Праздник в честь иконы Владимирской Божией Матери
Нынешний праздник установлен по случаю избавления Москвы от нападения Махмет Гирея, казанского хана. В 1521 году предводительствуемые им крымские и ногайские татары, в соединении с казанскими, двинулись к московским пределам с такою поспешностию, что великий князь Василий Иоаннович едва успел выслать войска свои на берега Оки, дабы удержать стремления их. Победивши воевод русских, они предали огню селения от Нижняго Новгорода до Москвы реки, пленили несметное число жителей, продавали невольников целыми толпами, слабых и престарелых морили голодом, и оскверняли святыню храмов Божиих. 29 июля Махмет, среди облаков дыма, под заревом пылающих деревень, стоял уже в нескольких верстах от Москвы, куда стекались беззащитные жители окрестностей с своими семействами и имуществом. Улицы запрудились обозами, пришельцы и граждане, жены, дети, старцы, искали спасения в Кремле, толпились в воротах и теснили друг друга. Митрополит Варлаам усердно молился с народом, и Бог внял молитвам бедствующих. Бояре московские, вынужденные крайностию своего положения, именем великого князя обязались платить хану казанскому дань по уставу древних времен, и тем склонили его отступить от столицы.
Но не столько это обязательство, уничтоженное почти в то же самое время успехами нашего оружия, сколько сверхъестественное содействие Промысла спасло тогда Москву, а с нею и всю Россию. Летописцы повествуют, что татары хотели выжечь московские посады, но увидели вокруг города безчисленное войско российское и с ужасом известили о том хана, который, не поверив им, послал других удостовериться в справедливости сего донесения. «И видеша того сугубейшее воинство русское, сказаша ему; – и третие посла некоего от ближних увидати истину, – и трепеща прибеже и вопия: о царю, что косниши? Побегнем; грядут на нас безмерное множество войска от Москвы, и побегоша». Это чудное видение, устрашившее врагов, по вере современников, было следствием заступления Божией Матери, двукратно уже в прежния времена спасшей столицу православного царства русского от неприятельских нападений. И потому новый опыт милосердия и покровительства Ея сопровождался изъявлением новых знаков благодарности со стороны русских: установлен в Москве особенный крестный ход в монастырь Сретения и положено праздновать ежегодно 21 мая (старый стиль) в честь Владимирской иконы Богоматери. Во дни троекратного избавления столицы российской от Тамерлана, Ахмата и Махмет-Гирея, церковь радостно вопиет: «днесь светло красуется славнейший град Москва, яко зарею солнечную восприемши, Владычице, чудотворную Твою икону. Молися из Тебе воплощенному Христу Богу нашему, да избавит град сей и вся грады и страны христианские невредимы от всех навет вражиих, и спасет души наша, яко милосерд.»
Так благотворно было заступление Божией Матери за наше отечество; так могущественно было Ея ходатайство в ответ на обращенные к Ней мольбы православного русского народа.
P.S.
✒️ Я не отвечаю здесь на комментарии к своим постам. Все свои вопросы или пожелания пишите в Telegram: t.me/Prostets2024, на которые я обязательно отвечу.
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Семья и дети
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Храм святого Людовика Французского. 18 мая
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Католическая церковь святого Людовика на Малой Лубянке. Вчерашнее фото
Даже здесь китайские туристы.
Перед началом русской мессы. Верующие преклоняют колено перед алтарём.
Храм Климента Папы Римского в Замоскворечье. Вчерашнее фото
Иконостас, украшенный статуями ангелов, устремляется в барабан центрального купола
Великолепный иконостас в стиле рококо.
"Богоявленский кафедральный собор в Елохове на закате"
"Богоявленский кафедральный собор в Елохове на закате" Милюхин Вячеслав Григорьевич.
Двухсеансный этюд. 50х70см.
Проклятое призвание. 35. Златоглавая
Москва… как много в этом звуке.
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
А. С. Пушкин
– Мама, я не инкубатор!
– Ну зачем сразу такими словами! Что ты вечно преувеличиваешь!
– Я не собираюсь никого рожать! Мне не от кого рожать! Оставь меня в покое бога ради! Это вообще, если хочешь знать, репродуктивное насилие!
– Господи, да я и слов-то таких не знаю! И где ты только понабралась! Все ваше поколение такое, интернетное! Сидите в своих телефонах, а жизни-то и не знаете!
– Мама!
– Что мама? Не надо драматизировать!
– Мама, я никому не нужна! Нет кандидатов!
– Ну ладно, не придумывай! Ты просто не хочешь! Одни отговорки.
Господи, кому я правда нужна со всем этим багажом – сумасшедшими родственниками, тревожным расстройством и творческими амбициями? И не лучше ли просто жить одной – чтобы не надо было никому ничего доказывать, ни перед кем оправдываться за свое нелепое существование.
Навсегда закрыть вопрос с замужеством, с размножением – и больше не ломать голову.
Между прочим, у меня есть двоюродные братья. Вот пусть они и отдуваются.
Хотя оба еще студенты, и у одного, кажется, нет даже девушки.
Кажется, что-то такое я и произношу вслух.
– Еще чего! – возражает мать. – Меня не интересуют дети Сони! Пусть живут как хотят. Меня интересуешь ты!
Лучше б ты оставила меня в покое, мрачно думаю я. Вот просто оставила в покое и все. Почему когда мне было четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, ты не думала обо мне?.. Или просто сейчас, без работы, скучно?..
Это циничная, но все-таки разумная догадка, наверное, все же близка к действительности. Раньше матери было просто не до меня. И только теперь, устроив личную жизнь и решив за счет удачного замужества все материальные вопросы, она могла посвятить мне себя в полной мере. Теперь, когда это, в общем-то, уже совсем не требовалось.
В душе смешиваются горечь и детская обида. И чего это я должна тут кому-то кого-то рожать? Что за новости? Еще чего выдумали!
К моему приходу мать расстаралась: наварила щей, натушила картошки с курицей, нажарила блинов. Я сижу на кухне, с наброшенным на ноги застиранным полотенцем, мрачно хлебаю суп. Надо отдать должное, готовить мать умеет. Я хотела еще сегодня куда-то сходить, но чувствую, после такого плотного обеда энергии у меня ни на что не хватит.
– Приляг с дороги-то, доченька, – советует мать. – Отдохни…
Наевшись (а пожалуй, что и объевшись), я так и поступаю. В животе тяжесть, в голове – ком спутанных мыслей, на душе – что-то вязкое, мутное… сдобное и жирное, как материны блины…
Жизненный опыт подсказывает мне, что нельзя расслабляться, но я не в силах противиться дремоте… В какой-то момент я просто отключаюсь, как перегревшийся компьютер.
Проспала я часа два. Не помню, что бы мне что-то снилось. Собака за это время успокоилась и вроде бы привыкла к моему появлению. Звали ее по-деревенски Манькой, что меня необычайно раздражало – мне казалось, неправильно давать животным человеческие имена. Да и вообще, коза она, что ли?
Мать была в своем репертуаре. Даже в том, как она называла животных, не было никакой логики. Раньше у нас жили Дана, Дик, Ярик, Гуля… Теперь вот она воспитывала Маню. Котов звали не лучше: Антон (из-за самолета АН-124), Фроська и Лампа, в честь Евлампии Романовой, героини романов Дарьи Донцовой. Полный набор, короче говоря.
Отоспавшись, я все же решила прогуляться. Зря я, что ли, приехала. Да и сидеть дома с матерью и слушать бредовые нотации по поводу деторождения и прочего мне совершенно не хотелось.
Москва была… странной. То, что я видела, не складывалось в какую-то цельную картинку, не оставляло некоего синкретичного впечатления. Высокие современные здания из стекла и бетона соседствовали со старинными, некоторые в два и три этажа, причем отнюдь не все из них были в пристойном состоянии. Я притормозила рядом с домиком, очень похожем на те, что можно было увидеть в старых кварталах моего родного города: каменный первый этаж, второй деревянный. Окна на втором были выбиты. И это столица, самый большой город Европы, гигантский мегаполис, где живет двенадцать миллионов человек?..
Из своего провинциального захолустья я представляла Москву совсем иначе.
Движение на Преображенке было не более плотным, чем у меня дома. Люди практически ничем не отличались – такие же хмурые, недовольные всем на свете соотечественники. Впрочем, в этом минорном настрое сограждан сейчас мне увиделось даже что-то родное и милое – мне казалось, мы с ними на одной волне. Хандра словно вшита в генетический код русского человека, что, при нашем климате, с зимой по полгода, отсутствием солнца, а следовательно, тотальным дефицитом витамина D как-то и неудивительно.
Хорошо про это в свое время спел Гребенщиков:
«А над удолбанной Москвою в небо лезут леса,
Турки строят муляжи Святой Руси за полчаса,
А у хранителей святыни палец пляшет на курке,
Знак червонца проступает вместо лика на доске,
«Харе кришна» ходят строем по Арбату и Тверской,
Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской».
Вот эта самая древнерусская тоска светилась в глазах каждого встречного. Проступала сквозь озабоченность сиюминутным. Исконное, въевшееся в мясо менталитета недовольство действительностью.
Было в таком подходе, безусловно, и рациональное зерно. Как говорится, чтобы не разочаровываться, не очаровывайтесь. Если ты постоянно ждешь от жизни только пакостей, любое, самое крошечное радостное событие будет восприниматься как подарок судьбы. А неприятные не будут казаться чем-то страшным, напротив, в них будет закономерность.
Что на роду написано, того не миновать… Фатализм имеет свои преимущества. Фаталистам легче – можно ничего не решать.
Занятая философскими размышлениями, я дошла до рынка. Здесь тоже мало что изменилось с моего последнего визита в столицу… и тоже было очень похоже на времена моего детства. Ряды лотков, где торговали тряпками, обувью, какой-то электроникой (вот тут состав товаров наверняка поменялся, но издалека все казалось совсем таким, как мне запомнилось в ранние годы). Я остановилась у вынесенных на улицу столов, где были разложены скатерти. Вспомнила задрипанную, продранную кленку у матери на кухне и подумала, что она будет рада подарку.
Попросила у продавца – немолодого приятного мужчины:
– Покажите, пожалуйста.
Часть скатёрок была сложена высокой лохматой стопкой.
– Так, смотрите, не стесняйтесь, девушка.
Я принялась листать клеенчатые разноцветные листы.
Бежевая, белая, в клеточку, розовая…
Остановилась на зеленой с золотыми крапинками. В дырчатых узорах просвечивали скатерочьи сиблинги – продукция того же завода. Что-то похожее когда-то лежало на кухне у бабушки… только без блесток, она терпеть не могла «цыганщину»… А я вот была неравнодушна к стразам и перламутру, золотистые искры что-то задевали в моей скифско-азиатской душе.
Расплатившись, я запихнула скатерть в рюкзак. Устремилась к выходу.
Рядом с рынком была церковь. Подобные места, конечно же, интересовали меня – прежде всего эстетически. Я вспомнила, что, гуляя по Преображенке, раньше никогда не заходила в этот храм – стоило исправить.
Церковь была видна издалека. Красно-коричневая колокольня, заслоняемая тоненькими осенними веточками, витые решетки на деревянных рассохшихся рамах притвора, густо разросшаяся, не сдающаяся зелень на клумбах… Крошечный нелепый ларек «Дары тайги». Какие-то женщины в стеганых синтетических куртках и платках, сосредоточенно спешившие в храм.
Я подошла ближе. Прочитала буквы, выбитые на черной мраморной табличке: «Храм Успения Пресвятой Богородицы Московской поморской старообрядческой общины древлевправославной поморской церкви». Вон оно что…
Сняла с шеи шарф, широкий и длинный, повязала наподобие платка.
Отворила тяжелую церковную дверь. Робко заглянула внутрь. Шла служба. Было темно и людно. Я увидела почти только одни чужие спины и что-то золотистое, блестящее впереди. Непонятно и красиво пели. И пахло стариной и Иваном Грозным.
Я была совсем чужой здесь.
Так же тихо и незаметно, как вошла, я постаралась выйти.
Храм Космы и Дамиана на Маросейке
Архитектор Матвей Казаков.