Ромен Гари, про которого много написано уже исходя из его очень неординарной биографии, тот самый французский писатель, который сделал почти невозможное, получив дважды Гонкуровскую премию. Правда, для этого ему пришлось прибегнуть к мистификации, но оно того стоило.
Летчик, дипломат, писатель, проживший и переживший столько, что на троих хватит. На летчика, на дипломата и на писателя по отдельности.
Этот роман - биография. Или история взросления еврейского мальчика Ромы Кацева, который рос себе где-то на просторах Российской еще империи. А еще история его матери, женщины волевой и энергичной, которая если решила, что ее сыну положено стать французским дипломатом, значит, так тому и быть. И мать с сыном отправляются в путешествие, длиною … хочется сказать “в жизнь”, но мать Ромена Гари прошла этот путь только до половины. И не увидела того, как сбылись ее мечты. Из России через Вильно и Польшу, мать с сыном перебрались в Ниццу, где и вырос настоящий будущий французский писатель, и командор Ордена Почетного Легиона.
Роман на то и является художественным произведением, чтобы не зеркалить реально происходившие события. Мне было интересно то, как сам Гари описывал свое взросление, как еврейский мальчик из провинции, выросший без отца, становится тем, кем стал Рома Кацев. Где берется напор, уверенность, как формируется характер, что приходит через воспитание, через жизненный опыт, а что изначально заложено в личности. И почему человек выбирает совершать определенные поступки вместо того, чтобы … совершать другие.
Гари довольно подробно описывает свою мать, свои отношения с ней, можно сказать, что “Обещание на рассвете” это памятник женщине абсолютно незаурядной. Женщине, отдавшей большую часть своих жизненных сил, своей энергии, своего упорства тому, чтобы ее единственный сын стал тем, кем … и тут возникает самый главный вопрос. А кем стал Рома Кацев? Тем, кем хотел или мог он сам или тем, кем хотела его мать? Оказался сын успешен с точки зрения общества? Однозначно. С личной? Никто не даст ответа.
В жизни, как и в книге, Гари проявлял чудеса героизма и нельзя сказать, что он хоть как-то приукрашивает себя и свои достижения. Скорее уж, местами скромничает. Известен случай, когда во время боевого вылета (и случай этот описан в романе) летчик его бомбардировщика потерял зрение, а сам Гари, исполнявший обязанности штурмана, был ранен осколками в живот. По указаниям писателя ослепший летчик довел самолет до своего аэродрома и совершил посадку.
Но иногда героизм, когда он не особо и нужен, становится эпатажем. Или проверками границ. Своих и чужих. Местами бессмысленными. Которые выглядят, как наивные немного попытки доказать себе ли, кому-то еще ли, что ты чего-то стоишь, что ты можешь большего, чем достиг. Или тоской по матери. По ее одобрению. По ее гордости за сына. Которую ты можешь только вообразить, но не можешь никогда уже получить. Да ты и сам это знаешь в глубине души. Но боишься признаться себе.
Такое жуткое на самом деле ощущение, что, жизнь Гари, или его героя, а, может, того и другого, со смертью матери пошла по инерции. Потому, что потерялась главная цель - быть лучшим в ее глазах, и это ужасно.
Ромен Гари застрелился. И в предсмертной записке он написал так: “Можно объяснить всё нервной депрессией. Но в таком случае следует иметь в виду, что она длится с тех пор, как я стал взрослым человеком, и что именно она помогла мне достойно заниматься литературным ремеслом”.
Пронзительная, болезненная, непростая книга. О любви, об одиночестве, о цене успеха и о взрослении. А еще о маленьком мальчике, который живет в сердце у каждого мужчины.
Я давно слышал о этой книге, но тут так сложились обстоятельства, что удалось договорится со совей жабой и купить подписку на Литрес. На работу я езжу на электричке, ехать 1:20 в одну сторону, но у меня болит голова когда я читаю в электричке, поэтому слушаю аудио книги, всем советую. Книга слушается/читается на одном дыхании и это самая страшная книга из когда-либо мной прочитанной. Расскажу краткий сюжет, для тех, кто не читал, после глобальной войны правительство сформировало новый мир, в котором дети не рождаются, а «откупориваются» после созревания в специальных бутылях, в этих бутылях еще на этапе «внутриутробного» развития задают принадлежность к кастам, после чего каждый всю жизнь живёт в рамках ограничений своей касты и под постоянным кайфом от наркотика которым на постоянной основе каждого снабжает правительство. В резервации еще остались настоящие, живородящие люди, не одурманенные наркотиком и вот, в один прекрасный момент такой «дикарь» попадает в «высокоразвитое» общество, а что дальше? Не буду обламывать, прочитайте, не пожалеете. Это только очень краткий сюжет. Моя коллега тоже читала эту книгу и в разговоре она сказала «очень плохая книга», но книга не плохая, книга вызывает очень тяжёлые эмоции, плохая книга та которая эмоций не вызывает. Все же знают 1984 Оруэлла? Так вот, Джордж Оруэлл рисует мрачную картину бедующего, да она страшная, да она возмутительная, но она ожидаемо мрачная, Оруэлл описывает жизнь человека отлично понимающего что происходит, мрачный новый мир. Господин Хаксли, описывает дивный новый мир в розовых, зелёных, в дивных тонах, но чем больше ты вникаешь в смысл происходящего, тем больше захватывает страх перед обратной стороной изъеденной трупными червями, перед той чёрной глубиной к которой прячется чудовище. Конечно же, такого никогда не будет! Это первая мысль после знакомства с любой антиутопией. Вот только в конце этой фразы, с осмыслением прочитанного восклицательный знак превращается в вопросительный.
Сборник рассказов: три шизофазические (в хорошем смысле) истории, сплетающиеся в нечто похожее по ощущениям на «Школу для дураков», но с огроменной скидкой — такое мог бы написать Саша Соколов, если бы он был бездарностью. История про отца, гейскую любовь, финские ночи — всё это сливается, брызжет тебе прямо в лицо: правда, тебе от этой струи мути, извергнутого душевным сфинктером автора, ни холодно, ни жарко.
Если поток Соколова долбил твою лодку из черепной кости о пласты языка, грани реальности, но таки приводил судёнышко к цельной картине, то речушка Снытко приводит… Да, в целом, плевать, куда: окунаться в автобиографичное болото внутреннего мира автора не хочется совсем, равно как и выуживать оттуда смыслы.
Читая Соколова, несмотря на перезвоны голосов, дисгармонию звуков, ты, всё-таки слышал эпоху. Читая Снытко, ты слышишь только голос его эго. И да, возможно, рассуждать о тексте, противопоставляя его другому тексту, не слишком правильно, однако автор сам упоминает Соколова в тексте и, как мне показалось, пытается ему подражать. Что ж, попытка неудачная.
Наверно все девушки грешили влюбленностями в книжных героев в свое время. Всякие Вронские, Онегины, Дарси и прочие. Да-да, Дарси и в фильме ничего такой вышел, а в книге и вовсе сама брутальность, а эти его благородные поступки, покоряющие сердечко. Для меня такие герои существуют и по сей день и многие из них сошли со страниц книг Ремарка. Не потому, что война, не потому что они какие-то уж больно слащавые, нет, совсем наоборот, они реальные. Многие видят в книгах Ремарка избыток алкоголя, пустые разговоры и прочее раздутое страдание потерянного поколения. Не многие наверно замечают за этим, как глубоко и как детально Ремарк описывает мужскую любовь. Наверно не все дамы, а точнее никто из нас не может до мелочей понять, как умеют любить мужчины. Мы видим зачастую результат этой любви: поддержку, помощь, подарки и терпеливое внимание к нашим склочным от природы характерам. Однако живое мужское нутро для нас закрытая книга.
В книгах Ремарка можно лицезреть воочию, как проходит все этапы любви мужское сердце. Как зарождаются первые ростки влюбленности, бережно цепляющуюся за внешность, как переходит это легкое и пока ненавязчивое чувство во что-то более глубокое и серьёзное. Может только я не задумывалась об этом раньше, но судя по книгам Ремарка, мужчинам не чужды серьёзные внутренние дилеммы по поводу любви. Не то чтобы речь о страданиях, речь скорее о том, что мужиков похоже тоже не плохо так выворачивает от избытка чувств. И это вам не хождения по мукам Вертера, не эгоистичность Онегина и не холодность Дарси. Это живое трепещущее переживание души, трансформирующееся на протяжении всей книги.
Мы привыкли влюбляться в яркие образы сильных, решительных мужчин, что готовы рисковать жизнью во имя любви, эти рыцарские мотивы будто отголосок варварского периода, когда завоевание женского сердца было на уровне кровопролития. И совсем иное дело влюбленный мужчина Ремарка. Это в первую очередь человек, не лишенный своих обыденных проблем, повязанный путами прошлого и слабо понимающий, как шагать в будущее. Он осторожно ступает по первым следам набухающих бутонов любви, воровато присматривается, постоянно обращаясь к своему внутреннему Я и словно задается вопросом, а то ли это? Герой Ремарка — это сформировавшаяся личность, не идеализированный образ героя-любовника, а человек загнанный в рамки условий жизни, времени и личных травм, душевных и не только. Он растет и развивается от страницы к странице, а вместе с ним растет и любовь. Любовь бережная, осмотрительная, не лишенная страстных порывов, но в тоже время близкая читателю.
Прекрасный пример Роберт из книги «Тени в раю». Книга шедевр, как и все книги Ремарка, она описывает безвыходное положение эмигрантов, бежавших от войны, и Роберт один из них. Скрывающийся в путанных улочках Нью-Йорка, он привык прятаться, бояться, остерегаться и любовь его не бомба, не салют, пущенный в небо. Его любовь как дикий хищник, загнанный в ловушку охотниками. Он принюхивается, проверяет, боясь пораниться, а потом падает, падает в свои раскрывшие объятия чувства. Роберт не самоуверенный, не порывистый мачо, он мужчина с эмоциями знакомыми каждому. Он умеет ревновать, заталкивая обиду поглубже и мусоля её в своей голове. Он чувствует себя по временам жалким на фоне более броских конкурентов.
Отмечу, что тема любви в книгах Ремарка словно слита со всеми остальными темами, не менее важными, но здесь я больше уделила внимание именно любовной тематике, тому, как умеют любить мужчины внутри себя, как переживают это, как смиряются или борются. Эти простые чувственные и близкие нам образы заставляют многое переосмыслить.
Немало я подобных статей писал в своё время... и добавлю то, что ТС упустил. Основной момент я вижу в том, что в нашей стране литература окончательно стала товаром. До идей ли, когда рулит прибыль? И если в советское время были какие то идеи, и хороших авторов поддерживали (что говорить, и бездарностей осознанно поддерживали), то сейчас ни идеи, ни новое слово, ни оригинальность - никому не нужны. Нужно то, что можно продать. Именно поэтому в топах на АТ и тп площадках бесконечные попаданцы в Сталина, перевороты истории, магические школы и литрпг, весь смысл которых сводится к одной формуле - из грязи в князи. Формула успеха нынешнего автора проста: берешь неудачника и задрота, отправляешь в иной мир, даешь волшебный артефакт - и задрот превращается в мега-красавца с членом в 49.5 , огромным гаремом любвеобильных эльфиек, одной левой покоряющим целые миры... Вот так. Секс, богатство, слава. Причем без малейших усилий... До идей ли тут? Да и литературой эти поделки можно назвать с трудом. Читатель, оболваненный этим чтивом, уже не представляет, что такое настоящий роман, называя им просто определённый объем книги))... Я, как пишущий человек, неплохо знаю литературные тусовки, бывал. И да, фуршеты - неотъемлемая их часть. Что в них плохого? Да как сказать... в целом нет ничего плохого в общении за бутылкой коньяка. Но видел талантливых людей, которым это претило, ну, бывают, интроверты или непьющие. Но кого при этом будут издавать, кто наболтает связи? Уж точно не они). Вы скажете: так везде. Да, но повторю: литература это не только бизнес, а книга - это больше, чем просто товар. И если сводить все к деньгам - шедевров мы не увидим. Поймите простую вещь: шедевры творятся не благодаря - а вопреки. Не сытыми расчетливыми конъюнктурщиками - а голодными, живущими своими идеями авторами. Пы Сы: часто слышу мнение, что мол, Федор Михалыч намеренно писал за деньги и прославился... ну так пишите, кто не дает!) Но что то не видать вас, гениев...), вы и рядом не стояли. ФМД жил тем, что писал. Да и много таких гигантов в мире? Да, они есть, но - единицы. И они лишь подтверждают правило. Есть и великие конъюнктурщики. Есть и были. Тот же Дюма. Но опять же - их единицы, потому что, помимо расчета, нужен еще и талант, удача, связи... Вспомните 2013й. Когда доллар поднялся, в стране рухнуло все книгоиздание. Вот что бывает, когда книга превращается только и исключительно в товар... На эту тему я еще лет 15 назад написал целую пьесу - "Горе от пера", по мотивам Грибоедова. Она выложена здесь, на Пикабу. Русскую литературу убивают не только конъюнктура и цензура - это было всегда - не только бизнес-подход, не только кумовство и сомнительные букеры - ее убивают еще и читатели. Да, да, именно вы, господа, платите писакам, чьими поделками только двери подпирать. Потому что нет в них того, что должно быть в хорошей литературе: становления героев, глубокого продуманного мира, цельных характеров, логики повествования, потрясающих идей... И ценителю хорошей литературы это обидно. А хорошие, самобытные авторы, помимо перечисленных ТС, мало известны. Я мог бы добавить Максима Кантора, Канту Ибрагимова и многих других, чьи книги произвели на меня впечатление. Сходу не могу вспомнить многих. А Букеры себя давно дискредитировали. Это тусовочные награды узкого круга авторов. Нет там тех, кто способен стать классиком. Вот Иванову Букера не дали - а он, считаю, сейчас лучший в России. И если продолжит в том же духе, станет классиком еще при жизни. В общем, могу долго и много об этом писать, но хватит для начала)). И прошу прошение за сумбурность, ибо пишу на коленке, одной рукой играя с внуком). Буду рад вашим мнениям, ибо поговорить "за литературу" очень люблю.
Несколько лет назад американский журнал Foreign Policy опубликовал статью под обидным названием «Русская литература мертва?». Краткое содержание: русские писатели измельчали. Последние их гениальные книжки – это «Доктор Живаго» и «Архипелаг ГУЛАГ» (так в статье), с тех пор ничего интересного не было. Раньше американцы находили в русской литературе большие идеи и откровения, жизненные модели и жизненную философию, от писателей ждали, что их произведения будут более глубокими, чем жизнь простого смертного, а сегодня, увы, ничего этого нет.
Поскольку в главном американский журнал, как ни печально, прав, давайте вспомним, отчего и как такая беда случилась.
* * *
Однажды мне попалась на глаза любопытная публикация, в которой со ссылкой на некоего пленного офицера Вермахта – аналитика, занимавшегося изучением загадочной русской души, рассказывалось, что русская литература якобы являлась для немцев источником сведений о состоянии боевого духа предполагаемого противника. (Гипотеза чересчур прекрасная, чтобы быть правдоподобной, хотя от романтичных немцев с их Аненербе всего можно ожидать.)
Так вот, этот немец якобы жаловался: вы понаписали романов о чудаках и нытиках, о всяких идиотах и «лишних людях», и поэтому мы, доверчивые господа немецкие офицеры, считали, что вы слабаки. Но вы нас обманывали. Вы специально не писали о титанических стройках, о штурме и натиске пятилеток, о небывалых жертвах, на которые готов идти ваш народ, – вы нас обманывали.
Ну что тут скажешь. Ах, обмануть того не сложно, кто сам обманываться рад. Всё мы вам писали: и «Железный поток» Серафимовича, и «Как закалялась сталь» Николая Островского, и «Мужество» Веры Кетлинской, и «Время, вперёд!» Валентина Катаева – бери изучай. Нет же, они в Достоевском и Толстом рылись. Не там, где лежит, а там, где лампочка светит.
В общем, история эта, думается, выдумана, но хвостик правды из неё торчит. Потянем за хвостик.
Западу настолько интересна русская литература, насколько интересна Россия, а Россия интересна ему в одном смысле: как с ней совладать. Это значит, что как только Россия перестаёт быть сильной (и, стало быть, угрожающей), интерес к русской литературе пропорционально падает. Всплеск интереса к русской культуре на рубеже 80-90-х годов объяснялся любопытством: точно ли русский медведь ослаб? А может, ему помочь?
Помощь была нужна. И Джордж Сорос учредил в 1988 году фонд «Культурная инициатива», преобразованный затем в институт «Открытое общество». Одной из его задач была «поддержка толстых литературных журналов». Об успешности этой программы можно судить по следующему показателю: в конце восьмидесятых, когда фонд начал свою филантропическую деятельность, средний тираж основных толстых литературных журналов штурмовал отметку в миллион экземпляров. В середине девяностых, когда Сорос умыл руки, передав заботу об «Открытом обществе» Ходорковскому, средний тираж цеплялся за пять тысяч экземпляров.
"Спаситель русской литературы" Джордж Сорос (он же Дьёрдь Шварц)
(Забегая вперёд: сейчас часть журналов вообще закрылась, а те, что остались, выходят тиражами и того меньше: от двух тысяч до до нескольких сотен штук.)
Понятно, что тиражи всё равно бы рухнули из-за снижения уровня жизни и, скажем так, перераспределения общественных интересов. Однако филантропами был использован следующий приём: поддержкой пользовались те журналы, которые придерживались строго либеральной позиции, прочие получали шиш. И что же?
У либеральных журналов тираж, как уже говорилось, упал до пяти тысяч и ниже (несмотря на поддержку), а у сидящего на бобах патриотического «Нашего современника» (без поддержки) он составлял девять тысяч, почти вдвое больше! О чём это говорит?
О том, что задачей было не столько «дать журналам выжить», сколько втоптать их в либеральное лакейство. Хочешь гранток – играй музыку, которая нравится заказчику, а не хочешь – крутись как хочешь. Конечно, гранток надёжнее.
В начале девяностых англичане запустили у нас франшизу литературной премии «Букер». Столичная литературная интеллигенция на этот «Букер» только что не молилась, ведь там были фуршеты! С тех пор литературный процесс в России так и держится на двух китах: премия и фуршет. Фуршет и премия. Премиями определяется общественная значимость литературных произведений, а общественная значимость самих премий измеряется их денежным выражением и классом кормёжки.
Как только стало ясно, что мы восприняли преподанный урок и сами справляемся с втаптыванием своей литературы в «европейский стандарт», заграничный дядюшка и сам ушёл, и сундучок унёс. Ни поддержки, ни интереса. «Русская литература умерла», ах, какая неприятность…
Она не умерла, её вбомбили в каменный век. Мы имеем такую литературу, которую нам дозволяют иметь либеральные литературные функционеры. В качестве цензурного инструмента используются «механизмы рынка». Работая в крупном издательстве, я наблюдал, как это происходит. Очень просто: приносите вы книжку с «подозрительным содержанием» в отдел маркетинга. Там чешут репу и этак простодушно спрашивают:
– Хм, а на что это похоже? На «Духless» или на Дарью Донцову?
– Ни на что не похоже! – яритесь вы. – Это бомба, такого сто лет не было!
– Хех, — снисходительно смеются в маркетинговом отделе, – нового Толстого открыл? Слушай сюда, мальчик. У нас частное коммерческое издательство, если ты не знал. В него Соломон Пантелеич личные деньги вкладывает (слава Соломон Пантелеичу). Поэтому ты давай неси то, что продаётся, или то, что похоже на то, что продаётся! Мы хорошим предложениям всегда открыты.
Там, где «механизмы рынка» по каким-либо причинам не действуют, применяется прямая цензура. Впоминается в связи с этим забавный анекдот. Один мой приятель, литературный критик, написал для толстого литературного журнала (из тех, что поддерживались Соросом) статью, в которой, среди прочего, был абзац о разумности литературной цензуры. Статья вышла, а абзаца-то в ней и нет… «Знаешь что, — сказали ему в редакции. — У нас демократическое издание, мы против цензуры. А потому этот абзац выкинули!» Чик-чик.
Писатели «нежелательного» направления были отлучены от актуального литературного процесса. А литературный процесс – это и редактура (работа с дельным редактором — иногда залог половины качества), и профессиональное обсуждение, задающее писателю ориентиры развития и стимул к работе. И материальная база!.. Вот пример: хотел я издать книжку великолепного псковского писателя К***, уговорил издателя, тот говорит: ладно, давай, но только быстро… Звоню в Псков: скорее присылайте тексты! Диктую электронный адрес… А он переспрашивает: какая-какая улица? Оказывается, у человека нет компьютера. Он печатает рассказы на пишмашинке. В 2014 году.
Замечательные книги того самого "писателя К***" – искренне советую! Если повезёт найти...
Смех смехом, но когда писатель находится в изоляции, он неизбежно деградирует. Тот же К***, изредка издаваемый меценатами крошечными тиражами, собирает свои сборники сам, и у меня душа обливается кровью, когда я вижу, насколько неправильно он это делает. А столичный редактор или премиальный «ридер» тычет злорадно пальцем в какую-нибудь несуразность и хохочет: «И вот это вот ваша „русская литература“? Ха-ха!..»
Изредка сквозь эшелонированную либеральную оборону по недоразумению либо по недосмотру просачивается что-нибудь неположенное, и тогда случается «скандал». Но за двадцать лет таких «скандалов» было, кажется, всего четыре. Дайте вспомнить.
1. Алексей Варламов с повестью «Рождение» (1995 год, премия «Антибукер»). Человек всего-то написал, что его героя рождение ребёнка заботит гораздо больше, чем призыв Гайдара к интеллигенции в 1993 году выходить на площадь и «давить гадину». Ох, как же его за это мочили… (Воспитали на всю жизнь.)
2. Александр Проханов с кислотным романом «Господин Гексоген»(2002 год, премия «Национальный бестселлер»). Но перед этим его же куда более острые и литературно-удачные романы «Красно-коричневый»и «Идущие в ночи» были успешно замолчаны, а это был совсем другой Проханов, и при нормальном литпроцессе, где именно эти романы (а не постмодернистский «Гексоген») были бы оценены по достоинству, мы бы получили другого писателя.
3. Михаил Елизаров с патриотической сорокинщиной «Библиотекарь»(2007 год, премия «Русский Букер»).
4. Пытающаяся объяснить (а значит, понять? а значит, простить?!) кровавую логику русского ХХ века «Обитель» Захара Прилепина (премия «Большая книга» в 2014 году).
Ну, последние два примера — это уже когда дело было сделано, и Левиафан ослабил хватку, так что, можно сказать, по большому счёту прокололись лишь дважды.
Зато ничего не говорят широкому читателю имена воронежца Вячеслава Дёгтева и ленинградца Георгия Сомова (уже покойных); оренбуржца Петра Краснова, псковитянина Владимира Клевцова, нижегородца Алексея Сероваи ещё десятков тех, кого я сейчас не назвал, или не вспомнил, или просто не знаю. Этих писателей просто «нет». Их книги не издаются (или издаются на коленке тиражами по 500-200 штук), с ними не работают редакторы (а ведь бывают целиком «редакторские» писатели, например, Виктор Астафьев), их не обсуждают критики. Между тем русская литература, в которой присутствовал бы, например, роман Юрия Баранова «По пути на ЮБЛО»(«Южный Берег Ледовитого Океана», я извиняюсь), или «Песни Гипербореев» Владимира Федорова, или «Своим чередом» Зои Прокопьевой, – это была бы совсем другая русская литература и совсем другая история России 90-х годов. Другое самосознание народа, другие «странные русские».
Поскольку прочесть эти книги вы, вероятнее всего, не сможете, я о некоторых из них расскажу. Не потому, что они «самые-самые» (это не одному человеку решать, для этого как раз литпроцесс и нужен), а потому, что первыми пришли в голову.
Сборник рассказов Вячеслава Дёгтева «Крест». Очень задел меня, человека, тогда ещё не обременённого детьми, государственническими убеждениями и весьма циничного, рассказ «Джеляб». Во время первой чеченской войны горцы захватили нескольких русских баб и организовали из них что-то вроде «отделения добрых услуг», тягая по горам и используя как проституток. Потом, под предлогом того, что везут к врачу, отправили расстреливать. Там была подогревающая эмоции «романтическая» линия, которую мы опустим, но, короче, всех убили, а одна за кустик над пропастью зацепилась, спряталась и, раненая, плачет, бормочет: «Ну, падла, погоди, выберусь, сыновей нарожаю, они тебе…» Это было время, когда правозащитник Сергей Адамович Ковалёв и героическая чеченолюбивая журналистка Елена Масюк ни на секунду не вылезали из телевизора. А ошарашивало в рассказе именно то обстоятельство, что русские, оказывается, способны не только разбомбить (если генералы Березовского им позволят), но и «нарожать». Это русские-то? Но Дёгтев написал так, что сомнений не оставалось. И откуда ни возьмись ком в горле, и уверенность: нарожает!
Совершенным шоком (в хорошем смысле) оказался для меня и никому не известный роман Владимира Федорова «Песни Гипербореев». Там вкратце вот о чём: начало девяностых, самый разгар «развала и вымирания». Деревня рушится, все скулят. А у Федорова в романе люди просто забили на государство, банки, кредиты и прочее и живут сами по себе, как на острове. Будто нет над ними никакой власти, никакого радио-телевизора. Колхоз развалился — хорошо. Что плохо лежит — украли. Что лежит хорошо — ну, постарались, пошевелили мозгами и тоже к делу приспособили. И живут. Сеют, пашут, богатеют, строятся. Женятся, заводят детей. Параллельная цивилизация, «Другая Россия». И никакого тебе упадка духа в связи с «демократическими реформами». Наоборот, хорошо, что перестали на нас внимание обращать! Хоть раздышимся… По этой книжке семинары можно было проводить по выживанию без оружия. Русское кунг-фу.
С этим кунг-фу перекликается роман Зои Прокопьевой «Своим чередом». Начало тридцатых, до Сибири докатилась коллективизация. Одну деревню «раскулачили» поголовно: нужны были бесплатные рабочие руки — валить лес, готовить просеку для новой ветки узкоколейки. Вывезли людей в лес в чём были, а в это время того, кто железную дорогу строить должен был, посадили. И оказались эти люди никому не нужны. Их просто забыли. Пришлось выживать самим: собирать камни и месить глину, строить кузнечные горны, землянки рыть, потом избы ставить в тайге, корчевать поля и так далее. В общем, как «Таинственный остров» Жюля Верна, книга про выживание. (Говорят, Зоя Прокопьева сама поставила в тайге дом, своими руками, почти без помощи, такая вот оригиналка, так что разбирается в вопросе таёжного выживания она неплохо.) Много народу вымерло, но те, кто выжил, новую деревню поставили, стали жить. А тут про них вспомнили. На стройку металлургического гиганта вывезли. Там — разорение, бардак, голод, нищета, разврат и апатия. А эти люди (метафора русского народа; роман вообще очень поэтический и глубокомысленный) и здесь ухитрились выжить и более того — навести порядок. Такой «Антикотлован» платоновский получился. Дважды должны были сгинуть без следа, всё для этого родная власть сделала, а не сгинули. И комбинат построили, танки начали выпускать, и на войну на этих танках пошли, и даже вернулись многие. Ничего их не берёт.
«По пути на ЮБЛО» Юрия Баранова — это уже при демократии дело было: подмосковное село, подъедаемое богатыми столичными дачниками. Рядом лес и обширнейшее болото. Районное начальство, глава Администрации, местный мент — все сволочи. Дачники — тоже не подарок. Сыплются обиды на шею русского человека. А несколько местных мужичков сговорились и стали так дела обтяпывать, что обидчики начали кто с перерезанным горлом, кто просто так в болоте тонуть. И без улик — не подкопаешься. Что только ни делала власть, чтоб остановить эту мистику и прищучить подозреваемых, а мистика, зараза, не останавливается. И что самое смешное, жизнь-то от этого лиходейства заметно улучшилась. Этакий террористический инструктаж о способах народного правосудия. Таинственная русская душа — она такая, о двух сторонах: светлой и тёмной. Даже не берусь себе этот роман на полках в книжном магазине представить.
А, собственно, почему? Мало, что ли, у нас книжек и фильмов о маньяках да извращенцах? Но ведь то ж правильные маньяки, вы поймите… Они для услажденья плоти и кармана маньячат. А тут маньячат, чтобы жить по совести можно было. Это уже как-то… статьёй попахивает.
То ли дело романы о страданиях высокоинтеллектуальных лесбиянок, или влюблённых в олигархов риэлторш и прочей «интеллигенции»! Это да. Это прямо-таки необходимо хорошенечко изучать аналитикам из Лэнгли или откуда они там, чтобы знать, на что загадочный русский народ в предстоящей войне способен. Тут-то им и объясняют (на самом-то деле — объясняют нам, чтоб мы сами так думали): русский народ — он мальчик. Он хочет в торгово-развлекательный центр и трусики. Он не хочет воевать с партнёрством во имя прогресса! Да и чем ему, хи-хи, воевать-то? Томиком Пелевина? Стаканчиком из-под капуччино? Ключиком для сборки мебели из магазина IKEA?..
Нет, конечно. Не ключиком. Зубами загрызём – вы только разозлите как следует. А что нет у нас для вдохновения великой русской литературы, так это ничего. Хитрость-то вся в том, что это не мы русской литературой вдохновляемся, а ровно наоборот – она нами. Всегда так было. Так что логика тут простая: будет великая страна – будет и великая литература.
А если нет, то зачем нам тогда великая литература? Кто, простите, "будет её носить"?
Это, как снова поняли самые догадливые из нас, не статья из детского журнала "Лучик", а просто досужие размышления его редакторов, которым "что-то не то завезли в редакцию". Что поделать? Мир несовершенен. Совершенен только журнал "Лучик", с которым можно познакомиться здесь (онлайн листалка) или здесь (скачать для удобства чтения).