И если милый котик хочет спать
То не нужна уютная кровать
Он место в доме лучшее найдёт
А почему? Да потому что кот)
(Моя новая работа в смешанной технике: акрил и художественная пастель. Миниатюра:10×13.5. Основа артборд МДФ и грунт. Покрытие: художественный лак. Пока без крепления на стену).
Воспоминания художника Ярош Валерий Иванович о своём детстве часть 2
Изредка над горизонтом низко, обычно по одному, пролетали самолёты. Меня мучил вопрос, как в таком маленьком самолёте помещался человек. Однажды в Брусовом, по неизвестной мне причине, сел самолёт. Как на экскурсию потянулись к нему люди. Оказался таким огромным, что внутри помещалось несколько человек. Можно было там ходить.
Второй случай встречи с самолётом был на Возах. Тихий солнечный день. Случайно посмотрел вверх. Вижу: бесшумно летит самолёт, да так низко, что видно в тесной стеклянной кабине пилота. Лётчик рукой машет, чтобы близко никто не подходил. У самолёта колёс не было, и он сел на «брюхо» возле большака на белое поле цветущей гречихи. Первыми подбежали к нему дети. Оказалось, это был планер, выбившийся из воздушного потока. Пилот опустился, чтобы определить местность, и не смог подняться. По просьбе пилота я принёс ему линейку, измерил он расстояние до Курска: Сорок три километра. Попросил нас покараулить планер и направился в дежурку вокзала сообщить в Курск о случившемся.
Вокруг планера собрался весь посёлок. В диковинку было видеть такое чудо.
Люди о чём-то громко говорили, спорили, внимательно рассматривали каждую его часть. На следующий день рано утром прилетел «кукурузник». У леса на большой, усеянной многочисленными земляными кочками, поляне, решили поднять планер. Пилот «кукурузника» выразил недовольство выбранным местом для взлёта. В дальнейшем согласился с планеристом, и они волоком потащили планер к месту подьёма. По просьбе лётчиков двое рослых парней при подъёме планера бежали, придерживая его крылья. Первая попытка была неудачной. Планер, качаясь, задевал крыльями земляные кочки. Планерист отцепил трос. Самолёт поднялся высоко. Лётчик увидел, что планер на земле, и снова опустился на землю. Со второй попытки поднялись оба.
Единственный раз в жизни я видел всё небо в самолётах. В безоблачном небе стоял длительный гул. Группами, ровными рядами самолёты летели со стороны Курска на Москву. Летели над Возами и Брусовом. Спустя годы, понял, что они могли лететь в Москву на парад 1945 года.
Не стираются из памяти события тех лет. Война нанесла людям неизгладимый отпечаток. Страдания людей продолжались ещё долго и после победы.
В поездах, по сёлам один за другим шли калеки - недавние солдаты - победители, просили у населения милостыню. Шли на костылях, протезах, безрукие, контуженные, со странными движениями, о которых трудно говорить. Кто-то играл на гармошке, играли и на других музыкальных инструментах. Один крутил шарманку, издававшую грустную мелодию. Они переходили из одного селения в другое.
Бабушка, потерявшая на войне старшего сына Костю, сама испытавшая ужасы войны, понимала этих людей и отдавала им всё, что было. И когда из продуктов ничего не оставалось, видя, что не может больше помочь этим несчастным людям, со слезами говорила: «Хлопцы, я всё, что было, отдала. Не могу ничем помочь...».
А они всё шли и шли.
После окончания войны с Японией с Сахалина вернулся дядя Сергей. Было темно. Мы только легли спать, и вдруг слабый стук в окно. Мама тихо пошла к двери.
Слышу: «Кто там?» Громкая речь, слёзы радости. Мама быстро открыла дверь, и в избу вошёл дядя Сергей. Все поднялись с лежанок, зажгли семилинейную керосиновую лампу. Радости не было предела. Бабушка стала собирать на стол. Дядя положил красную рыбу, привезённую с самого Сахалина. «У меня там вещи», - сказал и вышел. В избу занёс ещё две больших ко-робки, как потом оказалось, с красками. На следующий день коробки он распаковал.
Там находились сверкающие серебристые железные баночки с масляными красками разных цветов. Баночки закручивались такими же металлическими крышками.
В одной коробочке лежали разноцветные палочки. Это была пастель. Дядя стал писать портреты своих родителей, соседей, знакомых. Но больше копировал репродукции с картин В. Васнецова «Богатыри», «Аленушка» и др. Наблюдая за работой дяди, я впервые почувствовал запах красок, разбавителей. Эти запахи превосходили все запахи цветов и трав в нашем районе. Впервые увидел художника за работой. Наблюдал за каждым движением, восхищаясь тому, что выходило из-под его кисти. Иногда штрихами или точками он намечал профиль деда и давал мне обвести. Тогда и обвести толком не мог. Жил у нас дядя недолго. Вскоре он завербовался на восстановление полуразрушенного Ленинграда. Начал работу паркетчиком и закончил мастером.
Вечерами посещал изостудию в Доме культуры им. Ленина. Получал похвалу от руководителя.
С тех пор я и дня не проводил без рисования. Пытался рисовать бабушку за прялкой с натуры и перерисовывал картинки из книг. В школу носил тетради; среди которых находилась тетрадь с рисунками. Там много было «ленинов», «сталинов». Знакомые, видевшие рисунки, предупреждали меня не показывать их никому, - могут маму посадить. Вождей разрешено рисовать только профессиональным художникам.
Альбома для рисования у меня не было. Да и ни у кого их не было. Одна знакомая женщина, мама одноклассницы, надумала поехать в Евпаторию за мукой. (Это с Курской области!) Про муку не знаю, а альбомов для рисования привезла много. Чтобы их купить, дети образовали очередь.
На Возах была только начальная железнодорожная школа. Она находилась у переезда. Это небольшой, барачного вида деревянный дом красного цвета Раньше была казарма. Со временем её потеснили. Выделили комнату под школу и очень маленький ларёк с ситро и разноцветными горошками из сахара, почему-то называемыми витаминками. В школе занимались в две смены. В каждом классе по четыре-пять учеников, располагались на двух рядах. Вера Васильевна сначала даст задание одному ряду и переходит к объяснению второму ряду, второму классу. В класс приносил человек коробку с хлебом. Вера Васильевна по кусочку раздавала ученикам, но только детям железнодорожников. Их было половина.
Пористые кусочки хлеба серого цвета, похожие на резинку. Их можно было есть, не запивая. Дети железнодорожников ели, остальные на них смотрели.
Мама устроилась уборщицей в казарму и считалась железнодорожницей. Да и дед, бабушка, два дяди в разное время работали на железной дороге. Дядя Гриша вырос и стал работать путевым рабочим до армии.
А когда его призвали в Армию, призывникам в военкомате велели с собой иметь железную кружку и ложку. Кружку нашли; а железную ложку во всём посёлке не могли найти. У нас были ножом вырезанные деревянные ложки. Наконец нашли железную ложку, наполовину со сломанной ручкой. С такой ложкой дядя отправился к месту службы на Дальний Восток в Уссу-рийск. Года через два из его части пришёл толстый конверт. В нём письмо командира части, документы, письма, фотографии с похорон дяди. Не забыть, как бабушка без крика, без всяких причитаний ушла в сени, в чулан и долго там была одна, пока не вы-плакалась. Потерян был второй сын.
Вспоминается, как бабушка вечерами доила Бурёнку, а мы: я с тяжёлой медной кружкой (до сих пор бережно храню, использую при составлении натюрмортов) и кот у своей из-под консервы баночки, с нетерпением ждали молока. И вот бабушка через марлю молоком заполняла нашу посуду, и мы его пили, тёплое, парное. В отличие от кота, я пенку сдувал.
Медная кружка была единственной на всю семью. Из неё мы пили воду, кислое молоко, узвар (компот). Бабушка постоянно её чистила до блеска золой, и кружка всегда сверкала новизной. Бывало, бабушка наливала кувшин молока, завязывала его сверху белой тканью и давала мне: «Отнеси соседу... У него нет коровы, а детей много». Из Мелитополя бабушкина сестра Клавдия иногда присылала посылки с абрикосами. Бабушка отбирала несколько штук и посылала меня кому-то из знакомых отнести.
Насколько я помню, бабушка всегда занималась хозяйством. Хорошо готовила. Даже простой, но обязательно с зажа-ренным луком, суп с галушками был очень вкусным. Возможно потому, что питались точно в одно и тоже время и все вместе.
При варке супа внимательно следили за состоянием картошки в нем. Она не должна терять острых краёв. Тогда суп считался самым вкусным. Переваренную картошку со скруглёнными краями отдавали живот-ным. Иногда, попадая в общественную столовую, вспоминаю это время. Да и животные без зажарки ничего не ели. Бабушка даёт свинье суп, она визжит, но не ест, пока ей не размешают зажарку. К продуктам от-носилась экономно. Подсолнечное масло она капала на сковородку и гусиным пе-ром, хранящимся в консервной баночке, размазывала по всей сковородке. Бабушка сама делала сливочное масло. Долго трясла бидон со сливками до появления в нём мелких желтоватых крупинок. Затем ложкой крупинки собирались в один комок.
Для меня забавным было наблюдать, как бабушка молотком на табуретке била картошку до тех пор, пока вместо картошки не появлялась тянущаяся масса. Так получался клей для склеивания конвертов к письмам родственников, «разбросанным» по всей стране. В семье любили кисели: фруктовые, молочные. Для этого нужен был крахмал. Его делали сами. В корыто натирали картошку, промывали водой. Белый крахмал оседал на дно, высушивали и использовали в пищу.
У нас, да и у всех в посёлке, картошка и молоко занимали особое место. Из них готовили все блюда. Поэтому в основном огород был засажен картошкой. При посадке моей обязанностью было раскладывание по лункам кусочков картофеля глазками кверху. Лунки делались длинными ровными рядами. На краю каждой лунки добавлялись горох, фасоль, бобы, укроп. Выращенная фасоль шла в суп и пироги. А бобы были незаменимы в украинском борще. С вареных бобов снимали упругую кожицу и добавляли в борщ. Для борща нужна свёкпа. Её выра-щивали трёх видов. Столовая (красная) использовалась в приготовлении различных блюд. Особенно вспоминаю вкусный квас и такой до слёз резкий. Сахарную (конусообразную, белую) чаще половинкой добавляли в компот вместо сахара или резали на кусочки и ели. Скоту давали кормовую, большую, круглую. В семейной кулинарии широко использовался мак. Высушенный мак бабушка толкла в ступе до тех пор, пока он становился влажным и появлялась белая пенка. Им мазали испечённые булочки, обкатывались комочки, сваренные из проросших зерен ржи, и добавляли в начинку пирогов.
Прибавлялись животные и получали клички совершенно случайно, но точно по своему соответствию. Так, услышав от меня про путешественника Миклухо Маклая, бабушка назвала своего любимого огромного лохматого кролика Маклаем. Он неуклюже прыгал по огороду, надолго скрываясь в зелени картофеля. Летом бабушка готовила еду возле избы на таганке, представлявший собой маленький металлический обруч на трех ножках, на который ставился чёрный закопчённый чугунок. Под ним разводился костер. Дров было мало, использовали собранный в поле сухой коровий кизяк. Он горел как торф. Больше дыма, чем тепла.
Голодные послевоенные годы на Украине. Тётя Паша, жившая в Мариуполе с маленькими двумя сыновьями Витькой и Славкой, попросила своих родителей взять детей. После их приезда в 1949 году мне стало веселее. Их сразу включили в работу: помогать по хозяйству. И я уже не один чистил картошку, а втроём. Сама собой проявлялась игровая форма работы. Мы устраивали соревнования, например, у кого тоньше и длиннее очистки, кто быстрее почистит картошку. Нас учили разным способам чистки круглой и продолговатой картошки. Вместе собирали в лесу веточки для топки или уголь вдоль железной дороги. Однажды шли с ведром угля по дороге к дому, увидели у стоявшего танка людей.
Они стучали массивными молотками, что-то старательно крутили. Машин не было, и мы поставили ведро среди дороги, пошли к незнакомым людям просить колёсики, чтобы их катать. Откуда она взялась, эта грузовая крытая машина? Водитель посигналил. Мы бегом к ведру. Не успели добежать, как стоявшая перед ведром машина проехала через наше ведро и смяла его.
Тут стало не до колёсиков. Братья были постарше меня. Они сообразили снова идти к танку и просить что-нибудь сделать с ведром. Иначе как идти домой? Один человек с кувалдой направился к ведру. Двоюродные братья поняли, что он хочет сделать, и забрали ведро. Другой небольшим молоточком долго стучал, пока не придал куску металла форму ведра. Получилось гофрированное ведро.
В нашей семье верили в приметы. Считалось, если корова легла и положила голову набок, будет дождь. На окне стояла баночка с солью. Если соль стала влажной, то на следующий день пойдёт дождь. Не разрешали пить воду из ведра, чтобы куры не пили свои яйца...
Зная тяжёлое материальное положение в семье, я никогда не просил денег у мамы. Однажды в первом классе учительница Вера Васильевна велела ученикам принести несколько копеек на перо. Конечно, денег я не попросил. И вот иду в школу, низко опустив голову. Представляю, как одноклассники получат по перу, а меня учительница будет ругать. Настроение совсем никакое. Вдруг вижу передо мной на дороге лежит перо, правда, слегка потемневшее. В средней части пера расширение, отчего оно было похожее на лягушку. Его так и называли «лягушкой». Радость была неописуемая. Обычно ученики писали перьями коричневого цвета.
На перьях был выдавлен номер со звёздочкой. Вот такой интересный был случай. Недаром говорят, если чего-то очень хочешь, сбывается.
Вспоминаются уроки рисования B третьем классе. На одном учительница дала задание перерисовать картинку с учебника. Подобное я делал и сам много раз. На картинке изображены дети, работающие в саду. В тетради в клеточку я нари-совал, как мне казалось, удачно, сохранил пропорции фигур детей. Приятно удивлена моему рисунку была учительница: «Что ты листок в клеточку взял? На тебе чистый лист». И дала обложку тетради синего цвета. Как я ни старался, точно повторить не смог. В этот период мне почему-то захотелось переводить картинки в книгах. Много книг попортил, но зато потом рука стала уве-ренней, послушной, и рисунки получались точней.
Прошло больше двух лет, как закончи-лась война. На полях остались её следы: воронки от взрывов, капониры от военной техники, окопы, множество снарядов и мин, от последних гибли, калечились и взрослые, и дети. То тракторист наскочит на снаряд и взорвётся, то дети, доставая порох и шарики для рогаток. Чтобы увезти раненых в г. Курск, останавливали скорые поезда.
Среди моих сверстников у двоих были отцы. Матери работали. Дети чаще всего оставались одни. Собирались группами.
Занятия наши были связаны в основном с оказания помощи родителям по дому или в огороде, но обстановка и условия жизни были такие, что война напоминала о себе постоянно. Мы часто играли со снаряда-ми. Разбирались, в каком из них какой порох. А он был разного вида, от мелкого - в патронах, до больших, похожих на макароны. В хвостатых минах порох был в виде длинных узеньких пластин. Даже в школу приносили снаряды сдавать в металлом.
Вы школу взорвёте! Уносите, где взяли, - возмущались учителя.
Мы послушно уносили, выжигали тол и снова несли в школу.
От балки, называемой Большим Верхом, в сторону нашего посёлка отходил овраг. Возле этого оврага была маленькая воронка, даже не воронка, а углубление от падения самолёта. В нём и вокруг него валялись мелкие кусочки алюминия и плексигласа. Не раз я с друзьями бегал туда за волшебными кусочками оргстекла. Ведь эти стёклышки могли гореть. Мы зажигали их и наблюдали за горением. Пламени почти не видно, а заметно, как плавятся края.
Прошли годы, десятилетия. Я бы и не вспомнил о сбитом самолёте, если бы не случай. В 2005 году пишу портрет ветерана войны, потомка князей Всеволожских Евгения Георгиевича Капитонова, в прошлом юриста. В разговоре узнаю, что он воевал в Сталинграде и на Курской дуге, что ежегодно на праздник Победы приезжает в Поныри. Это мой районный центр.
Поделился и я, сказав, что во время войны жил в Брусовом, а после на Возах. Евгений Георгиевич оживился, услышав знакомое место.
А на Возах один солдат из противо-танкового ружья сбил немецкий самолёт.
И дал мне с автографом свою тоненькую книжечку «Падение Цитадели» (2004 год), в которой на репродукции фотография молодого солдата, сидящего на обломках самолёта. Имя его - Александр Филягин.
Он подбил ещё и вражеский танк, и с войны вернулся к мирной жизни..
Так через десятилетия узнал имя этого солдата и познакомился с человеком, освободившим мой край и защитившим меня в детстве - Капитоновым Евгением Георгиевичем. Возможно, это его вместе с другими солдатами увозили с Понырей на нашем поезде, на котором ехали гражданские, эвакуированные беженцы.
Я представил Евгения Георгиевича в то время молодым, как на фотографии, солдатом и решил на фоне изобразить моего собеседника в военной форме.
Натурный портрет послужил основой для другого портрета-картины, написанного и подаренного областным комитетом по культуре городу Волгограду к юбилею Победы. Сейчас он находится в Волгограде в художественном музее имени художника И. Машкова. На этой картине Е. Капитонов изображён на фоне горящего Сталинграда.
Хочется ещё добавить, что его дочь Люба, художник-прикладник, посвятила мне стихотворение. Выдержка из него..
Прозреньем счастлив!
Этот мир увидеть
Ты одержим, пылаешь и горишь,
Ведь, у мольберта стоя молчаливо,
Ты маленькое чудо сотворишь.
Снова возвратимся в то далёкое послевоенное время. Взрывы продолжались. На этот раз нарушали тишину сапёры. Рамками, штырями они обследовали каждый метр зем-ли. Собирали и увозили в поле снаряды. мины, бомбы и вблизи посёлка, в сделан-ных углублениях, взрывали. Предварительно солдаты ходили по поселку и пред-лагали населению выйти из изб и встать с обратной стороны от взрыва. Однажды раздался взрыв, о котором я не знал. На самом высоком месте посёлка появился чёрный дым, и со свистом в мою сторону полетел большой осколок. Я побежал в одну сторону, кажется, и он ко мне летит. Побежал в другую, и он сюда. «Будь, что будет», - подумал я и побежал в сторону дома, пока оско-лок, задняя часть снаряда, не врезалась в землю в нескольких метрах от меня.
Вспоминается случай в школе, когда учительница не поняла предупреждения сапёров и поставила учеников у стенки школы со стороны взрыва. К счастью, осколки пролетели выше и ни один в нас не попал. Видимо, спасла разделяющая нас железнодорожная насыпь. В школе сменилась учительница. Приехала после учёбы Анна Григорьевна Гнездилова На уроке пения запела, да так затянула мелодию, что ученики не выдержали и дружно громко засмеялись. Мы были воспитаны на песнях типа «Три танкиста, три веселых друга», да на народных песнях, и сами пели, чаще украинские, исполняемых взрослыми на вечеринках. А такое пение слышали впервые.
В школе была перемена. Ученики бегали, играли. Под ногами валялись осколки от взорванных снарядов. Одноклассник бросил такой осколок в меня, попал в нос.
Хлынула кровь из носа. В это время мимо проходила группа солдат. Один подошёл ко мне, открыл сумку с красным крестом, полную сверкающих металлических предметов. Стал поочерёдно доставать их и что-то делать в носу. Затем начал разматывать бинт. В это время вышла учительница позвать нас на урок и видит такую картину. Подошла к нам. «Бинт вам нужней», - сказала солдату и дала мне беленький носовой платок. А я уже пред-ставлял, как с перебинтованной головой покажусь в классе.
Ученики нашего четвёртого класса готовились к выпускным экзаменам. Странно готовились. Писали лозунги типа «Сдадим экзамены на пять и четыре». Вокруг цвела сирень. Мы, вместо подготовки, лазили по веткам в поисках пятиконечного лепестка, надеясь, что это поможет сдать экзамен на пять. На экзамен был приглашён начальник станции Иван Васильевич, чепо-век очень высокий и стройный. Мы трепетали, для нас был первый экзамен, а главное; присутствие самого начальника станции. Мне казалось, что значимей его был только Сталин.
Работая над картиной о военном времени, я вспоминаю нужные мне детали.
Вода. На весь посёлок Возы была одна колонка-водокачка с длинной ручкой.
Каждому, коснувшемуся её, нужно было накачать по два ведра воды. Те, кто уже не смог взяться за ручку, стояли в очереди. Колонка иногда ломалась. Приходилось с вёдрами идти в соседнюю деревню Чер-тановку на расстоянии более двух кило-метров, по глубокой балке. Чтобы вода не расплёскивалась, клали лист лопуха или сломанную с дерева веточку, и с полными вёдрами поднимались по крутым буграм.
Дома ждала корова по кличке Бурёнка. Поднесешь ей ведро и с ужасом наблюдаешь, как быстро уменьшается вода. Хотя бы на этом ведре остановилась: Но нет, корова подходит ко второму ведру и продолжает всасывать воду. Ещё полведра Ничего не остаётся, нужно снова по жаре идти в деревню. Чтобы корова далеко не убегала, иногда я слегка подсоленной водой сбрызгивал траву. В знак благодарности она подходила ко мне и своим шершавым языком до боли лизала мой лоб.
Для стирки брали воду в толкаче. Толкачом называли паровоз, толкающий поезд, груженый в основном углём: блестящим антрацитом, иногда коксом. Уголь везли с Донбасса. На участке Золотухино - Возы крутой подъём. На этом участке курсировал толкач. В момент стоянки паровоза жители поселка прямо набрасывались на толкач. Лезли на тендер, черпали для технических нужд ведром воду и по це-почке передавали друг другу вниз. Дела-лось это быстро. Вода расплескивалась, стоял грохот ведер об паровоз. Для своих знакомых машинист давал горячую воду внизу паровоза. Вспоминая это время, я написал картину «Вода на станции Возы», получившую диплом первой степени на областном конкурсе.
Вода на станции Возы. 90х100. 2021 Ярош В.И.
Чуть в стороне от нашего дома, напротив вокзала, стояли три громадных коричневых подбитых немецких танка.
Иногда местные трактористы что-то там доставали для трактора. Слышался стук молотков. Детям давали плоские колёсики зубьями внутрь. Мы с помощью проволоки катали их, бегая по поселку.
Так как уголь везли на платформах, он рассыпался, и вдоль железной дороги валялись куски, а я ходил по шпалам со старым ведром и за полдня набирал полное ведро угля. Кроме угля с Украины иногда везли на платформах соль. Я проходил вдоль состава и видел, как один парнишка возле платформы с солью посмотрел вокруг. Никого нет. Залез и набрал кепку соли.
Вдруг из танка выскочил охранник и помчался за парнем. Они скрылись за складами «Заготзерно». Через некоторое время охранник вел парня в дежурку вокзала. Так появлялись кандидаты в Соловки.
Вскоре танки увезли. Видел, как тащили их к железной дороге. Танки были такие тяжёлые, что два гусеничных трактора не могли сдвинуть с места. Помогала танкетка, маленький без ствола танк. Он разгонялся и таранил большой танк. От удара тот вздрагивал, и трактора тянули.
Разные были паровозы в грузовых и пассажирских поездах. В грузовых поездах - обычного вида, чёрные паровозы.
Спереди на торце были большие буквы «ФД» (Феликс Дзержинский). Паровозы в пассажирских поездах внешне менялись, становились более обтекаемыми, с буквами «ИС» (Иосиф Сталин). Начали появляться тепловозы. Свисток паровоза менялся на протяжный гудок тепловоза. Услышав далёкий сигнал тепловоза, я подбегал к железной дороге ближе и ждал, чтобы посмотреть, как без паровоза на большой скорости проносятся скорые поезда. Спереди внизу паровоза находилась решётка:
На путях бродили куры. Увлечённо что-то клевали. При приближении поезда
ОНИ подпрыгивали и отлетали. Много раз приходилось видеть, как курица, подпрыгнув, не успевала отлететь, попадала в решётку. Перепуганная, прочно застрявшая курица уже не кричала, а ехала до следующей станции. Бывали случаи, когда, в отличие от куриц, люди, не замечающие поезда, погибали.
От проходящих поездов дрожали пол, кровати, звенела посуда. Постепенно мы привыкали. На многих вагонах скорых поездов было написано: «Спальный вагон прямого сообщения». Я не мог понять, для чего нужно это писать и для кого. Наша изба становилась тесной, а рядом пустовали пятнадцать соток земли. Маме разрешили взять эту землю себе и построить из самана маленькую избушку.
Дед помогал. Потолок был из плетня, за-штукатуренный и побелённый, но с сучками и неровностями. Гости высокого роста головой натыкались на сучки. Наружные двери открывались на улицу. Зимой избу с крышей заметало снегом. Дверь не от-крыть. Приходил с лопатой дед и у двери выкапывал в снегу яму чуть больше дверного размера. Дверь открывалась, и мы выползали наверх. Вспоминаю это как сказку, а тогда было обычным делом.
Никто не проявлял недовольства такой жизнью. Из своей избы дед выходил через сделанный в снегу тоннель.
оцифровка журнала "Невский Альманах" раздел Исторической Памяти "Работаю над картиной " 15 страница https://www.nev-almanah.spb.ru/2004/3_2022/magazine/#page/16
А именно, со времен позднего Бронзового века. Это мог быть один из солдат фараона Рамсеса III (1186–1155 гг. до н. э.), который сражался против «народов моря». Этот арт был создан на основе рельефов храма Рамсеса III в Мединет-Абу и других храмовых рельефов примерно того же периода.
На рельефах Мединет-Абу солдаты фараона, сокрушившие «народы моря» в двух великих битвах, защищены щитами в форме колокола с центральным выступом.
Они также вооружены копьем и изогнутым серповидным мечом, называемым «хопеш», что свидетельствует о его использовании в войне до самого конца Бронзового века.
Вы также могли заметить, что в отличие от большинства реконструкций египетских солдат Нового царства, этот не носит никакого головного убора, что, похоже, имеет место в большинстве фресок, где солдаты изображены только с типичными прическами Египта.
Вероятно, копируя иллюстрации, которые великий Ангус Макбрайд сделал в свое время для Osprey Publishing, большинство современных художественных реконструкций изображают египетских солдат в текстильном головном уборе, известном как «хат», который был более простой версией «немеса», который носил только фараон.
Проблема в том, что «хат» носили только представители знати. Похоже, что изображения непонятного типа мягкого шлема, который носили некоторые солдаты, могли быть ошибочно приняты за «хат» в свое время, и в конечном итоге это стало стереотипом.
Для хопеша и копья художник использовал копии археологических находок, сделанных Орьяном Энгедалом (серия «Воины бронзового века»), а для кожаных доспехов — реконструкцию, выполненную The Nuragic Foundry на основе храмовых рельефов.
Художник Joan Francesc Oliveras Pallerols
Тёплая палитра, чай, хитрый задумчивый лис, листопад. Уже совсем скоро? Непременно.
Август – это не конец, а тихий переход, когда природа задерживает дыхание перед новым сезоном... ✨
А вы любите золотую осень?
(Моя новая работа. Картина- магнит, мегаформат 16см. Можно сделать панно на стену). Время "Добрых окошек" и уютной живописи настало.
Воспоминания художника Ярош Валерий Иванович о своём детстве во время эвакуации часть 1
Работаю над картиной с ориентировочным названием «Эвакуированные», а в памяти моей всплывают сцены из жизни в те далёкие военные и послевоенные годы. На первом плане картины — моя добрая бабушка, Пелагея (Полина) Ивановна, и суровый дед Демьян Андреевич, пережившие революцию, гражданскую и две мировые войны. Иногда дед вспоминал морскую службу. Как мимо матросов, стоявших неподалёку на корабле, близко к ним пролетала шаровая молния. К счастью, никого она не задела. Как спасал тонущую подводную лодку. Стажёры оставались флажки в люке, что привело лодку к затоплению. Показывал медаль, полученную за спасение. На его руках умер юнга с крейсера «Варяг».
— Найти бы родственников моряка. Я бы всё им рассказал, — говорил дед.
Мое детство в эвакуации. 89х90. 2020 Ярош В.И.
Я с восхищением слушал, когда он вспоминал о зимнем купании в проруби в Петербурге. Для меня статью привить себя, а смогу ли я сознательно войти в ледяную воду. Ведь я иногда и без воды замерзаю.
Такая возможность представилась в Кингисеппе. Работа с чрезмерной школьной нагрузкой в четырёх общеобразовательных школах одновременно, нужен был стресс, нужно было переключиться на ночной отдых. А тут подвернулся случай. Стояла хорошая погода и мы со Славой Тутовым, соседом по коммунальной квартире, поехали гулять по берегу Луги. За профилакторием, на противоположном берегу, мужчина полностью раздевается, его сверкающее белизной тело погружается в холодную воду. Оказалось, он проверял рыбацкие сети.
«Давай окунёмся, только ты первый» , — предложил Слава. Я согласился. Вода «обжигала» тело. Плавали недолго. Приятное ощущение холодной воды сохранялось до самого дома. Понравилось. И мы вечерами стали ходить на речку. Сначала плавали в просто холодной воде, постепенно река замерзала, затягивалась льдом. На изгибе реки, среди мелких льдинок, продолжали испытывать себя, помогая друг другу выбираться из воды. Постепенно наши, из-резанные льдинками, тела привыкали к хо-лоду. Мерзли только стопы ног и кисти рук.
До первой мировой восемь лет дед служил во флоте в Кронштадте и Санкт-Петербурге на Дворцовой площади за себя и за брата. На мой вопрос видел ли он царя дед отвечал, что по площади проезжали кареты, а кто там царь или не царь, не знает. Временами посещал Морской Никольский собор в Кронштадте, в котором в то время служил Иоанн Кронштадтский. На корабле ходил вокруг Европы. Побывал в разных странах. Так во Франции увидел обувь на деревянной подошве и сам стал прибивать верх обуви к доске, вырезанной по форме ступни.
Целое лето в ней ходил. Дед рассказывал причину демобилизации: правительство страны дало возможность отдохнуть опытным ратникам, чтобы в нужный момент призвать их на войну с Турцией за проливы Босфор и Дарданеллы.
Осуществлению планов помешали события внутри страны. После демобилизации жили в г. Любава (Лиепая). Раз в месяц оттуда пароход увозил эмигрантов в США (Новый Свет). На вопрос, почему не уехали, дед ответил, что хорошо там, где нас нет. С Любавы вернулись на чернигов-щину в родной хутор Бильмачёвка возле Бахмача. Там они встретили гражданскую войну. Моя мама, Нина, со слезами вспо-минала это время. Ее, маленькую девочку, допрашивали: «Где отец прячет зерно?»
А самого отца уводили на кладбище расстреливать. Ничего не добившись - отпускали. Часто приходили по ночам к дому, требовали открыть дверь, иногда мяукали по-кошачьи. Дед с топором стоял у окна в ожидании.
В конце тридцатых годов мама уехала в г. Днепропетровск. Работала в столовой, благодаря чему она всю свою жизнь прекрасно готовила, с большой выдумкой и разнообразием. Как художник подбирает цвета красок, перед тем, как положить их на холст, так мама относилась к приготовлению пищи. Бывало я учу уроки, мама подходит с ложкой борща: «Попробуй, чего не хватает?» Многое, что она делала, я никогда не встречал. Хотя бы взять «накотки». На доску насыпается мука, на неё пшено и ладонью круговыми движениями накатывается мука на пшено. Получаются маленькие шарики из муки, а внутри шарика зёрна пшена. Затем варится в молоке.
В Днепропетровске мама ходила в театр. Она знала и дома пела женские и мужские партии из оперы «Наталка Полтавка». Мне повезло увидеть эту оперу в Краснодаре на гастролях Киевского театра. Почему-то в моей памяти отложилась песня про казака Голоту, особенно слова "к... пили наливку, пили горилку, тай мед будем пить, а кто с нас браться будет смеяться, того будем бить". Училась мама играть на бандуре. У нас, как память о пропавшем без вести дяде Константине, хранили балалайку. Мама показывала мне элементы игры на ней.
В 1940 году родился сын. В начале войны с ребёнком на руках, спасаясь от бомбёжек, вернулась к родителям и вместе с большим потоком беженцев в товарных вагонах отправились на восток в Россию.
Быстро наступали немецкие войска. Нужно было спасать армию. На станции Поныри в Курской области всех гражданских с поезда высадили. Вагоны заполнили военными, и поезд отправился дальше. Люди разбрелись по окрестным селам. Мы попали в село Брусовое, через которое проходила Курско-Орловская дуга с рядом значительных, вошедших в историю, битв. Впоследствии я ощутил эхо войны, побывав на местах сражений, запечатлённых в многочисленных памятниках.
На пьедесталы поднялись танки, пушки; на воинских захоронениях - скульптуры солдат с автоматами. Но это уже после войны.
А воспоминание о войне, из-за моего маленького возраста, обрывочное, несвязанное. В памяти отпечатались отдельные эпизоды того тяжелого времени. Хорошо помню бомбоубежище, вырытое на два дома в стороне между избами, и хозяев, приютивших нас. Земляные чёрные ступеньки вели внутрь совершенно тёмного убежища. Вход был открытый, и через него я видел светящиеся ракеты в ночном небе. Мне почему-то казались огненными столбами. Услышав приближающийся гул самолётов, маме я говорил, что летит «нема». Все бежали в бомбоубежище. В соседнем доме жили, как мне тогда казалось, старенькие люди «дядя Коля» и «тётя Катя». У них вся стена была в маленьких иконах. До сих пор помню приятные и непривычные для меня цвета на иконах, которых в природе я не видел. При нарастающем гуле самолёта все спешно бежали в укрытие. Дядя Коля первым прибегал в бомбоубежище и громко жене кричал: «Катюш, Катюш! Сюда! Скорей сюда!»
Трудно представить, что чувствовали во время бомбежки собравшиеся из двух домов взрослые люди в неосвещённом, сыром убежище, больше похожим на крытую яму. Из детей я был один. Страха не чувствовал. Рядом была мама.
Так мы оказались на оккупированной немцами территории. Немцев не помню. Мама говорила, что они давали маленькому мне водку и называли коммунистом..
Помню в деревне большой переполох: В наше бомбоубежище провалилась корова. Как мамонт в далёкие времена, перепуганная стояла в глубокой яме. На улице темнело. Забегали люди по посёлку в поисках крепких верёвок или ремней.
Нашли. В полной темноте в двух местах подвели под корову верёвки и её подняли. К счастью, в тот момент людей в убежище не было.
После освобождения Брусового от немцев меня крестили. Крестной была приютившая нас хозяйка, Катя. Церкви в деревне не было. Мы шли пешком в другую деревню со знакомой девочкой, которую тоже крестили.
Был голод. У нас ни продуктов, ни денег. Дядя Гриша, тогда ещё мальчишка, ходил по деревне, побирался. Мне приносил посиневшие оладьи и блинчики. Они не были горькими, как то, что пекла мама.
Видимо добавляла горчицу. «Лучше дайте мне меньше, только не горькое», - просил я
Мама устроилась на работу в открывшуюся единственную в селе сапожную мастерскую в конце деревни у огромного заброшенного сада. Для меня оставаться дома одному был конец света. После ухода мамы на работу я выходил из избы и незаметно на определённом расстоянии шёл за ней и, к её удивлению, показывал-ся в мастерской. Отводить меня назад далеко, и я оставался на маминой рабо-те. Мастерская представляла большую; освещённую солнцем комнату. Несколько человек сидели за столами, на которых лежали заготовки к обуви и готовые изделия, потемневшие деревянные колодки разных размеров, сложенных из двух частей, и много мелких других предметов:
Мне понравился маленький, с ладонь, деревянный сапожок для заглаживания швов на изделиях. От частого применения он смотрелся блестящим и гладким.
С интересом наблюдал за работой мамы, когда из берёзовых заточенных пластинок она делала гвозди и прибивала ими подошвы к сапогам, или как подшивала валенки двумя иголками или шилом и иголкой одновременно снаружи и изнутри.
Сколько ни пытался повторить, у меня не получалось.
В ожидании мамы играл в саду среди прыгающих зелёненьких кузнечиков и разноцветных бабочек. Здесь были вкусные мелкие разных сортов дикие груши, кислые душистые яблоки - антоновка.
Светило яркое ослепляющее солнце, и в воздухе от цветов и трав стоял приятный, завораживающий запах.
Однажды мне, гуляющему возле дома; почтальон дал письмо, не треугольник, как раньше, а обычный четырёхугольный конверт с наклеенными по краям небольшими красными полосками - отнеси домой. Это было письмо от дяди Сергея, воевавшего на Сахалине. В начале письма нарисована ёлочка. Мама написала ответное письмо.
Положила сверху мою детскую ручонку, и мы вместе карандашом обвели и послали дяде. Это был первый мой рисунок.
Под конец войны мы решали: остаться в Брусовом или возвращаться на родину Мама со мной съездила на Украину, навестила родственников. Всё, чем мы владели до войны, было занято. В доме жили другие люди. С мамой мы поселились у её знакомой или родственницы. В большой избе у входа стоял чёрный, в половину тёмной комнаты, с приятным запахом агрегат для изготовления подсолнечного масла. В центре второй комнаты лежала туша огромной свиньи. Не помню, чем нас кор-мили, но с тех пор много лет не мог есть сало, даже переносить его запах.
Уже в десятом классе меня попросили после уроков оформить класс. В школе буфета не было. На обед домой идти далеко, и учительница литературы привела меня к себе домой, налила полную тарелку супа, поставила на стол. В тарелке было одно сало. Маленькие поджаренные кусочки плавали, покрывая всю поверхность тарелки. Сказать, что я сала не могу есть, постеснялся. А есть хочется. Долго ковырялся в супе, налегая на хлеб.
Вспоминается ещё эпизод. Хата, в которой мы жили, находилась на окраине села. Дальше до горизонта золотистое поле пшеницы. У полуразвалившейся изгороди я играл с новым другом Витей, таким же, как я, мальчиком. И вдруг со стороны поля мы увидели инвалида на костылях с одной ногой. Для нас, маленьких, горизонт был совсем низкий. Поэтому инвалид возвышался над полем, и его тёмная фигура на фоне неба казалась огромной. Он шел в нашу сторону, заметно к нам приближаясь. Нам было страшно. Тем более, что Витя сказал, что инвалиды люди злые. Мы спрятались и через узкую щель в плетне наблюдали за ним. Это был первый увиденный мной результат войны.
С Украины возвращались в поезде, в котором ехали солдаты домой. Я капризничал. Чтобы меня успокоить, солдаты дали мне немецкие бумажные деньги.
Вернувшись, на семейном совете решили остаться в Брусовом. Нам выделили на станции Возы, находящейся в четырёх километрах от деревни, пятнадцать соток земли, участок весь в глубоких, больше роста человека, длинных ямах. На меже в углу огорода у большака были ровно уложены авиационные бомбы. Сначала сапёры сказали, что бомбы шевелить нельзя, тем более перевозить. Их необходимо взрывать на месте. Это метров двадцать от избы. Всё-таки их увезли в поле и там взорвали. Вокруг хаотично валялись снаряды, мины, порох, ржавые диски от автоматов, бесчисленное количество гильз от снарядов. Всё это «богатство» войны зарастало травой и постепенно входило в землю. В одной яме дед сделал землянку, остальные засыпал землёй. Вместо двери на разной высоте повесил гильзы от снарядов - защита от волков.
К зиме дед построил избу. Стены и потолок из плетня, с обеих сторон обмазанного глиной. Крышу покрыл толстым слоем соломы. Пол земляной бабушка мазала желтой глиной каждую субботу. Посреди избы стояла русская печка. Внутри было чисто и уютно. В святом углу висела приобретенная в церкви икона, по краям свисали вышитые мамой рушники, маленьким огоньком слегка освещала угол, висевшая лампадка, сделанная из медицинской банки. Чуть ниже, на уровне груди, крепилась полочка, покрытая куском белой ткани. На полочке лежали зачитанные книги: библия, евангелия на русском языке и несколько с потемневшими страницами и «засаленными» уголками тоненьких книг на старославянском языке.
Книги иногда читались стоя у икон.. Рядом с огородом в углублении лежала колёсная пара от вагона, место, облюбованное пленными немцами. Они там чистили картошку, а мы у них брали очистки для животных. Долго не мог понять, что могли делать пленные немцы на нашей маленькой станции. Оказалось они работали на железной дороге. Вместо своей узкой колеи возвращали нашу широкую колею (1524 мм между рельсами).
Пленные жили в вагонах, стоявших в тупике. Рано утром в одно время они поднимались. Слышалась громкая, нам непонятная речь. По ним мы определяли время, да и по семафору, стоящему перед нашими окнами. Перед подходом поезда семафор поднимал крыло, обозначающее, что путь свободный.
От дома вокзал был близко, и я наблюдал, что там происходит. Дежурный по станции со скрученным на короткой палочке жёлтым флажком встречает проходящий поезд. От цвета флажка зависело действие машиниста поезда. При экстренной остановке скорого поезда красный флажок раскручивали, для лучшей видимости. Запомнил, как дежурный, подойдя близко к приближающемуся поезду, набрасывал проволочное кольцо с ручкой, похожее на гимнастический обруч, на вытянутую руку одного из машинистов. Вскоре кольцо машинистом выбрасывалось на землю. «Зачем это всё?» - не раз думал я.
В дальнейшем узнал, что в то время была жезловая система. В кольце находился металлический цилиндрической формы жезл, разрешающий локомотиву движение до следующей станции. У подножия высокой насыпи железнодорожного тупика лежал каркас сгоревшего вагона. Тут же у железобетонного забора с пробоинами от снарядов возвышалась огромная куча побелевших костей. Тогда у меня и в мыслях не было, что это кости людей. Я их понемногу сдавал старьёвщику, как тогда его называли тряпичником, за свисток и переводные картинки. Дед сдавал ему по одной латунной гильзе от снарядов и получал несколько листочков бумаги для писем.
По периметру огород дед оплёл лозой.
Вдоль плетня посадил тополя, берёзы.
Постепенно обзаводились животными
Из-за них меня поднимали очень рано для выгона, а потом нужно было их пасти. Иногда под яркими лучами летнего солнца я засыпал на бугорке. Проснулся, животных не было. Что делать? Идти домой? Будут ругать. Искать? Где? Может, они уже дома.
Шёл домой. Моё стадо состояло из коровы с телёнком и овцы с ягнёнком. Мне ка-залось, что ягнёнок всегда будет маленьким. Играл с ним. Нажму рукой его лоб и отбегу. Мама предупреждала: «Не учи его биться!» К моему удивлению, ягнёнок быстро вырос, выросли витые рога, стал настоящим, готовым к бою бараном.
Вскоре я ощутил результат моей первой педагогической практики. Помню, была плохая погода, дул северный ветер и моросил мелкий дождик. Безлюдно на улице. За ошейники вёл телёнка и барана. Они, как сговорились, непонятно за что поочередно лбами били меня. Корова и овца, наблюдая за нами, шли сзади. Вдруг баран вырвался и с разбегу сбил меня с ног. Пока я поднимался, он успевал разбежаться и ещё ударить. Несколько раз баран практиковался на мне, пока я решил не подниматься, а приготовиться и, при приближении барана, схватить его за рога.
Удалось. Крепко удерживая, поднялся и повёл его домой. Весь в крови. Напрасно ожидал сочувствия, меня только обругали:
Грустным был первый день, когда я пошёл в школу. Знакомясь с перво-классниками, первая моя учительница, Вера Васильевна, предложила наизусть рассказать стихотворение. Каждый ученик поочередно выступал. Я знал только на украинском языке вирши: «Курочка чубарочка по двору ходила, двадцать трое за собою цыпляток водила...» Довольный первым днём занятий, иду домой, обдумываю, что я скажу интересное маме. В этот день животные паслись одни в нескольких метрах от огорода. Подхожу к дому, и что я вижу: мама плачет, бабушка тоже в слезах. Возле входа в избу, на земле лежит овца, точнее половина овцы. Вторая половина от головы до хвоста сьедена волком, и так ровно, как ножом отрезали. До сих пор мне не понятно, почему со мной, ребёнком, волк не трогал ни животных, ни меня. А как остались они одни - напал. Через день к вечеру волк подошёл к нашему огороду за оставшейся частью овцы.
Он неподвижно стоял у изгороди и внимательно смотрел в нашу сторону, как бы обдумывая свои действия. Мы с таким же вниманием смотрели на него, тоже думая, что будет дальше. Он стоял до тех пор, пока дед не зазвенел гильзами. От сильного металлического звука волк повернулся и спокойно, будто здесь он был хозяин, пошёл в поле и скрылся за капониром.
Оцифровка журнала "Невский Альманах" "работаю над картиной" 15 страница https://www.nev-almanah.spb.ru/2004/3_2022/magazine/#page/16
