Для русского читателя наслышанного о Великой Отечественной войне из рассказов родителей, дедушек и бабушек, книга бы явно оставила дурное послевкусие, и вот почему.

Освенцим у англичанки представлен этаким «пионерским лагерем», а евреи, конкретно отдельно взятый еврей изворотливым человечком, сторицей награжденным природой «деловыми качествами» приписываемыми его народу.

Книжонка с душком изрядно приправлена рассказами об эрзац-шоколаде, утаиваемых евреями бриллиантах, деньгах, и колбасе завернутой в вощеную бумагу.

Лале Эйзенберг родился в октябре 1916 в словацком городке принадлежавшем Австро-Венгерской империи.

В 1942 году большая семья Эйзенбергов была отправлена нацистами в концлагерь.

В Освенциме кольщик Жан Пепан набил на предплечье Лале лагерный номер «32407». Чем этот 26-летний узник потрафил французу, история умалчивает, однако тот сделал его своим помощником.

Немцам нравилось не только как работал этот вертлявый «юде», но и то что помимо словацкого он сносно изъяснялся на немецком, идиш, польском, русском и венгерском языках.

Вскоре Пепана верой и правдой служившего нацистам отправили в газовую камеру, а главным татуировщиком лагеря, стал Лале Эйзенберг.

По воспоминаниям кольщика за его работой любил наблюдать палач Йозеф Менгеле. В конце каждого визита «Доктор Смерть» очаровательно улыбался и говорил Лале: «Дружок, когда-нибудь я заберу тебя с собой, но это будет не сегодня».

Эйзенберг харчевался в «ведомственной» столовой, и получал усиленный паек за «вредную работу», со временем у него даже появился запас из шоколадных плиток, сигарет, консервов, сахара и мыла.

Однажды в июле 1942 года он набил пятизначный номер «34902» молодой красивой еврейке Гите Фурман. Во время работы Лале успел не только познакомиться с девушкой, но и воспылать к ней страстью.

Пользуясь своим лагерным положением, он склонил девушку к постоянным любовным встречам, за которые расплачивался с ней дополнительным пайком. Через знакомых эсэсовцев он пристроил свою подругу на щадящую лагерную работу в команде обслуживающего персонала.

В январе 1945 года Лале перевили «работать» в лагерь «Маутхаузен-Гузен».

Кольщик и Гита дожили до победы. После освобождения из лагеря Эйзенберг начал активные поиски возлюбленной. Кто-то из бывших заключенных сказал, что Гита планировала поехать в Братиславу, благодаря этой наводке Лале и нашел свою любимую в столице, канувшей в небытие нацистской «Словацкой республики».

В октябре 1945 года согласно закону вновь образованной «Чехословацкой республики» они сыграли свадьбу. Чтобы скрыть свое лагерное прошлое, Лале уговорил супругу взять незамысловатую русско-еврейскую фамилию Соколов.

Чешская «Служба Государственной Безопасности» арестовала бывшего нацистского кольщика узнав, что тот навострил лыжи в только что образованный Израиль.

Говорят, что Лале выкупил себя из «неволи» за какие-то безумные деньги, позволившие ему не только выйти на свободу, но и вместе с женой беспрепятственно перебраться в Вену.

Надышавшись в австрийской столице воздухом «свободы», супруги решили уехать не в Израиль, а в Австралию. Причина была банальна, на тот момент в СМИ появилась информация, что некий Симон Визенталь, бывший узник «Маутхаузена» занялся активной охотой за нацистскими преступниками и их пособниками.

После того как в 2003 году Гита скончалась, Лале предчувствуя свой скорый уход решил поведать миру свою страшную и подлую тайну. Три года до смерти он вместе с Хезер Моррис работал над книгой «воспоминаний» «Татуировщик Освенцима».

Станислава Лещинска, акушерка из Польши, в течение двух лет до 26 января 1945 года оставалась в лагере Освенцим и лишь в 1965 году написала этот рапорт.
«Из тридцати пяти лет работы акушеркой два года я провела как узница женского концентрационного лагеря Освенцим-Бжезинка, продолжая выполнять свой профессиональный долг. Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных.
Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок со множеством щелей, прогрызенных крысами. Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные койки. На каждой из них должны были поместиться три или четыре женщины — на грязных соломенных матрасах. Было жестко, потому что солома давно стерлась в пыль, и больные женщины лежали почти на голых досках, к тому же не гладких, а с сучками, натиравшими тело и кости.
Посередине, вдоль барака, тянулась печь, построенная из кирпича, с топками по краям. Она была единственным местом для принятия родов, так как другого сооружения для этой цели не было. Топили печь лишь несколько раз в году. Поэтому донимал холод, мучительный, пронизывающий, особенно зимой, когда с крыши свисали длинные сосульки.
О необходимой для роженицы и ребенка воде я должна была заботиться сама, но для того чтобы принести одно ведро воды, надо было потратить не меньше двадцати минут.
В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки — необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов. Сначала я была предоставлена самой себе: в случаях осложнений, требующих вмешательства врача-специалиста, например, при отделении плаценты вручную, я должна была действовать сама. Немецкие лагерные врачи — Роде, Кениг и Менгеле — не могли «запятнать» своего призвания врача, оказывая помощь представителям другой национальности, поэтому взывать к их помощи я не имела права.
Позже я несколько раз пользовалась помощью польской женщины-врача Ирены Конечной, работавшей в соседнем отделении. А когда я сама заболела сыпным тифом, большую помощь мне оказала врач Ирена Бялувна, заботливо ухаживавшая за мной и за моими больными.
О работе врачей в Освенциме не буду упоминать, так как то, что я наблюдала, превышает мои возможности выразить словами величие призвания врача и героически выполненного долга. Подвиг врачей и их самоотверженность запечатлелись в сердцах тех, кто никогда уже об этом не сможет рассказать, потому что они приняли мученическую смерть в неволе. Врач в Освенциме боролся за жизнь приговоренных к смерти, отдавая свою собственную жизнь. Он имел в своем распоряжении лишь несколько пачек аспирина и огромное сердце. Там врач работал не ради славы, чести или удовлетворения профессиональных амбиций. Для него существовал только долг врача — спасать жизнь в любой ситуации.
Количество принятых мной родов превышало 3000. Несмотря на невыносимую грязь, червей, крыс, инфекционные болезни, отсутствие воды и другие ужасы, которые невозможно передать, там происходило что-то необыкновенное.
Однажды эсэсовский врач приказал мне составить отчет о заражениях в процессе родов и смертельных исходах среди матерей и новорожденных детей. Я ответила, что не имела ни одного смертельного исхода ни среди матерей, ни среди детей. Врач посмотрел на меня с недоверием. Сказал, что даже усовершенствованные клиники немецких университетов не могут похвастаться таким успехом. В его глазах я прочитала гнев и зависть. Возможно, до предела истощенные организмы были слишком бесполезной пищей для бактерий.
Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба, за который могла достать себе простыню. Эту простыню она разрывала на лоскуты, которые могли служить пеленками для малыша.
Стирка пеленок вызывала много трудностей, особенно из-за строгого запрета покидать барак, а также невозможности свободно делать что-либо внутри него. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле.
До мая 1943 года все дети, родившиеся в освенцимском лагере, зверским способом умерщвлялись: их топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. Поэтому она была лишена права работать по специальности. Ей было поручено делать то, для чего она была более пригодна. Также ей была доверена руководящая должность старосты барака. Для помощи к ней была приставлена немецкая уличная девка Пфани. После каждых родов из комнаты этих женщин до рожениц доносилось громкое бульканье и плеск воды. Вскоре после этого роженица могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами.
В мае 1943 года положение некоторых детей изменилось. Голубоглазых и светловолосых детей отнимали у матерей и отправляли в Германию с целью денационализации. Пронзительный плач матерей провожал увозимых малышей. Пока ребенок оставался с матерью, само материнство было лучом надежды. Разлука была страшной.
Еврейских детей продолжали топить с беспощадной жестокостью. Не было речи о том, чтобы спрятать еврейского ребенка или скрыть его среди не еврейских детей. Клара и Пфани попеременно внимательно следили за еврейскими женщинами во время родов. Рожденного ребенка татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака.
Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Их кожа становилась тонкой, словно пергаментной, сквозь нее просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости. Дольше всех держались за жизнь советские дети — из Советского Союза было около 50% узниц.
Среди многих пережитых там трагедий особенно живо запомнилась мне история женщины из Вильно, отправленной в Освенцим за помощь партизанам. Сразу после того, как она родила ребенка, кто-то из охраны выкрикнул ее номер (заключенных в лагере вызывали по номерам). Я пошла, чтобы объяснить ее ситуацию, но это не помогало, а только вызвало гнев. Я поняла, что ее вызывают в крематорий. Она завернула ребенка в грязную бумагу и прижала к груди… Ее губы беззвучно шевелились, — видимо, она хотела спеть малышу песенку, как это иногда делали матери, напевая своим младенцам колыбельные, чтобы утешить их в мучительный холод и голод и смягчить их горькую долю.
Но у этой женщины не было сил… она не могла издать ни звука — только крупные слезы текли из-под век, стекали по ее необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного. Что было более трагичным, трудно сказать, — переживание смерти младенца, гибнущего на глазах матери, или смерть матери, в сознании которой остается ее живой ребенок, брошенный на произвол судьбы.
Среди этих кошмарных воспоминаний в моем сознании мелькает одна мысль, один лейтмотив. Все дети родились живыми. Их целью была жизнь! Пережило лагерь едва ли тридцать из них. Несколько сотен детей были вывезены в Германию для денационализации, свыше 1500 были утоплены Кларой и Пфани, более 1000 детей умерли от голода и холода (эти приблизительные данные не включают период до конца апреля 1943 года).
У меня до сих пор не было возможности передать Службе Здоровья свой акушерский рапорт из Освенцима. Передаю его сейчас во имя тех, которые не могут ничего сказать миру о зле, причиненном им, во имя матери и ребенка.
Если в моем Отечестве, несмотря на печальный опыт войны, могут возникнуть тенденции, направленные против жизни, то я надеюсь на голос всех акушеров, всех настоящих матерей и отцов, всех порядочных граждан в защиту жизни и прав ребенка.
В концентрационном лагере все дети — вопреки ожиданиям — рождались живыми, красивыми, пухленькими. Природа, противостоящая ненависти, сражалась за свои права упорно, находя неведомые жизненные резервы. Природа является учителем акушера. Он вместе с природой борется за жизнь и вместе с ней провозглашает прекраснейшую вещь на свете — улыбку ребенка".

ШОКИРУЮЩИЙ рапорт акушерки из Освенцима. (youtube.com)

Задачи охраны концентрационного лагеря

Задача группы встречающих, как правило это были блокфюреры и их помощники – и заключенные из зондеркоманды, была следующей: сопровождение вновь прибывших узников от места разгрузки до газовой камеры. Всё должно пройти без паники, происшествий и неожиданностей.

Их обучали вести правильные успокаивающие беседы. Рассказывали о чём надо задавать вопросы, чтобы отвлечь от окружающей обстановки, например, спрашивать их о профессии и образовании.

Далее, по прибытии заключенных необходимо было раздеть, объясняя им, что такие правила и нужна полная дезинфекция.

В случае, если будут разговоры об, якобы, удушении газами, то необходимо самим зайти в помещение и пригласить вновь прибывших следовать за ними, потом необходимо было быстро выйти закрыть за собой двери. Присутствие зондеркоманды в лагерной полосатой одежде и её спокойное поведение успокаивало беспокойных и мнительных.

Самым важным было соблюдение полного спокойствия во время захода в камеру и выхода из неё, без криков и без спешки.

Если вновь прибывший начинал паниковать только в начале пути, то были предусмотрены два загона (два небольших домика) для беспокойных субъектов и паникёров. Их необходимо было незаметно для остальных отвести в загон, в котором охрана из СС убивала их при помощи мелкокалиберной винтовки (такой выстрел другие вновь прибывшие услышать не могли).

Если паниковать начинали маленькие дети, следовало их взять на руки, разговаривать с ними и поставить их на пол уже в газовой камере, как правило родители сразу успокаивались и шли спокойно.

Для такого случая у зондеркоманды всегда были в карманах дорогие игрушки, которые надо было подарить детям, а после того, когда газ их убьет, и камера проветрится, зайти и забрать.

Все эти предметы имели лагерный номер и заключенный из зондеркоманды за потерю игрушки строго наказывался.

В последующие годы детей уже отделяли от взрослых еще до газовых камер.

Всех детей до 14 лет ждала газовая камера, так как с точки зрения немцев они были бесполезны в работе на благо великой германии.

Личный состав охранников концентрационных лагерей

В начале истории концлагерей охрану осуществляла организация SS Totenkopfstandarten.

Идейный вдохновитель Теодор Эйке.

На 1938 год их численность – 8500 человек.

В 1939 году рейхсфюрер Гиммлер увеличивает численность SS Totenkopfstandarten до 50 000 служащих.

Когда началось полномасштабное вторжение в СССР батальоны и полки SS Totenkopfstandarten образца 1939 года направились на фронт для боевого применения.

Численность охраны резко упала до 25 000 человек.

Взамен им охрана концлагерей поручалась охранным батальонам SS Totenkopfstandarten , которые были набраны из пожилых резервистов в возрасте от 45 лет и выше.

В 1942-1945 годах в батальоны SS Totenkopfstandarten уже направлялись военнослужащие войск SS, получившие увечья, а так же раненные солдаты SS до полного выздоровления.

Также набор в охрану расширили с помощью иностранцев с оккупированных в Европе территорий и советских пленных – вахманнов.

Немцы дали им кличу "травники", так назывался их учебный лагерь и "аскари".

В 1941 году недалеко от г. Люблин, в поселке Травники, был создан учебный центр (лагерь) СС для подготовки лиц, направляемых в карательные подразделения, охрану концлагерей, полицейские батальоны.

Все будущие курсанты, доставленные в Травники, подписывали такой документ:

«Мы, военные заключенные, вступаем в германские отряды СС для защиты интересов Великой Германии».

Позднее личные дела, подписанные присяги, приказы о присвоении званий и другие документы, дотошно собиравшиеся немцами, сыграли против многих травниковцев, желавших скрыться от суда. Документы попали в руки сотрудникам СМЕРШа.

"Расстрел граждан в порядке практической деятельности" входил в курс специальной подготовки. Убийство заключенного выстрелом в затылок было одним из "выпускных экзаменов" в Травниках.

В их задачи входили: охрана периметра, распределение вновь прибывших заключенных, доставка в газовые камеры, расстрелы.

"Аскари" – этот термин применялся в отношении украинцев, служивших в Нахтигале, в шуцманшафт батальонах, и в дивизии СС "Галиция"

В 1944-45 годах к охране концлагерей уже начали привлекать и служащих ВВС и ВМС.

Численность SS Totenkopfstandarten составляла 35 000 человек.

Освенцим охраняло около 7 000 человек.

До 1990 года в СССР состоялось 140 судебных процессов над травниковцами.

По решению суда большинство обвиняемых были расстреляны.

Интересный случай произошёл у нас в Крыму.

Бывший вахманн концлагеря Треблинка – Федор Федоренко, который успешно получил гражданство США, освоился там и за несколько десятилетий беспечной жизни успокоился, и решил, что ему уже больше ничего не грозит на этой планете. Потому в 1974 году он купил билет и поехал с туристической группой американцев в Крым, к себе на родину. Тут в Крыму, его опознали, началось расследование и судебные процессы.

Он рассказывал, то он никого не убивал, а просто открывал и закрывал двери газовых камер, куда первыми всегда пускали женщин, затем пускали газ «циклон» на 15 минут, и всё. Потом детей, и только потом мужчин.
Ну, а дальше он просто проветривал помещение. Потом приходила специальная бригада, которая выносила тела в следующее по ходу движения помещение, где стоят печи крематория. И там их всех сжигают. Через несколько часов наступала тишина и они шли отдыхать.

В 1984-м году был экстрадирован в СССР.

В 1987-м году расстрелян.

Вывод простой: в батальонах охраны концентрационных лагерей служили не только чистокровные эсэсовцы, а и все остальные без разбору, и у всех у них руки по локоть в крови.

Отрывок из документального военно-исторического романа "Летят Лебеди" в трёх томах.

Том 1 – «Другая Война»

Том 2 – "Без вести погибшие"

Том 3 – "Война, которой не было"

Краткое описание романа здесь

Если понравилось, вышлю всем желающим жителям этого ресурса

Пишите мне в личку с позывным "Сила Пикабу" (weretelnikow@bk.ru), давайте свою почту и я вам отправлю (профессионально сделанные электронные книги в трёх самых популярных форматах fb2\epub\pdf). Пока два тома, третий на выходе, даст бог.

Есть печатный вариант двухтомника в твёрдом переплёте

Предыдущие мои публикации на Пикабу:

Танго Смерти

Ликвидация гауляйтера Белоруссии

Как Левитан по Берлинскому радио выступал Радио в дни войны – уже 5000 плюсов

Послевоенная история – Страшный лейтенант – уже 2500 плюсов

Блокадные рассказы – Пупсики – уже 5250 плюсов

История Франчески – Не все в Освенциме умирали без боя – уже 4000 плюсов

Один против танковой дивизии – И один в том поле воин, если он по-русски скроен – уже 3500 плюсов

Венгрия. Один из невероятных случаев Великой Отечественной войны

Судьба немецких врачей из концлагерей – Кому нелюди, а кому новые граждане – уже 2200 плюсов

О единственной женщине из Морской Пехоты – Товарищ Главный Старшина – уже 1600 плюсов