Когда я отказалась подписать, офицер, который меня допрашивал, начал угрожать мне, после того как я сказала, что не боюсь смерти, он ответил: «В нашем распоряжении есть средства, куда более ужасные, чем расстрел». Переводчик же добавил: «Вы не представляете, что вы сказали. Вас отправят в концентрационный лагерь.
Дюбост: Сколько из двухсот тридцати человек возвратилось?
Вайян-Кутюрье: 49. Среди заключенных, входивших в эту партию, были пожилые женщины; я вспоминаю одну из них, 67 лет, арестованную за то, что она хранила на кухне охотничье ружье в память о муже; она не сообщила о ружье, так как его у нее отобрали бы. Спустя две недели после прибытия в Освенцим она умерла.
Мы прибыли в Биркенау рано утром, который входил в систему лагеря Освенцима. После того как мы миновали ворота лагеря, мы остро почувствовали, что мало надежды выйти отсюда живыми. На пути нам всретилась колонна живых скелетов, колонна людей, направляющихся на работу. Мы ощутили это столь остро, что, пройдя ворота, запели «Марсельезу», чтобы придать себе мужество.
Работа в лагере состояла в разборке разрушенных зданий, строительстве дорог и прежде всего в осушении болот. Нас охраняли эсэсовцы, которые наносили удары дубинкой и натравливали собак. У многих моих товарищей на ногах были следы от укусов собак. Мне пришлось видеть, как одна женщина была разорвана собаками.
На 12 тысяч заключенных был лишь один кран с водой. Так как этот кран находился в немецкой умывальне, немцы разрешали подходить к нему лишь мимо охраны из немецких заключенных-уголовников, которые при этом нас жестоко избивали. В течение более трех месяцев мы не меняли белья. Когда шел снег, мы растапливали его для того, чтобы умыться. Позже, весной, идя на работу, мы поочередно мыли руки в лужах.
Десять француженок из нашей партии, прибывших в лагерь, были схвачены и помещены в 25-й блок. Во дворе можно было видеть горы трупов, и время от времени голова или рука одного из сваленных в кучу тел приходила в движение: это была умирающий, который стремился выбраться из горы трупов, чтобы спастись. Можно было видеть, как по двору 25-го блока бегали громадные крысы, которые объедали трупы и даже набрасывались на умиравших, у которых не было сил с ними справиться.
Нас собирали по 800 человек в блоке, и скученность была такой, что мы с трудом могли двигаться по помещению. Их же было в блоке такого же размера 1500 человек, то есть значительная часть из них не могла ни спать, ни даже улечься на ночь.
Однажды одна их моих подруг — Аннет Эпо, проходила мимо блока 25. Ей стало жаль этих женщин, которые кричали с утра до вечера на всех языках: «Пить, пить, пить, воды». Она возвратилась в наш блок, чтобы принести им немного похлебки, надсмотрщица заметила это, схватив Аннет Эпо за ворот, швырнула ее в 25-й блок.
Никогда в жизни я не забуду Аннет Эпо. Два дня спустя я видела ее в грузовике, который отправлялся к газовым камерам. Она поддерживала старуху Лин Поршэ и, когда грузовик тронулся, закричала нам: «Если вы возвратитесь во Францию, не забудьте о моем маленьком мальчике». Потом они начали петь «Марсельезу».
Причиной смертности или эпидемий было то, что нам давали есть в больших красных котелках, которые каждый раз прополаскивали только холодной водой. Так как все женщины были больны и не могли выйти ночью к месту, к канаве, где они могли отправить свои естественные потребности, — они использовали эти котелки не по назначению. На следующий день котелки собирали, выливали их содержимое в помойную яму, и днем их пускала в употребление следующая группа людей.
Дюбост: Были ли Вы очевидцем отбора, который производился по прибытии партии заключенных?
Вайян-Кутюрье: Да, так как в то время, когда мы работали в блоке, который был пошивочной мастерской. Блок, в котором мы тогда жили, был перед тем местом, куда прибывали составы. Вместо того чтобы производить отбор на платформе, состав подводили по запасному пути почти к самой газовой камере. Он останавливался в 100 метрах от газовой камеры, как раз перед нашим блоком, который, конечно, отделяли два ряда колючей проволоки.
Мы видели, как распломбировывали вагоны, солдаты выводили из них женщин, детей и мужчин. Мы присутствовали при душераздирающих сценах, видя, как разъединяли пожилые супружеские пары, как матерей понуждали оставлять своих юных дочерей, так как те попадали в лагерь, в то время как матерей и маленьких детей направляли в газовую камеру.
Чтобы разрядить атмосферу приема июне-июле 1944 года, оркестр из молодых красивых заключенных, играл веселые арии из оперетты «Веселая вдова», баркаролу из «Сказок Гофмана» и т. д. Прибывшим говорили, поскольку они не попадали внутрь лагеря и видели лишь небольшую, окруженную зеленью платформу, на которой играл оркестр, что это — трудовой лагерь. Они не могли представить себе, что их ожидает. Тех, кто был отобран для отравления газом, направляли в здание из красного кирпича.
Отобранных направляли в здание из красного кирпича, на котором имелась надпись «баня». Там их заставляли раздеться, им выдавали полотенца. Но когда стали прибывать большие партии из Венгрии, более не было времени. С них безжалостно срывали одежду.
Маленькая Мари была единственной в семье из девяти человек, которая выжила. По прибытии в лагерь ее мать и» семь братьев и сестер были отравлены газом. Когда я с ней познакомилась, ей было приказано раздевать детей перед тем, как они попадали в газовую камеру.
Заключенные испытывали перед смертью сильные мучения, о чем свидетельствует то, насколько тела были сцеплены друг с другом, и стоило большого труда их разъединить.
В Освенциме было восемь кремационных печей. Но с 1944 года этого количества стало недостаточно. Эсэсовцы заставили заключенных вырыть колоссальные рвы, в которых устанавливали перекрестные перекрытия. Их обливали бензином и поджигали. Трупы сбрасывали в эти рвы.
Мы видели из нашего блока, как спустя примерно 3/4 часа или час после прибытия партии заключенных из печей крематория начинали вырываться большие языки пламени и на небе возникало зарево от огня, поднимавшегося над рвами.
Однажды ночью мы были разбужены страшными криками. На следующее утро мы узнали от людей, работавших при газовой камере, что накануне было недостаточно газа и еще живых детей бросали в топки кремационных печей.
На рождество 1943 года, перед блоком 25, мы видели, как совершенно раздетых женщин привозили в этот блок. Затем прибывали грузовики,, и на них погружали этих совершенно раздетых женщин. Затем каждый раз, когда грузовик трогался с места, заслуживший известность Гесслер, осужденный к смерти на Люнебургском процессе, бежал за грузовиком и наносил этим раздетым, идущим на смерть женщинам двойной удар своей дубинкой.
Женщины знали, что их везут в газовую камеру, и пытались вырваться. Их избивали жесточайшим образом. Они пытались выпрыгнуть из грузовика, и из нашего блока мы видели, как проезжали грузовики, и слышали страшные крики этих раздетых женщин, которые ехали, зная, что они будут отравлены газом. Многие из них могли бы свободно выжить, так как у них была лишь чесотка или небольшое истощение.
Дюбост: Госпожа Вайян-Кутюрье, куда Вас затем отправили?
Вайян-Кутюрье: Из Освенцима нас отправили в лагерь Равенсбрюк. Там нас поместили в блок «НН», то есть «Нахт унд Небель». В этом блоке вместе с нами находились польские женщины; некоторых называли «кроликами», потому что их использовали в качестве подопытных существ.
В блоке 32, в котором мы находились, были также русские военнопленные, которые отказались работать добровольно на заводах по производству боеприпасов. В связи с этим они были помещены в лагерь. Поскольку они продолжали отказываться работать, их подвергали всяческим издевательствам: заставляли стоять целый день перед бараком, не давая пищи.
Дюбост: Вся система содержания в лагере была такой же, как в Освенциме?
Вайян-Кутюрье: В Освенциме преследовалась совершенно определенная цель — уничтожение. Производительность труда заключенных не представляла интереса.
Их убивали без всякой причины. Было достаточно заставить их стоять на ногах с утра до вечера. Там полностью отдавали себе отчет в том, что людей — человеческий материал — использовали как рабов. В Равенсбрюке вопрос о производительности труда играл большую роль.
Работа была непосильная, особенно потому, что не хватало пищи и было мало времени для сна, приходилось работать по 12 часов и утром и вечером выходить на перекличку. В самом Равенсбрюке был завод Сименса, где производилось телефонное оборудование и радиоаппаратура для самолетов.
Кроме того, внутри самого лагеря находились мастерские по производству камуфляжа, военного обмундирования и всевозможных вещей, используемых солдатами...
Дюбост: Сможете ли Вы сообщить Суду, в каком состоянии находился в момент освобождения лагерь, в котором содержались мужчины, и сколько осталось в живых?
Вайян-Кутюрье: Когда немцы покинули лагерь, они оставили в нем 2 тысячи больных и некоторое число добровольцев, в том числе и меня. Нас оставили без воды и без света. К счастью, на другой день прибыли русские. Таким образом, мы смогли отправиться в лагерь, где помещались мужчины, и там мы увидели неописуемое зрелище. В течение пяти дней у заключенных не было воды. В лагере находились 800 человек тяжелобольных, три врача и семь медсестер, которые не успевали выносить мертвых из помещений.
Благодаря Красной Армии мы смогли перевезти этих больных в чистые блоки, оказать им необходимую помощь и накормить их. К сожалению, я могу назвать лишь число французов. Когда мы прибыли в лагерь, в нем находились 400 французов, но только 150 вернулись во Францию. Что касается остальных, то было слишком поздно, несмотря на оказанную им помощь.
Маркс: Я говорю от имени защитника организации СС адвоката Бабеля.
Маркс: Как можно объяснить тот факт, что у Вас есть точные статистические сведения, например, что 700.000 евреев прибыло из Венгрии?
Вайян Кутюрье: Я вам сказала, что работала в канцелярии, а что касается Освенцима, то я сказала, что была знакома с секретарем, фамилию и адрес которой я называла суду.
Маркс: Утверждают, что только 350.000 тысяч евреев прибыло из Венгрии, по данным начальника гестапо Эйхманна.
Вайян Кутюрье: Я не желаю спорить с гестапо. У меня есть веские основания считать, что то, что заявляет гестапо, не всегда бывает точно. (Смех в зале).
Маркс: Как и с другими. Вы ранее сказали, что немецкий народ должен был знать о происходящем в Освенциме? На чем Вы основываетесь, утверждая это?
Вайян Кутюрье: Во-первых, на том факте, что когда мы направлялись в лагерь, солдаты германской армии, уроженцы Лотарингии, говорили нам в вагоне, что если бы мы знали, куда мы едем, мы не спешили бы туда прибыть.
Во-вторых, на том факте, что немки, которые выходили из карантина и направлялись на работу на заводы, знали об этих фактах и все они заявляли, что расскажут об этом вне лагеря.
В-третьих, на том факте, что на всех заводах, где работали заключенные, они общались с немецким гражданским населением. Надзирательницы также общались со своими семьями и друзьями и часто хвастались тем, что они видели.
Маркс: У меня нет больше вопросов к свидетельнице.
Также Дюбост ссылаются на показания Вайян-Кутюрье в том 5 Стр. 234, 238, 240, 242, 243
Нюрнбергский процесс том 5
