-- Ну наконец-то, -- раздался скрипучий голос.

Артем обернулся. В центре комнаты, за круглым столом, покрытым кружевной скатертью, сидели они. Вся семья.

Во главе стола -- отец. Не раздутый утопленник из ванной, а такой, каким Артем помнил его в лучшие годы: в клетчатой рубашке, гладко выбритый, строгий. Рядом -- мать, молодая и красивая, в нарядном платье. С другой стороны -- бабушка, перебирающая спицами какой-то бесконечный серый шарф.

И еще там был четвертый стул. На нем сидела маленькая девочка лет шести, с белыми бантами в косичках. Она болтала ногами, не достающими до пола, и внимательно смотрела на Артема черными, немигающими глазами.

-- Садись, Артемка, -- бабушка кивнула на пустую табуретку, стоящую отдельно, в центре ковра, как на допросе. -- Мы уже заждались. Чай остывает.

На столе действительно стоял сервиз с позолотой. Но в чашках вместо чая плескалась та самая густая черная жидкость.

-- Где я? -- голос Артема дрогнул. Он поднялся с ковра, но ноги были ватными.

-- Дома, -- ответил отец, отхлебывая из чашки. Черная капля сбежала по его подбородку, но он не вытер ее. -- Ты всегда был здесь. Просто иногда... отвлекался.

-- Я не отвлекался! -- выкрикнул Артем. -- Я жил! Я вырос, я работаю, у меня... у меня была жизнь!

Девочка с бантами хихикнула. Звук был сухим, как треск сухих веток.

-- Жизнь, -- передразнила она. -- Ты называешь жизнью то, что видишь в окне?

-- О чем вы? -- Артем попятился к выходу, но двери в коридор не было. Вместо нее стена была заклеена старыми газетами с некрологами.

-- Мы говорим о твоем сне, сынок, -- мягко сказала мать. Она взяла нож и начала намазывать на кусок батона что-то серое, похожее на паштет. Присмотревшись, Артем с ужасом понял, что это влажная, серая пыль, скатанная в комки. -- Ты слишком долго спал. И тебе снились глупости. Работа, ипотека, одиночество... Зачем тебе это?

-- Мы тебя любим, -- прошамкала бабушка, не отрываясь от вязания. -- Мы хотим, чтобы ты вернулся в семью. Полностью.

-- Я не сплю! -- Артем ущипнул себя за руку. Больно. Реально. -- Вы все мертвы! Папа умер от инфаркта, мама от рака, бабушка... Вы -- галлюцинация!

Отец со стуком поставил чашку на блюдце. Звук был тяжелым, словно упал кирпич.

-- Мертвы? -- переспросил он, и его лицо на секунду пошло рябью, как плохо настроенный телевизор. -- Смерть -- это просто выход из комнаты, Артем. Мы вышли. А ты застрял в дверях. И сквозишь.

-- Сквозишь, сквозишь, -- подхватила девочка, раскачиваясь на стуле. -- Твоя кожа стала тонкой. Через нее видно кости. Через нее видно нас.

Она спрыгнула со стула и подошла к Артему. Вблизи он увидел, что ее банты -- это не ткань, а свернутые крылья огромных белых мотыльков, которые медленно шевелились.

-- Ты должен выбрать, братик, -- прошептала она, глядя ему в глаза. -- Или ты снимаешь этот костюм, -- она ткнула пальцем ему в грудь, -- и садишься с нами пить чай. Навсегда. Или...

-- Или что? -- Артем отшатнулся от нее.

-- Или мы поможем тебе его снять, -- закончил отец.

Он встал. За ним поднялась мать. Бабушка отложила вязание, и Артем увидел, что спицы -- это длинные, тонкие костяные иглы.

Они начали медленно приближаться к нему.

-- Это всего лишь больно в первый раз, -- успокаивающе сказала мать, поднимая нож с серой пылью. -- Как пластырь оторвать. Р-раз -- и ты дома.

Артем оглянулся в поисках выхода. Газеты на стене зашуршали. Среди некрологов он увидел свое фото. И дату. Сегодняшнюю.

-- Нет... -- прошептал он.

Он рванулся к окну. Оно было занавешено плотными, пыльными шторами. Артем сорвал их.

За окном не было улицы. Не было двора, качелей и деревьев.

Там была бесконечная, серая пустота, в которой плавали гигантские, размером с дом, куски мебели: перевернутый диван, разбитый торшер, старый телевизор. И среди этого мусора медленно дрейфовало огромное зеркало в тяжелой раме.

-- Некуда бежать, Артемка, -- голос бабушки звучал уже совсем рядом. -- Квартира закрыта. Ключи у папы. А папа их проглотил.

Артем почувствовал, как чья-то маленькая, цепкая рука схватила его за лодыжку. Девочка. Ее пальцы сжались с нечеловеческой силой, дробя кость.

-- Отдай кожу! -- взвизгнула она, и ее лицо треснуло пополам, открывая пасть, полную таких же игольчатых зубов, как у двойника за окном в первой главе.

Артем взвыл от боли и ударил ее второй ногой. Она отлетела, как тряпичная кукла, но тут же вскочила, неестественно выгибая спину.

Отец и мать были уже в двух шагах.

-- Держите его! -- скомандовал отец. -- Мать, режь со спины, там застежка!

Артем вжался в подоконник. Стекло за его спиной было единственной преградой между ним и серой бездной.

"Не смотри в зеркало. Оно уже зашло".

Но зеркало было там, снаружи. В пустоте. И оно приближалось, вращаясь, как лезвие гильотины.

И в этом зеркале, летящем сквозь хаос, Артем увидел нечто иное. Он увидел свою реальную спальню. Свое тело, лежащее на кровати. И темную тень, склонившуюся над ним. Тень душила его тело подушкой.

-- Я не умер! -- заорал Артем. -- Я еще там! Я просто сплю! Вы врете!

Он схватил тяжелый горшок с засохшим алоэ с подоконника и швырнул его в отца. Горшок прошел сквозь грудь отца, как сквозь дым, и разбился о стол.

-- Ты не спишь, дурачок, -- ласково сказала мать, занося нож. -- Ты просыпаешься.

Артем понял, что есть только один путь. Не к ним. И не в эту комнату.

Он развернулся и с разбегу прыгнул в закрытое окно.

Стекло не разбилось. Оно лопнуло, как мыльный пузырь, и Артем полетел в серую пустоту, навстречу гигантскому вращающемуся зеркалу.

Зуд.

Все тело под одеждой нестерпимо чесалось. Казалось, тысячи невидимых муравьев бегают прямо под эпидермисом. Артем с силой потер предплечье, пытаясь унять это чувство, но зуд был не на поверхности. Он шел из глубины, от мышц.

"Кожа мне жмет", -- вспомнил он слова своего двойника.

Артем вывалился в коридор. Проем на кухню за его спиной начал медленно затягиваться. Края дверной коробки размягчились, потекли, словно плавящийся воск, сужаясь в неровный, пульсирующий сфинктер.

Ему нужно было спрятаться. Найти место с одной дверью, которую можно забаррикадировать. Ванная.

Он рванул к двери санузла, расположенной напротив кухни. Ручка была скользкой, но дверь поддалась. Артем влетел внутрь, захлопнул створку и дрожащими пальцами защелкнул шпингалет.

В ванной было темно и душно. Здесь пахло сыростью и старым мылом. Артем нащупал выключатель, щелкнул им, но свет не зажегся. Вместо этого в темноте вспыхнул тусклый, зеленоватый огонек.

Светилась вода в ванной.

Чугунная чаша была до краев наполнена той же черной вязкой жижей, что и на кухне. Только здесь она слабо фосфоресцировала. Поверхность жидкости была идеально гладкой, как черное зеркало.

"Не смотри в зеркало", -- всплыло в памяти сообщение.

Артем отвернулся, прижимаясь спиной к двери. Он сполз вниз, на холодный кафельный пол, обхватив голову руками. Ему нужно было просто переждать. До утра. До рассвета. Солнце должно все исправить.

Внезапно зуд в левой руке сменился резкой, жгучей болью. Словно кто-то провел изнутри раскаленной иглой от локтя до запястья.

Артем зашипел и закатал рукав толстовки. В зеленоватом отсвете от ванной он увидел свою руку.

Под кожей что-то двигалось.

Это был бугорок размером с грецкий орех. Он медленно полз вдоль лучевой кости, раздвигая волокна мышц. Кожа над ним натянулась и побелела, став почти прозрачной. Артем с ужасом наблюдал, как бугорок пульсирует, живет своей жизнью.

-- Выпусти меня, -- раздался тонкий, писклявый голосок.

Артем дернулся. Голос шел не из-за двери. И не из вентиляции.

Он шел от его левой руки.

Бугорок остановился у запястья. Кожа в этом месте начала истончаться, проступая синевой вен.

-- Здесь тесно, Артем, -- снова пропищало существо внутри его руки. Теперь Артем узнал этот голос. Это был голос его младшей сестры, которая не родилась -- у матери случился выкидыш, когда Артему было шесть. Он никогда не слышал ее голоса, но почему-то точно знал: это она.

-- Этого не может быть, -- прошептал он, впиваясь ногтями правой руки в бугорок, пытаясь раздавить его, остановить, сделать хоть что-то.

Под пальцами прощупывалось что-то твердое, похожее на маленький скрюченный эмбрион.

-- Больно! -- взвизгнула рука.

И тут вода в ванной плеснула.

Артем вскинул голову. Из черной жижи медленно поднималось что-то массивное. Сначала показалась макушка с редкими, слипшимися волосами. Потом бледный, раздутый лоб.

Это был его отец. Или то, что когда-то им было. Тело выглядело так, словно пролежало в воде не пять лет, а вечность. Кожа была серой, местами отслаивалась лохмотьями, открывая под собой не мясо, а гладкую, блестящую поверхность зеркала.

Мертвец открыл глаза. У него не было зрачков -- только сплошная бельма.

-- Мы собрались, сынок, -- прохрипел отец. Его рот не открывался, звук шел прямо из горла, булькая и клокоча. -- Пора решать, что с тобой делать. Ты стал бракованным.

Артем вжался в дверь. Шпингалет за спиной жалобно звякнул.

-- Я не бракованный! -- выкрикнул Артем, чувствуя, как слезы текут по щекам. -- Я живой! Оставьте меня!

-- Живой... -- протянула "сестра" из его руки. Бугорок начал яростно биться, пытаясь прорвать кожу. -- Живые не живут в мертвых домах. Ты забыл, Артем? Ты забыл, когда мы переехали?

Отец в ванной поднялся в полный рост. С него стекала черная жижа, но капли не падали вниз, а взлетали вверх, к потолку, собираясь там в грозовую тучу.

-- Ты занял чужое место, -- прогудел отец, делая шаг через бортик ванной. -- Твоя оболочка износилась. Ты впустил сквозняк.

В дверь за спиной Артема постучали.

Тук-тук-тук.

Вежливый, интеллигентный стук.

-- Артем, открой, это мама, -- раздался мягкий голос из коридора. -- Я нашла твою кожу. Я ее погладила. Выходи, нужно переодеться. А то в этой ты выглядишь... помятым.

Артем оказался в ловушке. Спереди -- раздутый утопленник с зеркальными внутренностями. В руке -- паразит, рвущийся наружу. Сзади -- мать с его выглаженной кожей.

Он посмотрел на зеркало над раковиной. Оно было единственным предметом в комнате, который казался нормальным. Обычное прямоугольное зеркало. Но в нем не было отражения Артема, отца или ванной.

В зеркале отражался длинный больничный коридор, залитый ярким, стерильным светом. И в конце этого коридора стояла открытая дверь, за которой виднелась зеленая трава и солнце.

-- Не смотри в зеркало, -- прошептал Артем самому себе, сжимая пульсирующую руку.

-- Ложь, -- булькнул отец, протягивая к нему мокрые, разбухшие руки. -- Там выход. Иди к свету, сынок.

Артем понял, что выбора нет. Отец был уже в полуметре. Запах гнили стал невыносимым. Артем вскочил, наступил ногой на край раковины и, зажмурившись, с размаху ударил головой в зеркальную гладь.

Он ожидал звона стекла, боли, порезов.

Но поверхность зеркала подалась мягко, как пленка поверхностного натяжения воды, и с чавкающим звуком втянула его внутрь.

Коридор тонул в мраке. Свет из уличных окон, который обычно хоть немного разбавлял темноту квартиры, сюда не доходил. Казалось, пространство за порогом спальни стало гуще. Артем сделал шаг, стараясь ступать на полную стопу, чтобы не скрипнул паркет.

Ему нужно было на кухню. Там, в верхнем ящике, лежал длинный шеф-нож. Бронзовая статуэтка -- это хорошо, но сталь успокаивала больше.

Он двинулся вдоль стены, касаясь пальцами обоев. Фактура винила под пальцами казалась странной: влажной и чуть теплой, будто он гладил не стену, а вывернутую наизнанку кожу. Артем отдернул руку, вытирая ладонь о штаны. Показалось. Это просто пот и нервы.

Слева должен был быть проем в гостиную. Артем шагнул, рассчитывая повернуть, но плечо врезалось в твердую поверхность. Стена.

Он замер. Этого не могло быть. Он жил в этой квартире пять лет, он мог пройти этот маршрут с закрытыми глазами. Проем в гостиную был здесь всегда. Артем ощупал преграду. Гладкая, холодная поверхность. Зеркало? Нет, просто полированный бетон.

Проем исчез.

Паника, которую он с трудом загнал вглубь сознания, снова начала подниматься горячей волной. Артем двинулся дальше, к входной двери. Если планировка квартиры меняется, нужно уходить. Немедленно. Плевать на одежду, плевать на документы. Просто выбраться на лестничную клетку, к людям, к свету.

Вот и входная дверь. Массивная, металлическая, с надежными замками. Артем нащупал "вертушку" ночного засова. Она не поддавалась. Он налег всем телом, пытаясь провернуть механизм. Металл был ледяным, пальцы скользили.

Внезапно с той стороны двери, с лестничной клетки, раздался звук.

Звонок лифта. Мелодичный, привычный "дзынь", оповещающий о прибытии кабины на этаж. Затем грохот раздвигающихся створок.

Артем прильнул к глазку. Круглый кусочек оптики был единственной связью с нормальным миром.

То, что он увидел, заставило его отшатнуться, зажав рот рукой, чтобы не закричать.

За дверью не было лестничной площадки. Там не было привычных зеленых стен подъезда и мусоропровода.

В глазке он увидел свою собственную спальню. Ту самую, из которой только что вышел.

Вид был с потолка, словно камера наблюдения висела в углу. Он видел смятую постель. Видел разбитое окно, осколки которого блестели на полу. И видел фигуру, стоящую посреди комнаты.

Фигура стояла спиной к глазку, но Артем узнал свою пижаму. Существо в его одежде медленно, дергано поворачивало голову, осматривая комнату. В руке оно держало телефон Артема. Экран светился, освещая лицо существа снизу.

Это было лицо Артема, но словно надетое на череп неправильной формы. Кожа висела мешками, а глаза смотрели в разные стороны, вращаясь независимо друг от друга, как у хамелеона.

Существо в спальне поднесло телефон к уху.

В ту же секунду в тишине коридора, прямо за спиной настоящего Артема, раздался звонок домашнего телефона. Старый радиотелефон, база которого стояла на тумбочке в прихожей, начал трезвонить, разрывая ватную тишину.

Артем медленно обернулся. Маленький красный огонек индикатора на базе мигал в ритме звонка.

Существо в глазке -- там, в невозможной спальне за входной дверью -- что-то говорило в мобильник.

Артем, как под гипнозом, протянул руку и нажал кнопку громкой связи на базе.

-- Алло? -- прошептал он.

Из динамика, сквозь треск статических помех, раздался его собственный голос. Голос был веселым, будничным, абсолютно нормальным:

-- Привет, Тем. Ты чего дверь не открываешь? Я ключи забыл. Я стою прямо тут, за дверью. Впусти меня. Я очень устал носить эту кожу, она мне жмет.

Звонок оборвался.

Артем снова посмотрел в глазок. Спальня исчезла. Теперь за дверью была сплошная, пульсирующая темнота. И в этой темноте, вплотную к линзе глазка, плавал огромный, человеческий глаз без век. Зрачок сузился, фокусируясь на Артеме.

-- Я вижу тебя, -- прошелестел голос не из трубки и не из-за двери.

Голос прозвучал у Артема в голове.

Он отпрянул от двери и побежал в сторону кухни, единственного места, где еще оставался путь к отступлению. Но стоило ему вбежать в кухонный проем, как он поскользнулся.

Пол кухни был залит водой. Холодной, темной водой по щиколотку. Кран был открыт на полную, но вода не текла из гусака. Она била фонтаном из сливного отверстия раковины, черная и густая, как нефть.

А у окна, спиной к нему, сидела его мать. Она умерла десять лет назад, но сейчас она сидела на табуретке, в своем любимом халате, и чистила картошку.

Нож стучал о тарелку. Тук. Тук. Тук.

-- Ты не помыл руки, Артемка, -- сказала она, не оборачиваясь. Голос был молодым и звонким. -- А мы с папой так ждали тебя к ужину.

Она повернулась. Вместо лица у нее была гладкая зеркальная поверхность. И в этом зеркале Артем увидел не себя.

Он увидел, что стоит в коридоре абсолютно голый, а его кожа аккуратно сложена на кухонном столе рядом с картофельными очистками.