Зачем дураку крылья (с аудиоверсией) Часть 1
Да, если есть возможность - загляните и на канал диктора. Хороший, душевный человек. Озвучивает Кира Булычёва, Горького, Саймака и прочего - не гонится за "модными" жанрами, а читает, в основном - качественное, проверенное временем. https://www.youtube.com/@CheIzS
Автор Волченко П.Н.
ЗАЧЕМ ДУРАКУ КРЫЛЬЯ
Н(и)ечто в трех действиях
Вместо вступления:
- Все, я сказала спать, - мама выключает свет, закрывает дверь, уходит, гаснет свет и в зале, пропадает желтая полоска под дверью. Темно.
Под закрытыми веками – темнота, за веками тоже. Открываешь глаза, закрываешь - все одно и то же. Страшно. Где-то что-то поскрипывает, ветер на улице воет.
- Все хорошо, спи, - сиплый, хриплый голос, почти мертвый откуда то из темноты. Страх пропадает, я закрываю глаза и засыпаю.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«ПЬЯНЫЙ УГАР»
1
ГЕНИАЛЬНЫЙ ДРУГ
- Ты гений! – дым горько попал в глаза, пробило слезой, а может и не из-за дыма вовсе, может просто так, от души, по настоящему, - Гений, ты понимаешь, ты гений!
- Саш, ну хватит уже, - двинул плечом пьяно, головой мотнул, сигарету ко рту поднес, но так и не затянулся, сизый шлейф в уже накуренной комнате, пепельница утыканная бычками, стол, листки распечаток брошенные – бытность, срез жизни в одном мгновении.
- Подожди! – встал, тяжело ткнулся ладонью о стол, другой к листкам потянулся, стакан почти пустой на бок тюкнулся, звякнул обиженно.
- Да что ты?
- Подожди! – один лист выдернул, выпрямился, медленно глазами по строчкам повел, - Вот! Тут… Сейчас, это место: «Ночные крыши, голые городские крыши, без чопорной черепицы, без казенных шиферных ватников, без игривых коньков и шпилей, - бестыже выставили свои телеса плоские, модные, под тонкие струи серебряного света лунного, и моются… и только сейчас они, такие одинаковые, такие ущербные, становятся красивыми» - нет! Ну гений! Ромыч, ты…
Не найдя слов, губу нижнюю закусил, громко вдохнул расширенными ноздрями и, отбросив сантименты, хватанул за тонкое горло бутылку, набулькал с дозатора в стопки, вскинул свою к желтопузой трепетной лампочке и воскликнул:
- За тебя!
Ухнули, хряпнули, рука меж листков к бычнице, за недокуренной измятой сигареткой, и плывут перед пьяными глазами строчки на листках, и плывут перед пьяными глазами строчки дыма над столом, раскинувшиеся от стенки и до стенки в дрожащем свете испуганной желтой лампочки.
- Душно, - Ромка поднялся, головой мотнул.
- На воздух! К голым крышам, к плоским, к… - вскочил тоже, табурет упал, шагнул к окну зашторенному. Колечки штор взвизгнули о гардину, дверь балконную нараспашку и холод, свежесть пыльная, городская, шум машин, какой-то вечный гомон городской, что с воздухом сливается в одну густую смесь, и то ли дышишь ею, то ли слушаешь ли ее.
Серебряных крыш не было, луны не было – тучи, зарево от неона городского на отяжелевших тучных пузах туч, что переваливаются низко, почти у дна, вот-вот за корягу ретрансляционной вышки зацепятся, вспорются…
- Я повеситься захотел, - без перехода сказал Ромка. Трезво сказал.
- Че?
- Повеситься.
- Ром, ты… ты это, не…
- Успокойся, - Ромка хохотнул, и снова он был пьяный, и снова глаза его были мутными, осоловевшими, - венок в парке вчера увидел. На дереве висит. Видел? Спросил у бабок наших… Девчонка повесилась. От несчастной любви. Дура конечно… - кивнул в ответ, - А еще помнишь это, литобщество «Подводная лодка»? Так там Орешкин повесился. У него стихи правда, но все равно – повесился.
- И что с того? А ты то тут при чем?
- Ни при чем. Вот именно, что ни при чем! Понимаешь: у них надлом, они вешаются, им это можно, а я… а я сильный, получается что сильный, я живу и я, поэтому, быдло.
- И я живу и…
- Сань, подожди, не лезь, - он ухватился рукой за перила балкона, жадно высосал остатки сигареты до фильтра, щелком отправил ее, едва-едва недогоревшую, в темноту, искрой она по черноте чиркнула. Он замолчал, не говорил долго, а потом…
- Не в тебе дело, не во мне, мне просто попробовать хочется, мне тоже побыть хочется в надлом, чтобы кишки наизнанку, чтобы как у них: все по краю, все в яму и на отказ, наотмашь сразу… А ты, - он усмехнулся, - а ты говоришь: «гений».
- Ромыч, че за дурь, ты что?
Он оглянулся, лицо его четко прорезалось на фоне неспящего, гомонящего бармена города, что вечно, день ото дня, замешивает один и тот же коктейль из шума машин, выхлопа бензинового, неоновых отсветов на асфальте и еще кучи другой, дикой мишуры. Пошел дождь, несмелый, откуда-то из далекого издали донесся легкий отзвук грома.
2
ХУДОЙ и ТОЛСТЫЙ
Створками штор закрыт за окном яркий солнечный день, синим огоньком горит диод колонок, в комнате тихо, разве что слышно, как сигарета тлеет. Можно включить музыку – давно уже разложены по папочкам подборки: «светлая грусть», «злость», «тоска», «фон» и прочее и прочее и прочее, вот только… Музыка мешает. Под ее ритм подстраиваешься, начинаешь гнаться за нею, строчки выписывать, следуя за ее настроением и ломаются тогда персонажи, из живых превращаются в печенье, в песочных человечков с кремовыми помпонами.
Бутылка рядом с клавиатурой, свет сквозь тяжелые желтые занавески подкрашивает ее, коньячную, в светлый, будто янтарный оттенок, в голове уже чуть тяжело, в пальцах чуть жарко, а слова в голову не идут.
- Не пишется? – из темноты яркой, пыльной полоской света выхвачен высокий лоб, зрачок черный, щека впалая, шея сухая, белый выглаженный воротничок, черный костюм. Голос чуть с хрипотцой, поставленный, надменный даже.
- Не мешай ему, - шикает на него из полупрозрачной желтой тени полноватый, приземистый силуэт. Граница силуэта разбавлена, размыта той самой желтизной, переходящей во тьму, но все же можно различить и чуть припухлые щеки, и отблеск мягкий от вечно вспотевшего лба, неправильную, извечную мятость заношенного пиджачка.
Худой из кресла не отвечает, разве что все по тому же зрачку видно, что ощерился он сейчас в своей острой то ли улыбке, то ли оскале, и зубы его, длинные, белые, вот-вот покажутся в прорези узких губ.
Наливаю еще, закрываю глаза, выпиваю, кладу руки на клавиатуру и печатаю:
« Говорят, что у всех детей есть вымышленные друзья. Наверное врут. Мне кажется, что врут… Так не бывает, что вот так, прямо у каждого, у Димы, у Гены, у Оли и Марины есть по одному, а то и по два вымышленных друга. Нет, не бывает… У них есть любимые игрушки, которых они усаживают за стол, тычут в их податливые плюшевые мордочки ну или личики резиновые огромными, не по росту, ложками и упрашивают: «За маму, за папу, за тетю Нину, за дядю Сашу», а потом, когда ночью их, Дим, Ген, Оль и Марин укладывают спать, они хватают свои любимые игрушки и тащат их вместе с собой в постель. Потому что ночью одному страшно, потому что ночью темно, а в темноте всегда кто-то ходит, шепчется за стенкой, скрипит половицами, а под кроватью прячется уж совсем страшное, невозможное, у чего есть и щупальца, и руки холодные, цепкие, и только высунешь руку за край кровати и… Такие у детей, наверное, вымышленные друзья. Мне почему-то так кажется.
А у меня были Худой и Толстый. Худой умный, а Толстый добрый и жалкий…»
- Слышь, Толстый, про нас строчит.
- Тише ты, - шикнул Толстый.
Я не открывая глаз, беру бутылку, глотаю из горлышка жаркого, сорокаградусного солнца, ставлю на стол, кладу руки на клавиатуру и чувствую, как на плечо мне ложатся длинные костистые пальцы – Худой. Он смотрит мне через плечо на экран монитора, если я открою глаза, поверну голову влево, то увижу его обтянутое кожей лицо, нос его длинный, как у Кощея из старого кино. Он щерится в улыбке и кивает довольно – я это знаю, он всегда так делает, когда я, в конце концов, нахожу правильные слова для своих текстовок. И я продолжаю писать…
3
ЧУЖИЕ КНИГИ
Квартира, стол с уже изрядно заляпанной скатертью в синий, вечно обиженный, цветочек, смех пьяненький, голос чей-то басовитый из раза в раз одно и то же над общим гомоном: «Достойно! Весьма достойно!» и вторящий ему козлино-блеющий «Ну Маркович, ну ты дал! Дал, так дал!». Рядом суетятся какие-то полненькие, ярко накрашенные старушки в дымных облачках газовых шарфиков, какие-то они рудиментально-помпезные, и очень страшно от мысли, что они тоже каким-то боком пытаются протиснуться в литературу. Не оттого страшно, что они будут декламировать страшными голосами свои стихи, когда время придет, и не оттого страшно, что их так много вокруг, а страшно из-за того, что в этом окружении понимаешь – сам то чем лучше? Может тот самый болезненный саморез, ввинченный себе же в мозги – не талант, а простое, низколобое самолюбие. Может я такой же, и смотрят они на меня так же как и я на них, и издаться по праву мы можем только так, как и Маркович – за свой счет, вот только и до этого понимания тоже надо дорасти…
- Ты читал? – на стыдливые синие цветочки бухается жирная, лоснящаяся мягкой лощеной обложкой книга бестыжая, с которой смотрит все тот же Маркович. Фотография стилизованная, черно-белая, контрастная – хорошая фотография, дорогая. В салоне делали.
- Вычитывал. Брезгливо отталкиваю книгу и она откатывается этак жирно, будто по льду скользит. Мне сейчас особенно противно, потому что сам я взялся вычитку сделать, потому как думалось мне этак прогнуться перед Марковичем, перед членом союза писателей, думалось что после он и мне двери к спонсорам откроет, и протолкнет куда надо, и шепнет кому надо, и…
- Стоит читать? – Ромыч широким, чуть пьяненьким жестом хватает со стола забытую кем-то пачку сигарет, выщелкивает одну, вкладывает мне за ухо, вторую сует себе в губы, прикуривает от своей зажигалки, мне огонек подносит.
- Нет, - я втягиваю через зафильтрованную соломинку малый огонек и тот, вздрогнув напоследок, исчезает. Вдыхаю дым. Сигаретка, как и вечер сегодняшний, оказывается насквозь фальшивой – она пропитана каким то вишневым вкусом, будто сиропа хапнул.
- Ясно, - Ромыч запросто берет со стола бутылку, смотрит на нее оценивающе, другую берет, в той чуть поменьше, зато сама бутылка явно выглядит дороже, женственней как-то – покатая, с тугими бедрами прозрачного литья. Он протягивает ту, что подороже, мне, другую сует в карман, встает, - Пошли.
Идем мимо радостно-завистливых людей. Они тоже хотят книг, они тоже хотят собрать всё литсообщество вокруг себя и крепко, наотмашь, как перчаткой, надавать пухлым томиком по щекам самолюбия всех и каждого, а потом раздать всю ту сотню экземпляров по друзьям, знакомым, соработникам и всем-всем-всем, кто под руку попадется… «Гарамон», все тот же извечный самиздатовский, самоплаченный «Гарамон».
В подъезде уже стоят, там уже курят, и есть даже одна дама: еще чуть в соку, еще не потерявшая женственности, с тонкой сигаретой в тонком длинном мундштуке, губы брезгливо кривятся, чуть подрагивает дряблеющий подбородок – она хочет начать декламировать. Может быть это будут хорошие стихи, может она хорошо их прочтет, но нет… Такие не читают, такие швыряют строфы в лицо, больно швыряют, и губы у них всегда чуть подрагивают в такт с тонкими сигаретами в их руках.
Мы проходим мимо, ниже и ниже, и в след за нами спотыкаясь и дробясь о старые, щербатые ступени падают, калечатся рифмованные слова…
Улица.
- Противно, - то ли спрашивает, то ли говорит Ромка.
- Наверное.
- Зря, - он запрокидывает голову и делает жадные глотки с горла, кадык ходит. Ромка морщится, старается сдержаться, а после резко, отрывается от бутылки, кривится, старается удержать в себе выпитое.
- Почему?
- Что? – он хватает воздух ртом, будто рыба, запихивает рвущуюся водку обратно в глотку приторно сладким дымом сигареты, выдыхает, - Что?
- Почему зря?
- Просто, зря. Ты испачкаться боишься? Тебе противно читать им свои рассказики, стишки?
- Да, - киваю, тоже голову запрокидываю и… Так как у него у меня не получается – три жадных глотка, и все – это все на что меня хватило.
- Бисер и свиньи? – он кривится в злорадной усмешке.
- Да, - скриплю зубами, - сначала, да.
- О, это уже интересно, - вскидывает брови, - а что же дальше?
- Боюсь. Ромыч, я боюсь, что я такой же, - замолкаю и с губ срывается пьяное, - я такой же? Или нет? Ромыч.
- Ты меня уважаешь, - громко заявляет он и смеется раскатисто, радостно, - до этого дошло, ла?
- Может быть, - я тоже усмехнулся, - ну а все же? Все же, Ром, я такой же?
- А кто тебе сказал, что я не такой? А? Ну ка, ответь мне, друг Сашка. Давай.
- Я читал твои тексты. Все читал. Я…
- А если ты не прав? Может я просто умею слова правильно расставлять. Вот так: тыц-тыц-тыц, - он потыкал руками в воздухе, будто бумаги раскладывал, - и все, и зашибись как классно. Это не талант, друг Сашка, это навык в ремесле. Видишь где слово не так торчит, взял и напильником его, ты ж технарь, понимать должен.
- Про именные разряды на производстве слышал? А это уже талант! – я осклабился, сделал задумчивый вид, кивнул сам себе, - Я бы тебе восьмой, для начала, вляпал.
- А кто тебе разрешит?
- В смысле.
- А кто ты такой, чтобы именные разряды развешивать, кто ты? Ты учился, да? Ты филолог у нас, у тебя красный диплом под подушкой? Да? – он резко шагнул ко мне, ухватил меня за грудки, бутылка, зажатая в его кулаке, тюкнулась мне об ребра, - Кто ты такой, а? Кто?
- Ром, ты что? Ром!
- Да иди ты, - он отпустил меня, уселся на бордюр, поставил перед собой бутылку, и жадно втянул остатки сигареты.
- Ром… - сел рядом.
- Кто ты, - усмехнулся, - а кто я? Гений? Выскочка среди прочих, равный среди равных, но на кЭпочку повыше. Кто дал нам право судить? Это пускай те, - ткнул большим пальцем куда-то вверх, - в министерствах культуры решают.
- Да видел я их, - вклинился было я…
- Помолчи.
Я умолк, и он тоже. Мы посидели в тишине с минуту, из соседнего подъезда шумно вывалилась компашка этаких характерных гопников, пошли к нам.
- Закурить есть? – спросил Ромка не вставая.
- Есть, - сказал один паренек из троицы, другой, из-за его плеча, хихикнул глупо.
- Дай пачку, - Ромка протянул руку.
- А по сопатке? – спросил все тот же, но не серьезно, и тот же, за плечом, вновь хихикнул.
- Дай, а, - Ромка пьяно закинул голову, - курить хочется, жуть.
- А че, нормально, - парень достал мятую пачку Явы, протянул, - хватит.
- Хватит, - Ромка в свою очередь протянул бутылку, - будешь?
- Давай, - взял, - стакан есть?
- Не.
- Ладно, - он чуть плеснул водки на ладонь, отер горлышко, сделал пару глотков, - а вы че тут?
- Ничего, за жизнь говорим.
- Это нормально, - он поставил бутылку обратно, - давай.
- Давай, - Ромка пьяно махнул рукой, закурил мятую явину, посмотрел вслед уходящим гопам. Оттуда, из чуть разбавленного фонарями мрака донеслось:
- Ты че, давай возьмем с пассажиров? Терпилы ж, - снова смешок, - бухие.
- Нормальные пацаны, - ответил тот, что дал сигареты.
Ромка сделал пару затяжек и повалился спиной в траву газона.
- Звезды красивые, посмотри, - я задрал голову. На черном небе перемигивались малые огоньки, - и никому не надо доказывать, что они красивые. Это всем ясно и понятно. И этому… этому тоже почему-то было ясно и понятно, что мы нормальные пацаны. А почему? Почему он за них за всех решил?
- Наверное потому что…
- А почему, - он уже тяжело ворочал языком, - почему Маркович тебе дал вычитывать? Почему, - я тоже лег в траву, - почему ты пишешь, почему я пишу, почему они пишут…
- Просто так, потому что пишут.
- Ты хочешь издать книгу? Хочешь ее всем дарить? Учительнице нашей по литре хочешь подарить, нос ей утереть?
- Было, - усмехнулся.
- А теперь?
- Пофиг, - и только сейчас я понял, что мне и вправду уже совершенно пофиг на то, издадут ли меня или нет, абсолютно безразлично будут ли меня читать и, тем более совершенно неинтересно раздавать свои книги всем этим людям из литсообщества, расписываться на развороте мягкой обложки, этак свысока приписывать всякие посвящения и все такое прочее.
- А зачем?
- Не знаю. Пишу. Просто.
- И я просто… Потому что когда я пишу у меня есть крылья, - он смотрел вверх, на звезды, смотрел не мигая, и говорил он тверже чем секунду назад, - у меня крылья есть, картонные, поддельные, но я летаю, я там летаю. Я там, над, нет… Нет, не так, все не так! Не над, я не могу над, я еще не умею над, я по-над всем, пока еще только по-над.
- Это он правильно сказал, - я повернул голову в другую сторону, рядом лежал Худой. Он тоже смотрел на небо, его длинный тяжелый нос наметился куда-то на звезды, длинные белые пальцы, сплетены под головой, локти остро торчат в стороны, - крылья.
- Ребят, холодно же, - шмыгнул носом Толстый, - вставайте.
- Заткнись, - рявкнул Худой, - Заткнись и не лезь! Крылья. Это правильно. Крылья, но не по-над, нет, не надо по-над, и над не надо, - он посмотрел на меня, почти лицом к лицу, глаза в глаза, - не для этого нужны крылья.
- А для чего? Зачем?
- Для…
- Ребят, ну холодно!
- Заткнись! Заткнись-заткнись-заткнись! Тварь! Жирдяй! Исчезни!
Я закрыл глаза и все пропало.
Разорители могил
Судьба жестоко поглумилась над Сергеем. Сначала военная служба, ранний выход на пенсию, работа в ЧОПе с хорошей зарплатой. А потом несчастный случай, точнее — не случай…
Приехали по вызову сигнализации, тревожная кнопка сработала. Пьяные подростки устроили дебош в баре, у одного был пистолет. Хулиганов скрутили, но Сергей получил пулю в колено. Лечение, реабилитация и безработица. С одной негнущейся ногой за негодяями не побегаешь.
Самое обидное то, что стрелок был сыном главы поселковой администрации. Золотая молодежь, которой закон не писан. Папочка везде поганца-сынульку — Антошеньку отмажет. От этого мажора и его дружков давно все страдали. Хоть и поселок городского типа, население почти восемь тысяч, а устроить самосуд над гаденышем никто не решался. Влиятельного папку, у которого вся власть в районе была схвачена, боялись.
После ранения прошло полгода. Наступила весна, деревья распушили молодые листья, а сирень и черемуха наполняли воздух душистым ароматом. Сергей маялся дома от безделья.
Однажды к нему в гости зашел старый друг и бывший начальник, руководитель поселкового ЧОПа Андрей.
Мужчины пожали руки и Андрей начал разговор издалека. Мол, как дома сидится, не скучно ли?
— Скучно, Андрюха, скучно, — ответил Сергей. — Как дед старый: сижу у печки и пенсию получаю, а мне только сорок семь стукнуло. Пытался на хлебозавод сторожем устроиться, да с моей ногой отворот-поворот дали. Хоть косметику по каталогам продавай.
— А пенсии на жизнь хватает?
— Хватает. У меня же надбавки за горячие точки. Только надоело мне себя овощем бесполезным чувствовать. Сериал про Глорию и Маркуса смотреть начал, прости господи.
— У меня для тебя предложение есть, — пристально глядя на друга сказал Андрей. — Только оно деликатное.
— Проституток по клиентам развозить не буду, — тут же отреагировал Сергей, — жена мне яйки оторвет.
— Да какие проститутки?! Совсем, что ли? — возмутился Андрей. — Есть место сторожа…
— Так нога же у меня, — снова не дослушал Сергей.
— Не перебивай. Там бегать не надо. Смирные все. На кладбище сторож нужен. Подходит вакансия?
Сергей задумался. Мертвых он не боялся. Военная карьера подарила такой жизненный опыт, что только врагам желать. Особенно служба в горячих точках, где в тебя стреляли и ты стрелял. Живых боятся нужно.
— А что со старым сторожем? — спросил он.
— Вчера утром на кладбище нашли. Сердечный приступ.
— Зомбей испугался? — задал дурацкий вопрос Сергей.
— Ага, зомбей и привиденьков, — ответил Андрей. — Старенький дедулька, по возрасту пора было. Там его напарник один остался, график два через два. Пойдешь? Зарплата нормальная и работа тихая.
— А сторожка там теплая? Зимы-то холодные.
— Сторожку в том году отремонтировали, добротная избушечка. Вода подведена и сортир пристроили. Полный фарш, как говорится.
Сергей решил, что жена не будет против такой работы: хоть при деле мужик будет, да и деньга лишняя в доме не помешает.
— Согласен, — в итоге ответил он. — Когда приступать?
— Сегодня еще Вадим — второй сторож, сутки отработает, а завтра уже ты. Я ему сейчас наберу, обрадую, что напарника нашел.
— Ты ему скажи, что я скоро приду, при дневном свете вверенную территорию хочу осмотреть. У меня же там только теща лежит, так что я на нашем погосте редкий посетитель.
Андрей проводил товарища, собрался и прихрамывая отправился на поселковое кладбище. Он уже месяц обходился без трости, но доктор сказал, что хромота останется. Простреленная коленная чашечка, сустав и связки — это травма навсегда.
Было послеобеденное время, и посетители могил уже покидали кладбище. Не принято у православных в вечернее время покойных от отдыха отрывать.
Неподалеку от главных ворот к деревянному забору присоседилась небольшая, но добротная избушка из белого кирпича. От кладбищенского входа сторожку было почти не видно. Когда-то селяне высадили тут аллею из сирени, которая со временем густо разрослась зеленой стеной. На самом погосте тогда же насажали черемухи и мелкой яблоньки. В нескольких местах даже жасмин сидел, только зацветал он позже, в июне. В поселке шутили: если хочешь почуять весну — иди на кладбище, там самая романтика.
Сергей протиснулся через стену ароматной сирени и направился по тропинке к сторожке. Из трубы шел дым — значит новый напарник на посту. Сергей поднялся на крыльцо и громко постучал в дверь. Сначала было тихо, а потом в спину крикнули:
— Руки в гору, мордой в пол! Стреляю!
Сергей поднял руки, неспеша оглянулся через плечо и с усмешкой сказал:
— Привет, напарник. Приятно познакомиться.
Мужчина в синей ветровке опустил пистолет и смущенно ответил:
— Привет. Извини, это пневматика. Значит, ты от Андрея? Сергей?
— Да. А ты, я так понял — Вадим?
— Он самый.
Мужчины пожали руки в знак официального приветствия и зашли в сторожку. Пока закипал чайник, Вадим рассказал, что и где лежит, а после чаепития предложил пройтись по территории. Заодно показал тайную калитку, возле сторожки:
— Это чтобы ворота не дергать, после вечернего закрытия. Когда ночные обходы делаем.
— А сколько раз за ночь нужно обходить? — спросил Сергей.
— Каждые два часа. Но после четырех ночи можно вообще лечь спать до восьми.
— У нас на службе время с четырех до шести собачьей сменой называют, больше всего спать охота. А тут нечисть после четырех спать укладывается? — засмеялся Сергей.
— Скоро тебе шутки про кладбищенских призраков и зомби снится будут, — ответил Вадим, — когда все знакомые о месте работы прознают. Глупые вопросы задавать начнут.
Между окрашенных оградок мужчины прошли до центральной аллеи и двинулись по ней. Вадим рассказывал про примечательные могилки, которые помогали ориентироваться ночью и удивлялся, что Сергей практически не знает местного кладбища.
— Так я в поселке всего третий год живу, — пояснил тот. — Мы с женой под Тюменью жили, а тут у нее мать. К нам переезжать не хотела. А три года назад теща заболела. Сначала Маша — жена моя, приехала ухаживать. Стало ясно, что это надолго. Я тогда нашу квартиру там продал и все добро сюда перевез. У тещи дом большой.
— Так вы втроем живете? — Вадиму интересно было узнать о жизни нового напарника. При такой работе поговорить особенно не с кем.
— Вдвоем. Теща почти год назад умерла, на новом участке лежит, у дальнего края. Может дойдем туда?
— Дойдем, там тоже тебе кое-что покажу. Теща злая была?
— Нет. Хорошая. Я ее мамой звал. Я — детдомовский. У меня другой матери, считай, вообще не было, — Сергей вздохнул.
За беседой об особенностях работы сторожа дошли до дорожной развилки. Налево уходила дорога к речке, что протекала по краю «старого кладбища» — так называли участок, на котором начали хоронить больше восьмидесяти лет назад. Направо ходили к «новому кладбищу», которое последние двадцать лет активно зарастало новыми крестами и гранитными надгробиями.
Центральный и старый участки были засажены деревьями. Высокие сосны и березы перемежались с ароматными черемушками, сиренью и яблоньками. «Новые» захоронения расположились на голом поле, а родственники не спешили засаживать участки саженцами. Не до того им было. Хотя все утверждали, что после смерти хорошо лежать в тенистом лесочке. Сергей планировал на годовщину тещи посадить у оградки жасмин, любила покойная этот запах.
Подойдя к середине развилки Вадим резко остановился и сказал Сергею:
— Я тут вчера Степаныча нашел. Второго сторожа. Лежал раскинув руки с широко раскрытыми глазами. Словно испугался чего-то.
— А он суеверный был?
— Нет. Работяга и атеист. В нашей работе суеверным быть нельзя, а то кукуха уедет при первом же шорохе, — сказал Вадим. — Его завтра хоронить будут. Сейчас на новый участок придем, покажу яму для него.
— А ты на похороны придешь? — спросил нового знакомца Сергей.
— Обязательно. Мы почти три года вместе проработали. Я с четырех часов до восьми посплю, ворота открою. Ты в девять меня сменишь, а я домой схожу и приду на похороны. Ты со мной пойдешь к могиле. Заодно с бабульками-завсегдатаями местными познакомишься.
— Зачем мне бабули?
— Ты как будто в системе не работал. Это же главные информаторы. Они первые приходят. Половину кладбища обходят — у них тут родни и друзей навалом. Если что не так, они сразу к нам бегут.
На новом участке Сергей положил конфеты, специально принесенные из дома, на могилу теще. Немного молча постоял. Потом Вадим показал, где завтра упокоят Степаныча и мужчины вернулись к сторожке.
На прощание Вадим сказал:
— Если у тебя есть пневматика или еще что-то разрешенное, то бери на дежурство. Этой ночью музыка на кладбище звучала, но когда я пошел с обходом все стихло.
— А говорил — несуеверный, — усмехнулся Сергей.
— Так и место непростое. Поди знай, что случиться может, — серьезно сказал Вадим и протянул руку, — Приходи завтра к девяти.
Мужчины распрощались.
Наутро Сергей застал сменщика в крайне помятом состоянии. Тот недовольно пояснил:
— Всю ночь по кладбищу кто-то шарашился. У нас иногда молодежь так развлекается. До пяти утра по всей территории ходил, следил, чтобы не вандалили. Упыри малолетние.
— Может, это они Степаныча напугали? Я сегодня странный сон видел…
— Про Степаныча? — перебил Вадим Сергея и зевнул.
— Я же его не знаю. Про старика какого-то, — ответил тот. — Так вот, как будто я сижу в сторожке, а в открытую дверь заходит седой дед и говорит: «Они между могилами бегали и светились, а на развилке сердце встало, и я умер». А сам старик при этом руками двигает, будто бежит.
— А как старик одет был? — снова перебил рассказчика Вадим.
— Брюки серые, тельняшка и жилетка со многими карманами, такие на рынке у нас продают, — ответил Сергей. — Так ты не дослушал. Старик на улицу вышел, а руками словно выбежал. Обернулся, подмигнул мне и сказал: «Я их сегодня догоню». И я проснулся.
Вадим вытаращился на нового напарника покрасневшими от недосыпа глазами и сказал:
— Поздравляю, ты во сне со Степанычем познакомился. У тебя в роду экстрасенсов не было?
— Не знаю, — ответил Сергей, — я же детдомовский.
Вадим почесал затылок, потом перекрестился, чуть ли впервые в жизни, и сказал:
— Трындец! Ладно, я сейчас домой — в душ. Потом вернусь. Пойдем Степаныча в последний путь проводим. Заодно посмотришь: он или не он тебе снился.
Напарник ушел, а Сергей начал осваивать новое рабочее место. Убрал принесенные продукты в холодильник, поставил чайник и просмотрел записи в дежурном журнале. Сменщик все записал про ночную беготню: порядок в отчетных документах — это хорошо.
Вскоре вернулся Вадим. Посвежевший, в костюме и с букетом гвоздик в руке.
— Тут нам с тобой по четыре цветочка, — пояснил он. — Уважим старика.
Провожать Степаныча пришло немного народу, большинство друзей и родни уже лежало на этом погосте. Возле гроба стояли сын с семьей и полтора десятка старушек. После небольшой и душевной речи все стали подходить прощаться.
Когда подошла очередь Сергея, он чувствовал себя героем черной комедии: все прощаются, а он, вроде как, знакомиться пришел. Нелепая ситуация. Хуже всего было то, что старик в гробу и был тем самым — из сна.
Подойдя к гробу, новый сторож тихонько произнес:
— Спи спокойно, Степаныч. Теперь я твою службу нести буду, не подведу. Пусть земля тебе будет…
Тут Сергей увидел, что веки покойного зашевелились и старик открыл глаза. Мертвец уставился на говорившего, потом улыбнулся и подмигнул. Вновь закрыл глаза и замер.
Прощальные слова застряли у Сергея в горле. Он сделал шаг назад и оглянулся. Все стояли с печальными лицами. Никто ничего не видел.
«Еще работать не начал, а с головой уже худо», — подумал он. — «Надо МРТ мозга сделать, не дай бог опухоль».
Про свою галлюцинацию Сергей решил никому не рассказывать, чтобы сразу в психи не записали.
После прощания Вадим представил нового сторожа бабулькам, которые простившись со Степанычем, кучковались у соседней свежей могилы. Те тут же взяли обоих сторожей в оборот:
— Вадик, посмотри, у Анны Семеновны кто-то ночью на могилке набедокурил: венки с холмика раскидал и вазу с сиренью скинул, цветы потоптали. Сволочи.
— Анну Семеновну три дня назад похоронили, — пояснил Вадим Сергею, а потом сказал старушкам, — ночью молодежь на кладбище дурака валяла, до рассвета их гонял. Только издалека их видел, не узнал никого.
— Вот же скотобазы проклятые, — выругалась одна старушка, — как бы снова сатанисты не завелись. Помнишь, Вадюша?
— Помню, — отозвался «Вадюша», — только те уже повзрослели и остепенились. А сейчас сатанисты уже не в моде. Это хулиганье местное, больше некому.
Старушки навели порядок у Анны Семеновны, еще немного постояли у могилы и начали расходиться. Сергей отправился в сторожку.
За день больше ничего примечательного не произошло. Сергей обходил вверенные ему владения каждые два часа и делал отметки в журнале.
После последнего вечернего обхода он заперся в сторожке и налил стакан крепкого кофе. Приближалась полночь. Вдруг дверь содрогнулась от сильного, но единичного стука.
Сергей замер. Удар повторился.
— Кто там? — крикнул он, взявшись за задвижку.
Третий удар сотряс дверь. Сергей резко открыл щеколду и выскочил на крыльцо. На деревянных ступенях лежали три больших камня. За могильными надгробиями виднелись два убегающих светящихся силуэта.
— Ах вы, привиденьки сраные, — рявкнул Сергей, — ну держись, падлы. В горах и не таких брали. Вы мне еще за Степаныча ответите.
Он захлопнул дверь сторожки, выхватил из-за пояса пневматическую модель пистолета ПМ, который прихватил по совету Вадима и прихрамывая рванул к рабочей калитке. Раньше мог и через забор перемахнуть, но с простреленным коленом сильно не напрыгаешься.
Сергей крался между оградками, стараясь не шуметь. Но мелкие веточки предательски потрескивали под ногами. Сторож замер прислушиваясь.
— А-у-у-у, — раздался вой в десятке метров от него.
Светящийся зеленоватый силуэт появился из-за дерева и резко рванул к реке. Сергей ринулся за ним, но поняв, что не догонит выстрелил.
— Ай, бля! — вякнуло приведение и прибавило скорости.
Второго не было видно. Вдруг каким-то седьмым чувством охранник почувствовал опасность и резко пригнулся. В синее железное надгробие над его головой ударил камень, отколов старую краску.
«Мозг войну пытается забыть, а тело все помнит», — усмехнулся про себя сторож и тихонько двинулся в сторону бросавшего.
Второй «приведенька», поняв, что его убежище раскрыто, выскочил из-за большого гранитного памятника и побежал, петляя между могил. Сергей быстро ковылял следом. Второй зеленый юркнул за густую черемуху и исчез… С другой стороны, не выскочил.
Сергей несколько раз обошел вокруг дерева, и на крону фонариком от телефона светил. Шустрый призрак словно сквозь землю провалился.
— А-у-у-у, — раздался вдалеке все тот же вой.
Сергей как мог пригнулся, и прячась за надгробиями двинулся на звук. Впереди замелькало зеленое свечение и вновь погасло. Почти два часа сторож словно собачка гонялся за зелеными «призраками», но когда он был почти рядом, свечение исчезало.
Периодически возникало желание позвонить напарнику или знакомому участковому, но было стыдно в первое же дежурство показать свою слабость перед хулиганами, вымазавшимися фосфором.
Уже минут двадцать Сергей сидел рядом с центральной аллеей, прячась в тени сирени. Ему хорошо была видна дорога и развилка, света почти выросшей луны вполне хватало. Где-то у реки снова раздался вой. Сторож остался сидеть. Он уже понял, что те двое его водят по территории старого кладбища, а раз один далеко, то второй должен быть рядом, чтобы шуметь, когда сторож доберется до реки.
Вдруг совсем рядом раздался треск веток под ногами. Светящийся прошел в паре метров от Сергея и встал на развилке, в том месте, где умер Степаныч. «Призрак» пооглядывался, достал сигареты и закурил. В свете огня зажигалки Сергей увидел вполне молодое человеческое лицо.
Со стороны нового кладбища к светящемуся подошел седой мужчина в черном костюме и похлопал по плечу. «Призрак» обернулся и попятился. Из руки выпала сигарета. Седой обхватил молодого руками и сказал:
— Я тебя догнал.
Сергей вылез из-под дерева, еще не веря своим глазам, и хромая припустил к странной паре. Седой, по-прежнему сжимая зеленого в стальных объятиях, повернулся к с подбегающему сторожу, улыбнулся, подмигнул и растворился в воздухе вместе со своей жертвой.
— Степаныч, — заорал Сергей, — верни этого поганца. Я его полиции сдам!
Ответом была тишина. Охранник на всякий случай все обошел, подсвечивая себе фонариком, но ничего не нашел. От реки вновь раздался вой.
— Теперь этих дебилов от настоящих привидений спасать надо, — чертыхнулся Сергей и двинулся вглубь старого кладбища, по пути набирая номер участкового.
***
Парни сидели в беседке большого ухоженного сада. Двое вопросительно смотрели на третьего, явно признавая в нем вожака.
— Антон, надо Коляна искать, — в который раз проговорил черноволосый крепкий парень. — Я реально за него волнуюсь. Мамаша его уже сто раз мне звонила.
— Да задрал ты со своим Коляном, — взъярился вожак, — он с кладбища свалил, тебя и нас бросил. А если бы сторож на новую часть приперся? Ты, Витек, как Коляна встретишь, втащи ему в рыло за дезертирство.
— Главное, что все сделать успели, — подал голос третий, белобрысый парень, который за последние полчаса успел ополовинить бутылку коньяка.
Он не сводил глаз с пакета, который держал на коленях Антон. Там лежало сокровище, которое сделает их богатыми.
— Санек, ты завязывай с утра бухать, — скомандовал вожак, — а то спьяну проболтаешься кому-нибудь.
— Ты че, Тоха? Я — могила!
— Ага, — заржал Антон, — сегодня ночью могила копался в могиле!
— Тихо, ты, — зашикал Санек, — вдруг твой батя услышит.
— И че? Мы здесь сила! Мы здесь власть!
Витек глядел на самоуверенного вожака и наконец отважился спросить:
— Тоха, а ты знаешь кто новый кладбищенский сторож?
— Кто?
— Тот мудозвон из ЧОПа, которому ты осенью ногу прострелил.
— Опаньки, — восторженно потер руки мажор, — значит сегодня ночью пойдем ему мстить за то, что он в тебя из травмата стрелял. И прострелим ему вторую коленку, только из настоящего.
Хохот отморозков было слышно далеко за пределами участка главы поселковой администрации.
***
Рассвет застал на кладбище пеструю компанию. Возле раскопанной могилы Анны Семеновны стояли Сергей, Андрей и участковый Дмитрий.
— Получается, пока я на старом участке тех двоих гонял, остальные тут старушку обворовывали, — сетовал Сергей.
Венки были разбросаны по сторонам и засыпаны землей. Рядом с новеньким деревянным крестом валялась крышка гроба. Сама Анна Семеновна лежала в своем последнем прибежище, присыпанная комьями земли. На груди, на синем платье, отпечатался рельефный след кроссовка. Словно кто-то наступил старушке на грудь и что-то выдергивал из мертвых пальцев. Лица покойной не было видно. Вандалы швырнули на него букет сирени, который стоял в вазе рядом с могилой.
— А что у нее ценного в гробу было? — спросил участковый.
— Это надо у ее подружек спрашивать. Их Вадим знает, — ответил Сергей. — А что на счет Степаныча?
— Так он на месте, его не раскопали, — удивился вопросу Дмитрий.
— Я сам видел, как он парня схватил и в воздухе с ним растворился!
— Серый, у тебя было первое дежурство, — заговорил Андрей, — я понимаю, место тут впечатляющее, но тебе показалось. Ты обезболивающие какие-нибудь принимаешь?
— Нет. И глюками не страдаю.
— Давайте сделаем так, — сказал участковый, — если придет заявление на пропажу молодого мужчины, то возьмем его вещь и прочешем кладбище с собакой. Если ничего не найдем, сделаем запрос на эксгумацию Степаныча. Только причину надо приличную придумать — приведение к протоколу не пришьешь.
Обсудив еще некоторые детали, мужчины привели в порядок могилу Анны Семеновны и разошлись по своим рабочим делам.
Участковый выяснил, что в могилу старушке положили ее семейную реликвию — деревянную икону XVI века. Дочка Анны Семеновны верующей не была, но мать любила, и потому последнюю волю усопшей исполнила беспрекословно: положила в гроб икону богородицы и большой золотой крест. Прадед старушки был священником, еще до революции.
Дальше в семье священные реликвии передавать было некому, внуков у Анны Семеновны не было, а дочь жила обеспеченно. Про то, что такие сокровища положат в гроб, секрета никто не делал. Теперь икона и крест исчезли. Фото реликвий были разосланы во все ломбарды и ювелирные лавки области. Одна икона стоила почти миллион рублей…
Сергей обошел кладбище, но больше существенных повреждений не нашел. Только где они с «приведеньками» в догонялки бегали, венки поправил.
За день ничего необычного и страшного не произошло. В обед пришла жена, принесла борщ в большом термосе и котлеты на ужин. Про ночные приключения Сергей ей ничего не сказал, пугать не хотел.
К его удивлению, в десятом часу вечера в сторожку пришла целая делегация: бывший коллега Андрей, напарник Вадим и участковый Дмитрий.
— Мы решили тебе ночью компанию составить, — пояснил Андрей, — уж очень красочно ты прошлую смену описал. А в адекватности твоих мозгов я не сомневаюсь.
— А еще мы дистанционную камеру видеонаблюдения взяли и две фотоловушки, — похвастался Вадим. — Сейчас установим в самых интересных местах.
— А где у вас ночью на кладбище самые интересные? — с усмешкой поинтересовался участковый.
— На развилке, — начал перечислять Сергей, — участок Анны Семеновны и Степаныча, и еще вид от крыльца сторожки.
— Тогда приступаем к операции «Зомби», — подвел итог Андрей. — всем разойтись для установки техники.
Позже мужчины вновь собрались в сторожке. Хотя Анну Семеновну уже обокрали, но Андрей и участковый настаивали на том, что «преступник всегда возвращается на место преступления». Тем более если они виновны в смерти Степаныча, то захотят извести нового сторожа за стрельбу.
Мужчины пили чай и резались в подкидного дурачка. Тихонько бормотал телевизор на тумбочке. Шел второй час ночи. Вдруг с улицы раздался свист, на окне всколыхнулась занавеска и в комнату влетела бутылка с горящей тряпкой, торчащей из горлышка.
— Вот, суки, — выругался Вадим, схватил стоящий в углу огнетушитель и залил пеной сразу половину сторожки.
— Я смотрю, они серьезно настроились, — сказал Дмитрий. — Это уже покушение на убийство. Выходим.
Первым на крыльцо вышел Сергей. За надгробиями стояли три светящиеся зеленью фигуры. Вдруг раздался выстрел, дверной косяк брызнул снопом щепок. Сторож пригнулся и скатился со ступенек. Мужчины выскочили на крыльцо, доставая оружие. Вадим и Сергей пневматику, а Андрей и Дмитрий боевые пистолеты, положенные по должности.
Увидев такой перевес противников, «призраки» рванули вглубь старого погоста.
— Саня, Витек, вы бегите к реке, — начал отдавать на бегу распоряжения Антон, — вплавь уходите. Я через новый участок уйду.
— Тоха, мне страшно, — заныл, задыхаясь от бега Саня, — нас поймают.
— Батя отмажет, — прорычал мажор. — Расход.
Антон резко рванул в сторону, на ходу переворачивая фосфорную накидку черной стороной наружу, чтобы растворится в темноте. Нырнув под раскидистую черемуху, он затаился. Топот погони уходил в сторону реки.
Дмитрий заметил, что один из троицы отделился от остальных и исчез. Он схватил Сергея за рукав и остановил. Обернувшемуся Андрею участковый махнул в сторону реки, и ЧОПовец с Вадимом продолжили погоню за двумя светящимися.
Дмитрий с Сергеем стояли не двигаясь.
— Третий тут, рядом, — прошептал участковый, — тоже затаился. Ждем.
Пару минут было тихо, потом со стороны реки раздался негромкий выстрел — пневматика Вадима.
Под раскидистой цветущей черемухой раздался треск веток. Могильный вор выбирался из своего укрытия. Темная тень двигалась к центральной аллее. Мужчины начали красться следом. Под ногой Сергея хрустнула старая шишка, тень оглянулась и припустила к развилке.
— Стой, стрелять буду, — крикнул Дмитрий и сделал предупредительный в воздух.
Тень замерла и обернулась. Почти полная луна осветила драгоценного сынульку главы администрации. Он поднял свой пистолет и направил его на Сергея.
— Зря я тебя, гнида ментовская, осенью насмерть не пристрелил. Хана тебе…
Не успел поганец договорить своей угрозы, как за его спиной наметилось движение и от сильного удара по голове мажорик завалился набок. Пистолет выпал из его ослабевшей руки. Над ним, уперев руки в бока, стояла полупрозрачная женщина в голубом брючном костюме, с пышной седой прической. Сергей оторопело вытаращился на приведение.
— Мама, — прошептал он.
Покойная теща выставила вперед руку, как бы запрещая мужчинам приближаться к ней и лежащему Антону. Со стороны нового кладбища показался еще один человек… Не человек — призрак. Анна Семеновна шла в грязном синем платье, с отпечатком обуви на груди. В руке она несла ветку сирени, толщиной в палец.
Подойдя к лежащему Антону, который со страху уже намочил штаны, она наклонилась над ним и проговорила:
— Ты мне цветы на лицо швырнул, а это твой букет!
Старушка размахнулась и воткнула свою ветку в глаз мажора. Глубоко. Насмерть.
Теща посмотрела на Сергея, опустила руку и сказала:
— Ты здесь в безопасности, сынок. Спокойно работай.
После этих слов обе женщины растворились в воздухе, а с Сергея словно спало оцепенение. Он обернулся, чтобы спросить участкового, видел ли он все своими глазами, но Дмитрий лежал в глубоком обмороке.
***
Приехавший наряд полиции несколько часов осматривали место гибели Антона.
Следователь, которого давно прикормил глава поселка, не верил в хулиганство и несчастный случай, приведший к гибели «такого хорошего мальчика, как Антоша».
Сергей с Дмитрием просмотрели запись с фотоловушки, которая снимала развилку, еще до приезда полиции. На экране четко было видно, что Антон шел по дороге, потом подошел к сирени, отломал ветку и со всего маха воткнул ее себе в глаз. Отец поганца бесновался, при таких доказательствах обвинять было некого.
Саню и Витька привели со стороны реки. Они добежали до берега, но в холодную весеннюю воду лезть побоялись. Там их Вадим с Андреем и скрутили. Кольку объявили в розыск. Через несколько дней парни признались, что это Колян ночью у развилки напугал старого охранника. Под предлогом того, что хулиганы убрали подельника и прикопали его в свежей могиле, чтобы не делить добычу на четверых, был выписан ордер на эксгумацию Степаныча.
Когда раскопали и вскрыли гроб, Степаныч спокойно лежал на своем месте, скрестив руки на груди. А тело Кольки нашли под самим гробом. Улик, доказывающих, что это друзья его убили и закопали не было. Причиной смерти парня записали обширный инфаркт. В семнадцать-то лет. Как тело попало под гроб, осталось загадкой.
Икону и крест нашли в доме главы администрации. Важного папашу снять с должности не удалось, но на следующий срок его уже не выбрали. А жители поселка облегченно вздохнули, когда узнали, что пакостей от отморозка-сынульки больше ждать не нужно.
Анну Семеновну в очередной раз откопали, вернули в руки крест, икону и с почестями упокоили.
После страшной ночи на кладбище Сергей с Дмитрием сдружились. Участковый начал интересоваться эзотерикой и часто приходил за консультацией в сторожку.
Сергей на его вопросы только смеялся и предлагал сходить за советом к покойной теще. Сам он делать ночные обходы больше не боялся. Ведь мама обещала за ним присматривать.
Автор: Ангелина Ковалева.
Как подготовить машину к долгой поездке
Взять с собой побольше вкусняшек, запасное колесо и знак аварийной остановки. А что сделать еще — посмотрите в нашем чек-листе. Бонусом — маршруты для отдыха, которые можно проехать даже в плохую погоду.
Внимание, комиксы!
Да, я прекрасно помню, что Кобейн левша и что шрамов должно быть побольше (спасибо пикабушникам хаха) но увы эта страничка рисовалась параллельно с референсом, так что опять же таки, поздно что то править)
"Вообще-то, изначально, куплетов было три..." ©Noize MC, точнее страничек комикса было две, но я не смог доделать всё вовремя. Скорее всего на днях докину пикчу.
Да-да, покрасу случится не судьба, а "грустный дядя" он только потому, что я в раннем детстве его так называл)
Ven.Ra$t на связи.
Кобейн воскресе!... Или так нельзя шутить?
Я не знаю, на сколько сильно сшакалится данный рисунок, но да – это Кобейн, да он призрак, и да это пиво из Симпсонов на фоне. Почему у Курта на голове конус? Потому что. Человек захотел подурачится, что нельзя что ли? Господи, я не могу развидеть в этом 27летнем пареньке душу маленького ребёнка...
Вдохновлено пиратским диском Нирваны из ларька. Спасибо Бороде.
Ven.Ra$t на связи.
Немного Хэллоуинского настроения, 3д печать
Всё изготовлено с помощью 3д печати (fdm технология) и приправлено встроенной светодиодной подсветкой. Ну, большая тыква только не 3д печатная - она просто настоящая :)
Тыквоголовый монстр, фонари и мимик сделаны из PLA пластик, который впоследствии обрабатывался для сглаживания слоёв специальной химией - дихлорметаном. Приведение - мягкий TPU пластик.
Привидение (на Хэллоyин)
Очень легко (за 2 минуты) можно сделать милое привидение на Хэллоуин! Без клея и ножниц. Нужна только квадратная бумага любого размера, здесь 15х15. Складывается легко.