Колпачки
С 5 своих лет и до 8 класса я училась в музыкальной школе. При поступлении у меня обнаружили абсолютный слух, а чуть позже такое же абсолютное расп.дяйство.
Учитель сольфеджио звала меня по имени, добавляя «без царя», учитель хореографии частенько лупила зеленой вешалкой (как она ее называла «Панадольчик») за то, что все позиции у меня первые, гранд батман смахивает на позу гопника, а волосы, прикрывающие торчащее ухо всегда распущены, несмотря на предостережения (ну кто был ушастым, тот в курсе этих экзекуций зализанными хвостами).
Преподаватель ф-но вообще смирилась с тем, что слух-то вроде у ее ученицы и совершенный, а вот рассинхрон в том самом размере ушей способствует лишь тому, что в них все прекрасно влетает и тут же вылетает.
При этом всем я росла в весьма неординарных условиях: Деда и Ба дули мне в дышло, прощали все что угодно, но вот с покупками хотелок и прочего все было туговато, хоть денег было вполне приличное количество. Также в воспитании принимала участие еще и моя родная тетка. Я звала ее коротко – Скотина. Нет, не стыдно. Это справедливо, вы ещё в следующих историях убедитесь.
Однажды в музыкалке, классе так в 1-2 нам дали задание: смастерить 7 разноцветных бумажных колпачков под стать радуге. Мы бы как-то там реагировали на мелодии и меняли колпачки под стать. Уж не знаю почему, но мои родственники окончательно и бесповоротно решили, что цветная бумага для слабаков и вообще, все суета да тщетность. В стране дефолт и дефицит, гринпис уже начал формировать сознание, а вот зимних шапок у девочки много.
Так как я была слишком молода и ведома, то с удовольствием приперла в школу искусств пухлый ранец, под завязку набитый вязаными изделиями всех цветов-неоднотонов. Там была и цигейковая шапка с резинкой вокруг башки, и фиолетовый капор, и бело-коричневая гондонка… КАК себе представляли смену цветов мои тетка с Ба, я даже не представляю. Но самое шоу наступило, когда урок начался…
Все надели фиолетовые колпачки, я же сидела в фиолетовом капоре.
Всех подробностей я уже не помню, но закономерным итогом стало то, что моих вызвала на разговор учитель.
Вернее, итогом промежуточным… Потому что при просьбе на следующий урок все-таки склепать эти долбаные шапки из бумаги, моя тетка смастерила ровно два колпачка: черный и красный. И материалом послужила калька из внутренних слоев бумажных конвертов…
Как сказал мой муж, шансов нормальной у меня вырасти не было…
«Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил сольфеджио»
К фильму Кубрика этот пост не имеет отношения, а вот тему детской нелюбви к сольфеджио постараюсь раскрыть во всей полноте. Со своей колокольни, разумеется.
И вообще – почему именно нелюбви или борьбы? Почему так часто ругают сольфеджио в музыкальных школах? Почему у детей бывает такое неприятие этого предмета? Он ведь и правда порой вызывает отвращение вообще к занятиям музыкой.
Отучившись в музыкальной школе по двум специальностям, окончив музыкальное училище и отработав почти 10 лет преподавателем сольфеджио, я нашла для себя объяснение этому феномену ненависти к сольфеджио. И даже создала свое противоядие. Насколько успешно – судить вам. Сейчас расскажу всё по порядку.
С советских времен (когда, безусловно, было сделано много замечательного в сфере образования) в музыкальных школах делался упор на поиск талантов, а не на то, чтобы привить интерес к музыке тем детям, которым это «не нужно». Поэтому что? Правильно. Будем объяснять всё серьезно, строго (материал-то сложный!) и работать в поте лица «на результат».
А результат вот какой: Машенька, Коленька и Леночка – лауреаты конкурсов. Им дорога в училища и консерватории. Машеньке помогает справляться с учебой в музыкалке бабушка, Коленька – вообще гениальный ребенок, все схватывает на лету, а Леночка занимается музыкой с четырех лет. Есть еще, правда, Паша и Катя. У них сплошные двойки и тройки, они не хотят ходить в музыкальную школу, а хотят только играть и развлекаться – вот лодыри!
Родителям Паши и Кати преподаватель скажет: «Это не для вас. Нет таланта у Паши и Кати. Отдайте их в кружок бисероплетения!» А им, к слову сказать, по 8 лет всего. И какой-то дядя вот так запросто решил, что их стоит на всю жизнь оставить без музыкальной грамотности. Слушать музыку им никто не будет мешать, а вот заниматься ею – это уже навряд ли. После такого они и сами, скорее всего, не захотят. А тот факт, что у детей мозг развивается асинхронно, что кто-то, у кого в 8 лет нет таланта к музыке, в 12 уже вполне может его иметь – это нашему преподавателю невдомек. А заинтересовать того, кому не интересно и научить того, у кого плохо получается – сложная педагогическая задача. Такому преподавателю лишние усилия ни к чему. Он будет, конечно, возить по конкурсам гениев. Если бы вы знали, сколько таких историй всюду случается. А какие мы с вами можем из этого сделать выводы?
Ну, во-первых, ребенок отнюдь не всегда виноват в том, что у него не получается воспринимать сложный и серьезный предмет. Ну не достаточно еще пока развился у него соответствующий центр в голове, что тут поделаешь. Не надо на нем ставить крест, а надо помочь развитию, надо найти подход – на то педагог и педагог. Если он на самом деле педагог.
Во-вторых, если твои уроки – сплошное занудство, а парня ждут друзья на футбольном поле, то опять же, не надо его винить. Если в этой ситуации ему с тобой скучно, значит он нормальный, а твои уроки – так себе! Опять же надо пробовать что-то менять.
В-третьих, педагог в общедоступной музыкальной школе не имеет права советовать родителям бисероплетение вместо музыки! Иди в Гнесинку преподавать, если тебе нужно только с одними талантами работать! Что, не берут? Ну-ну.
В-четвертых, времена меняются, дети меняются, всё кругом меняется, а автор учебника по сольфеджио умер в 1954 году. Нет, учебник хороший, спору нет. Но не стоит ли поискать новые подходы? Не в теории музыки заново разобраться, а пересмотреть отношение к подаче материала? Все кругом говорят про детей с СДВГ, о клиповом мышлении, стонут, что головы детей не так работают, как того хотят взрослые. Ну и? Что делать-то?
Когда я стала заниматься репетиторством по сольфеджио, ко мне валом валили дети и родители, которые не могут справиться с музыкальной школой. Стали приходить взрослые, которым в детстве пришлось бросить музыкальную школу, а теперь, дескать, хочется музицировать, сочинять, подбирать, аккомпанировать, а базы-то нет!
Пришло в голову попробовать создать новое пособие. Такое, каких раньше не делали. Знаете, в чем идея? Не в новом подходе к теории музыки. В этом смысле нет ничего нового в моей книжке. А идея в том, чтобы было наконец-то НЕ ЗАНУДНО!!!
Я собрала команду молодых преподавателей. Мы написали учебник человеческим языком, напичкали приколами, комиксами, персонажами всякими. Давно забытый в музыкальных школах старый педагогический принцип обучения в игре. Это ж дети! Всю теорию из программы музыкальной школы мы засунули под одну обложку. Сделали так, чтобы этой книжкой можно было пользоваться в качестве учебника, самоучителя или справочника и детям, и взрослым. Написали целую гору упражнений, так чтобы не было шансов не усвоить материал. Да, получилось почти 500 страниц (правда, текст набран крупно и формат большой). Да, большая книжка. Но зато с комиксами и приколами! Убедительное решение? Х-ха! Как бы не так.
Вы вообразить не можете, какой гигантский ушат г… г… гнева выплеснулся на меня со стороны преподавателей музыкальных школ в соцсетях! Знаете, что они мне «предъявили»? Во-первых, «шуткам, приколам и комиксам» не место в учебнике. Во-вторых, 2000 рублей за книгу – это грабеж средь бела дня. В-третьих, что название «Понятное сольфеджио» – претенциозно, «дурновкусно» и даже нагло. В-четвертых, что у меня высшее медицинское образование. (Да-да, нагуглили.) После муз. училища я поступила в педиатрический ВУЗ, а после него все равно продолжила преподавать сольфеджио. В-пятых, в качестве претензии было высказано следующее, цитирую: «Фамилия Трифонова не значилась до этого момента ни в одном музыкальном пособии, у вас нет достаточного опыта для публикации такого серьезного учебника!» И писали такое, заметьте, ТОЛЬКО педагоги музыкальных школ. Вот.
Зато отзывы большинства из тех, кто заказал – восторженные. Хочется верить, что это не просто первое впечатление, а что труд не прошел даром. Это было бы счастьем.
Такие дела.
Сбылось почти через 15 лет
Вспомнилось.
Была у нас на заводе зам главного бухгалтера - молодая умная женщина. Иногда мы с ней пересекались по работе. И в одно из "пересечений", уж не помню по какому поводу я увидел, как она показывает видео с какого-то концерта. Оказалось, что у нее сын играл в оркестре на балалайке.
И хотя на тот момент у меня детей не было, мне стало так завидно, и появилось жгучее желание, чтобы и мой ребенок, когда появится, занялся музыкой и тоже так играл.
И только в эту субботу я, сидя на репетиции оркестра выпускного концерта музыкальной школы, который мой старший заканчивает по классу домры, вспомнил ту, пятнадцатилетней давности, мячту.
И что хочу сказать, даже само осознание того, что то, что ты пожелал, сбылось (не само собой, конечно, но всё-таки), доставляет. Ей-богу, доставляет.
З.Ы. Мне-ребёнку музыкальная школа казалась неким дворцом, откуда дети возвращаются какими-то волшебниками наподобие одноклассницы, которую нам иногда удавалось уговорить сыграть нам на пианино в актовом зале или в кабинете музыки. И да, когда я понял, что такое взаправдашняя музыкальная школа, познакомился с основным преподавателем сына, осознал, насколько прекрасная часть детства прошла мимо меня. Теперь-то чо уж...
О бабьем обучении
Когда-то моему старшему сыну было 10 лет, и помимо школы он ходил в музыкалку, на фоно. Получал "пятерки", с удовольствием импровизировал и пытался сочинять музыку. И преподаватель у него был чудесный, композитор регионального масштаба, если можно так выразиться.
Еще сыну нравилось рисовать, и однажды он задал мне вопрос: "А почему я хожу именно в музыкальную школу, а не в художественную, ведь я не только хорошо играю на пианино, но и хорошо рисую?"
Внятного ответа на этот вопрос у меня не было, и я сказала: "А почему нет? Можно поступить в художку, пару месяцев походить, и если поглянется - ок, уйдем от фоно. Только, Всеволод, чур, эти 2 месяца музыкалку не бросать!".
Ребенок согласился. Мы сдали документы в художественную школу, предупредили учителя по музыке, подстроили расписание занятий - в общем, все серьезно.
Всеволод попал в класс к художнице, вероятно, не менее известной в местной богеме, чем его преподаватель по фоно. Это была эталонная блондинка с буклями, в цыганской шали. Кроме него, в классе был еще один мальчик. Остальные девочки.
И темы рисунков на уроках были с ммм...гендерным перекосом. Кошечки, цветочки, королева Осень, дизайн варежек, композиция разделочной доски (я серьезно). С очередного занятия Всеволод принес очередной рисунок цветка в горшке, сказал:"Видите эту хуйню? Больше не увидите!" - и порвал рисунок.
Мат из уст интеллигентного сына меня сильно впечатлил. На этом рисование для него закончилось. Музыка - длится. В следующем году он получит диплом ВУЗа по специальности "Музыковедение". Самое интересное, когда недавно я напомнила ему эпопею с художественной школой, он очень удивился: он ее не запомнил.
Дочь и музыкальное образование
Предисловие для ЛЛ: моя дочь тотально незрячая (абсолютно слепая), учится в спец.школе, в начальных классах. Ещё учится в музыкальной школе, класс пианино.
Музыка - это то, с чем я ей помочь не могу. Мой максимум - "ножкой так эть-эть ритм отбивать".
Дочь это уяснила... И иногда тычет меня мордой об забор.
Например, ходили на днях на музыкальное занятие. Музыкант у дочери спрашивает:
- А вы аккорды уже проходили?
Она, слегка настороженно:
- Ну да, на сольфеджио проходили.
Он [тренннь на гитаре]:
- Это что?
- Мажорное трезвучие.
- [тренннь] А это?
- Минорное трезвучие.
- [тренннь] Это?
- Увеличенное трезвучие.
- [тренннь] А это?
- Уменьшенное трезвучие (и всё с видом: ойц, ну что началось-то? Давай чего поинтереснее обсудим? У меня КАНИКУЛЫ так-то!!!)
Для меня эти вопросы и ответы звучали как "ой, ну тут всё просто, всего лишь квазипозвоночный псевдочеловек"[или любое слабопонятное словосочетание].
Или вот из прошлогоднего. С дочерью "играем в математику", задачки типа: у Маши было 10 яблок, 2 она отдала медведю, одно зайцу, сколько осталось? Она скрипит мозгами, решает. Перешли на числа больше 10, совсем туго пошло...
И вдруг она такая:
- Мам, как жаль, что здесь нет пианино, я бы тебе показала, как играть *одну мелодию*, с переходом на малый минорный септаккорд!"
Я: чо?(с отвисшей челюстью)
Она: ну, септаккорд...
Теперь моя очередь скрипеть мозгами, и думать: да ты ж моя миленькая зайка. Такая тихая, скромная, совсем не агрессивная... Никогда никого не бьёшь и не ругаешь, ты делаешь больно иначе.
И такое происходит всякий раз, когда дочь решает: "Тааак... А вот щас мы перейдем на МОЁ поле, и там я по МОИМ правилам тебя уделаю".
Ответ на пост «Музыка своё возьмёт»
Напомнило.
Бабушка однажды решила, что музыкальная культура Родины ну никак не обойдётся без моих ярчайших талантов. И поэтому меня необходимо научить играть на МАНДОЛИНЕ (!!! !!! !!!). Она это так себе представляла: что я буду, дескать, сидеть на сцене, на табуреточке — и дёргать струны на мандолине... А все (все-все-все!) будут на меня смотреть. Странно иногда люди видят чужое счастье, да ещё и в дальней перспективе.
Отбор претендентов проходил в городском Дворце Пионеров. Парень, тоже претендующий на Великую Честь обучения музыкантскому мастерству, старше меня года на 3-4, пел: "По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд". ('Чтобы с боем взять Приморье — белой армии оплот...) Хорошо пел, мне понравилось.
Я пел песенку Нулика. Была такая серия грампластинок, про государство, где живут одни цифры. "Карликания" почему-то называлось государство. Там нуль (Нулик) спиздил знак умножения и бегал с ним, угрожая всех перемножить на себя.
— Хорошенькое будет государство из одних нулей (запомнилась фраза).
Песенка была... нечто в водевильном стиле:
— Не похож я на пятак,
— Не похож на рублик.
— Круглый я, да не дурак,
— С дыркой, да не бублик.
Бабушка находчиво решила, что, как только я спою, что я не дурак, все сразу же скажут:
— Ага, а парень-то не дурак — такого точно нужно научить мандолинному искусству!
Упомянутую песню, кстати, в городе слышали, как минимум, три человека: дедушка с бабушкой и я. И —какое счастье!— ни о каком Нулике (и как он поёт) не имел ни малейшего представления Председатель Вступительной Музыкальной Комиссии (или как-то так). Тоже, кстати, тот ещё типаж, позже воспетый А. Макаревичем, из серии: "Он играет на похоронах и танцах"… Откровенный алкаш с музыкальным уклоном и чудовищным самомнением (ещё бы: не каждому же доверят руководить Вступительной Музыкальной Комиссией! А ему — доверили!!!).
Низко хочу ему поклониться: он НЕ признал мои таланты достойными для дальнейшего развития силами Дворца Пионеров. А то помножил бы я их старания на ноль, — как и полагается Нулику.
Мы шли домой. Бабушка плакала: она не могла понять, как это наилучший в мире из внуков не оказался самым достойным для дёргания струн на мандолине! Я плёлся сзади, желая извиниться — но совершенно не представляя, за что именно.
Чёртов алкаш, который наверняка давно уже помер, Спасибо тебе, огромное человеческое Спасибо, СПАСИБИЩЕ!!! У меня было нормальное детство, без всех этих "сольфеджио" и далее со всеми остановками...
Музыка своё возьмёт
Когда я был маленький, то довольно неплохо голосил песню Софии Ротару про «Ягоду-малину». По крайней мере, по версии бабушки, а бабушка-то врать не станет.
Видимо, родителям бабушка тоже об этом не соврала, потому что я оказался в музыкальной школе. Именно «оказался». Что-то я не помню никаких вопросов к себе, согласий и вступительных процедур. Просто — раз! — и три дня в неделю у тебя хор, фортепиано и сольфеджио. И музлитра ещё, господи прости.
Всё время надо было не забывать надевать сменку, которая почему-то вечно была холодная как лёд. И ещё не забывать черную папку с нотами. У меня до сих пор в столе лежит эта папка всё с той же ископаемой жевачкой, размазанной по ней изнутри.
Музыкалка находилась в старом особняке — с метастазами в соседнее здание. Разноголосые скрипы паркета тонули в бесконечной высоты потолках, а каждый коридор заканчивался тёмным углом, где обязательно частоколом стояли пюпитры. Десятки пюпитров.
Я был на хоровом отделении, и ладно бы, хор — хор ещё ничего. Даже легко. Слова учатся за один урок, ноты перед глазами, а дальше только вступаешь, когда надо. Правда, я был альтом, а никто не хочет быть альтом, это же сплошные буууу, бу-буу, буууу и всё. Просто обслуживаешь этих дурацких сопрано.
Репертуар был своеобразный, потому что преподавательница тоже была своеобразная. Ирина Анатольевна, рослая и очень энергичная женщина с короткой стрижкой как будто законсервировалась где-то в 84-м году и в районе пионерлагеря. Поэтому у нас был непрекращающийся «Звездопааад, звездопа-а-а-ад — это к счастью, друзья говорят!» и прочие орлята-октябрята. Только потом вдруг возник какой-то негритянский спиричуэлс и «Аллилуйя» с партитурой на одиннадцать листов. Вероятно, потому что с «Аллилуйей» в Филармонию пускали, а со «Звездопадом» нет.
А вот фортепиано — это вообще туши лампу. К одиннадцати годам я знал в лицо всех четверых всадников Апокалипсиса: Менуэт Баха, Сонатину Клементи, Сладкую грёзу Чайковского, Андантино Хачатуряна. И этюды Черни следовали за ним.
Хуже были только отчетные концерты. Неважно, выучил ты пьесы или нет, всё равно холодными и склизкими от ужаса пальцами играть невозможно. Поэтому ты, конечно, сбиваешься на середине и начинаешь фрагмент заново, или даже всю пьесу с начала. А ещё ты, понятное дело, одет в красивое, в брючки и белую рубашку, и оно всё трёт и болтается одновременно, стесняя и без того одеревеневшие члены.
Где-то тогда же, в припадке то ли инициативы, то ли протеста я попросился у родителей в художку. Прямо в середине года.
Думал, буду писать картины, и никаких тебе концертов, сцен и зрителей, ура. Но путь к холсту лежал через лепку. На первом занятии, куда я попал, нам раздали небольшие кафельные плитки и сказали: надо нанести на плитку слой глины толщиной точно с плитку, а потом скатать и разместить на нём 25 одинаковых глиняных шариков. Вроде всё понятно и не сложно.
За три часа я проклял искусство. Сначала надо было выковырять кусок глины из стоящего посреди класса огромного чана. Потом разминать эту глину минут двадцать до пригодного для лепки состояния. Собственно, скатать ровный шар оказалось для меня почти невозможно. Повторить его ещё двадцать четыре раза — невозможно совсем.
В художественной школе я продержался три занятия. Уж лучше музыка.
Через несколько лет после окончания музыкалки мне позвонила Ирина Анатольевна и пригласила на встречу выпускников. Я пришёл и там был полный зал — человек сто двадцать, примерно четыре поколения её хоровиков, выпущенных с шагом в семь лет.
Ирина Анатольевна сказала приветственную речь, а потом вдруг села за рояль и заиграла вступление. В тот момент ей позавидовал бы любой заклинатель змей: у всех гостей, включая сорокапятилетних дяденек и тётенек, немедленно глаза полезли на лоб, а гортань стала ритмично сокращаться. Все поняли, что прямо сейчас они будут петь, потому что всё помнят.
Зал грянул «Звездопад, звездопад» — как надо, по голосам.
Тянули мелодию сопрано. Держали ритм теноры. «Бууу, бу-буу, бууу», — послушно гудели альты.