У различных народов были свои особенности членовредительства и симуляции. Так, евреи предпочитали «болезни», которые предполагали «обратимость болезненных явлений» или излечение: зубы можно было заменить протезами (в армию не брали при отсутствии 14 зубов, и зубы вырывали или спиливали), различные нагноения проходили и т.п. Даже при самозаражении венерическими болезнями евреи не пользовались услугами проституток, но делали это главным образом посредством перенесения гнойной капли из одного мочеиспускательного канала в другой. У солдат из прибалтийских губерний (эстонцев, немцев) наблюдались случаи введения под кожу инородных тел. У солдат из числа великорусских крестьян основной формой членовредительства были «порубы» частей тела невзирая на последствия (особенно часто отрубали пальцы на руке)».

Уже на фронте самым распространённым видом членовредительства были самострелы, особенно в пальцы рук:

«В среднем обычное число ранений в верхние конечности в ПМВ составляло 25-35 % от всех ранений. В русской же армии в годы Первой мировой войны количество ранений в верхние конечности составляло от 45% до 55,8%, а в среднем, по данным Оппеля, 51,84%. Таким образом 10-16% (сверх «обычных» 35%) «легкораненых» являлись следствием «саморанений», что составляет от общей цифры в 2 588 538 раненых за войну 260-400 тыс. «палечников».

Согласно Д.А.Фурманову, служившему в 1915 г. санитаром на Западном фронте, в некоторые дни на «палечников» приходилось 50-80% всех раненых, половину из которых он называл «жульём».

Большей частью стреляли в пальцы, «кто поумнее» – в указательный палец правой руки, большинство же – в левую руку. Согласно свидетельствам офицеров, основным способом «саморанения» являлось умышленное высовывание из окопов левой руки, чтобы пули попали им в пальцы».

За самострелы ввели расстрел, но врачи спасали солдат, не проводя честные экспертизы:

«Врачи часто уклонялись от заключения, которое могло подвести солдата под приговор к расстрелу, и жаловались: «Строевое начальство требует от нас точного заключения, стоит ли передо мной настоящий раненый или «палечник». В этих случаях врачи – в силу либо гуманизма, либо демократических убеждений – оправдывали эти преступления социальными условиями, в которые попал нарушитель закона, считали, что «палечничество» при условиях окопной жизни – не более чем «своего рода психоз, результат того, что больные, натянутые нервы наконец сдают и человек идет на всё, лишь бы избавиться от этих условий». В результате отсутствия должной и скорой экспертизы непосредственно к членовредительству, главным образом к «самострельству», относились вообще снисходительно, и половина подозреваемых оправдывались»

https://t.me/tolk_tolk/17565

Стали рыскать по знакомым (вот хороший пример, как важны горизонтальные связи!). Нашли одного. Но ехать надо было в Бондюгу (ныне Менделеевск) в Прикамье на военный завод.

Этим знакомым семьи Пастернаков в Бондюге оказался… Борис Збарский. Да-да, тот самый - известный впоследствии на весь мир бальзамировщик тела Ленина. Он в то время изобретал способ получения медицинского хлороформа для наркоза и по приглашению директора заводов Ушковых в Бондюге Льва Карпова перебрался в Бондюгу.

Чем Пастернак занялся на заводе, тоже смешно – Збарский устроил его работать там в… военный стол! По-нынешнему – отдел HR и GR, который взаимодействовал с военкоматом по освобождению рабочих от призыва на фронт. В ранних автобиографиях он описывал свою работу:

«Я старался не дать рабочих на фронт по максимуму». Если уж не удавалось кому выбить бронь (обычно это касалось необразованных, малоквалифицированных работников из нацменьшинств вроде башкир или чувашей), то хотя бы добиться их отправки во вспомогательные части, не в окоп. Пастернак писал:

«На заводе белобилетников до 500 человек. Все они по роду занятий разнообразны. Привести эти пять сотен разнообразия к необходимому единообразию должен был я. От степени моего рачения, между прочим, зависит, попадет ли данный азиат в 4-й серный или 4-й гренадерский, т.е. в тыл или под шрапнель».

Завод в Бондюге в ноябре 1916-го вообще передали функции частного военкомата на окрестные волости, т.к. казённый военкомат не справлялся с нагрузкой. Пастернак писал:

«Я освобождал от службы целые волости военнообязанных, прикреплённых к заводам и работавших на оборону.

Если из трёх или четырёх тысяч числящихся в нашем уезде и двух или трех в соседних уездах Казанской и Уфимской губернии пропустишь или ко времени не подашь ходатайства в комитет хоть на одного, то именно этот один и будет взят в солдаты, и винить будешь в этом себя самого – и будет это бесчеловечно и несправедливо. Вот сегодня, хотя бы, брякнулся один из таких Миннибаев в ноги, чтоб я его на смерть не посылал. Не беспокойтесь, на смерть ему идти не придётся. Всё, что можно, делаю я, в пределах законности».

После Февральской революции в марте 1917 года Борис Пастернак вернулся в Москву

https://t.me/tolk_tolk/17521