История эта произошла не в каком-то заброшенном доме на краю мира, а в самом центре цивилизации, среди бетона, стекла и миллионов людей, которым плевать друг на друга. Главного героя звали Артем. Обычный парень из Твери, звезд с неба не хватал, работал менеджером среднего звена в логистической конторе. Жил, как все: кредит на машину, однушка, пятничные посиделки с друзьями в баре. Но однажды судьба подкинула ему шанс — перевод в головной офис в Санкт-Петербург на стажировку. Месяц жизни в Северной столице, оплачиваемое жилье, суточные. Артем чувствовал себя так, словно вытянул в лотерею счастливый билет. Он тогда еще не понимал, что этот билет был в один конец.
Компания расщедрилась и сняла ему квартиру на Петроградской стороне. Старый фонд, высокие потолки, темный, вечно сырой двор-колодец, куда солнце заглядывало только по большим праздникам. Но Артему нравилось. Он чувствовал себя частью чего-то великого, важного. Днем он сидел в офисе, изображая бурную деятельность, а вечерами, когда город накрывали влажные сумерки, отправлялся изучать местные питейные заведения. Питер располагал к меланхолии и алкоголю. Артем быстро втянулся в ритм: пара пинт крафтового после работы, прогулка по набережным, ветер в лицо, ощущение полной свободы.
Первая неделя прошла идеально. На вторую Артем решил, что пора бы разгуляться по-крупному. Отпросился с работы. Прикинулся больным — мол, акклиматизация, температура, горло першит, — а сам выспался до обеда и к вечеру начал марафон по барам Рубинштейна.
Алкоголь в ту ночь лился рекой. Артем знакомился с какими-то людьми, угощал, угощался сам, смеялся над несмешными шутками и чувствовал себя королем мира. К двум часам ночи он был пьян той стадией опьянения, когда море кажется по колено, а любые моральные принципы размываются. Он вышел из очередного клуба, шатаясь, вдохнул холодный, пропитанный выхлопными газами воздух. Денег на такси было жалко — внутренняя жаба, проснувшаяся вместе с перегаром, нашептывала, что тут идти-то всего ничего, через мост и ты дома.
Питерская ночь была промозглой. С неба сыпалась какая-то мерзкая крупа — не то дождь, не то снег. Город, днем такой парадный и красивый, ночью превращался в лабиринт теней. Фонари горели тусклым желтым светом, отчего лица редких прохожих казались восковыми.
Артем брел по набережной, держась за гранитный парапет, чтобы не потерять равновесие. В голове шумело, мысли путались. Он остановился перекурить возле спуска к воде. Там, внизу, у самой кромки черной, маслянистой Невы, на каменных ступенях сидел темный силуэт.
Артем прищурился. Женщина. В старом, сбившемся пуховике, который явно знавал лучшие времена. Она сидела, сгорбившись, обхватив руками колени, и мерно раскачивалась. Рядом с ней, прижавшись к ее боку, сидел маленький мальчик лет пяти. Без шапки. Его волосы слиплись от влаги, а худые плечики дрожали так сильно, что это было видно даже сверху, с набережной.
В пьяном мозгу Артема что-то щелкнуло. Жалость вперемешку с куражом. «Надо помочь», — подумал он, чувствуя себя неким благодетелем.
— Эй! — крикнул он, свесившись вниз. — Вы чего там сидите? Замерзнете к чертям!
Женщина не подняла головы. Она продолжала раскачиваться и издавать странные, булькающие звуки, похожие на сдавленный плач. Мальчик медленно повернул голову. Артем даже сквозь пелену алкоголя заметил, какое у ребенка бледное, почти синюшное лицо.
Артем, движимый нетвердыми ногами, спустился по скользким ступеням.
— Слышь, мать, — он тронул женщину за плечо. Пуховик на ощупь был ледяным и насквозь мокрым. — Помощь нужна? Может денег дать?
Женщина наконец посмотрела на него. Лицо ее было серым, изможденным, с глубокими тенями под глазами. Губы потрескались.
— Есть хотим, — прошептала она. Голос был тихим, похожим на шелест сухой листвы. — Три дня не ели. Помоги, мил человек. Сынок мой совсем без сил.
Мальчик смотрел на Артема грустным взглядом. В его глазах не было детского любопытства, только тоска.
Артем похлопал по карманам. Пусто. Только карта, наличку потратил на последние шоты. Оставалась мелочь в куртке, но ее было стыдно даже предлагать.
— Блин, мать, налички нет, — развел он руками, чувствуя себя идиотом. — Но ты это... не бойся. Тут магазин круглосуточный за углом, на проспекте. Я сейчас сбегаю, куплю еды. Булок там, колбасы, молока мелкому. Вы сидите тут, никуда не уходите. Я быстро. Одна нога там, другая здесь.
— Мы подождем, — сказала женщина. — Только не бросай нас. Пожалуйста. Он не выдержит больше.
— Да ты что! — возмутился Артем, ударив себя кулаком в грудь. — Слово пацана! Ждите!
Он развернулся и, скользя подошвами по мокрому граниту, побежал наверх. Внутри него горел огонь праведности. Вот он, герой, спасает обездоленных!
Артем добрался до проспекта, нашел яркую вывеску «24 часа». Внутри было тепло, пахло выпечкой и стиральным порошком. Тепло резко ударило в голову, разморило. Артем побродил между рядами, взял батон, палку дешевой колбасы, пакет молока. Потом взгляд упал на полку с алкоголем. «Ну, для сугреву надо бы!», — подумал он и прихватил чекушку водки.
На кассе была очередь. Стояли какие-то шумные студенты, долго выбирали чипсы. Артем начал раздражаться. Хмель снова накатывал тяжелой волной. Пока он стоял, телефон в кармане завибрировал. Звонил коллега, тоже отдыхавший от работы.
— Темыч! Ты где? Мы тут в караоке зарулили, давай подтягивайся, тут девчонки!
И в этот момент совесть вильнула в сторону. Артему вдруг стало так лень. Лень тащиться обратно на холодную набережную, искать эту бомжиху, что-то объяснять. Тепло магазина обволакивало. «Да ну их, — пронеслась предательская мысль. — Найдут кого-нибудь другого. Или в ночлежку пойдут. Город большой. Чего я, Мать Тереза, что ли?»
Он расплатился, вышел из магазина. Направо — к набережной, где ветер и мрак. Налево — стояло такси с горящим желтым огоньком.
Пакет с едой он забрал домой. Водку выпил, закусил колбасой, предназначенной для голодного ребенка, и завалился спать, даже не раздеваясь. Совесть кольнула его всего один раз, но он заткнул её пьяным храпом.
Проснулся он после обеда. Голова раскалывалась так, будто по ней били кувалдой. Во рту был привкус «ночевавших в нем котов». События ночи всплывали в памяти обрывками. Магазин, такси, водка. Женщина и ребенок на ступенях казались дурным сном, галлюцинацией. «Привидится же такое по пьяни», — подумал Артем, глотая аспирин.
День прошел в тумане. Вечером ему нужно было ехать на вокзал встречать посылку из дома — мать передала теплые вещи, узнав про питерскую погоду.
Московский вокзал встретил его суетой, лязгом металла и запахом креозота. Артем стоял на перроне, курил, ежась от сквозняка. Народу было немного, поезд задерживался. Он отошел подальше, в тень колонны, чтобы не толкаться.
И тут он услышал это. Тихий, ритмичный звук. Кап-кап-кап.
Странно. Дождя под крышей дебаркадера быть не могло. Артем посмотрел под ноги. На грязном асфальте появлялись темные, густые капли. Он поднял голову.
Прямо перед ним, метрах в десяти, у края платформы стоял мальчик. Тот самый мальчик. В той же промокшей курточке, без шапки. Только теперь он не дрожал. Он стоял прямо, как оловянный солдатик. Его кожа была уже не просто бледной, а цвета листа ватмана, с синюшными пятнами. Но страшнее всего были глаза. Они смотрели прямо на Артема, и в них читалась взрослая, холодная ненависть.
Изо рта мальчика не шел пар, хотя на улице было холодно.
— Дядя, — сказал мальчик. Голос прозвучал прямо в голове Артема, словно кто-то вставил наушники ему в уши. — Ты же обещал!
Артем выронил сигарету. Сердце бешено забилось.
— Ты... ты чего тут? — прохрипел он, озираясь. Вокруг ходили люди, но никто не обращал внимания на ребенка. Словно его там не было.
Мальчик сделал шаг вперед.
— Мы ждали. Мама сказала: «Дядя хороший, дядя вернется». Мы сидели и ждали. Ветер дул. Стало очень холодно. Мама перестала говорить, а потом стала твердой.
По щекам мальчика текли слезы. Густые, красные, похожие на вишневый сироп. Они падали на асфальт с тем самым звуком: кап-кап.
— Эй, мужик, у тебя все нормально? — окликнул Артема проходящий мимо полицейский.
Артем дернулся, моргнул. Посмотрел снова на то место, где стоял ребенок. Никого. Только темное пятно на асфальте, похожее на машинное масло.
— Да... да, голова закружилась, — пробормотал Артем, вытирая холодный пот со лба.
Он забрал посылку и почти бегом покинул вокзал. Руки тряслись так, что он не мог попасть ключом в замок машины каршеринга. «Перепил, — твердил он себе. — Белочка. Допился до чертей. Надо завязывать».
Но где-то внутри он понимал, что это не так.
Следующие два дня Артем не выходил из квартиры. Он зашторил окна, включил везде свет. Ему казалось, что в темных углах кто-то шевелится. Тишина старого дома, которая раньше казалась уютной, теперь давила. Шаги в подъезде казались звуком шлепков босых детских ножек. Шум воды напоминал женский плач.
На третью ночь он не выдержал. Алкоголь давно выветрился, страх гнал его из четырех стен. Он решил выйти в круглосуточный магазин во дворе. «Надо просто пройтись, увидеть людей», — уговаривал он себя.
Двор-колодец был погружен во мрак. Фонарь над аркой не горел. Артем быстро пересек двор, стараясь не смотреть по сторонам. Купил сигарет и минеральной воды. Возвращаясь, он уже подходил к своему подъезду, когда заметил движение возле мусорных баков.
Там кто-то стоял. Артем замер, вжавшись в стену.
Из-за бака медленно вышла фигура. Та женщина у Невы. Но теперь она не была похожа на человека. Ее лицо было раздутым, фиолетово-черным, покрытым инеем. Пуховик стоял колом, превратившись в ледяной панцирь. Она передвигалась с ужасным хрустом — это ломались промерзшая ткань и суставы.
Рядом с ней семенил мальчик. Его лицо было перекошено в жуткой гримасе — рот открыт неестественно широко, обнажая черные десны.
— Ты ел? — прохрипела женщина. — Вкусно было? А нам было холодно. Очень холодно.
Артем взвизгнул, как побитая собака, и рванул к двери подъезда. Дрожащими пальцами приложил магнитный ключ. Домофон пискнул, дверь поддалась. Он влетел внутрь, захлопнул тяжелую железную дверь и прижался к ней спиной, тяжело дыша.
Снаружи, прямо по двери, раздался сильный удар. БАМ! Потом скрежет ногтей по металлу.
— Открой, дядя. Мы тоже хотим в тепло.
Артем, скуля, побежал вверх по лестнице. Второй этаж, третий. Ему казалось, что скрежет преследует его, поднимается по стенам.
Влетев в квартиру, он закрылся на все замки, задвинул щеколду, пододвинул комод к двери. Его трясло. Он налил минералки в стакан, попытался выпить, но его тут же вырвало.
— Это нереально, этого не может быть!, — шептал он, забившись в угол дивана.
Вдруг в квартире стало холодно. Резко, словно кто-то распахнул окна зимой. Изо рта пошел пар. Артем с ужасом увидел, как на обоях начинает проступать иней. Тонкий узор полз по стенам, окружая его.
В темноте, из коридора, послышались шлепающие шаги. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Мокрые босые ноги по паркету.
— Ты обманул нас, — прошептал детский голос прямо над ухом.
Артем зажмурился, закрыл голову руками.
— Уходи! Уходи! Я не хотел! Я забыл! Простите!
— Забыл? — голос женщины звучал теперь громко, властно и страшно. — Мы умерли той ночью, Артем. Мы ждали тебя до последнего. Когда я перестала дышать, Ванечка... он верил тебе. Он говорил: «Мама потерпи, дядя принесет еду». А ты жрал водку в тепле.
Что-то ледяное коснулось шеи Артема. Рука. Маленькая, детская рука, твердая как камень и холодная как смерть.
— Посмотри на нас, — потребовал мальчик.
Артем не хотел, но неведомая сила заставила его открыть глаза.
Они стояли прямо перед ним. В свете уличного фонаря, пробивающегося сквозь штору, их лица были ужасны. Кожа женщины лопалась, из трещин сочилась черная жидкость. У мальчика не было глаз — только красные, сочащиеся кровью провалы.
— Ты отнял нашу надежду, — сказала женщина, протягивая к нему руки с почерневшими пальцами. — Теперь мы заберем твою жизнь.
Артем закричал, но крик застрял где-то в горле, когда ледяные пальцы сомкнулись на его шее. Холод проникал внутрь, замораживая вены, превращая кровь в лед. Он чувствовал, как его сердце замедляется. Тук... тук... ........... тук.
Полиция вскрыла квартиру через неделю. Соседи жаловались на странный запах. Хотя, как выяснилось позже, пахло вовсе не разложением, а какой-то озоновой свежестью, как после сильной грозы или мороза.
Артема нашли в углу комнаты. Он сидел, обхватив колени руками, в той же позе, в какой сидела женщина на набережной. Его лицо было искажено гримасой ужаса. Врачи констатировали смерть от сильного переохлаждения.
Следователь долго чесал затылок. Окна были закрыты, отопление работало на полную — батареи кипяток. В квартире было плюс двадцать пять. Но тело парня промерзло так, словно он долго пролежал в сугробе при минус тридцати. Ткани были твердыми, покрытыми инеем.
А на пыльном полу, рядом с телом, криминалисты нашли странные следы. Две пары отпечатков босых ног. Одни принадлежали взрослому, другие совсем маленькие, детские.
Дело так и осталось глухим висяком. Никто не хотел копаться в чертовщине.
Но вот что странно. Новый жилец, въехавший в ту квартиру спустя полгода, съехал через три дня. Он рассказывал друзьям, что по ночам из вентиляции слышен детский плач. И что на кухне, сколько ни топи, всегда стоит ледяной холод.
Говорят, долги нужно отдавать. А обещания — выполнять.
Особенно те, что даны отчаявшимся.
