— Ну что, возвращаемся? — усталым голосом спросил Сережа и зевнул. Парень не отходил от станции дальше колодца, и такая прогулка его начала уматывать. — Заглянем в сарай, — ответил Борис. — Может, там чего нужное есть. Напарники вышли из дома и зашли в сарай. Пристройка была немалых размеров, почти с сам дом. Имела окно, возле которого стоял ржавый слесарный верстак — железный стол с ящиком и большими тисками. В левой части сложен садовый инвентарь: лопаты, мотыги, грабли, ведра и лейки. В другой — деревянный стол, на котором стоял старый коричневый патефон. Возле — кресло и полка на стене с коллекцией советских пластинок.
— Ты хоть представляешь, какого он года? — Глаза Бориса Валентиновича загорелись. Мужчина открыл крышку чемоданчика и ахнул. Переносной проигрыватель граммофонных пластинок был в отличном состоянии. — Ты как знаешь, а я его беру с собой, — довольным голосом произнес наставник. — На кой он вам? Борис Валентинович? — улыбнулся парень. — Электричества-то на станции все равно нет. — Эээ, брат, — ухмыльнулся в ответ Борис. — Этому аппарату оно вовсе не нужно. Крутишь ручку, пружина заводится, и готово, можно слушать. Тут еще иглы запасные должны быть, вот в этом отсеке. У моего деда такой был. Борис открыл отсек спереди корпуса, к счастью, он оказался полным новых игл. — Грузи в рюкзак и пластинки тоже, — скомандовал Борис. — Я пока еще осмотрюсь. Мужчина открыл дверцу ящика стола. В нем были различного размера баночки из-под кофе с гаечками, шайбочками, винтиками и болтиками. Слева от верстака лежал большой чемодан на полированной тумбе. Борис открыл и увидел сложенный в кучу как попало инструмент: молоток, пассатижи, гаечные ключи различных размеров, несколько отвёрток и кусачки. На стене висела ножовка. — Инструмент в отличном состоянии, — тихо произнес Борис. — Его бы на станцию отнести, в идеале вместе со столом. Ты бы смог чинить людям разное. Да и просто давать пользоваться, не бесплатно, конечно. — Стол неподъемный, надо людей, — ответил Сережа. — А насчет «не бесплатно», я не привык что-то с людей требовать. Выжившие бродяги сами оставляют какую-никакую еду и дров прихватывают. — Послушай, Сергей, — строго посмотрел Борис Валентинович. — На других станциях такого нет. Думаешь, почему в Бякино всегда полный зал? — Люди боятся ночевать в опасности? — И это тоже, — продолжил наставник. — Но самое главное — ночевка у тебя бесплатная. Я много где бывал, и везде берется плата за охрану, воду, тепло, огонь и место для сна. Дрова ты можешь и сам рубить, лес рядом. За полтора года добрых дел ты даже штаны себе другие приобрести не можешь. — Мне казалось, это норма, — печально ответил Сережа. — Меня самого бесплатно приютили, я думал, так везде. Людям надо помогать, меня так учили те первые обитатели станции. — Обещай подумать над этим, — настоял Борис Валентинович. — Обещаю, — ответил Сережа, снимая грампластинки с полки. — Ой, смотрите, тут еще коробочки с иглами, зачем их столько? И вообще, бабка странная какая-то, под музыку любила молотком постучать. — К сожалению, игл надолго не хватает, — ответил Борис. — У бабки, скорей всего, раньше был дедка. Вот он-то и любил тут хозяйничать. — Не подумал, — выдохнул Сережа. Мужчина взялся за край стола, и приложив усилие, приподнял. — Тяжелый, конечно, но утащить реально, — Борис отряхнул руки от ржавчины. — Нельзя сюда никого звать. Надо как-нибудь будет собраться. Сергей упаковал рюкзак под завязку и вытер со лба пот. Сарай покрыт железом, которое нагревалось от солнечных лучей и источало сильный жар. — А в чем помощь? — спросил вдруг Сережа. — Что, прости? — не расслышал Борис. — Ну вы сказали вчера, что берете меня с собой, потому что нужна помощь, — уточнил молодой человек. — А как я еще должен был тебе сказать? — тихо засмеялся Борис Валентинович. — Нас же люди слушали, не на свидание же я тебя позову... Ты вообще, Сережа, поменьше языком трепли на станции, больше слушай и запоминай. Люди любят, когда их слушают и не перебивают. Много интересного узнаешь, где и что можно поменять, что сколько стоит, на какой станции дешевле, а где дороже всего. Ты смотритель, а не кочегар и водонос. Пора умнеть, брат. Такие вот дела... *** Дверь сарая затряслась. Напарники переглянулись. Борис Валентинович достал из кожаной кобуры на ремне пистолет Макарова, снял с предохранителя и передернул затвор, чтобы дослать патрон в патронник. Сережа взял в руки топор и встал рядом с дверью, которая ходила туда-сюда, стуча об дверной косяк. Кто-то пытался открыть дверь внутрь, при том, что она открывалась наружу. В одном из таких толчков мужчина чуть-чуть помог незнакомцу и приоткрыл дверь больше обычного, чтобы рассмотреть, кто там пришел. — А вот и дед бабкин пришел, — прошептал Борис и поставил оружие на предохранитель. Напарник убрал ПМ обратно в кобуру и взялся за нож. — Сережа, — обратился шепотом Борис. — Надо его сюда впустить, приоткрой дверь пусть зайдет. Откуда он только взялся, не было же в огороде. — За домом, может, стоял, — прошептал в ответ Сергей и толкнул дверь носком ботинка из-за угла. Дверь приоткрылась, и в образовавшийся проем прошел пожилой мертвец низкого роста. К удивлению напарников, зомби не издавал никаких рычащих или ноющих звуков, только стучал вставной челюстью. Дед осмотрел сарай и повернулся в сторону, где стоял стол и кресло. Сергей с Борисом стояли, плотно прижавшись к стене, чтобы дедушка их не задел, и не дышали.
Молодой человек дождался, когда Борис на него посмотрит, и кивнул на старика. Напарник отрицательно покачал головой. Покойник медленно подошел к креслу, сел в него и принялся покачивать головой в такт воображаемой мелодии, видимо, привычка осталась в его полумертвых мозгах. Сережа чуть было не расхохотался во весь голос, но вовремя взял себя в руки.
Борис взял в руки груженый рюкзак и, подав команду, вышел из сарая как можно тише, на цыпочках. Сергей вышел следом и аккуратно прикрыл дверь.
— Почему вы решили его не убивать? — поинтересовался Сережа уже когда вышли в поле. — Понятия не имею, — ответил Борис. — Он показался мне неопасным. Каким-то родным и беспомощным, что ли. — Когда я прикончил мертвую бабку, вы сказали, что избавляем ее от мук, — настойчиво продолжил парень. — Почему деду не помочь? Борис встал, немного постоял молча, снял рюкзак со спины и развернулся.
— Мы ведь теперь напарники, верно? А у напарников секретов нет друг от друга, так? Так вот, не могу я деда убить, — с дрожью в голосе произнес мужчина. — И бабку тоже не смог, поэтому тебе предложил ее успокоить.
— Не понял, — промычал Сережа, сам не поняв, что с его голосом. — Почему это?
— Потому что мои это дед с бабкой, — по мужской щеке скатилась слеза. — По-твоему, мне делать нечего по таким вот деревням лазить, кишащим зомбаками? Еще полно необлаженных мест побезопасней. Не знаю зачем, но тянуло меня сюда все эти три года. А тут станция твоя, я и притерся.
Сережа стоял и слушал молча, Борис Валентинович сам его недавно учил не перебивать рассказчика, дабы узнать как можно больше. — Я почти две недели сюда ходил и никак не решался зайти в их дом, — продолжил Борис. — Разные мысли терзали мою душу. Я не знал, что там увижу, и еще больше боялся, что не смогу их успокоить и сам окажусь таким же. Понимаешь, брат, я был бы счастлив, если бы их в доме не было, это бы означало, что они могли спастись. — Так вот какая помощь вам была от меня нужна, — серьезным голосом ответил Сережа. — Подумали, если они обратились, я сделаю то, что нужно.
Борис достал свой охотничий нож и протянул парню.
— Это ничего не изменит, — уверенным голосом ответил Сережа. — Сделать это должны именно вы. Иначе эти мысли так и будут вас мучать всю жизнь. Помогите своему деду сами, терзания оставят вас в покое.
Борис постоял немного, взглянул парню в глаза и быстрым шагом пошел в сторону дома с сараем.
***
В этот вечер напарники плотно и вкусно поужинали. Борис Валентинович, как обычно, сидел в своем кресле, протянув ноги к открытой дверце печки-буржуйки. Сегодня, вместо обычного чтения журнала, опытный выживший слушал музыку, играющую из старого переносного патефона, стоящего рядом на табуретке. Вспоминал, как дед заводил его в детстве и на душе становилось тепло и спокойно. Весь зал ожидания наслаждался песней Петра Лещенко «Черные глаза». Некоторые мужчины даже приглашали на танец своих дам.
— Похоже мертвая, — Сережа снова перешел на шепот. — Вот тебе еще один урок, — ответил Борис Валентинович. — Бабка толстая, значит не разложилась после смерти, скорей всего зомби. Вот только не понятно как вирус в нее попал. Возможно, после укуса она смогла добежать до своего дома и запереться.
— А еще она успела калитку на крючок запереть, — добавил Сергей. — Верно подметил, — наставник тихо похлопал парня по плечу. — Заходим тихо на цыпочках. Смотрим что с бабкой. — Дверь же заперта, — прошептал парень. Борис дернул еще раз за ручку. Дверь болталась, и между ней и косяком был небольшой зазор. Мужчина оттягивал ее без резких рывков, но с силой, чтобы не было шума. Вставил топор Сережи вместо рычага и уперся в его рукоять коленом. После такого расшатывания щель увеличилась, и в ней можно было увидеть задвижку запора. Затем взял в руки свой охотничий нож и кончиком лезвия потихоньку, миллиметр за миллиметром, отодвинул железную пластину в сторону. Дверь открылась со скрипом. Бориса даже передернуло. Он быстро достал из бокового кармашка своего рюкзака медицинский шприц, наполненный каким-то грязным машинным маслом, завернутый в тряпку. Размотал и брызнул немного на ржавые дверные петли. — Заходи и будь как дома, — улыбнулся Борис Валентинович, занес свой рюкзак и закрыл дверь, также на задвижку. Дом был обычным, почти треть единственной комнаты занимала кирпичная русская печь с лежанкой сверху. В восточном углу висели иконы с пустыми подсвечниками, а в другом углу полка, на которой стоял небольшой «пузатый» телевизор. Круглый деревянный стол и два стула рядом. В третьем углу стоял старый советский холодильник «Бирюса», который, так же как и телевизор, были воткнуты в розетку и, судя по всему, если бы было электричество, до сих пор работал. Такие вещи свозились хозяевами из городских квартир на дачу при покупке современной техники. Жалко ведь выбрасывать еще работающий холодильник, а в деревне самый раз пельмени закинуть либо суп убрать на ночь. Кровати в доме не было, видимо, хозяйка хоть и была через чур полновата, но как-то забиралась на печь и спала на матрасе. Перед телевизором находилось кресло, в котором и увидел Сережа через окно тело пенсионерки. Борис отдал топор Сереже и повязал кусок ткани себе на лицо. Плотно обхватил рукоять своего ножа и тихонько стал подходить к креслу. Раздался хрип, потом стон, бабка, почувствовав приближение человека, начала шевелить руками и ногами. Борис обошел кресло и встал перед пожилой женщиной. — Иди сюда, — почти в приказном тоне сказал наставник парню. — Не могу, — ответил Сережа, зажимая двумя пальцами свой нос. — Меня сейчас вырвет от этих зловоний. — Забудь слова «не могу», «не знаю» и «не умею», — строго посмотрел на напарника Борис Валентинович. — Детство кончилось. Сережа подошел к напарнику и развернулся к покойнице. Оживший труп бабки рычал и сопел, кожа на лице кусками оторвана, губы отсутствовали, и видны были почему-то белые зубы. Старушка с большим рвением пыталась укусить и часто щелкала ими. Отчего вставная челюсть выпала на пол, и щелканье перешло в смешное хлюпанье. — Теперь не будешь кусаться, — улыбнулся Сережа и пнул ногой челюсть в сторону. — Может, оставим ее тут? Пожилая женщина не могла встать, прочная веревка была продета между двумя ручками кресла, и живот в нее упирался. Сил подняться вместе с мебелью у покойницы не хватало. — Ее что, привязали? — удивился Сережа. — Дверь закрыта изнутри, помнишь? — ответил Борис. Мужчина обратил внимание на лист бумаги на столе и карандаш. Борис Валентинович взял его в руки и, прочитав, произнес: — Думаю, дело было так. Бабку укусил зомби, она вырвалась, убежала в свой дом и заперлась. Затем, поняв, что умрет и обратится в такую же тварь, написала записку и привязала себя к креслу. — Что там написано? Почему привязалась? — Здесь написано «Убей меня» и подчеркнуто два раза, — ответил наставник. — Бабка не хотела причинить никому вред, поэтому обездвижила тело и попросила избавить ее от мучений за это. — Думаете, они мучаются? — заинтересованно спросил парень. — Я много чего думаю, но мало в чем уверен, — ответил Борис, поправив тряпку на лице. — Главное, что бабка об этом подумала. Отвечая же на твой вопрос, скажу, что мучаются они от постоянного чувства голода. Даже растерзав чью-то плоть, они могут тут же наброситься на другого человека. Видел сам такое. Борис Валентинович протянул Сереже свой нож и добавил:
— Это будет твоим боевым крещением, освободи бабку от мук.
Парень взял нож в руки, посмотрел в глаза наставнику, потом на иконы в углу и с едва заметной дрожью в голосе спросил:
— Как лучше это сделать?
— Думаю, в глаз, — задумчиво ответил Борис. — Расстояние до мозга несколько сантиметров, и череп не мешает. Главное — нанести урон мозгам, иначе они не дохнут. Еще можно под нижней челюстью. Это когда есть время прицелиться. Когда нападет сам, да еще не один, тут уж, брат, как получится. Можно попробовать в висок, я читал, там костная ткань тоньше всего. Только не дай ей себя поранить, ногти вон какие, не стригла, что ли? Малейшая царапина может занести в твою кровь вирус.
Сергей выждал момент, когда покойница немного успокоится и перестанет тянуть к нему руки, и колющим движением воткнул ей охотничий нож в глаз. Бабка захрипела, но не умирала. Парень взглянул на Бориса, тот кивнул и велел бить еще. Сережа быстро вынул нож и ткнул во второй глаз. Покойница обмякла.
— Плохо, всё очень плохо, — недовольным голосом произнес Борис Валентинович. — Хотя для первого раза сойдет.
— А что не так? — спросил молодой человек. — Зомби мертв. Что еще нужно было?
— Когда ты наносил удар ножом, — пояснил Борис, — ты закрывал глаза оба раза. Так делать нельзя, ты должен видеть, куда бьешь. Ну ничего, всё приходит с опытом.
Борис вытер нож об занавеску на окне, достал из своего рюкзака пластиковую бутылку с водой и вымыл лезвие. Затем вымыл свои руки с куском хозяйственного мыла и велел то же самое сделать Сереже. Затем принялся осматривать жилище.
— Достань полиэтиленовые пакеты из рюкзака, — попросил Борис.
Мужчина подошел к столу и принялся осматривать содержимое жестяных баночек, красных в белый горошек, видимо, из одного набора. Сережа раскрывал пакеты, а Борис Валентинович ссыпал в них сахар, соль, перец, рассыпной черный чай. Удачная находка, в одной из баночек был растворимый кофе, почти больше половины, Борис забрал вместе с тарой.
— Эх, жаль молока нет, — печально произнес мужчина. — Я кофе больше с молоком люблю. Глянь, что там в навесном шкафчике.
Сергей открыл дверцы и увидел много пакетов: рис, гречка, горох, макароны разного вида, супы быстрого приготовления, бульонные кубики и несколько пачек вермишели быстрого приготовления.
— Ну сегодня ужин будет на славу, — довольным голосом произнес Борис. — Грузи всё в рюкзак, мы это заслужили.
— Будет вам молоко для кофе! — громко воскликнул Сережа, но вовремя опомнился и сбавил громкость.
— Неужели банка сгущенки нашлась? — обрадовался Борис.
— Лучше целый нераспечатанный пакет сухого молока, — показал находку напарнику Сережа. — Не думаю, что за три года сгущенка не испортилась бы.
— Отлично! — еще больше обрадовался мужчина. — А насчет сгущенки, я уже ел просрочку, один раз попалась. Карамелизовалась за время, да и потемнела, будто вареная, но ничего, съел.
Борис Валентинович открыл холодильник и чуть не упал в обморок. Нет, не от увиденного, а от резкого смрада. В морозилке лежало протухшее мясо. Борис машинально закрыл дверцу обратно.
— Фу... Мля... — Мужчина поправил сползшую с носа тряпку обратно. — Придется еще раз открывать. Я заметил там три банки тушенки.
— Борис Валентинович, — обратился по имени и отчеству парень. — Хотите, я достану?
— Будь любезен, брат, что-то я лишнего вдохнул, сейчас вырвет.
Полночи Сережа никак не мог уснуть. Ворочался с боку на бок. В голову лезли назойливые мысли. — «Ему нужна моя помощь», — мелькнула мысль в голове молодого человека. — «В чём именно? Зачем такой опытный выживший, как Борис Валентинович, берет с собой такого, как я? И не просто берет в ходку, а позвал сам. Нет, я, конечно, сильный и не пуглив, но опыт отсутствует, а это самое главное».
Утром все проснулись от звона круглого советского будильника. Борис неизвестно откуда его притащил и заводил его каждый вечер на пять часов, ставя на подоконник. Мужчина проснулся, резко вскочил и выключил неприятный до ужаса звук.
Идиот, — раздался сонный голос из противоположной стороны зала ожидания, где спали вповалку выжившие бродяги. Борис сделал вид, будто не слышал, и начал делать зарядку. Наклоны вперед, несколько приседаний с вытянутыми вперед руками, затем круговые махи. Из комнаты вышел сонный Сережа, посмотрел на будильник и, зевая, лениво произнес:
— Рано же, может, еще часок полежим? — Ты мне эту хандру брось, — ответил Борис и принял упор лежа. — Вставай-ка рядом и делай упражнения. — Какие? — спросил парень. — Любые, какие знаешь, такие делай, — ответил Борис и принял отжиматься от пола.
Сергей опустился на пол рядом и принялся отжиматься. Получалось это у него не важно, первые раз пять еще ничего, а вот дальше руки затряслись. Борис Валентинович закончил упражнение, сел на корточки и тихо сказал: — Вот тебе первый урок, брат. Держи себя в тонусе и в хорошей форме, иначе пропадешь. Думаешь, молодой? Сильный? Вот оно как на деле, сам видишь. Сережа еще раз попробовал отжаться, руки задрожали сильней, и молодой человек рухнул на бетонный пол.
— А рано-то так зачем? — также тихо спросил парень. — Это чтобы пройти незаметно, пока все зомби спят, — улыбнулся Борис. — Шучу... Урок номер два: делай все дела с утра. Утром люди сонные в основном и грабители тоже. Ни разу не видел, чтобы они куда-то шли так рано.
Мужчина встал, налил воду из ведра в рукомойник и принялся мылить лицо куском хозяйственного мыла. *** Напарники слегка перекусили и вышли в путь. Сережа поручил одному знакомому бродяге запереть дверь станции изнутри. Своего рюкзака у парня не было, с собой взял только целлофановый пакет с ручками и средних размеров топорик, которым рубил дрова для печи. Еще небольшой складной карманный нож, подарок тех первых выживших, что встретили и приютили его на станции полтора года назад. — Джинсы, — буркнул наставник. — Что, джинсы? — ответил Сережа. — Ты на дискотеку собрался? В них неудобно, лучше спортивные штаны или, как у меня, камуфлированный костюм, — объяснил Борис Валентинович. — Ладно, пока сам не поймешь... — Где бы его еще взять, этот костюм... — с сожалением произнес парень. — Придумаем что-нибудь, было бы желание, — подбодрил наставник. — Есть у меня кое-какие задумки по этому поводу. А пока идем тихо, не издавая лишних звуков, я впереди, ты сзади. Напарники завернули за угол железнодорожной станции и пошли через высокую траву и кустарники в сторону леса. Сережа шел чуть позади и смотрел на большой вертикальный рюкзак Бориса. Войдя в лес, парень увидел заросшую молодыми деревцами и травой просеку. Приглядевшись, можно было определить, где растут старые взрослые деревья, а где молодая поросль. — Проход? — спросил Сережа. — Верно приметил, — ответил Борис. — Деревья здесь вырубали раньше, это дорога в деревню. После леса поле будет. Там тоже дорога была. Раньше... До... Ну, ты понял. Люди ходили по ней на поезд.
— Бякино? — уточнил парень. — Еще раз верно, — довольным голосом ответил Борис. — Но ведь там мертвяки, — Сережа остановился и настороженно продолжил говорить. — Туда даже грабители не суются, а у них и оружие бывает, и группы не маленькие.
— Ты, брат, ничего не бойся, — Борис развернулся и взял Сережу за плечи двумя руками. — Я всегда буду рядом. Сейчас пробежимся немного, нужно продышаться. Напарники бежали небыстро, глубоко дыша и стараясь сильно не шуметь. Молодые березки преграждали им путь, но наставник мастерски между ними лавировал, так что парень еле успевал за ним повторять. Наконец Борис остановился, снял с себя рюкзак. Впереди лежало толстое, давно упавшее дерево.
— Посиди тут, брат, с моим рюкзаком, — обратился Борис Валентинович. — Мне отойти надо на пару минут. — Куда? — поинтересовался Сергей.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — холодным тоном ответил мужчина. — Это что, третий урок такой? — фыркнул парень. — Если уж мы напарники теперь, то и секретов у нас друг от друга быть не должно. Лично я так считаю. — Верно кумекаешь, не должно, — прищурил глаза Борис. — Схрон у меня тут рядом. В нем ствол и патроны, сейчас возьму его и вернусь.
***
Выжившие вышли из леса на поле. — Когда-то здесь сажали пшеницу, — с сожалением в голосе сказал Борис. — Теперь видишь, растут березы и елки во всю, и им явно не три года. — Далеко еще до деревни? — спросил парень. — Значит так, Сережа, — Борис Валентинович развернулся к молодому человеку. — Бякино тут рядом, метров пятьсот осталось. Ты главное не бойся. В самой деревне действительно есть зомбаки, это местные жители, заразившиеся, бродят по своим огородам. Нам туда не надо. — А куда нам надо? — Сергей вытер нос рукавом ветровки. С утра показалось прохладно, и парень накинул ее поверх майки.
— Четыре дома стоят отдельно от всех, на входе ближе к нам, — продолжил наставник. — В трех из них я уже побывал. Остался один, но он всех ближе к деревне. Делай всё как я, не поддавайся панике, и всё у нас получится. Помни, уж не знаю каким местом, но мертвяки хорошо всё слышат. Напарники двинулись дальше. Пройдя половину поля, Сережа остановился и обратился к Борису Валентиновичу: — Что мне делать, если нападут? Топором бить?
— Просто не дай им себя укусить или поранить. Держись в стороне, я всё сам сделаю, — спокойным голосом ответил Борис и, немного подумав, добавил: — Голова у них — слабое место. Ты можешь отрубить руку или ногу, на зомби никак не отразится, кроме потери мобильности. Бей в голову, тогда уже не встанут. — Понял, — ответил парень. Сергей достал из целлофанового пакета топор, размотал тряпку на его лезвии, которую намотал, чтобы ничего не порвалось, и надежно сжал рукоять в правой руке. Борис обернулся и чуть было не рассмеялся от напуганного вида парня. — Решил дров нарубить? — спросил с насмешливой дрожью в голосе наставник. — Пакет придется тут оставить, ты своим шебуршанием гостей накличешь. Вон на тот сук повесь, обратно пойдем и заберем. Сергей привязал пакет за ручки и побежал догонять Бориса.
Пройдя вторую половину поля, напарники вышли на край деревни. Четыре дома и впрямь стояли как бы отдельно, немного в стороне.
— Теперь только шепотом, — прошептал Борис и махнул рукой парню. — Вон в том доме я не был.
Выжившие дошли до крайнего дома, обошли вдоль забора. Второй был напротив первого, и следом третий. Дойдя до четвертого, Борис остановился и притих. Мужчина шевелил ноздрями, будто нюхал воздух. Поворачивал голову то в одну сторону, то в другую.
— Идем.
Борис перекинул руку через низкую деревянную калитку и нашарил наощупь железный крючок. Дверца открылась почему-то даже без скрипа, и мужчины зашли в огород. Дом был небольшой, сруб сделан из полубревен и обит снаружи деревянной вагонкой. К задней стене пристроен сарай из досок, длинной примерно с дом. Чуть дальше старый погреб, выглядевший забавно, будто кто-то положил на землю маленькую крышу от такого же маленького дома.
Борис подошел к двери и дернул за ручку. Затем снял рюкзак и достал охотничий нож из кожаного чехла на поясе.
— Что там? — тихо спросил парень.
— Дверь закрыта изнутри, — прошептал Борис Валентинович. — Скорей всего, там кто-то есть. Поди глянь в окно, только не светись.
Сергей сходил на фасадную сторону дома и вернулся.
— Бабка, — почти в полный голос произнес Сережа, забыв о шуме. — Там толстая бабка сидит в кресле перед телевизором.
Сначала ничего не изменилось. Только кухня из желто-серой внезапно перекрасилась белый цвет. Отмылась, что ль, как будто… Так её, что, чистить было можно? Вроде даже обновилась. Ох, вот мамка-то обрадуется! Выходит, Велемира подарила мне волшебное средство для мойки кухонь…
Взгляд упал на стол и табуретки. Они тоже стали как-то лучше выглядеть. Краска на ободранных местах восстановилась странным образом… С часов с чайкой исчезла наклейка с банана, а большой царапины, которую эта наклейка скрывала, почему-то видно не было. Обои стали ярче, без пятен жира. Разноцветных тарелок, висевших на стенке для красоты, странным образом сделалось пять, хотя было четыре. С холодильника пропали все магниты и календарь с губернатором… Чёрт! Да холодильник-то не наш! Это ж Зил, раритет!
Я обернулся и глянул в окно. Обомлел. Машин мало, и все — «москвичи» с «запорожцами». Вместо нашей привычной «Пятёрочки» — кинотеатр «Воркута». Надпись «Союзпечать» на газетном ларьке, которого сроду не было в этом месте. И громадные буквы на крыше соседнего дома: СЛАВА КПСС!
Мне, что, это снится?!
Или я слишком много романов про попаданцев читаю?!
Сбрендил, может…
В рассуждении, куда сунуться, я по привычке полез в холодильник. Дёрнул за огромную серебристую ручку — тяжёлая дверь отворилась. Мои банки с пивом пропали. Вакуумных упаковок с сосисками, которые мать накануне купила три по цене двух, тоже почему-то не было. Может, конечно, она их и съела. Но пакет с молоком в форме пирамидки мать уж точно не могла сюда поставить! Ведь такие уж давно не продаются!
В надежде, что проснусь или пойму, что происходит, я взял открытый пакет и отпил. Молоко. Настоящее. Ладно… Может, мать сменила холодильник без меня, а я не знал… Может быть, «Пятёрочка» закрылась… А «Слава КПСС» это наверняка какой-то рекламный прикол… Всему этому должно быть более правдоподобное объяснение, чем то, что я перенесся в СССР…
Я попытался закрыть холодильник, но не сумел. Пришлось что есть сил хлопнуть дверцей. Сразу за грохотом холодильника в коридоре послышались чьи-то шаги. Мать бежит на шум… Или не мать?.. Хоть бы мать, а?..
— Ух, мать…! — выразился незнакомый мужик в майке-алкоголичке и растянутых трениках, вбежавший ко мне на кухню. — Ты кто такой?!
— А ты кто? — ляпнул я, не более радостный его появлению, чем он моему.
— Ты, что, ох…л?! Я живу тут! — ответил мужик. А потом закричал: — Эй, Маруся! Топор принеси!
Я хотел сказать, что тоже здесь живу, но, услыхав при топор, воздержался от этого.
— Не надо топор, — постарался сказать как я можно миролюбивее. — А какой сейчас год, а?
— Ты, что, е…тый? — спросил мужик в майке.
Я встретился с ним взглядом и внезапно осознал, что это дед мой. Точно таким я видел его на чёрно-белых фотографиях, сделанных до моего рождения. Теперь он стоял передо мной живой, сорокалетний или около того и не подозревающий, что есть реальность, в которой мёрв уже и он, и его Родина.
Через секунду за спиной деда нарисовалась бабка. Я смутно помнил её лицо, каким оно было в 90-е. Впервые вижу, чтобы люди молодели! Впрочем, сегодня со мной много что происходит впервые…
— Это кто? — спросила бабка.
— Да чёрт его знает, — ответил ей дед. — Шизанутый какой-то.
— Как вы сюда попали? — Взгляд бабки упал на кастрюльку с кипящей водой и на облако с дверцей. — А это еще что тут за туман?
— Да нехрен выяснять. Беги к соседям, пускай вызовут милицию…
— Не надо милицию. Николай Иванович, Мария Петровна! Я прибыл к вам из будущего. Я путешественник во времени. А этот облако пара — вот видите дверку? — это проход в XXI век, из которого я прибыл.
Потрясённые дед с бабкой переглянулись.
— Откуда вы знаете, как нас зовут? — спросил ставший заметно более вежливым дед.
— Из будущего он, что непонятно?! — огрызнулась баба Маня.
— Так точно, — отозвался я. — Из будущего. Мне заранее сообщили имена людей, к которым я попаду.
О том, что дед и бабка это мои дед и бабка, я решил им не рассказывать. Боюсь, им наверняка захочется узнать о судьбах близких и о своих собственных судьбах. Слово за слово, они поинтересуются, когда умерли, а я не сумею соврать убедительно. Не люблю сообщать людям плохие новости. Пусть думают, что я просто посланец человечества.
Тут на кухню зашёл парень лет пятнадцати, который ужасно напомнил мне меня самого в школьные годы: те же черты лица, тот же цвет волос, тот же взгляд исподлобья — только он был мельче и тщедушней.
— Здравствуй, Юра, — сказал я ему.
Батя выпучил глаза в недоумении.
— Он нас всех знает, — сказала баба Маня не без гордости. — Это времянавт из коммунизма.
— Чем обязаны, товарищ? — спросил дед. — С какой высокой миссией вы прибыли?
— Я прибыл, чтоб спасти СССР, — ответил я, не колебавшись ни секунды.
***
Через минуту все трое сидели на табуретках, а я возвышался над ними, как лектор перед студентами.
— Спасти-то от кого? — спросила бабка.
— Да уж ясно, от кого, — ответил дед. — От атомной войны, да? Довели-таки до ядерной зимы отцы народов? В каком году Землю взорвали?
— Нет, — сказал я. — Атомной войны не приключилось. Ну, по крайней мере, в тот миг, когда я покинул свою эпоху, её ещё не было…
— А какая эпоха-то ваша? С какого вы года?
— Из 2022-го! — ответил я, и сам проникся тем, как фантастически звучит это в XX веке.
— Это что ж, тридцать девять годков пролетели, выходит, — прикинул дед Коля.
Вот как. Ясно. Значит, мы тут при Андропове живём, сообразил я, в свою очередь. Последние нормальные годочки.
— А вы уже построили коммунизм? — спросил батя, отчего-то сразу вызвав снисходительные улыбки обоих взрослых.
— Не построили! В том-то и дело! Распался Союз! Потому и спасать его надо!
— Не мудрено, — буркнул дед.
Я не стал расспрашивать, что он имеет в виду. А бабка спросила:
— Да как он распался-то? Как он вообще мог распасться? На что? На республики, что ли?
— Так и есть: на республики! Проклятая Америка и её либерастические прихвостни устроили перестройку и развалили всё к чёртовой матери! Нет больше ни дружбы народов, ни пятнадцати сестёр, ни красного флага! А строим мы теперь капитализм!
— И как он? Строится? — поинтересовался дед с удивительным для меня равнодушием.
— Дурацкое дело не хитрое! — Я развёл руками. — Бизнесменов как говна за баней. От рекламы ступить некуда: «Купи это, купи то»… Всем одни лишь деньги и нужны! Девушки хорошей сейчас днём с огнём не найдёшь — только сучки меркантильные остались. Да и мужики измельчали. Гомосеков развелась тьма!
— А в промышленности что? — прервал дед мои размышления о гомосеках. — Планы высокие ставят?
— Да нет теперь планов! Кто, что хочет, то и производит! И промышленности нету, если в целом! Развалили всю промышленность! У нас гвозди — и то импортные!
— Да дрянные они! Всё дрянное! Еда ненатуральная! Одежда — из синтетики! Мебель — ДСП! Даром, что в магазинах её полно…
— Мебели полно? — всплеснула руками баба Маня. — Что, прямо в магазинах? Продаётся? И что, разная? И выбрать её можно? Без талонов? Ну это же, наверно, не для всех, для каких-то спецкатегорий же, да, наверно?
— Для всех. Можно выбрать, да незачем. Дрянь это всё. Вещи — дрянь! Вот общение человеческое, дружба, солидарность — это да. В ваше время это есть. А в наше все только и делают, что за вещами гоняются. Общество потребления, мать его! У иного сопливого пацана три пары кроссовок американских, так ему ещё и четвёртую подавай! Зато в голове — пустота! И то ещё хорошо, если он гомосеком не вырастет, а то развелась их тьма-тьмущая…
— Три пары кроссовок… — взволнованно прошептал батя. — А скажите, дядя, это на вас — джинсы?
И угораздило же меня залететь в андроповскую эпоху в этих проклятых буржуйских штанах! А, впрочем, я других и не ношу…
— Ну да, это джинсы… Эх, Юрка, поверь: не в них счастье!
На лице отца мелькнуло такое выражение, словно он хотел сказать: «нет, дядя, как раз в них». Секунду спустя это выражение исчезло, Юрка посерьёзнел и задал ещё один вопрос:
— А вот можно вас, товарищ времянавт, ещё спросить? Война в Афганистане скоро кончится? Кончится она до того, как мне восемнадцать будет?..
Я на миг растерялся. В глазах бати мне привиделось ужасное предчувствие. Соврать или расстроить его?.. Пока я раздумывал над этой дилеммой, включилась бабушка:
— Юра, что ты к человеку лезешь с глупостями?! Кончится, конечно! Тебе до восемнадцати три года! Войны так долго не длятся! Да вообще она уже кончается… почти что… Да, товарищ?
— Ага, — сказал я. — Ты, Юрка, не бойся войны! Настоящий мужик, он войны не боится! Он Родину защищает! Вот я, например…
Я хотел сказать, как круто играю в танчики и как героически поддерживаю русское воинство в Интернете. Потом решил, что объяснять предкам, что такое Интернет и компьютерные игры, будет слишком сложно.
— Вот я, например, прибыл к вам сюда именно с этой целью! Спасти нашу общую Родину! Исправить историю и сохранить страну, которую дерьмократы променяли на колбасу!
— Кто такие дерьмократы? — спросил Юра. — Это, может, демократы? Что, Белинский, Чернышевский, Добролюбов?.. Но они же уже умерли…
— Да Юрка, замолчи, не суйся с глупостями! — оборвала его мать. — Вы, товарищ, лучше про колбасу расскажите! Что у вас там при капитализме с колбасой?
— В смысле — что… — Я растерялся. — Это было образное выражение. Я хотел сказать, что либероиды обменяли величие нашей страны на западные погремушки. Вот я и говорю — за колбасу продали.
— Да-да, — сказала баба Маня. — Понимаю. Ну так мне вот интересно: за какую именно колбасу продали Родину? Варёную или копчёную? Может, докторскую? Может, сервелат? О, знаете, я слышала, что при капитализме есть тридцать сортов колбасы. Это правда? Вот девчата говорили. Я не верю. Их же столько не придумать!
— Мария Петровна, нашли про что спрашивать! — бросил я укоризненно. — У вас Отечество в опасности, понимаете? Вас Америка вот-вот поработит! А вы про колбасу чего-то спрашиваете! Ну есть эти тридцать сортов, ну и что?! Что с них проку? В любом супермаркете тридцать, и сорок, и пятьдесят…
— Пятьдесят! — бабуля ахнула. — Скажите, а что супермаркет — это, получается, такой большой магазин самообслуживания? Это где полки, полки, полки, а на них товары, товары, товары… И ты там идёшь и берёшь, и берёшь, и берёшь всё, что хочешь… И у вас такие есть, да?
— Ну есть, — буркнул я.
— О, Юрка! Слышал? — дед хлопнул отца по плечу. — Вот оно, твоё светлое будущее! Будешь в старости жить по-буржуйски! В супермаркеты будешь ходить!
— А бананы к вам завозят? — спросил Юра.
— Завозят. До жопы бананов, — сказал я, не желая сообщать ему о том, что до старости он не доживёт. — А вы, товарищи, лучше бы поинтересовались более серьёзными вещами, чем эти мелочи. Вот вы можете себе представить, чтоб мужики с мужиками как бабы жили? Чтобы красились, манерничали… И ещё говорили, что это нормально! В наше время в Америке так. И мало им своих извращенцев, они еще и стараются к нам это распространить! Гомосеков развелось уже немеряно!.. А что у хохлов сейчас — даже представить не можете…
— Плевать на хохлов, — сказал дед. — Вы, товарищ, правду нам сказали про колбасу и бананы?
— Ну естественно, правду!
— И скоро ли наступит такая жизнь?
— Да уже в девяностые!
— Долго, — вздохнул Николай.
— Вот именно! У нас еще есть время побороться! Спасти Родину! Так что же? Вы со мной?
— Ну пожалуй, что и с вами, — сказал дед. — А скажите, я правильно понял, что вот эта дверка из пара — она в ваше время?
— Да. Представьте, я встретил волшебницу, которая исполнила моё заветное желание — создала портал в восьмидесятые!
— Стало быть, он и обратно работает?
— Ну, вероятно. А что?
— Да так я, просто… А вы знаете, товарищ… Как вас там… Хотя не важно… Принесите мне, пожалуйста, отвёртку!
— Зачем?
— Я вам фокус покажу, — ответил дед. — Посмотрите фокус, а дальше начнём спасать Родину сразу. Отвёртка на балконе, балкон в комнате.
Я знал, где балкон и где с давних времен размещаются инструменты. Бегом бросился в коридор, оттуда в комнату. Бросил несколько любопытных взглядов на ретро-облик моего привычного жилища. Вышел на балкон, нашёл отвёртку.
И вернулся.
Переступив порог кухни, я сразу же понял, зачем деду Коле понадобилась отвёртка. Чтоб отвлечь меня! На моих глазах в волшебной дверке мелькнул и скрылся бабушкин халат. Бати уже не было. Дед стоял у самой дверки.
— Что же вы творите, Николай Иваныч?! — смятенно воскликнул я. — Как же вам не стыдно?! А кто же Союз спасать будет?
— Так вам надо — вы и спасайте, — ответствовал дед.
Аннотация: Однажды летом Грабитель получил классную наводку... Однажды осенью Бандит встретил свою прошлую любовь... Однажды зимой Писатель убегал от коллектора... Что же объединяет трех совершенно разных людей? Разве только общая знакомая с зелеными глаза
Глава первая
Она среди нас
Невероятно теплый, можно даже сказать, жаркий день. Солнце особо не печет, — может, всему виной серые дождевые облака, которые пытаются его закрыть, хотя их еще слишком мало для победы.
Люди, словно муравьи, бегают по своим особо важным делам, не замечая никого вокруг.
Сквозь толпу, остановившуюся на светофоре, идет она. Черный балахон полностью прячет ее тело, рыжие волосы выбиваются из-под капюшона, а зеленые глаза кого-то высматривают. Самое удивительное, что никто не обращает на нее внимания, и даже больше — никто ее не замечает. А она будто летит между ними, высматривая…
Толстый мужчина стоит возле самого светофора. Мимо него с бешеной скоростью несутся машины.
Он всем видом показывает, что невероятно торопится. Судя по его классическому костюму и коричневому портфелю, он минимум директор маленького предприятия или чей-то зам.
Начинает играть «Лунная соната», а его пиджак возле сердца — вибрировать. Мужчина резко вынимает из внутреннего кармана сотовый.
— Да, скоро буду! — нервно кричит он в трубку.
И, наверное, будь его телефон намного дешевле, он тут же полетел бы на мостовую. А так мужчина лишь замахивается, но трубку из руки не выпускает.
— Смотрите внимательно по сторонам, — раздается позади него женский голос.
— Твое какое на хер дело? — Мужчина оборачивается.
От взгляда зеленых глаз по его спине пробегают сотни тысяч холодных мурашек.
— Это мой совет, — улыбается она.
Он никогда еще не видел такой зловещей и одновременно приятной улыбки. Она сбрасывает капюшон, и ярко-рыжие волосы… Нет, они не слепят. Они гипнотизируют его.
— Почему все вы воспринимаете мои советы как нечто ничтожное? Будто я советую плохое, — спрашивает она.
— Опять… опять ты!.. Я же сказал… — троит мужчина и зачем-то делает шаг назад, на дорогу.
Жуткий хлопок. Женщина, стоявшая рядом с ним, чувствует на лице капли.
Еще один хлопок — об асфальт. Вся толпа замирает.
— А ведь ему нужно было просто меня послушать и не задавать тупых вопросов.
Истошный женский крик, который уже ничего не решает.
Осень
Холодный пустой заброшенный склад. Дождь стучит по его крыше, и этот стук эхом разносится по всему металлическому зданию. Еще недавно, пару лет назад, здесь делали пластиковые окна, но потом директор склада разорился и вынужден был отдать его кредитору.
Недалеко от главного входа ярко горит лампочка. Ее патрон прикручен к проводу — так раньше делали временные удлинители, когда не могли провести в нужное место свет.
Под лампочкой стоит стул, на нем сидит связанный парень лет тридцати. Его лицо в крови, как, впрочем, и рубашка. Недалеко от него, возле стола, сидят двое. Одеты почти в одно и то же: синие джинсы и кофту с высоким воротником.
Один — Миша — небольшого роста, но широкоплечий. Его лицо совсем обычное, разве что немного не пробрито там, где подбородок.
Второй — Костя — высокий и худой. В его взгляде читается грусть, как у героев классических романов.
Они едят бургеры.
— Ну и какой, по-твоему, лучший российский фильм? — спрашивает Миша.
— Российский или советский?
— А разница?
— Да она огромная. Это совершенно разный кинематограф.
— Ла-а-адно… Из девяностых какой твой любимый фильм?
— «Брат».
— «Бра-а-ат»?
— Ну да.
— И почему?
— Не знаю, — пожимает плечами Костя. — Ну а твой?
— «Блокпост» люблю. Очень он, знаешь, такой… правдивый. Всегда крайним будет мелкая сошка, а начальник — белым и пушистым.
Они доедают бургеры, жуя почти одновременно, как двое из ларца из известной сказки.
Миша запивает бургер газированной водой и вытирает рот рукой.
— Слушай, Костян, я тебе задам вопрос, только ты это… Я как бы нормально отношусь к педикам, мне плевать. Реально плевать. Но почему тебя тянет к мужикам? Я вот этого не пойму.
— Меня — к мужикам?! — Костя аж начинает кашлять. — Че за бред?
— Это не я сказал, это все говорят. Реально все. Я с тобой работаю уже пять лет и ни разу не видел тебя с девкой. Мало того, ты даже ни разу не рассказывал об этом.
— И ты сделал вывод, что я гей?
— Не я. Все сделали вывод, что ты гей.
Костя смотрит в сторону.
— Охренеть, — говорит он. — Какие еще выводы вы обо мне сделали?
— Больше никаких, только этот… Ну так че?
— Я не гей!
— Тогда почему, как тебя ни позову по шлюхам, ты в отказ?
— Как же ты мне дорог!.. — усмехается Костя. — Вот ты всё время пил кока-колу…
— Ну.
— А щас почему не пьешь?
— Издеваешься? Ее хрен где достанешь сейчас.
— Есть же аналоги.
— Сам пей это дерьмище. Для меня кола одна — только красная кока-кола. Я такую в детстве пил. Другой колы для меня нет.
— Вот и ответ на твой вопрос о шлюхах.
Миша недоуменно смотрит на напарника.
— Не доперло? — спрашивает Костя.
— Нет.
— Лет семь назад я встретил одну девушку. Мы прожили вместе год, а потом расстались. Она — моя единственная, понял?
— В смысле, у тебя не было больше баб?
— В смысле, я ее до сих пор люблю. Мне нужна только она, мне не нужны аналоги. Она моя кока-кола, понимаешь?
Связанный парень начинает мычать, чем обрывает их беседу.
— О-о-о, ты наконец хочешь нам всё рассказать! — кричит Миша и встает. Из-под ремня он вынимает пистолет.
Вдруг раздается громкий стук в дверь. Все замирают.
— Иди посмотри, кто там, — говорит Костя, тоже вынимая пистолет.
— Мы же никого не ждем? — уточняет Миша.
— Вроде нет. Только если ты неправильно заплатил курьеру.
— Я ему даже лишние деньги на чай сунул.
Костя поднимается со стула. Миша медленно идет к входной двери.
Напряжение. Для лучшего обзора Костя делает шаг в сторону и приподнимает пистолет.
Слышится звук открываемой двери.
— Ты кто такая?.. — доносится голос Миши.
Раздается выстрел. Вскоре — еще один.
Костя застывает в нерешительности…
Зима
Таких кинотеатров уже нет. В нем веет индивидуальностью, которую остальные кинозалы потеряли в век глобализации.
Красные стены, красные кресла, приглушенный свет. На большом экране — черно-белое кино, вроде французское, но он особо не разбирается в фильмах и во Франции, как, впрочем, и в жизни. Он знает лишь, как заполнять белые страницы черными буквами.
Он проходит в зал и садится в самый первый ряд на самое первое место.
Откуда-то дует холодом. Он поднимает воротник старого черного пальто и смотрит в глубину пустого зала.
— Я тут, —доносится до него женский голос.
Примерно в середине первого ряда сидит она: рыжие волосы, зеленые глаза. Он встает и медленно идет к ней. Каждый его шаг сопровождается глухим шуршанием.
— Гениальное творение — кино. — Она говорит приглушенно. — Людям так важно наблюдать за жизнью выдуманных персонажей…
— Мне нужна еще одна история. — Он уже стоит рядом с ней.
— А что получу я?
— А что ты хочешь?
— Хочу, чтобы ты купил коробку.
— Коробку?
— Да, обычную такую коробку, подарочную, с крышкой и бантиком.
— Зачем?
— Иногда маленькие действия приводят к грандиозным последствиям. В твоем случае это будет очень крутая история.
…Писатель резко открывает глаза.
Он сидит в офисе на двадцатом этаже нового здания. Он — это гладковыбритый высокий мужчина тридцати пяти лет с немного красными глазами. На нем черные джинсы, белая кофта и черный длинный плащ. Он смотрит в большое окно, за которым падает мелкий снег.
Напротив него, спиной к окну, сидит старик. Хотя лет ему не так уж и много, но стресс и глушение стресса водкой сделали свое дело. Лысеющий пятидесятилетний мужчина в очках, сгорбленный, — он читает листы бумаги, нервно сжимая их пальцами.
Офис украшен разными книжными обложками, на которых в основном драконы и красивые молодые герои.
— Это не то, — наконец говорит редактор, откладывая в сторону листы и снимая очки. — Совсем не то.
— Почему? — Голос писателя звучит неестественно.
— Да потому что! Вы не знаете, о чем пишете. Вот у вас сказано, что пистолет подпрыгнул в руках. Но как он может подпрыгнуть? Вы хоть раз вообще стреляли?
— Нет.
— И не служили в армии?
— Нет.
— Ага… А если бы вы отдали долг родине, то знали бы, что пистолет не подпрыгивает и что стрелять в первый раз намного сложнее, чем потом.
— Но это же вымысел.
— Долг родине — вымысел?
— И то, что вы читаете.
— Ну, судя по вашему тексту, в нем один только вымысел и есть. Бредни немощной старухи, уж простите. Вам нужно подтянуть язык и, в конце концов, знать, о чем пишете. И вот что странно…
— Что?
— Ваша книга «Переговоры» — она великолепна, — отмечает редактор. — А эта — не то. Как будто два разных человека писали. Напоминает Фаулза: он тоже любитель использовать в одном тексте кучу разных приемов. В общем, дорабатывайте.
— Но, может…
— Нужно доработать, а лучше вообще переделать. Не факт, что здесь получится алмаз.
Писатель выходит из здания, сжимая папку с рукописью. Седьмой раз… Да, в седьмой раз он приносит ее этому старику, и в седьмой раз тот до всего докапывается.
Черное пальто, которое писатель купил на первый гонорар и которое должно показывать его интеллектуальность, давно уже не выдерживает крепких сибирских морозов и продувается насквозь. Писатель ежится от холода и закуривает.
Снег заметно усилился и теперь похож на белую стену, заваливая и без того сильно засыпанные улицы.
«Эти сугробы растают весной — не нужно сейчас тратить на них деньги» — так все говорят в этом странном сибирском городе, где роскошные центральные улицы на одной стороне реки граничат с вечными ямами и потопами — на другой. Где четвертый платный мост через реку строится в ущерб жителям соседних двухэтажных домов, построенных в прошлом веке и трескающихся от работ на мосту — в этом.
Бычок отправляется в урну. Писатель спускается со ступенек. Перед ним два пути: либо домой переписывать книгу, либо в бар возмущаться несправедливостью.
Протяжный гудок машины заставляет его посмотреть влево. Черная тойота! Ее водитель смотрит прямо на него.
Гудок.
Твою же!..
Писатель резко бросается вправо и бежит так, как раньше никогда не бегал.
Еще поворот направо. Проулок, куда точно не заедет машина. Дальше двор с тополями и снова проулок, и еще один проулок…
Влево, вправо — дыхание на исходе.
Мусорные бачки по бокам, впереди виднеется улица и машины.
Выход из проулка преграждает черная тойота.
Писатель замирает, а водитель открывает правую пассажирскую дверь.
Писатель смотрит по сторонам и бросается обратно…
Осень
Костя стоит под навесом кафе-бара «Две гитары». Он смотрит на дождь и курит. Мимо то и дело пробегают прохожие — кто с сумками, кто налегке. Кто-то из них бурчит на табачный дым, кто-то — на дождь, а кто-то и на саму жизнь.
Последняя затяжка — бычок летит в лужу. Яркий огонек почти сразу тухнет.
Костя входит в яркий холл кафе-бара. Кивает охраннику и проходит в зал.
Вдоль левой стены тянется барная стойка, возле правой — небольшая сцена. На ней худой парень пытается петь, но халтурит, проглатывая слова. Напротив сцены — столики на две персоны. Народу не слишком много.
Костя садится за барную стойку.
— Здоро́во, — приветствует его толстый бармен.
— Здоро́во. Как оно?
— Подыхаю, как еще.
— Да конечно! Ты же, блин, еще всех нас переживешь.
— Хочется верить, — усмехается бармен. — Пиво или кофе?
— Кофе.
Бармен, хромая, отходит. Костя бросает взгляд на белую дверь с надписью «Служебный вход». Дверь спрятана за прямоугольным выступом в стене.
— Где напарника потерял? — Бармен ставит перед ним кофе.
— У хирурга: подстрелили. — Костя кидает в чашку кубик сахара, размешивает.
— Опять? — удивляется бармен. — Сколько уже можно ловить пули?
Костя пожимает плечами.
— У него там магнит, наверное, — добавляет бармен и отходит.
На сцене начинает играть пианино. Знакомая мелодия. Костя делает глоток кофе. Мелодия навевает воспоминания. Звучит женский голос… Костя замирает.
«Я больше не верю в любовь, извините…» — слышит он.
На его глаза наворачиваются слезы, еле заметные. Он оборачивается.
На сцене девушка играет на пианино. Карие глаза, не сильно длинные темные волосы, прямой нос, тонкие губы.
Это она!
Девушка поднимает взгляд. Он машет ей. На долю секунды, на мгновение, она перестает играть. Ее остановку, кроме него, никто не замечает. Она его узнае́т — она ему улыбается. У него перехватывает дыхание — он горько улыбается в ответ.
Костя отводит взгляд, боясь ее смутить, и, не глядя на нее, дослушивает знакомую песню.
Она встает, чтобы поклониться немногочисленной публике, но ее взгляд направлен только на него. Он снова ей машет, на сей раз приглашая подойти. Она согласно кивает.
Он просит налить себе еще кофе, достает пачку сигарет.
— Не кури! — строго говорит ему бармен.
Костя молча смотрит на него.
— Посетители не хотят нюхать сигаретный дым, я в том числе.
Костя тяжело вздыхает, убирая пачку обратно.
Снова те же движения с чашкой кофе, глоток. Подходит она.
Он встает. Они обнимаются, садятся.
— Кофе будешь? — спрашивает он.
— Нет, спасибо.
Молчание.
— Аня, как ты?
— Видишь, доросла до такой сцены… Пока еще работаю там же, но, думаю, уже после Нового года брошу.
— Почему?
Она задумывается, — видно, что продумывает ответ.
— Продюсер у меня появился. Он готов проспонсировать альбом и рекламу.
— Мечты сбываются.
— Это да, — хмыкает она. — Ты как? Всё инженер?
— Ну да, только уже старший.
— В смысле, главный?
— Называй как угодно. Замуж вышла?
— Нет. Женился?
— Тоже нет.
— Я, кстати, недавно вспоминала.
— Меня?
— А кого еще?
Они улыбаются.
— Молния была, — продолжает она. — Помнишь, как тогда, у озера?
Она хмурится, пытаясь подавить воспоминания; он смотрит на нее.
Она бросает взгляд на наручные часы.
— Знаешь, если честно, мне пора, — говорит она. — Мне еще нужно успеть в типографию до закрытия.
— Может, тебя отвезти? Минут через двадцать смогу…
— Не стоит.
— Слушай, а если мы попьем кофе на днях?
— Прости, но нет.
— Почему?
Молчание.
— Я о тебе сегодня тоже вспоминал, — замечает он.
Она улыбается и снова смотрит на часы, давая понять, что уже пора.
Оба встают, снова обнимаются. Она уходит, он смотрит ей вслед.
Со сцены раздаются звуки гитары, начинается песня. Почти идеальная музыка на стихи Шпаликова: «По белому снегу я палкой вожу, стихи — они с неба, я перевожу…»
Минут через пять Костю зовут. Через белую дверь служебного входа он проходит по длинному коридору и открывает следующую дверь, с надписью «Директор».
Небольшой кабинет. Массивный дубовый стол, два кожаных кресла. На столе большой тонкий монитор, стакан под виски и пепельница. Стену украшает картина Верещагина «Сухум-Кале».
Костя садится в кресло, пододвигает к себе пепельницу, закуривает.
Минуты через две в кабинет влетает хозяин — толстый лысеющий мужчина с черными бегающими глазами. Он одет в черные брюки и светло-синюю рубашку; на спине проступает пот.
— Долбанные бабы, — бросает он, плюхаясь в кресло. Он вынимает откуда-то снизу бутылку виски, наливает себе, предлагает Косте. Тот отказывается. Тогда толстяк делает внушительный глоток, ставит стакан. — Сначала расскажи про бабки.
— Мы их не нашли.
— Что значит «не нашли»?
— Мы действовали по обычной схеме. — Костя выдыхает дым. — Сначала слегка избили, потом заказали пожрать и немного попугали. Хотели уже к гвоздям перейти, но — внезапные обстоятельства.
— Что за внезапные обстоятельства? — Толстяк наливает себе еще виски. — Говори четко.
— Ворвалась его девка. Она подстрелила Миху. Я ее убил.
— А его? Ты че, не мог его расколоть?
— Случайная пуля. Бах, и нет его. Я даже не заметил, а потом быстро повез Миху к хирургу.
— Всё у вас какие-то случайности, а я, между прочим, бабки потерял.
— Но мы…
— Главное, вы их наказали и никто больше не посмеет у меня воровать, — перебивает его толстяк. — Репутацию мне сохранили.
— Михалыч, сделали всё что могли.
— Да я понимаю… Неужели думаешь, я не понимаю? Ну, ладно… Хотя бабки хорошие. — Толстяк наливает себе еще. — Короче, у меня к тебе есть маленькая просьба: повози мою девку завтра по магазинам, а? Че-то она меня уже достала. Я ее, наверное, брошу, а может, нет, — думаю еще. Тебе нужно всего лишь отвезти ее в парочку магазинов, потаскать сумки, а потом заехать в кафе — она пожрать купит, и домой. Понимаешь, в этом деле я могу доверять только тебе.
— Чего это только мне?
— Ну ты же по мужикам. Так-то я не против, мне вообще плевать…
— Да кто такое сказал?! Я не гей! Я девушек люблю!
— Серьезно?
— Да, серьезно!
— Просто все говорят, что ты…
— Я не гей.
— А почему тогда я ни разу не видел с тобой бабу?
— Но это же не значит, что я гей.
— Согласен, выводы, наверное, поспешные. — Толстяк допивает виски. — Тогда это всё усложняет.
— Ничего это не усложняет. Я на твоих баб даже смотреть не буду.
— А ты не знаешь, есть ли у нас гей?
— Скорее всего, нет. Иначе он подкатывал бы ко мне.
Михалыч усмехается.
…Сильный проливной дождь стучит по крыше черной тойоты. В машине играют «Времена года» Вивальди. Костя сидит за рулем. Он курит в приоткрытое окно.
Открывается пассажирская дверь, и в машину, кряхтя от боли, садится Миша.
— Ребро мне сломала, — сквозь боль жалуется он и захлопывает дверь.
Костя выворачивает руль влево.
— Заедем за водкой в магазин? — спрашивает Миша.
— Да без проблем, — кивает Костя.
Лето
Жара и пыль. Межгородская трасса. Возле поворота, ведущего в деревню, стоит потрепанное здание с большой вывеской «Магазин для всего».
Возле здания — асфальтированная парковка. Небольшая, на две машины.
Синяя хонда стоит поперек парковки, занимая оба места. За рулем сидит девушка в коротких джинсовых шортах и черной футболке. Все окна открыты, а машина, несмотря на жару, заведена.
На руле — открытая книга, которую девушка с интересом читает.
Из магазина выбегает худой парень. Красная лыжная маска полностью закрывает его лицо. В одной руке у него пакет, кажется с продуктами, в другой — пистолет.
Он резко прыгает на пассажирское сиденье хонды.
— Погнали! Погнали! — кричит он девушке.
— Сейчас, — бурчит она, не в силах оторваться от книги.
— Какого хера?!. — Он с упреком смотрит на нее.
— Да подожди…
— Ты, блять, издеваешься?!
— Да еду я… — Она аккуратно загибает уголок страницы, закрывает книгу и кладет ее на приборную панель. — Две секунды всё равно ничего не решат.
Машина резко трогается с места.
— Где твоя маска? — спрашивает парень, сдергивая с себя свою.
— Да жарко в ней.
— Они же тебя спалят по лицу.
— У меня потом от этой маски прыщики.
— Ты вообще ни хрена не серьезно относишься к делу. Жарко ей… — Он прячет пистолет в бардачок. — Лучше с прыщиками и на воле, чем без них, но в тюрьме.
— Почему ты всегда так негативно мыслишь? Можно же на воле и без прыщиков… Взял попить?
— На. — Он протягивает ей бутылку минеральной воды, а себе вынимает из пакета бутылку молока.
— Ты опять со своим молоком? — Девушка смотрит на него.
— Она просто так мне врать не будет.
— Ты веришь какой-то девке из сна в кинотеатре?
— Это не какая-то девка из сна. Мне кажется, это мой ангел-типа-хранитель. И не забывай, что только благодаря ей я встретил тебя.
Машина сворачивает на проселочную дорогу.
— Как ты можешь верить в такую чушь? — недоумевает она.
Машина останавливается.
— Еще посмотрим, что здесь чушь. Увидишь, как меня молоко спасет!
Парень пьет из бутылки. Потом выходит из машины, осматривается, идет к капоту и сдергивает белый номерной знак, под которым оказывается другой.
То же самое он проделывает и сзади, потом прячет сдернутые номера под подкладку багажника и возвращается в машину.
Борис Валентинович — опытный выживший. Про таких говорят: «Родился в рубашке». Много пришлось ему пережить за три года. В каких только ситуациях не побывал. Люди поговаривают, будто мертвяков он перебил больше тысячи. Сам же Борис, когда его кто-то спрашивает об этом, снимает очки, дышит широко открытым ртом на стёкла, старательно вытирает их рукавом и отвечает с доброй улыбкой: «Брешут».
Однако при всей своей удаче и большом везении выживший свою жену и дочку спасти не смог. Об этом тоже ходили слухи, но никто никогда Бориса Валентиновича в лицо не спрашивал. Одни его уважали, другие боялись, остальным он был и вовсе безразличен.
Мужчина и раньше бывал на станции Бякино, но последние две недели ночует на ней регулярно. Утром уходит, а вечером возвращается, и всегда с не с пустым рюкзаком. Недавно даже притащил на спине старое советское кресло. Поставил его перед железной печкой и прямо в нем спит, приоткрыв дверцу и вытянув ноги к огню. Откуда он его взял и куда постоянно ходит, опытный мужчина, никто не знает.
— Следить за ним — себе дороже выйдет, — перешептывались люди на станции.
Пока Бориса нет, никто в его кресло садиться не смел. Сережа тоже проявлял уважение и позволял себе только поправить скомкавшуюся накидку.
Опытный выживший имел отличное снаряжение и, собственно, и выглядел как опытный.
Среднего роста, на вид лет сорок пять, небольшая борода, очки без линз с обычными стеклами, черная кепка-бейсболка с гнутым козырьком, потертый камуфляжный охотничий костюм цвета хаки, берцы и большой тактический рюкзак на спине. Охотничий нож средних размеров болтался на поясе в кожаном чехле. Борис Валентинович любил править лезвие, сидя вечерами в кресле перед очагом. Он доставал точильный камень из бокового кармана рюкзака и с важным видом профессионала водил им по лезвию то с одной стороны, то с другой. Затем проверял остроту большим пальцем и, цокая языком, продолжал править.
А еще Борис любил читать старые газеты и журналы. Где он их находил, тоже непонятно. Нет, газеты, конечно, сохранились, еще прошло мало времени с тех пор, как их перестали печатать. Вопрос в том, где их взять рядом со станцией. Как мы уже знаем, неподалеку находились две деревни и село по другую сторону рельс, но там были зомби, и никто не совался.
— Хочу поздравить тебя, Сережа, — широко улыбаясь и прищурив глаза, произнес Борис.
— С чем это, Борис Валентинович? — удивился парень.
— Сегодня мой день рождения, с ним и поздравляю, — продолжил мужчина.
Борис покопошился в своем рюкзаке, достал из него целый, еще не распечатанный рулон туалетной бумаги, которая была, между тем, на втором месте по ценности после тушенки, и протянул Сергею:
— А вот и подарочек, пользуйся на здоровье и вспоминай меня добрым словом.
— Но ведь день рождения у вас, а не у меня, — удивился Сергей.
— Молодой ты еще, — ответил Борис. — Вот повзрослеешь и поймешь, что дарить подарки всегда приятней, чем их получать. Тебе, кстати, сколько лет?
— Ммм... Не знаю, — задумался парень. — Возможно, двадцать, я не помню, и день рождения свой не знаю.
— А мне сорок пять уже, — бодро ответил Борис Валентинович. — А то, что дня рождения не помнишь, так это, парень, не беда. Какого числа ты пришел на станцию?
— Четырнадцатого ноября, — грустно ответил молодой человек. — Я это точно помню, было пасмурно и прохладно, но снега еще не было. Мужики и женщины громко спорили между собой, какое число, первые твердили, что четырнадцатое, а вторые, что пятнадцатое.
— Ну вот и славно, — добрым голосом произнес мужчина. — Четырнадцатое ноября и будет теперь твой день рождения. Ведь по сути ты действительно заново родился.
— Пусть будет так, — Сережа вертел в руках рулон бумаги и размышлял, поменять ли его на что-нибудь съестное или нужную вещь. — Оставлю на память! Пусть лежит на полке, тогда действительно каждый раз буду о вас вспоминать!
— Дело хозяйское! — добавил Борис.
***
— Расскажите мне про зомбарей, — Сережа сел на скамейку напротив кресла Бориса и откинулся назад.
Скамьи вдоль стен станции имели фигурную форму с удобной для человеческой анатомии спинкой. На таких даже спать было вполне себе комфортно.
— Ты же видел их, — Борис Валентинович отложил в сторону старый советский журнал «Кругозор» и, поплевав на пальцы, затушил ими толстую самодельную свечу, стоящую рядом на импровизированной подставке. — Слышал, к вам забегала в гости парочка мертвяков.
— Не считается, — с досадой в голосе ответил парень. — На первого я и вовсе не успел. Сидел на станции, вдруг громкий выстрел раздался рядом. Выбегаю, смотрю: двое бродяг, один с ружьем, другой с молотком в руках. Между ними на земле лежит покойник без головы. Разлетелась на мелкие кусочки от выстрела.
— А второй? — заинтересовался Борис. — Второй появился, когда я за водой к колодцу ходил, — улыбнулся Сережа. — Снял булыжники, убрал лист железа и приготовился было спускать ведро на веревке. Как вдруг он из-за куста и вышел.колодцу ходил.
— Испугался? — улыбнулся по-доброму в ответ мужчина.
— Да не особо, скорей нет, чем да, — продолжил рассказ молодой человек. — Этот «мертвяк» был какой-то слишком мертвый, что ли. Как бы это ни звучало. Он медленно шел на меня и хрипел. Я быстро сообразил, что между нами открытый колодец и он может в него упасть. Тогда всё убежище останется без легкодоступной воды. Заразная ведь станет. Хотел двинуть ему ногой в грудь, чтоб оттолкнуть, но не успел. Один из выживших меня опередил. Подбежал и отрубил ему голову длинным самодельным ножом.
— Плохо, что не испугался, — поправил очки Борис. — Страх, знаешь ли, брат, спасает иногда.
— А для чего вы очки носите? — неожиданно спросил Сергей. — Заметил, стекла в них совершенно обычные, без диоптрий.
— А пускай грабители думают, я слепой, — расхохотался вдруг мужчина на весь зал ожидания. — На самом деле у меня есть теория.
— Теория? — переспросил Сережа.
— Угу, только никому, понял? — Борис осмотрелся по сторонам, не слушает ли кто из присутствующих. Убедившись, что все занимаются своими делами, продолжил: — Думаю, вирус этот может передаваться не только через кровь, но и через слизистую оболочку. Я даже тканевый платок повязываю на лицо, когда вижу оживших. Береженого бог бережет, знаешь ли.
Борис встал с кресла, напилил немного толстых веток ножовкой, принесенных кем-то из выживших, и подкинул в печь.
Вечерами и ночью на станции было темновато. Электричества, конечно, не было. Днем Сергей убирал пару досок с бокового окна, выходящего на большой куст. В помещение проникал свет, и люди могли заниматься своими делами, готовить еду, но в основном все спали даже днем. Ночью зажигали на столе свечу либо приоткрывали дверцу железной печи.
Бывалые выжившие рассказывали, что в других некоторых убежищах есть электрогенераторы, работающие на бензине. Но достать такой нереально, и, к тому же, само топливо тоже еще поищешь. Был еще один момент, почему Сергей даже не интересовался ценой вопроса. Генератор издавал шум, а это значит, все зомби в округе могут его услышать. Парафиновые свечи никогда не сломаются и стоят недорого. Их всегда можно выменять на что-нибудь, а некоторые бродяги и вовсе делились находкой бесплатно за ночлег.
— Пойдешь со мной завтра в ходку? — внезапно предложил Борис Валентинович. — Мне бы не помешала твоя помощь, брат. Думаю, справишься.
— С вами? — Сердце молодого человека забилось быстрее.
Опытный выживший никогда никого не брал с собой. Всегда ходил одиночкой и полагался исключительно на себя.
— Ты же хотел узнать побольше о зомби, вот и сам на них и посмотришь, — в голосе Бориса чувствовался определенный восторг. — Может, даже и замочишь парочку, если повезет. А? Да не дрейфь, вместе же, напарником беру. К вечеру вернемся на станцию.
— От таких предложений не отказываются, — Сережа встал с кресла и пошел за ведром с водой, чтобы поставить кипятиться чайник. — Давайте чайку попьем.
— Соображаешь, — ухмыльнулся мужчина. — Думаю, будет толк.
Ее звали Мария. Девушка молча зашла на станцию и осмотрелась. Посередине зала стоял деревянный стол с лавками с двух сторон, сколоченные из досок забора. На импровизированном столе лежала полиэтиленовая пленка, а на ней немного продуктов. Макароны, мука, горох, разного вида крупы и даже трехлитровая банка соленых огурцов, старые, конечно, но если вымыть в воде, вполне даже съедобные. Эту провизию оставили выжившие, так сказать, негласное и необязательное правило, но все его придерживались. Тот, кто пришел переночевать в тепле и безопасности, оставлял что-нибудь на общий стол. Может случиться так, что будешь неделю бродить и даже жесткого заплесневевшего сухаря не найдешь. Все это понимали. Оставляли самое тяжелое, что нелегко нести и занимает много места в рюкзаке.
Маша сняла свой большой камуфлированный рюкзак и поставила его на лавочку рядом с горячей печкой. Открыла, долго что-то искала, перебирала вещи, не вынимая и оглядываясь по сторонам, не наблюдает ли кто за ней. На нее смотрели все. Девушка была очень красива и впервые в этом убежище. Наконец Мария нашла, что искала, и с улыбкой достала стеклянную банку с тушенкой. Девушка поставила ее на общий стол, затем села на лавку рядом с рюкзаком и сменила кожаные ботинки на легкие кроссовки.
Сережа, увидев, что на тушенку сразу положили глаз матерые выжившие, подошел и взял банку в руки.
— С чего такая щедрость? — спросил смотритель девушку. — Тушенка нынче на вес золота. Говорят, на нее в других убежищах можно что угодно выменять. Ты ведь должна знать лучше меня.
Маша посмотрела в Сережины глаза и, выдержав небольшую паузу, тихонько ответила:
— Сегодня день моего рождения, давайте макарон отварим по-флотски.
Другое дело, — ответил Сергей. — Тогда с меня чай, но банку я пока уберу от греха подальше, чтоб не мозолила глаза. Тебя как зовут-то?
— Мария, — ответила девушка.
— А меня Сергей, — ответил смотритель убежища. — Скажи мне, Мария, почему ты одна?
— Что ты имеешь в виду? — девушка сделала удивленный вид.
— Такой красивой девушке очень опасно передвигаться в одиночку, — продолжил Сережа. — Неужели не нашлось ни одного крепкого мужчины, предложившего свою защиту?
На стене возле входа висел старый советский алюминиевый рукомойник с соском и ведро под ним. Маша подошла, сняла крышечку, посмотрела, есть ли в нем вода, и принялась мыть руки.
— Я сама могу за себя постоять, — ответила девушка на Сережин вопрос.
Сергей подкинул дров в печку-буржуйку, поставил на нее большую кастрюлю и налил чистой воды из покрытого эмалью ведра. С водой, слава богу, проблем не было. Рядом с домом покойной кассирши был еще один дом, никто уже не знает, чей, может быть, сменщицы. Так вот, колодец между ними был вырыт приличный и до сих пор функционирующий. Маленький сруб над ним, крыша в виде двух покатых склонов и подъемный механизм, конечно, давно сгнили, но кто-то еще до Сережи заботливо все приспособил. Колодец был очищен от посторонних предметов, веток, листьев и прочего. Прикрыт листом тонкого железа, который сверху прижат двумя булыжниками по краям, дабы не улетел при сильном ветре. Ведро и веревку, добывающий воду (обычно этим занимался сам Сергей), брал с собой.
Вода в кастрюле закипела, Сережа посолил и высыпал из пакета макароны. Через несколько минут поднял кастрюлю за ручки через тряпку, чтобы не обжечься, и, прикрыв ее крышкой, оставив небольшую щель, слил воду в ведро под умывальником. Затем поставил на печь большую сковороду, обжарил тушенку с репчатым луком. Аромат пошел на всю станцию. Выжившие давно не ели ничего подобного и давились слюной. Сергей перемешал все с макаронами и поставил горячую сковороду на середину стола, подложив кусок толстой фанеры.
— Кушать подано, — процитировал Сергей знаменитый советский фильм.
Мария подошла к столу со своей миской из нержавейки, ложкой и кружкой.
— Ах да, — парень заметил кружку в руках девушки и поставил кипятиться чайник. — Мне такого чаю принесли недавно, тебе точно понравится, жаль, мало осталось.
— Мне любой понравится, — тихо ответила Маша и махнула всем присутствующим рукой. — Подходите, ребята, по чуть-чуть, на всех хватит.
Сережа ел макароны и смотрел на Машу. Он все никак не мог понять, почему девушка его не узнала. Ее лицо явно было парню знакомо. Сергей был уверен, раньше они где-то виделись.
Парень доел свою порцию макарон, поставил стеклянную литровую банку на стол, отсыпал в нее черный чай из целлофанового пакета и залил кипятком.
Чай получился отменным, кто-то из выживших выделил немного сушеной мяты.
— Ну, с днем рождения, что ли! — Сережа протянул налитый в граненый стакан в подстаканнике, чтобы чокнуться. — Желаю тебе дожить до следующего.
Люди подняли свои кружки, и каждый что-то пробормотал себе под нос. Одновременные пожелания Маша, конечно, не разобрала, да это и не важно. Главное, ей пожелали добра, пусть даже за банку тушенки.
— Ты правда меня не узнаешь? — Сережа набрался смелости и, выдохнув, спросил Машу.
— Что, прости? — удивилась девушка.
— У меня пропала память, — продолжил парень. — Помню только последние полтора года своей жизни. И все эти полтора года я живу здесь.
— Какое отношение к этому имею я? — продолжала удивляться Мария.
— Когда я увидел тебя впервые раз, через щель между досок в окне, твое лицо показалось мне очень знакомым. Будто родным или очень близким. Очень надеялся на то, что узнаешь меня.
Сережа сделал большой глоток чая и только потом почувствовал, насколько он еще горячий. Парень поперхнулся и закашлялся. По его спине кто-то громко похлопал широкой ладонью, и кашель прошел. Сергей обернулся и увидел здорового высокого мужчину, кудрявого и широкоплечего. Похож на молодого бычка. Это был Ренат, выживший, часто приходил на станцию Бякино, и в этот день был тут.
— Мозг — такое дело, братишка, — добрым бархатным голосом произнес Ренат. Я где-то читал, еще до эпидемии. Когда человек постоянно находится в беспокойном состоянии, то он включает режим самозащиты.
— Как это? — просил Сергей.
— Ты столько месяцев каждый день пытаешься вспомнить хоть что-то о себе. Вглядываешься в новые лица в надежде их узнать, либо они узнают тебя, и всё безрезультатно. Ты отчаялся, и мозг подсунул ложное воспоминание.
— Вот это да, — произнес Сережа и посмотрел на Машу. — Неужели действительно ложное?
— О, я в этом не бум-бум, — улыбнулась по-доброму девушка. — Видела в твоей комнатушке лежанку через приоткрытую дверь. Прости, очень любопытна. Можно полежать часик? Уж больно подремать охота после еды.
— Конечно, — грустно ответил Сережа.
— Не печалься, братишка, — Ренат положил тяжёлую ладонь на плечо парня. — Я много читал раньше, не то чтоб любил это дело, мама заставляла. Мозг — такая штука, ты можешь вспомнить свое прошлое, детство, школу, двор с соседскими мальчишками, но это может оказаться ложью. Мозг так спасает тебя.
Мария легла в комнате Сергея и тут же отрубилась. Парень не стал будить девушку ни через час, ни вечером. Лег вместе со всеми на самодельных лежаках.
На станции люди спали как придется.
Кто на лавках вдоль стен, кто в кассовом отделе, а кто просто на старой фуфайке на полу, благо такие имелись. Отдел кассы был отгорожен от основного зала ожидания фанерной стеной и оргстеклом, даже дверь такая же фанерная имелась. Сначала в ней переодевались женщины, и собственно был ночной туалет. Сергей ввел комендантский час, с двенадцати ночи до шести утра строго-настрого запрещалось открывать входную дверь, и если вдруг приспичило по нужде, то в этом отсеке стояло ведро. После к ведру нашли крышку, и некоторые выжившие не кривились ночевать в этой комнате, когда много народу. Всё лучше, чем под открытым небом, где в любую минуту на тебя могут наброситься зомби или, еще хуже, грабители.
Проснувшись утром, Сергей обнаружил открытую входную дверь и пропавшую девушку. Парень вышел из здания и осмотрелся по сторонам в надежде, что Маша вышла по своим делам, но ее нигде не было.
— Они ушли час назад, — сказал один из выживших.
— Они? — спросил парень.
— Девка тихо собралась и ушла, а он следом через минут пять. Здоровый такой, Ренат вроде зовут.