Я тень, я свиристель, убитый влëт,
Часов секундный метр ползëт,
Как кислое вино по выцветшим мехам,
Спроси последнее -
- я всë тебе отдам.

Стихи Рембо как яркость луидора,
В огне горят и тени, и амфоры,
В которых наша кровь, и слизь, и ян,
И инь, и косвенный изъян

Любви, и нежности, и роковой ошибки
Той тени, от которой зыбко...

На втором или третьем курсе университета, когда мы проходили отечественную литературу 20 века, я думала: какой же крутой Довлатов, как непринужденно и уморительно смешно он пишет, какими современными предстают его рассуждения и зарисовки. Тогда же я раздражалась напыщенностью и высокопарностью Набокова, через силу читала "Весну в Фиальте" и "Лолиту" и не понимала, чего в нем откопали американцы и Нобелевский комитет.
А потом, какое-то время спустя, я перелистывала свой красивый трехтомничек Сергея Донатовича и вдруг с удивлением поняла - не то! Фразы показались какими-то вымученными, в некоторых местах даже жалко-смешными... И с каким же огромным удовольствием я прочла "Камеру обскуру" и "Защиту Лужина". Читала упоенно, вокруг шумело море - я погружалась, но не в него, а в прекрасные страницы, написанные в лучших традициях русской литературы. Интересно, что все именно так совпало, и как я буду перечитываь Довлатова и Набокова еще пару десятилетий спустя

Набоков (напомню, билингвал) в послесловии к русскому автопереводу своего самого знаменитого романа

"за полгода работы над русской «Лолитой» я ... пришёл и к некоторым общим заключениям по поводу взаимной переводимости двух изумительных языков.

Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, всё нежно-человеческое (как ни странно!), а также всё мужицкое, грубое, сочно-похабное, выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недоговорённости, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлеченнейшими понятиями, роение односложных эпитетов — всё это, а также всё относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям — становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма. Эта неувязка отражает основную разницу в историческом плане между зелёным русским литературным языком и зрелым, как лопающаяся по швам смоква, языком английским: между гениальным, но ещё недостаточно образованным, а иногда довольно безвкусным юношей, и маститым гением, соединяющим в себе запасы пёстрого знания с полной свободой духа".