. – Ладно, хватит ныть. Если «Фри-Фри» хочет играть в мемы, мы дадим им мемы. Но на наших условиях. Кэш, ты можешь взломать их билборды?

Кэш моргнул, его лицо озарилось дьявольской ухмылкой. – Взломать? Я могу заставить их котов петь гимн анархии. Или рекламировать туалетную бумагу. Что угодно.

– Отлично, – сказал Вася. – Нюра, твой кот готов к съёмкам? Нам нужен новый мем. Что-то, что покажет «Фри-Фри», что их хрустящая картошка – это не свобода, а просто ещё один повод для людей жевать их ложь.

Нюра ухмыльнулась, её глаза сверкнули, как у кошки перед прыжком. – Мой кот готов. Но я хочу, чтобы он был в шляпе. Не для «Фри-Фри», а для нас. Это будет наш символ. Свобода, а не их корпоративный бред.

– А как мы это провернём? – спросил Кэш, уже стуча по клавишам своего планшета. – Они следят за каждым пикселем в сети. У них алгоритмы, которые вычисляют мемы ещё до того, как они становятся вирусными.

– Мы сделаем это старым добрым способом, – сказал Вася, и в его голосе прозвучала смесь сарказма и решимости. – Мы устроим хаос. Никаких билбордов, никаких NFT. Мы снимем мем, который люди будут пересылать друг другу в подвалах, как в старые добрые времена. И он будет про кота, который плюёт на их картошку. А потом… мы найдём эту чёртову шляпу.

– А если нас поймают? – спросил Кэш, не отрываясь от экрана.

– Тогда, – Вася пожал плечами, – мы всегда можем сказать, что это была реклама кошачьего корма.

Нюра рассмеялась, а Боб, стоявший у двери, пробормотал что-то про «чертовы детишки» и ушёл наверх, унося с собой поднос с чипсами. Подвал снова погрузился в полумрак, но теперь в нём витал дух нового плана – безумного, саркастичного и, возможно, обречённого на провал. Но это был их план, а не чей-то ещё.

Метрополис ждал очередной мем-апокалипсис, а Вася, Нюра и Кэш уже готовились к битве, в которой их оружием были коты, сарказм и, возможно, одна очень важная шляпа.

Одиночество — да, это роскошь для королей духа. Не то одиночество, когда ты заперт в клетке своих страхов, а то, когда ты выбираешь тишину вместо болтовни идиотов. Когда можешь часами молчать, и никто не лезет к тебе с вопросом "ты чего такой грустный?". Я не грустный, мудак, я думаю. А думать в этом мире — это как дышать чистым кислородом на планете, где все привыкли к смогу.

Внимание — валюта богов. Способность удерживать фокус на чем-то дольше пятнадцати секунд, не хватаясь за телефон как наркоман за дозу. Смотреть на закат, не фотографируя его для инстаграма. Читать книгу, не проверяя каждые две минуты, не написал ли кто-то тебе очередную бессмысленную хуйню.

А эти... эти коллекционеры пустоты, эти накопители нулей на банковских счетах — они думают, что владеют роскошью. Но роскошь владеет ими. Она высасывает их изнутри, оставляя позолоченные оболочки, которые звенят на ветру как китайские колокольчики в аду.

Роскошь — это проснуться и знать, что этот день принадлежит тебе. Что ты можешь потратить его на что угодно или не потратить вообще. Что твои мысли — твои, твое время — твое, твоя жизнь — твоя собственная, а не сданная в аренду под проценты.

И пока они считают караты и квадратные метры, настоящие аристократы духа считают моменты свободы. Каждый вдох без разрешения. Каждая мысль без цензуры. Каждый шаг без маршрута.

Вот что такое роскошь. Все остальное — просто дорогой мусор.

Больница на Луначарского, как все в этом чудесном городе стоит на склоне укутана древними деревьями и засыпана все теми же иголками. Множество извилистых выложенных брусчаткой тропинок петляют между свежеотремонтированных корпусов больницы. На самом верху вдоль кипарисовой аллеи стоит двухэтажный корпус детского стационара.

Борюсь с желанием подглядеть в окошко, и через приемный покой на ходу напяливая безразмерный халат, к ним. К моим родным.

-Па-а-апка!- объятия, поцелуи, застрявшие в горле слезы счастья. Мне хорошо. Я знаю, что когда мы вместе нам будет хорошо везде. На любой планете, в любой стране и городе. Мы там где есть МЫ.