Друзья, прочтите кто сколько сможет.

Прошу обратить внимание на стиль оформления внутренних монологов, размышлений главного героя. Сразу предупреждаю, сделано не по Розенталю. Неправильно? Закавычить всё или оставить как элемент авторского стиля?

И ещё, для ассов редактирования, не слишком ли вольно я обращаюсь с временами глаголов: то прошлое время, то настоящее, порой в одном абзаце.

За орфографию сильно не судите, сам бесюсь от безграмотности. Но идти к корректорам, полагаю, надо когда уверен, что стоит идти.

С надеждой и упованием.

Ваш Александр Волошин (начпис и нонейм)

Привожу отрывок или вот ссылка на Литрес.

ПОГРУЖЕНИЕ

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины....

Не помню сам, как я вошёл туда,

Настолько сон меня опутал ложью,

Когда я сбился с верного следа.

(Данте Алигьери —
Песнь 1:АД: Божественная комедия).

Глава 1. Накипело

У любого видеоролика на Юкубе, сколько бы миллионов просмотров он ни набрал, всегда есть первый зритель. Самый первый.

Девочка была подписана на многих популярных блогеров, но канал Германа был её любимым. Она не раз оказывалась в первой десятке его зрителей. На этот раз, юная подписчица решительно настроилась — стать Первой. Глупо? Конечно! Но не глупее, чем ходить по асфальту, не наступая на трещины или съедать счастливые трамвайные билеты.

Она обновила страницу и, наконец, увидела долгожданную новую строку в списке публикаций. Количество просмотров – ноль! Ура! Мгновение, “клик” по ссылке. Кажется, успела! Устроилась поудобнее и в предвкушении интересненького прильнула к экрану…

* * *

— Приветствую вас и поздравляю, дорогие мои подписчики! Это наша юбилейная 479‑я встреча.

Почему, спросите, юбилейная?

Я тут на досуге подсчитал, что средняя продолжительность моих роликов составила 14,5 минут. Умножим её на общее количество видеопостов. И, вуаля, – 60 000 минут! Целая тысяча часов! Это почти 25 недель вашего рабочего времени! Ровно полгода трудовой жизни, которые вы провели со мной!

Подумайте, сколько всего полезного можно было сделать за это время. Написать книгу, выучиться новой профессии. Завести себе девушку или парня, если вы девушка. Да хоть собаку. Хоть хомячка.

Признайтесь, сколько минут в день вы играете со своим ребёнком? Сколько минут на этой неделе вы общались с родителями или друзьями? Вот то-то.

А ведь столько всего можно сделать! Но вам некогда, – вы смотрите мои ролики. Смотрите за завтраком, в туалете, на работе, во время встреч с друзьями.

Если бы вы с таким же упорством учили иностранный язык!

Что?! Ваши друзья, родители и дети не могут вам уделить столько времени? Это потому, что они тоже смотрят мои, или чьи‑то ещё, ролики.

В итоге каждый из вас потерял полгода рабочего времени, а подписчиков здесь миллион!

Что это значит?

А значит это, что потери нашего с вами времени исчисляются тысячелетиями!

Я чувствую себя уничтожителем времени. Вашего времени.

И кажется, что я на стороне Зла.

И мне за это платят…

… Ещё несколько минут низвергал Герман в Сеть потоки сарказма презрения по отношению к себе, к своим зрителям, к рекламе и всему интернет‑сообществу. Наконец, перевёл дыхание, глянул на таймер и ухмыльнулся: ровно 14,5 минут. Пора заканчивать.

— Я ухожу. Прощайте друзья. Умоляю, не грустите и отпустите меня с миром.

Как же труден этот шаг! Помогите! Не дайте шанса передумать. Отпишитесь от моего канала сейчас, сию минуту! Пусть он умрёт!

А завтра, у каждого из вас будет несколько лишних минут, чтобы отвести глаза от экрана, увидеть небо, позвонить другу, улыбнуться случайному прохожему, и, может быть, это буду я.

Вот такой ролик опубликовал сегодня рано утром популярный блогер, теперь, наверное, уже бывший, любимец миллиона подписчиков Герман Эрст.

На душе полегчало.

Довольный и опустошённый, он снял наушники, выключил компьютер, с силой оттолкнулся от стола и откатился на добрых три метра в своём кресле.

Мельком оценил зарождающийся за окном рассвет.

А теперь — спать!

Глава 2. Блогер

Со слов матери, в детстве Герман был похож на Херувима с пасхальной открытки. Такой милый, прелестный пухляш со светлыми кудряшками и ангельской улыбкой.

Сегодня, в свои тридцать с небольшим, он походил на героев Достоевского — Раскольникова или князя Мышкина. Красивое интеллигентное лицо с тонкими нервными чертами. Светлая, почти белая бородка, даже издали казавшаяся шелковистой. Длинные элегантно неухоженные русые волосы, бледная нежная кожа и неправдоподобно яркие голубые глаза.

Ангельская улыбка с возрастом стала чуть ироничной, но ещё не утратила наивной, умной доброты.

Он немного склонен к мистике, малость суеверен, впрочем, не настолько, чтобы пользоваться услугами магов и экстрасенсов. Нет у него и собственного психоаналитика. По части фобий, зависимостей и разных девиаций Герман до банальности старомоден — у него их попросту нет.

Нет у него ни татуировок, ни пирсингов. Нет вредных привычек. Нет детских психологических травм. По жизни он отвратительно скучный, нормальный человек, вдобавок ещё и скромный.

Но стоит ему оказаться перед видеокамерой, и происходит чудо — он преображается.

Преображается. Становится раскованным и общительным. Его речь не просто льётся, она обволакивает вас. Его лицо светится, как икона, а голос хочется слушать и слушать, и верить всему, о чём бы тот не говорил.

Эту свою особенность Герман осознал ещё в детстве. Пока другие пацаны часами рубились в компьютерные игры, он зависал в социальных сетях. У него было много аккаунтов. Он выдавал себя то за мальчишку, то за взрослого мужчину, а то и за пожилую даму. Виртуальное общение ему очень нравилось, но, когда наступила эра видео‑чатов и видео‑блогов, его жизнь почти полностью перетекла в Сеть. Именно здесь было его Место силы. Он любил камеру, камера любила его, а вместе они творили.

Его подписчицы, которых по статистике большинство, наверное, влюблялись в образ экранного Германа. Но при личном общении, он вряд ли произвёл бы на них столь яркое впечатление. В реальной жизни он оставался застенчивым, просто патологически стеснялся привлекать к себе внимание.

Сложившееся положение до недавних пор Германа ничуть не огорчало. Наоборот, двойная жизнь казалась ему такой романтичной. Скромняга по жизни, в параллельном, виртуальном мире он чувствовал себя супергероем, как Зорро или Бэтмен.

Хотя… иногда, в своих мечтах он бросает всё и уезжает в Мексику в поисках смысла жизни. Там курит кактусы, делает вызывающую наколку на лице и… и прекрасно осознаёт, что это лишь абстрактные фантазии.

Такие мечты помогают многим из нас преодолеть усталость от монотонного бытия, чтобы завтра снова погрузиться в рутину обыденности. Так, ничего особенного, сказочка на ночь.

Глава 3. Наутро

Телефон разбудил его мелодией из «Титаника» — Селин Дион «My Heart Will Go On».

Герман чуть приоткрыл глаза. Медленно‑медленно, сладко-сладко потянулся и стал наблюдать, как смартфон с включённым вибросигналом нервно вздрагивая хрупким пластиковым тельцем подползает к краю своей персональной бездны, вот‑вот, и он рухнет со стопки журналов, в беспорядке нагромождённых на тумбочке.

Герман загадал, ответить звонившему, если тот проявит достаточно терпения и телефон таки упадёт.

— Да, алё, слушаю, — он продемонстрировал чудо ловкости и успел подхватить гаджет уже на излёте. Жалко же! А вот несколько толстых глянцевых журналов соскользнули и лениво растеклись по полу, потревоженные бессмысленными экзерсисами хозяина.

— Какого черта! — услышал он вопль своего друга Дэна, ещё до того как поднёс телефон к уху и успел сказать вежливое “алё”.

— Извини, я не мог ответить сразу.

— Какого черта ты выложил ночью в Сеть!

— А что, собственно говоря, случилось? Сказал правду. Вышло довольно искренне, ты так не считаешь?

— Я считаю, что ты набросал дерьма на вентилятор. Жди комментариев! Так-то ты, решил выйти из игры? Поздравляю, ты сделал это эффектно!

— Ну, не горячись. Мне было необходимо сделать что‑то настоящее, от души. Я устал быть говорящей головой для озвучки текстов от наших копирайтеров.

— Они дают тебе лучшие профессиональные тексты с учётом конъюнктуры и максимального охвата аудитории ещё невесть чего. И мы платим им за это охренеть сколько денег.

— Вот‑вот, и я о том же. Мне надоело работать винтиком на этом предприятии. Эта детальная раскадровка. На какой секунде выдержать паузу, когда улыбнуться, все эти заготовленные импровизации. Как я это всё ненавижу!

— Деньги, их ты тоже ненавидишь?

— Деньги, это хорошо. Но пойми, — я художник, и хочу получать их за свой талант, за искусство, а не за ремесло. А то, что мы делаем, это хуже ремесла. Это – конвейер.

— Как же всё запущено, – голос в телефоне прозвучал то ли устало, то ли угрожающе. –  Приезжай сегодня вечером ко мне на поляну. Пожарим шашлыки. Обсудим.

— А ты пригласишь группу поддержки? — съехидничал Герман.

— Не сомневайся, я всех приглашу!

Он пока не знал, ехать ли на назначенную стрелку. Об этом он подумает после. А пока у него есть куча времени. У него теперь всегда, каждый день будет много свободного времени. Всё сказанное во вчерашнем посте, он в полной мере относил и к себе лично.

Первый, самый трудный и самый главный шаг на волю сделан.

Как же чудесно быть свободным!

Герман блаженно улыбнулся.

Включил музыку. Сделал несколько танцевальных па по комнате. Подпевая и пританцовывая, сварил кофе, залил в термос‑стакан, вставил соломинку и прочь на улицу, навстречу новым ощущениям.

Этот район, не приспособлен для прогулок, да и для жизни вообще. Ни тебе скверов, ни детских площадок, даже скамеечки для отдыха не сыскать.

Он отшагал целый квартал по проезжей части, потому что и тротуаров здесь тоже не было. Ну, вот, наконец-то, местечко, где можно присесть, – забытый невесть когда строителями бетонный блок в тени пыльного дерева.

Отсюда открывалась колоритная панорама сортировочной железнодорожной станции. Неплохо. Ему нравились урбанистические пейзажи, особенно промышленные, такие закопчённые, красно-кирпичные и опасные, окутанные безумием электрических проводов, железных труб и выбросами пара.

Герман с наслаждением отхлебнул горячий кофе и стал отстранённо наблюдать за суетой маневровых тепловозов

Вчера он излил не всё, что скопилось на душе. С недавних пор его тревожат мысли не только по поводу впустую растачаемого времени.

Чтобы не смешивать всё до кучи, он, например, ни словом не обмолвился о лицемерии. Так уж устроен этот мир, но подписчики любят позитивных блогеров. Всегда отличное настроение, постоянно улыбающиеся красивые лица, демонстрация успеха. Никто не станет смотреть видео, в котором ты ноешь и жалуешься на мелкие проблемы, на отстойную, никчемную жизнь… у подписчиков этого добра и без тебя хватает.

Между тем, он буквально кожей ощущал, как этот принудительный позитив будто щёлочь разъедает его настоящую личность. Никто не может и не должен быть постоянно радостным. Если это не болезнь, конечно.

Довольно! Хватит! Он – свободен!

Теперь он будет самим собой, нравится это кому‑то или нет!

Герман машинально глотнул ещё тёплого кофе.

Был и третий повод. Жизнь блогера вне эфира — это непрерывная череда повторяющихся в цикле событий.

Ты просыпаешься с мыслями, о чем будет сегодняшний ролик. В течение дня пытаешься спланировать и отснять его, потом до ночи монтируешь и, наконец, замертво валишься, чтобы проснуться на следующее утро, и всё поновой, как будто попал в «День сурка».

И тут, Герман, к своему ужасу, осознал, что он мысленно планирует очередной ролик, даже целый цикл роликов. Его сознание, как те маневровые паровозики, за которыми он сейчас наблюдает, снуёт, суетится, перетаскивает вагончики‑мысли с одной ветки на другую. Комбинирует их по въевшимся в мозг от многократного повторения правилам, готовит к отправке в большой мир. Но маневровые трудяги никогда не вырвутся на магистральные линии. Они, не свободны.

И он тоже не вырвется из своего персонального ада.

Ему только померещилась  свобода.

На самом деле — это новый День сурка, он по‑прежнему мчится по кругу на карусели времени.

Он мыслит категориями собственных блогов. Он раб своего видеоканала…

Герман втянул через соломинку ещё глоток кофе. Совсем остыл. Противно. Стакан выпал из вялой руки. Утоптанная земля неохотно впитывала расплескавшуюся жижу.

Он встал и, забыв стряхнуть пыль со штанов, поплёлся домой. Опять на Голгофу.

Вернувшись машинально включил компьютер, не задумываясь заглянул в холодильник и на автомате, соорудил какой‑то бутерброд. К еде он равнодушен. Что есть, то и ест. Его желудок с демократичным безразличием переварит и изысканную кухню, и фастфуд.

Среднего роста Герман был худощав и тонок в кости. При такой конституции атлетических форм не накачать ни в каком спортзале, даже если питаться чистым протеином. Он и не пытался. Он вполне был доволен и своей комплекцией, и аппетитом тоже.

Впрочем, конкретно сейчас, он был недоволен всем.

С обречённым видом невольника и надкушенным бутербродом в руке рухнул в кресло перед монитором.

Курсор, как намагниченный, привычно подполз к ссылке на Канал. Клик! Открылась страница блога.

«Что?!» — Герман выпрямился и перестал жевать. Количество подписчиков выросло на пять процентов, просмотров — на целых семнадцать?

Он принялся листать комментарии.

О, ужас! Они решили, что у Германа серьёзный стресс, шлют слова поддержки. Боже, они отнеслись к нему с сочувствием!

Некоторые восприняли его идеи с пониманием. Но, вместо того чтобы выключить свои гаджеты и навсегда покинуть канал, затеяли энергичное обсуждение того, как прав Герман и, что надо с этим что‑то делать.

Кто-то проникся настолько, что просил продолжить серию разоблачительных роликов. Они искренне полагают: всё, что сказано плохого — это про других подписчиков, а не про них: — «Это мы с Германом клеймим пороки прочих».

Они что там, с ума посходили?

А он сам?

Да весь мир сошёл с ума!

Герман схватил себя за волосы. Боже! Я попал в ловушку, сотворённую собственными руками.

Он забыл, люди любят смотреть не только на вечно счастливых блогеров, присоединяясь к чужому позитиву.

Есть и другие популярные каналы. Те, на которых демонстрируется утрировано непрезентабельные стороны жизни. Зритель сопоставит увиденное на экране со своим окружением, и ему начинает казаться, что собственная жизнь не так уж погана. Уж по сравнению с тем, что ему тут демонстрируют, он вообще в шоколаде. Если хоть кому‑нибудь на свете хуже, чем тебе, то «Ура», всё не так уж плохо. Вспомните собственную реакцию на фотографии с крысами и мусором на фоне Эйфелевой башни. Не вывезенная несколько дней помойка возле дома уже не вызывает такого омерзения.

На столе вздрогнул и подмигнул смартфон. Аудиосообщение от Дэна:

«Нет, ты это видел?! Ты, гений! На твоём канале взрыв комментариев. Количество подписчиков растёт! А ведь ещё нет и двенадцати.

Короче, тема посиделок меняется. Будем праздновать! Жду тебя. Ты сегодня добавил мне работы. От рекламных агентств нет отбоя. Все хотят тебя».

Герман так и остался сидеть с телефоном в руке, задумчиво уставившись в яркий экран.

Я стал продуктом. Продуктом к которому привыкли потребители. Ребрендинг, сотворённый ненароком, пошёл на пользу. Подписчики не хотят со мной расставаться. Я вошёл в их жизнь, стал её частью. Никто не хочет менять привычный уклад.

Герман вздохнул. Я должен помнить об ответственности за тех, кого приручил. Бла‑бла‑бла. Ему хотелось взвыть, как загнанному зверю, заплакать, что‑нибудь сломать.

Вместо этого, доведённым до автоматизма движением мыши он открыл панель администратора. Интересно, сколько подписчиков последовало его призыву? Хоть кто-нибудь отписался?

Один?!

Всего одна, незнакомая ему девочка.

Он разыскал её Е‑мэйл и написал короткое сообщение:

«Спасибо, что последовали моему совету. Вы оказались самым преданным моим подписчиком. Верьте, этот мир гораздо больше и интереснее, чем окно монитора или экран телефона!

До встречи в реальной жизни.

Ваш Герман»

Глава 4. Знаки

Он переключился на вкладку входящей почты и принялся покорно листать и удалять накопившиеся сообщения, в основном рекламный спам. Ещё одна рутинная процедура, которой он должен заниматься. Кому должен? Зачем? Лучше бы я зарядку по утрам делал.

«Удалить!» — минус две секунды его жизни.

Снова «Удалить!» — ещё две секунды…

Кажется, этим письмам не будет конца. Раздражение растёт с каждым очередным долбаным «Удалить».

И вот уже с остервенением он отправляет письма в корзину, одно, другое, третье. Не читая, не глядя. Нервный взмах рукой, и чашка, почти полная, ещё  теплая,  опрокидывается. Сладкий кофе выплеснулся на клавиатуру, растёкся по столу, подмочил мышиный коврик.

Словно в замедленном кино, расползающаяся лужица добралась до края столешницы, замерла там, собираясь с силами и, наконец, ленивой тонкой струйкой сорвалась вниз, чтобы испачкать как можно больше всего вокруг: его джинсы, обувь, паркет.

Компьютер замер на очередном приговорённом к удалению сообщении. Герман схватил салфетки и начал было нервно промакивать эту сладкую, липкую мерзость. Клавиатуру не спасти. Пустяк, – расходник.

Стоит ли расстраиваться, но он в отчаянии плюхнулся в кресло, оттолкнулся и отъехал подальше, туда, где ещё чисто. Затравленный взгляд блуждает в поисках подсказки — ну, что? Что дальше?

Непроизвольно прочёл последнее открытое на экране письмо, –  приглашение на глубоководное погружение к «Титанику» в качестве журналиста, блогера и летописца. Надо же, оказывается, ему повезло, он по жребию выбран из 147 кандидатов на… Какая чушь! Опять спам!

Он с отвращением отстанился от осквернённого компьютера. Пусть засахаривается.

Выскочил на улицу. Прочь от преследующих его неприятностей, от бесконечных обязанностей, от приглашений, от всего.

Свободы! Он хочет сам выбирать свой путь, а не бежать как добыча, неспособная вырваться за флажки оцепления.

Бег

Очутившись на улице, Герман пошёл наугад, куда глаза глядят, или куда ноги выведут.

Ритмичная ходьба утешала нервы. Ничто вокруг не казалось агрессивным. Погода располагала к долгой прогулке, встречные пешеходы иногда улыбались ему. Водители на перекрестках были вежливы и даже приветливы. Всё вокруг было хорошо. Мир явно благоволил Герману.

Только вот, на душе было погано. И ещё, руки оставались липкими. Фу!

Через час ноги вынесли его к одному из тех городских парков, которые отличие от центральных зон отдыха не слишком ухожены и тем особенно милы. Давно нестриженые кусты. Заросшие газоны. Немноголюдно. Что особенно приятно, — отсутствовали аттракционы, и не играла дурацкая балаганная музыка. Шум городских автострад монотонным рокотом доносившийся издалека не мешал спать младенцам в колясках. Герман, не снижая темпа, пересёк парк и вскоре с разгону упёрся в набережную. Тротуар и гранитный парапет отделяли его от реки.

Подошёл к неожиданной преграде и остановился, в нерешительности перевёл дыхание, он как будто просыпался от транса. Оказывается, кроме его тревожного внутреннего мира, существует и другой, в котором есть солнце, небо, ветер, река.

Река пахла водой, рыбой, тиной, сыростью; жизнью и смертью, рождением и разложением. Иногда, по её поверхности проплывали радужные масляные пятна, они не пахли.

Смотреть на воду, на роящийся на другом берегу мегаполис было приятно. Возникало чувство отстранённости от городской суеты и в тоже время сопричастности.

Трое мальчишек увидали проплывающую мимо пустую бутылку. Они с остервенением начали кидать в неё камнями.

— Потопить «Титаник»!

— Огонь! Батарея! Пли! — воинственно орали они.

Герман про себя улыбнулся, «Титаник» столкнулся с айсбергом, а не стал жертвой метеоритного дождя или артиллерийской атаки. Но это название для воображаемого корабля оказалось первым, пришедшим на ум пацанам. Да, агрессивная рекламная кампания глубоководных погружений к останкам величайшего неудачника делала своё дело.

Ему и самому заплатили за пару роликов, связанных с историей легендарного кораблекрушения.

Эта мысль окончательно возвратила его к действительности. И к проблемам тоже.

Сегодня утром я был так счастлив, так свободен. Но всё упорно возвращается на круги своя. Неужто мне не вырваться? Неужели, я обречён кружиться на этой карусели, пока она сама меня не сбросит?

Казалось бы, всего‑то и делов. Надо просто выбрать. И вариантов‑то всего два: вернуться на галеры или послать всё к чертям собачьим!

Ради чего? Ради сомнительной свободы?

Да хоть бы и так. Стоит, наконец, решиться, и в душе наступит мир и равновесие.

Здравый смысл шепнул: “Оставь всё как есть. Постоянная работа, признание, деньги, стабильность в перспективе ближайших лет. Мечта достигнута. Ты бесишься с жиру!”

Но что‑то в душе, может это интуиция, вопило и требовало, поступить вопреки.

Сейчас, сию минуту он может выбрать. Он свободен в своём выборе…

Немного предыстории. Каждый год я на пару недель уезжаю за город на дачу. Не в отпуск, а просто там побыть. И это единственные две недели в году, когда я смотрю телевизор. По ряду причин. И вот в этом году случилось так, что в какой-то день, пока я ужинал, фоном по телеку посмотрел ТНТ-шную комедию «Мэр поневоле», и она даже вполне на разок зашла. Если вдруг кому очень интересно, у меня в «Телеграме» есть отзыв, отыскать нетрудно. Сейчас же речь про совсем другое кино, которое я отсмотрел после «Мэра» и очень сильно удивился. Сначала, как водится, даже не собирался. Потому что после комедии с Цапником и Кошкиной, судя по всплывавшей плашке, должен был идти фильм «Кто там?». А я такой знаю только один: идиотский триллер Элая Рота с Киану Ривзом и Аной де Армас. Ну, думаю, ладно, пусть бубнит, пока я посуду буду убирать, да ко сну готовиться, а потом выключу. Однако, когда пошёл логотип «Централ партнершипа» я уже заподозрил, что это какое-то совсем другое кино. И по итогу так оно и оказалось. Более того, оно на порядок лучше означенного барахла от Рота. Я бы даже смело заявил, что это один из лучших отечественных фильмов, что я видел за последнее время. Я его специально только что пересмотрел, потому что на даче приходилось довольствоваться довольно маленьким экранчиком, на котором было не видно многих мелких деталей.

В чём суть. Это авторский проект Владимира Маслова, Виталия Дудки, Михаила Морского и ещё нескольких граждан, захотевших в какой-то момент заснять альманах триллерных новелл, где общей темой была бы закрытая дверь, за которой героев ждёт что-то неприятное. Какие-то их личные страхи или непредвиденные жизненные обстоятельства. По итогу получилось пять историй, практически никак на первый взгляд не связанных. В них разные герои в исполнении разных актёров, а действие разворачивается в совсем непохожих друг на друга локациях. Однако, если быть внимательным, то связующие звенья таки можно заметить, хотя они и не служат сюжетообразующими. Ну, например, фельдшер скорой помощи из третьей новеллы в четвёртой находится среди пассажиров самолёта.

Ну и давайте вкратце про каждую из новелл в стиле моих заметок про фильмы серии «V/H/S» (Часть 1, Часть 2). И да, также существует версия в виде мини-сериала, доступного на стриминговом сервисе «Premier» и пересматривал я именно её. Однако новых или расширенных сцен она не содержит и как по мне в формате полнометражного фильма смотрится это всё сильно лучше. Ну и да, получается, что это снова косвенно проект от канала ТНТ.

Итак, история первая, «Твоя цена». В специально оборудованном погребе дорого особняка находится вместе с женой очень богатый человек в исполнении Владимира Машкова. Супругам скоро нужно ехать по каким-то делам, но тут в дом врываются грабители и муж запирает укреплённую дверь в погреб. Однако просто так отсидеться до приезда полиции у семейной пары не получится, ведь незваным гостям нужны далеко не только спрятанные в сейфе деньги.

Этот эпизод, в специально выстроенной студийной декорации, снимали последним, однако в качестве вводного сюжета он смотрится очень хорошо и презентует все фишки данного проекта. Это и клаустрофобное ощущение замкнутого пространства, и отличная манера съёмки с длиннющими планами (каждая новелла якобы сделана одним дублем, а на съёмочной площадке таковые порой длились по 12 минут), и шикарный звук, изрядно нагнетающий атмосферу, и добротная актёрская игра. И, конечно же, почти обязательный твист в конце. И хотя любимой в фильме я её точно не назову, однако поставлена и сыграна она хорошо, а задачу задать тон всему происходящему выполняет на ура. Ну и, понятно, что создатели грамотно привлекли внимание, сразу кинув в зрителя Машковым.

История вторая, «Твоя смерть». Наряд полиции отправляется в ночной рейд по задержанию нелегальных мигрантов. Те незаконно проживают на территории уже год как закрытого и весьма немаленького квест-рума в стилистике фильмов ужасов. Главным героем тут выступает молодой и впервые отправившийся на серьёзное дело полицейский по фамилии Малинин в исполнении Тихона Жизневского. Почти сразу он видит, как его более опытные коллеги начинают изрядно превышать полномочия. Но не успевает парень вмешаться, как кто-то из глубины полутёмного помещения с массой коридоров открывает стрельбу. Главный герой пускается за стрелком вдогонку через лабиринт с ужасными декорациями.

Вторая новелла мне понравилась уже значительно больше. Она окончательно задала тон повествованию, превратив просто триллер совсем уж неприятную жуть. Понятно, что вокруг не сильно дорогой квест-рум, однако именно благодаря постановке и реальной угрозе главному герою, сопереживание включается на полную и эпизод смотрится очень напряжённо. Плюс, тут стало понятно, что кино точно будет совсем серьёзным и мрачным, а в означенном жанре я такое очень люблю. Ну и по итогу это всё ещё не самая лучшая в альманахе история, однако и она зашла на ура, а благодаря неплохой игре Жизневского смотреть всё это было не скучно. Правда моё дурное воображение никак не могло выкинуть из головы мысль «Эвон как, оказывается, несладко приходилось майору Грому в первые годы работы!». Ну да это уже чисто мои проблемы, сам фильм на эту тему не шутит.

Кстати помимо Жизневского одну из главных ролей тут играет ещё один неплохой актёр Александр Самойленко, да и Александр Обласов в роли третьего полицейского тоже был весьма неплох.

История третья, «Твоя боль». В небольшой квартирке женщина средних лет в исполнении Марьяны Спивак готовит еду, слушает музыку и ждёт возвращения с улицы маленького сына. И тут в квартиру начинает ломиться её бывший муж, изрядно выпивший и не желающий мириться с их расставанием.

Это самая короткая история в фильме. Даже в сериальном формате вместе с титрами она идёт всего восемь минут. Однако, во-первых, снималась она самой первой и была своего рода пилотом, показывая который создатели смогли найти финансирование. И, во-вторых, это чуть ли не лучший эпизод картины. Причём охренительно снятый, учитывая, что вокруг не специально выстроенная декорация, а настоящая квартира, где камера почти без склеек носится туда-сюда, заставляя съёмочную группу жаться по углам, чтобы не попасть в кадр (про это есть в фильме о фильме). А ещё это самая простая сюжетно и, вместе с тем, предельно жуткая новелла, что по содержанию, что по звуку, что по уровню отыгрыша актёров. Вот это было прям супер, такого мрачняка в хорошем смысле слова я даже не ожидал. И да, как раз тут появляется тот самый фельдшер, роль которого исполнил Сергей Чихачёв.

История четвёртая, «Твой выход». Пассажирский самолёт совершает длительный перелёт. Главный пилот, после того, как борт лёг на курс, выходит в салон, но назад попасть уже не может. Его напарник запер дверь изнутри и по громкой связи делает страшное объявление. Через десять минут самолёт врежется в землю. И на первый взгляд кажется, что помешать этому не может ничто.

Эта новелла, наоборот, самая длинная и самая масштабная по размаху съёмки. Много актёров в кадре, имитация полёта и крена самолёта в разные стороны, плюс никуда не пропадает имитация съёмки одним дублем, из-за чего создателям то и дело приходилось изрядно изворачиваться, чтобы скрыть технические нюансы, и зритель мог бы поверить в реальность происходящего. Сюжетно это история про последствия наших действий и то, как они могут совершенно внезапно отразиться на куче совершенно непричастных людей. Напряжение и саспенс тут просто густейшие, когда смотришь в первый раз представить, куда же вырулит сюжет не представляется возможным, а множество пассажиров даёт авторам вволю поиграться с типажами и образами.

Вообще, несмотря на то, что мне последние три истории нравятся плюс-минус одинаково, при пересмотре я поймал себя на мысли, что конкретно эта может зайти далеко не всем. Потому что ситуация тут довольно абсурдная, равно как и действия некоторых героев. Например, просто посмотрите на влюблённую парочку, которая часто попадает в кадр, и то, как они себя ведут во время кульминации. Это не проблема истории, градус некоторого абсурда тут поднят намеренно, а люди порой бывают и правда весьма припизднутыми. Но для кого-то после достаточно камерных и приземлённых предыдущих новелл, эта может показаться перегруженной и чересчур поехавшей.

Однако мне нравится всякая стрёмная (опять же в хорошем смысле) дичь, а тут было весьма и весьма неуютно. Опять же, что звук, что актёры, что операторская работа очень грамотно задавали атмосферу и нагнетали обстановку. Так что удлинённый хрон мне вообще не мешал, а новелла определённо в числе лучших. Ну и, наверное, людям с острой боязнью полётов смотреть её будет вдвойне неприятно.

А, да, девушку из той самой странной влюблённой парочки играет весьма известная актриса родом из Ижевска, работающая в жанре научно-просветительских фильмов для подрастающего поколения под творческим псевдонимом Jia Lissa (Юлия Чиркова по паспорту). А я смотрю лицо знакомое, никак не мог понять кто это. А потом как понял! Учитывая роль и обстановку вокруг — весьма иронично получилось. А ещё мне показалось, что роль одного из пассажиров исполняет Роман Котков, один из создателей Майора Грома, но в титрах его вроде нигде не указано, может и привиделось.

Пятая, последняя история, «Твой выбор». Маленькая девочка в исполнении Софии Петровой осталась одна в квартире. Мама ушла в магазин и забыла ключи. И теперь не может попасть домой. А дочка не спешит её впускать, ведь мама постоянно раздражённая, занятая и вечно ругается по любому поводу. И тогда девчушка придумывает себе новую маму в исполнении Саши Бортич. Та весёлая, позитивная, играет с дочерью и всё-всё ей разрешает. Только вот игры в какой-то момент заходят слишком далеко, а дело начинает принимать скверный оборот.

Несмотря на то, что данная новелла не такая мрачная, как две предыдущие, она всё равно умудрилась нагнать на меня изрядно жути. И хотя тут чётко даётся понять, что всё происходящее — просто плод воображения девочки, которой не хватает материнской любви, всё равно выглядит творящееся в квартире крайне неуютно.

И тому, наверное, в основном две причины. Во-первых, звук именно в этой новелле приобретает совсем уж хоррорные мотивы, которые посреди весёлых поскакушек девочки с молодой мамой звучат максимально неуместно, что, собственно, и нагнетает. Ощущение, что вот-вот всё это разом превратится в какой-то кромешный и кровавый пиздец не покидает ни на секунду. Чему постановка и неизменно талантливая работа оператора тоже только на руку. Ну а, во-вторых, Саша Бортич тут просто шикарная. Она на очень тонкой грани играет предельно позитивную и до карикатурности дружелюбную маму, ни разу не скатываясь в откровенное переигрывание. А вот во взгляде у неё постоянно промелькивает что-то прям без шуток хтоническое и зловещее, прям аж мурашки пробирают. Причём, повторюсь, всё это не пихают в лицо, а актриса не кривляется как Джим Керри.

Это всё смотрелось настолько добротно, что окажись она в конце каким-нибудь злобным демоном, принявшим обличие мамы, я бы вообще ни хера не удивился и легко это принял. Однако, как и раньше, новелла остаётся целиком в рамках реализма. И, кстати, в ней есть не очень чётко заметная даже в HD-версии (камера проезжает весьма быстро), но достаточно очевидная сцепка с одной из предыдущих историй.

А, ну и София Петрова тоже отыграла на очень хорошем уровне. И детскую непосредственность сумела сохранить, и деревянной куклой совсем не выглядела. Надо будет посмотреть, авось ещё себя проявит. Да, я в курсе, что она играла главную роль в недавнем «Домовёнке Кузе», но это уж простите без меня.

Резюмирую. Отличный отечественный триллер-альманах, который при знакомстве произвёл на меня очень сильное впечатление. Однако, даже при повторном просмотре, когда я уже знал все повороты, сильно хуже он не стал. Да, не все новеллы одинаково прекрасны, но, во-первых, так почти никогда и не бывает, во-вторых, даже те, что послабее — они всё равно очень хороши, а, в-третьих, даже если вдруг из бытия пропадут все истории кроме третьей и пятой, даже их хватит, чтобы рекомендовать этот фильм к просмотру. Что я, собственно, и делаю.

Есть, правда, во всей этой истории неизбежная ложка кислятины. Фильму уже три года, он в том числе прокатывался в кинотеатрах, причём, как я понимаю, его ещё и покупали для показа в нескольких других странах. В нём отличная постановка, густая атмосфера, много известных актёров и интересные истории.

И вот вопрос: вы хоть раз про него слышали? Видели хоть какую-то рекламу, посты с рекомендациями, обзоры? Каким-нибудь очередным говном по мотивам сказок забито всё будет так, чтобы ты ни в коем случае его не пропустил, даже если не смотришь телевизор, не ходишь в кино, а в интернете посещаешь строго определённые сайты. А про ленты на вроде этой просто молчат, будто их и нет вовсе. А ведь это чудесное жанровое кино, которого прям очень не хватает. Да, оно не массовое и сборов «Чебурашки» ему не видать. Но это же не повод практически хоронить настолько крутой проект и молча, без помпы выкидывать его прямиком на стриминг после крайне ограниченного проката.

В общем, грустно девицы, очень всё это грустно. А кино — отличное, так и запишите. И такого хотелось бы видеть побольше. Тем более, что и сами авторы были бы рады сделать из «Кто там?» франшизу, благо формат позволяет.

P.S. Уже дописав основной текст понял, что не упомянул ещё один важный аспект фильма. А именно его жизненность. В том смысле, что помещения, квартиры, персонажи тут — они совершенно обычные, понятные и приземлённые. Ну, за исключением героя Машкова, но это только подтверждает правило. И, что ещё немаловажно, все разговаривают как нормальные люди, диалоги и реплики звучат максимально естественно. А главное: всё понятно, никакого запоротого звука и убогих шептаний. На всю ленту ровно одна фраза, которую я не смог разобрать, да и та по контексту становится понятной. Для отечественного кино это не такой уж частый случай, надо отметить. И подобное не может не радовать.

Поезд остановился не у перрона, а ровным счетом в поле, не доезжая станции. С некоторым ошеломлением я повернулся к смотрителю-проводнику чтобы по его реакции убедиться, что наблюдаемый мною воочию факт не является какой-то глупой ошибкой или, уж тем более, мне не чудится. Как только я предпринял попытку начать свой вопрос, я сразу же услышал от проводника, что пассажирские поезда более не совершают остановок на станции, он, сославшись на распоряжение министерства путей сообщения, указал, что высадка пассажиров тут осуществляется до железнодорожного поста, а на перрон станции велено прибывать лишь поездам грузовым.

Испытывая смешанные чувства между непониманием и раздражением, но принимая необходимость, я спустился с вагона и направился в сторону станции, до которой, как мне казалось, было около четыреста метров. Рядом со станицей было небольшое депо для обслуживания поездов и дрезин, а за ней сразу находились помещения складов и небольших производств, где проходили окончательную сортировку и хранение консервы из рыбы и мяса для отправки в другие города. От станции на восток вела дорога в жилые и, если можно его так назвать, деловой районы города, на запад вела дорога к скотоводческому хозяйству с консервным заводом, а еще дальше к золото обогатительному комбинату с небольшим жилым районом для рабочих и их семей. От этих основных городских центров промышленности всегда витала дымка над горизонтом. Город огибала река - Хилэнай, нельзя сказать что очень многоводная, но питающая его с избытком, мы часто ловили рыбу и ракообразных на берегу. Сама река тянулась с северо-запада на восток, начинаясь и огибая степную не очень высокую горную гряду, которую можно было наблюдать в ясную погоду еще с окраины городка, именно у ее порогов недалеко от гор, из рукавов и протоков, наши далекие предки добывали золото с древних времен еще ручным способом, сама река впадала в огромное озеро, устье реки располагалось примерно в 200 километрах на юго-восток от города.

Железнодорожная станция представляла собой отдельно стоящее здание на каменном фундаменте с цокольным этажом, окна которого закрыты металлическими решетками из толстых прутьев и деревянными ставнями, само здание состояло из одного надземного деревянного этажа. Чуть да

В детстве мы бегали сюда и смотрели за тем, как прибывают и убывают поезда, самыми интересными были те, которые доставляли в город продукты питания, не производимые в самом городе или окрестностях. Каким было мое удивление от первого раза, когда я попробовал шоколад. Как-то нам с Сашей дали по толстому неаккуратно отломленному куску каждому: за то, что мы помогали разгружать грузовые вагоны, когда я принес домой, то что осталось от моей доли, отец не поверил, что я это заработал сам.

В этот раз бежать до станции я не мог, слабость после моего недомогания не оставляла для этого сил, а жажда все еще мучила меня, мысль о том, что водоразборная колонка, размещенная у станции, ни разу еще не подвела после тяжелых рабочих дней в юности, внушала некоторое облегчение.

Было странно, подумал я, пути, которые шли к станции были частично разобраны, то тут то там демонтированы рельсы, местами выбиты или разломаны шпалы, как по таким путям могут ходить даже грузовые поезда? Странным было и то в каком состоянии была сама станция, она была не просто обветшалой, она была одинокой. Ни на перроне, ни в служебном помещении не было станционного смотрителя, рабочие в грязных робах, как это должно быть, не возились с тюками и бочками. В уши бил стук прогнивших деревянных ставней по рамам и металлу решеток.

Чем больше я приближался к этому зданию, цокольный этаж которого теперь смахивал на арестный дом, все сильнее в воздухе ощущался мерзковато сладкий запах гнилой рыбы и тины, который раньше, как я помню, можно было услышать только возле консервного завода или в складах с разбитыми или проеденными крысами бочками.  Сам этот факт был удивителен, ведь станция — это единственный доступ к транспортной артерии для экспорта мяса, рыбы и золота, а также импорта продуктов, одежды и медикаментов.

Все эти аномалии не показались мне важными сразу, я все еще страдал от последствий мигрени, а действие лауданума слабо, но оказывало влияние на меня, замыливая то тут, то там фокус зрения и предательски подкашивая ноги, чтобы те, как специально, не попадали на и так неровную поверхность шпал.

Колонка раздалась успокаивающим скрипом от моего усилия, не сразу полилась живительная влага, но моя радость от того, что ожидания наконец сбылись, омрачилась тем, что запах тухлого рыбного месива как будто приблизился и теперь, как мне показалось, исходил от так желаемой мной воды. Я был вынужден скрыть свою брезгливость также как больной, которого мучает жажда в пылу сильной лихорадки или пропойца, буквально умирающий в бреду абстиненции. На мое приятное удивление вода рыбой не воняла, ее вкус, наоборот, показался мне чистым и легким. Наполнение долгожданной жидкостью принесло за собой облегчение и во всем остальном, светобоязнь, преследующая меня вторые сутки, понемногу начала проходить, а мои руки и ноги постепенно переставали предательски дрожать.

Темнело, даже не так, если я хотел увидеть Сашку и выяснить все что он хотел мне сказать, то было уже поздно. Сейчас дойти бы до дома, пока совсем не стало ничего не видно. Наш дом, где жила моя мать, был недалеко от станции, точнее он был на окраине жилой части нашего городка, сам город можно было условно разделить на 3 части, не считая заводов: центральная - тут размещалась мэрия и здание суда, в котором также находился участок полиции и тюремные камеры. Я раньше об это не задумывался, но сейчас, когда мне уже не чуждо понимание закона и правового мировосприятия, наверное сложно назвать дворцом правосудия место, в котором служащими полиции и суда одновременно осуществляется сначала обвинительное дознание, заключение под стражу, а затем и вершится само правосудие. Судилище.

В центральном районе также разместились дома зажиточных и известных семей. Их не так много. Украшенные оградами из камня и кирпича широкие улицы и их контрастные относительно остального города, выделяющиеся некой единой композицией старинные капитальные жилые и доходные особняки, создавали впечатления нахождения в каком-то более благополучном и живом месте, чем моя родина. Центральная часть была отделена от прибрежной, с одной стороны, и привокзальной, с другой, аккуратными, но уже ветхими от времени скверами. Северный сквер, который ближе к реке, со стороны центрального города начинался аллеей с лавочками для отдыха и будто бы античными белыми колоннами, но с изображенными на них выгравированными рукой упорного мастера странными сюжетами. Сюжетами явно древними, может даже религиозными-степными, на которых то тут то там встречались быки и бараны, приносимые в жертву, люди с причудливыми узорами на теле, а также горные пустынные вершины, огибаемые рекой. В детстве, глядя на эти непостижимые для меня узоры, я думал о том, что наш герб – обрамленный бараний рог, чем-то напоминает горную гряду, обрамленную Хилэнаем, как бы с высоты птичьего полета. Сам сквер освещался исключительно подвесными керосиновыми лампами или факелами, которые, впрочем, горели только в теплые короткие летние вечера. Южный, огороженный простым каменным забором, в свою очередь, из себя представлял большую ровную территорию, как бы отделяющую центральный и прибрежный районы от остального мира с высаженными пахучими травами, а также густыми неровными рядами деревьев с розовыми кустарниками, вдоль всего южного сквера тянулся небольшой приток, шириной метра три, навеивающий навязчивые мысли жаркими и душными летними днями. Купаться и ловить живность в нем конечно же запрещалось. Эту часть речной системы городские власти поддерживали в отличительно чистом и приятном глазу виде.

Прибрежная жилая часть, по сути, состояла из не более чем двадцати кварталов невысоких в два или три этажа кирпичных однотипных многоквартирных домов, в которых иногда размещались немногочисленные магазинчики, ремесленные лавки по ремонту бытовых вещей и одежды. У самой набережной было возведено еще более ста лет назад маленькое, но важное в моей жизни, городское училище, выпускником которого я стал в 14 лет, что дало мне возможность продолжить свое обучение дальше, тут же по соседству была учреждена главная аптека города, в которой местный фармацевт создавал из местных трав и растений так необходимые лечебные мази, настойки, порошки и другие лекарства. Другая аптека, заметно более скудная своим предложением, была в моем районе - привокзальном, который уже больше не был наполнен домами в несколько этажей или квартир. Привокзальный состоял из маленьких отдельных каменных, деревянных или из глиняного кирпича домиков на одну или две семьи. Но если особняки центрального и коммунальные квартирники прибрежного были подвластны общей архитектурной мысли, то эти маленькие домики были уже разбросаны своим видом от общей нормы, правда не столько фантазией архитектора, сколько пределом возможности строителей, которыми почти всегда были сами поселенцы. Зато именно тут в воздухе приятно обнимал аромат свежего хлеба и запах тлеющих древесных углей, уютно создающих атмосферу дома и домашнего очага, ожидающих меня в детские годы после беззаботных прогулок или моих обязательных школьных или рабочих дел.

Впрочем, ожидание вкуса теплого хлеба сменилось ужасом глубокой тишины и безмолвия, которое оглушило меня сразу после того, как последнее складское здание покинуло край моего поля зрения. Я не помню, когда в последний раз было также пусто, может похожее бывает только тогда, когда мои чувства искусственно отрезаются от моего восприятия сильным лекарством. Даже звон бесконечных полей насекомых в степи, который совсем недавно казался мне всеобъемлющим и сбивал меня с ритма шагов по шпалам железной дороги, теперь просто исчез. Одурманивающее чувство тревоги сдерживалось здравым смыслом, а способность рационально объяснять подсказывала что скорее всего склады тоже как и станция пусты, а стрекотание саранчи и других населяющих степь существ тут неслышимо, потому что далеко вокруг земля пуста, ее в районе станции исконно выжигают и усыпают солью, чтобы не допустить возгорания от сухой травы стратегического объекта снабжения населенного пункта и складов, в которых располагался ценный для отправки груз. Помню, что даже мне с Греем приходилось быть огнеборцами, вооруженными огнем.

Въезд в город представлял собой узкую грунтовую дорогу с глубокой колеей от гужевого транспорта, дорога тянулась от станции до привокзального района между степных покатых холмов, дойдя до которых я вновь услышал стрекотание насекомых, город видно прямо со станции, дорога к нему занимает минут 25 на тяжелой телеге или около часа пешком. Прилегающая к краю степи городская застройка родного района отделялась от нее особенностями рельефа, который представлял собой длинный и широкий овраг с кустарниковой и низкодревесной растительностью, который когда-то очень давно, видимо, был руслом реки, изменившей свою конфигурацию до сегодняшней или же пересохшего ее ответвления.  За пределами этого оврага в степи были небольшие здания хозяйственного назначения: конюшня, сараи, склады для продуктов, приходящих с консервного завода и сооружение водонапорной башни, которая своей высотой выделялась на фоне низких одноэтажных домов и примыкала непосредственно к дороге у самого въезда в город, оформленного каменным мостом через овраг и каменной стелой, на которой высечена памятная табличка с датой основания города и указ о заложении первого фундамента здания императорского торгового поста, который, как теперь видно, вырос до нашего небольшого городка за последние 200 лет.

Подходя к арочному мосту, сложенному из неаккуратно обтесанных, но еще белых камней, мое сознание поразила борьба от сразу несколько, поставленных теперь под сомнение в достоверности воспоминаний и впечатлений от восприятия ощущаемой действительности. Во-первых, от оврага стояла почти невыносимая вонь этой, снова настигающей меня, рыбной трухи и мерзкой тины. Во-вторых, тело рычащего и громко вздыхающего человека, сидящего с закрытыми глазам и облокотившегося на памятную стелу, явно в состоянии тяжелого опьянения медовухой или местного травяного настоя. Бедолагу уже облизывал бездомный пес, которого я решил спугнуть, кинув камень от щебеночного покрытия тракта.  От одного только смрада тянет выкинуть наружу все содержимое желудка, а этот жалкий ободранный… сопит и тяжело, но ритмично и спокойно, рычит. В заключении я почувствовал ощущение разочарования из-за отсутствия привычных для меня характерных элементов городского пейзажа, которые укрепились в моих ранних воспоминаниях. Последнее, конечно же объяснялось тем, что привокзальный район пережил ужасный пожар, уничтоживший добрую его половину. Я помню. Помню безумие и страх. Соседи, пекари, шахтеры и даже полиция с пожарными дружинами стояли и смотрели как огненное пламя пожирает историю их домов. Этот пожар почти самое последнее мое воспоминание о доме. После него я покинул этот край.

Сделав последний шаг по мосту, я увидел ночной облик района, который уже не казался родным. В это время из каминных труб стоял дым, а в окнах, окрашенных языками пламени от очагов, то тут то там мелькали тени. На улице по пути домой я встречал либо дворовых котов и собак, ищущих укрытие от ночного холодного ветра, либо осуждающе проводящих меня ворон, сидевших на осенних ветках пустых каштанов, высаженных тут еще более пятидесяти лет назад. Совершив три или четыре поворота по прямым улицам от первого дома после стелы, ощущая себя будто вор в тени ночного пустого города, незамеченный ни одной разумной душой, я услышал шаги. Нет. Топот толпы: стук сапог, бессвязное далекое ворчание. Тут же - зарево факелов, выхватило из темноты фигуры у поворота, которые вскоре стали сами видны перед улицей, на которой располагался мой родной дом. Такое ужасное, из-за внезапно возникшего ощущения скорой расправы, чувство заставило меня вдавиться спиной в холодную шершавую дверь сарая – теперь моего укрытия, отделяющегося от входа в чужое хранилище углубленными внутрь каменными сводами стен.

Сердце било как молот кузнеца, кующего тугой металл, усиливалось от страха что дурацкий чемодан неполностью помещается в пространство моего укрытия. В этот момент я не мог понять кого они ищут: обезумевшего убийцу, больного насильника детей или юриста, поздно прибывшего в отдаленный от всего мира город? Ощущение жуткого, первобытного страха, страха которому я не мог ничего противопоставить смешалось с иррациональными догадками о том, что мой спешно удалившийся поезд привлек это опасное внимание озлобленной толпы. Ощущение наготы перед ужасом неизбежности. Неконтролируемый стук сердца обернулся в ступор. Он висел плотной, осязаемой пеленой, пропитывая одежду, волосы, легкие. Единственное что я мог сделать это не сразу и с огромным усилием сантиметр за сантиметром повернуть шею за выпирающую стенку, чтобы попытаться уловить взглядом смысл происходящей процессии.

Бормотание толпы, зарево факелов, ритмичный стук шагов, чьи-то хаотичные выкрики начали стихать за поворотами. Страх все еще не утихал и не давал возможности прозвучать решительному голосу рассудка в моей голове. Еще минуты две мой мозг не мог найти зрелой причины моего поведения и объяснения того, что произошло в эти смутные мгновения. Только лишь прилипший смрад, слабо тянущийся к моим ноздрям, исходившей от поблескивающей в отражении ночи лужи, разлитой рядом с местом моего укрытия, заставил меня прийти в себя. Я, переждав еще минуты три, решил продолжить остаток своего пути к дому матери. Удивление от того, что это яростное факельное шествие потревожило только мое спокойствие настигло меня немного позже, но это осознание подействовало также ошеломляюще.

Мятый от чрезмерного внимания листок письма, попадающий краем глаза в поле зрения, терзает мыслью о том, что эту поездку я должен был совершить намного раньше. Огни второй столицы прельщали с каждым днем моего пребывания: сначала учебы в известной юридической академии, в которой мне довелось учиться по государственной стипендии, а затем и моей службы, которая была обязательством после обучения. Жалование помощника муниципального юстиц-комиссара не позволяло широко разгуляться и увидеть все прикрасы культурного центра страны, но широкие проспекты, освещенные бронзовыми уличными фонарями, украшенными будто древними и застывшими в металле лозами винограда, высокие окна витрин магазинов и небольших ремесленных лавок, влекущие своим гипнотизмом не столько богатством сколько гармоничностью композиций, и конечно же, постановки одних из лучших в стране величественных театров.

Да… Этого всего нет там куда я направляюсь. Наверное, само осознание этой мысли прибивало к моему сердцу, как плотник очередную напольную доску, вину. Александер Грей, Сашка мой единственный друг, как он любил говорить: «свой человек». Я не знал почему, но этот рано приобретший серьезность и некоторую нелюдимость человек был источником моего детского и юношеского веселья, спутником в трудностях и верным товарищем. Казалось, что за обсуждением новой прочитанной книги или сотворённой шалости мы провели ни одну тысячу часов. Ни разу не было чтобы я остался без его помощи, когда вынужден был обратиться. На этих огромных проспектах, освещенных искусственными огнями ламп и прожекторов, в громких лозунгах рекламных листовок и среди бесчисленных потоков людей я не нашел близких. Не сказать, что я был одинок, нет, меня окружало много коллег и бывших по учебе товарищей, я пробовал даже быть в любовных отношениях, но все эти люди по каким-то неведомым мне причинам не становились своими и растворялись в пучине бытия.

От письма тянулась непоколебимая и даже как будто зависшая тяжелым запахом прогорклого масла тревожность. Текст, написанный явно скорым почерком, будто побледневший из-за стократного прочтения, все равно бросался в глаза сквозь нескончаемую мигрень, заставлял гадать о действительных и реальных причинах его сотворения. Может, более странные чувства вызывал сам факт того, что письмо пришло не по почте, как обычная моя корреспонденция, которая еженедельно сыпется в почтовый ящик нескончаемыми судебными повестками, исками, жалобами и деловой перепиской. Письмо было передано почтальоном частного грузового извоза, тогда, когда я как раз возвращался будним дождливым вечером домой – в жилую комнату, предоставленную мне в капитальном доме муниципальной юстиц-службы. Конверт письма, как и само письмо, не содержали ни даты отправления ни каких-либо иных реквизитов, которые могли бы указать на его место отправления, однако штамп почтового отделения родного города, выполненный в форме круга с уникальным для наших мест гербом - в форме бараньего рога, который мне приходилось видеть множество раз на письменном столе отца в родном доме, ясно развеивал мои сомнения. Авторство письма было установлено по наличию деталей, указанных в тексте, но известных лишь моему товарищу и другу, ну, и конечно же, по его подписи, которую тот делал в виде причудливой формы буквы Г, напоминающей неправильный рыболовный крючок.

[Бумага грубая, пожелтевшая по краям.  Почерк сбитый и неровный, местами неразборчивый, отдельные слова по привычке написаны на старом родном языке]

«Я пишу тебе уже не помню какой раз… мартагдахан. Боюсь (-буква «Б» прорывает бумагу), что письмо может не дойти, я думаю, что они уже давно просто не доходят… (неразборчиво)…ба’йха …(неразборчиво) уталган. …, когда получишь одно из них, очень прошу тебя срочно Езжай (-почему-то с большой) обратно. Георгий, наш новый голова, говорил, что ты теперь имеешь чин в юстции, но обстоятельства заставляют меня просить найти любую возможность чтобы в ближайшее время ты был уже в пути. Хиналан ...звини (-пропущена первая буква?) меня за тот раз, за резкие слова о твоем отце, я надеюсь, что ты не в обиде на меня, я на самом деле не виню, что тебя не было рядом, когда все это! случилось.

Он – тулалданх.. был хорошим человеком. Ты (-залито чернилами) его сын и мой лучший друг. Когда они все знают, я больше не могу ничего с (-крючек буквы уходит слишком далеко вниз) этим сделать. Юнный я, а времени слишком мало. Д.. (-зачеркнутое много раз слово) был что-то сделать еще... но без тебя я ничего большего не могу, ты же сам все понимаешь. Абсурдно это все, а ты извини меня, я чувствую, что нужно было связаться с тобой раньше, надеюсь ты не забыл нас и в твоей памяти остались самые важные воспоминания.

твоя мать… она уже совсем плоха, ей тоже нужна помощь… не только ей.»

Внутри железного змея время летело с той же неумолимой скоростью, с которой он пожирал пространство, рассекаемое с путей. Пассажирский вагон, после трех дней пути был почти пуст. В это время года – обыденность. Из людей его населявших был только я и смотритель-проводник, если не считать грозное выражение лица офицера на очередном агитационном плакате в тамбуре. Мое купе было просторным, все места свободны, на вешалке, встроенной в стене, висело, небрежно брошенное мной пальто, а чемодан просто лежал на соседнем месте. Эту унылую свободу скрашивал крепкий ароматный бренди, которым так заботливо был укомплектован ресторан поезда.

В небольшой газетнице лежал уже несвежий выпуск очередной прессы с большим заголовком о победе нашей армии в еще одном сражении этой долгой войны. Я, окинув взглядом купе, выхватил из множества, посещавших меня всю дорогу, одну мысль. Этот глухой простор больше подходит для регулярного состава снабжения, следующего на фронт и совсем не похож на пассажирский поезд хоть три дня назад и покинувший транзитный столичный вокзал, но удаляющийся на восток по крупному торговому маршруту.
Хотя… это все уже так далеко. За время нашего пути мы пересекли не один комендантский пост, но с новым витком колеи за горизонт, окружающий состав вид из окна, все больше навевал мысль о том, что теперь до этих краев даже такая запоздалая новость могла найти своего читателя лишь в купе поезда дальнего следования, и вряд ли была горячей темой для обсуждения на улицах, оставляемых позади сел и городов.

Теплая поздняя осень родных краев обманчиво шептала о должном изобилии, однако холмы и степь сменяли друг друга вот уже почти сутки. Крупных городов здесь уже не было, местами появлялись небольшие деревни и станции, а встречающиеся редко путевые посты, на которых бесконечная железная дорога то сливалась, то разветвлялась создавали надежду, что может там, за холмами, куда ведут ответвления железнодорожного полотна есть жизнь.

Второй день идет дождь. Электрические разряды, сопровождающие наш, неумолимо несущийся по, казалось бы, бесконечной дороге поезд, будто сотрясали само сознание болью от нестерпимого света, раскаты грома, временами заглушали мои мысли. Лишь тяжелые, покрывшие все небо тучи, очернявшие и без того опустошённый вид из окна, давали короткую возможность получить успокоение во тьме. Нужно же было именно в эту поездку стать невольным спутником шторма.

Я, осознав свою немощность перед силой природы, и, обессилев окончательно, решил принять единственный флакон настойки лауданума – опасное лекарство, которое спасало меня в такие нестерпимые часы мигрени в последнее время. Если бы я только знал какой стороной обернется мне этот проклятый опий в этом проклятом городе. После того как почти половина флакона была опустошена сон настиг меня также скоро, как и прошла мигрень…