Работая над картиной (Часть 2) Ярош В.И⁠⁠

Воспоминания художника Ярош Валерий Иванович о своём детстве часть 2

Изредка над горизонтом низко, обычно по одному, пролетали самолёты. Меня мучил вопрос, как в таком маленьком самолёте помещался человек. Однажды в Брусовом, по неизвестной мне причине, сел самолёт. Как на экскурсию потянулись к нему люди. Оказался таким огромным, что внутри помещалось несколько человек. Можно было там ходить.

Второй случай встречи с самолётом был на Возах. Тихий солнечный день. Случайно посмотрел вверх. Вижу: бесшумно летит самолёт, да так низко, что видно в тесной стеклянной кабине пилота. Лётчик рукой машет, чтобы близко никто не подходил. У самолёта колёс не было, и он сел на «брюхо» возле большака на белое поле цветущей гречихи. Первыми подбежали к нему дети. Оказалось, это был планер, выбившийся из воздушного потока. Пилот опустился, чтобы определить местность, и не смог подняться. По просьбе пилота я принёс ему линейку, измерил он расстояние до Курска: Сорок три километра. Попросил нас покараулить планер и направился в дежурку вокзала сообщить в Курск о случившемся.

Вокруг планера собрался весь посёлок. В диковинку было видеть такое чудо.

Люди о чём-то громко говорили, спорили, внимательно рассматривали каждую его часть. На следующий день рано утром прилетел «кукурузник». У леса на большой, усеянной многочисленными земляными кочками, поляне, решили поднять планер. Пилот «кукурузника» выразил недовольство выбранным местом для взлёта. В дальнейшем согласился с планеристом, и они волоком потащили планер к месту подьёма. По просьбе лётчиков двое рослых парней при подъёме планера бежали, придерживая его крылья. Первая попытка была неудачной. Планер, качаясь, задевал крыльями земляные кочки. Планерист отцепил трос. Самолёт поднялся высоко. Лётчик увидел, что планер на земле, и снова опустился на землю. Со второй попытки поднялись оба.

Единственный раз в жизни я видел всё небо в самолётах. В безоблачном небе стоял длительный гул. Группами, ровными рядами самолёты летели со стороны Курска на Москву. Летели над Возами и Брусовом. Спустя годы, понял, что они могли лететь в Москву на парад 1945 года.

Не стираются из памяти события тех лет. Война нанесла людям неизгладимый отпечаток. Страдания людей продолжались ещё долго и после победы.

В поездах, по сёлам один за другим шли калеки - недавние солдаты - победители, просили у населения милостыню. Шли на костылях, протезах, безрукие, контуженные, со странными движениями, о которых трудно говорить. Кто-то играл на гармошке, играли и на других музыкальных инструментах. Один крутил шарманку, издававшую грустную мелодию. Они переходили из одного селения в другое.

Бабушка, потерявшая на войне старшего сына Костю, сама испытавшая ужасы войны, понимала этих людей и отдавала им всё, что было. И когда из продуктов ничего не оставалось, видя, что не может больше помочь этим несчастным людям, со слезами говорила: «Хлопцы, я всё, что было, отдала. Не могу ничем помочь...».

А они всё шли и шли.

После окончания войны с Японией с Сахалина вернулся дядя Сергей. Было темно. Мы только легли спать, и вдруг слабый стук в окно. Мама тихо пошла к двери.

Слышу: «Кто там?» Громкая речь, слёзы радости. Мама быстро открыла дверь, и в избу вошёл дядя Сергей. Все поднялись с лежанок, зажгли семилинейную керосиновую лампу. Радости не было предела. Бабушка стала собирать на стол. Дядя положил красную рыбу, привезённую с самого Сахалина. «У меня там вещи», - сказал и вышел. В избу занёс ещё две больших ко-робки, как потом оказалось, с красками. На следующий день коробки он распаковал.

Там находились сверкающие серебристые железные баночки с масляными красками разных цветов. Баночки закручивались такими же металлическими крышками.

В одной коробочке лежали разноцветные палочки. Это была пастель. Дядя стал писать портреты своих родителей, соседей, знакомых. Но больше копировал репродукции с картин В. Васнецова «Богатыри», «Аленушка» и др. Наблюдая за работой дяди, я впервые почувствовал запах красок, разбавителей. Эти запахи превосходили все запахи цветов и трав в нашем районе. Впервые увидел художника за работой. Наблюдал за каждым движением, восхищаясь тому, что выходило из-под его кисти. Иногда штрихами или точками он намечал профиль деда и давал мне обвести. Тогда и обвести толком не мог. Жил у нас дядя недолго. Вскоре он завербовался на восстановление полуразрушенного Ленинграда. Начал работу паркетчиком и закончил мастером.

Вечерами посещал изостудию в Доме культуры им. Ленина. Получал похвалу от руководителя.

С тех пор я и дня не проводил без рисования. Пытался рисовать бабушку за прялкой с натуры и перерисовывал картинки из книг. В школу носил тетради; среди которых находилась тетрадь с рисунками. Там много было «ленинов», «сталинов». Знакомые, видевшие рисунки, предупреждали меня не показывать их никому, - могут маму посадить. Вождей разрешено рисовать только профессиональным художникам.

Альбома для рисования у меня не было. Да и ни у кого их не было. Одна знакомая женщина, мама одноклассницы, надумала поехать в Евпаторию за мукой. (Это с Курской области!) Про муку не знаю, а альбомов для рисования привезла много. Чтобы их купить, дети образовали очередь.

На Возах была только начальная железнодорожная школа. Она находилась у переезда. Это небольшой, барачного вида деревянный дом красного цвета Раньше была казарма. Со временем её потеснили. Выделили комнату под школу и очень маленький ларёк с ситро и разноцветными горошками из сахара, почему-то называемыми витаминками. В школе занимались в две смены. В каждом классе по четыре-пять учеников, располагались на двух рядах. Вера Васильевна сначала даст задание одному ряду и переходит к объяснению второму ряду, второму классу. В класс приносил человек коробку с хлебом. Вера Васильевна по кусочку раздавала ученикам, но только детям железнодорожников. Их было половина.

Пористые кусочки хлеба серого цвета, похожие на резинку. Их можно было есть, не запивая. Дети железнодорожников ели, остальные на них смотрели.

Мама устроилась уборщицей в казарму и считалась железнодорожницей. Да и дед, бабушка, два дяди в разное время работали на железной дороге. Дядя Гриша вырос и стал работать путевым рабочим до армии.

А когда его призвали в Армию, призывникам в военкомате велели с собой иметь железную кружку и ложку. Кружку нашли; а железную ложку во всём посёлке не могли найти. У нас были ножом вырезанные деревянные ложки. Наконец нашли железную ложку, наполовину со сломанной ручкой. С такой ложкой дядя отправился к месту службы на Дальний Восток в Уссу-рийск. Года через два из его части пришёл толстый конверт. В нём письмо командира части, документы, письма, фотографии с похорон дяди. Не забыть, как бабушка без крика, без всяких причитаний ушла в сени, в чулан и долго там была одна, пока не вы-плакалась. Потерян был второй сын.

Вспоминается, как бабушка вечерами доила Бурёнку, а мы: я с тяжёлой медной кружкой (до сих пор бережно храню, использую при составлении натюрмортов) и кот у своей из-под консервы баночки, с нетерпением ждали молока. И вот бабушка через марлю молоком заполняла нашу посуду, и мы его пили, тёплое, парное. В отличие от кота, я пенку сдувал.

Медная кружка была единственной на всю семью. Из неё мы пили воду, кислое молоко, узвар (компот). Бабушка постоянно её чистила до блеска золой, и кружка всегда сверкала новизной. Бывало, бабушка наливала кувшин молока, завязывала его сверху белой тканью и давала мне: «Отнеси соседу... У него нет коровы, а детей много». Из Мелитополя бабушкина сестра Клавдия иногда присылала посылки с абрикосами. Бабушка отбирала несколько штук и посылала меня кому-то из знакомых отнести.

Насколько я помню, бабушка всегда занималась хозяйством. Хорошо готовила. Даже простой, но обязательно с зажа-ренным луком, суп с галушками был очень вкусным. Возможно потому, что питались точно в одно и тоже время и все вместе.

При варке супа внимательно следили за состоянием картошки в нем. Она не должна терять острых краёв. Тогда суп считался самым вкусным. Переваренную картошку со скруглёнными краями отдавали живот-ным. Иногда, попадая в общественную столовую, вспоминаю это время. Да и животные без зажарки ничего не ели. Бабушка даёт свинье суп, она визжит, но не ест, пока ей не размешают зажарку. К продуктам от-носилась экономно. Подсолнечное масло она капала на сковородку и гусиным пе-ром, хранящимся в консервной баночке, размазывала по всей сковородке. Бабушка сама делала сливочное масло. Долго трясла бидон со сливками до появления в нём мелких желтоватых крупинок. Затем ложкой крупинки собирались в один комок.

Для меня забавным было наблюдать, как бабушка молотком на табуретке била картошку до тех пор, пока вместо картошки не появлялась тянущаяся масса. Так получался клей для склеивания конвертов к письмам родственников, «разбросанным» по всей стране. В семье любили кисели: фруктовые, молочные. Для этого нужен был крахмал. Его делали сами. В корыто натирали картошку, промывали водой. Белый крахмал оседал на дно, высушивали и использовали в пищу.

У нас, да и у всех в посёлке, картошка и молоко занимали особое место. Из них готовили все блюда. Поэтому в основном огород был засажен картошкой. При посадке моей обязанностью было раскладывание по лункам кусочков картофеля глазками кверху. Лунки делались длинными ровными рядами. На краю каждой лунки добавлялись горох, фасоль, бобы, укроп. Выращенная фасоль шла в суп и пироги. А бобы были незаменимы в украинском борще. С вареных бобов снимали упругую кожицу и добавляли в борщ. Для борща нужна свёкпа. Её выра-щивали трёх видов. Столовая (красная) использовалась в приготовлении различных блюд. Особенно вспоминаю вкусный квас и такой до слёз резкий. Сахарную (конусообразную, белую) чаще половинкой добавляли в компот вместо сахара или резали на кусочки и ели. Скоту давали кормовую, большую, круглую. В семейной кулинарии широко использовался мак. Высушенный мак бабушка толкла в ступе до тех пор, пока он становился влажным и появлялась белая пенка. Им мазали испечённые булочки, обкатывались комочки, сваренные из проросших зерен ржи, и добавляли в начинку пирогов.

Прибавлялись животные и получали клички совершенно случайно, но точно по своему соответствию. Так, услышав от меня про путешественника Миклухо Маклая, бабушка назвала своего любимого огромного лохматого кролика Маклаем. Он неуклюже прыгал по огороду, надолго скрываясь в зелени картофеля. Летом бабушка готовила еду возле избы на таганке, представлявший собой маленький металлический обруч на трех ножках, на который ставился чёрный закопчённый чугунок. Под ним разводился костер. Дров было мало, использовали собранный в поле сухой коровий кизяк. Он горел как торф. Больше дыма, чем тепла.

Голодные послевоенные годы на Украине. Тётя Паша, жившая в Мариуполе с маленькими двумя сыновьями Витькой и Славкой, попросила своих родителей взять детей. После их приезда в 1949 году мне стало веселее. Их сразу включили в работу: помогать по хозяйству. И я уже не один чистил картошку, а втроём. Сама собой проявлялась игровая форма работы. Мы устраивали соревнования, например, у кого тоньше и длиннее очистки, кто быстрее почистит картошку. Нас учили разным способам чистки круглой и продолговатой картошки. Вместе собирали в лесу веточки для топки или уголь вдоль железной дороги. Однажды шли с ведром угля по дороге к дому, увидели у стоявшего танка людей.

Они стучали массивными молотками, что-то старательно крутили. Машин не было, и мы поставили ведро среди дороги, пошли к незнакомым людям просить колёсики, чтобы их катать. Откуда она взялась, эта грузовая крытая машина? Водитель посигналил. Мы бегом к ведру. Не успели добежать, как стоявшая перед ведром машина проехала через наше ведро и смяла его.

Тут стало не до колёсиков. Братья были постарше меня. Они сообразили снова идти к танку и просить что-нибудь сделать с ведром. Иначе как идти домой? Один человек с кувалдой направился к ведру. Двоюродные братья поняли, что он хочет сделать, и забрали ведро. Другой небольшим молоточком долго стучал, пока не придал куску металла форму ведра. Получилось гофрированное ведро.

В нашей семье верили в приметы. Считалось, если корова легла и положила голову набок, будет дождь. На окне стояла баночка с солью. Если соль стала влажной, то на следующий день пойдёт дождь. Не разрешали пить воду из ведра, чтобы куры не пили свои яйца...

Зная тяжёлое материальное положение в семье, я никогда не просил денег у мамы. Однажды в первом классе учительница Вера Васильевна велела ученикам принести несколько копеек на перо. Конечно, денег я не попросил. И вот иду в школу, низко опустив голову. Представляю, как одноклассники получат по перу, а меня учительница будет ругать. Настроение совсем никакое. Вдруг вижу передо мной на дороге лежит перо, правда, слегка потемневшее. В средней части пера расширение, отчего оно было похожее на лягушку. Его так и называли «лягушкой». Радость была неописуемая. Обычно ученики писали перьями коричневого цвета.

На перьях был выдавлен номер со звёздочкой. Вот такой интересный был случай. Недаром говорят, если чего-то очень хочешь, сбывается.

Вспоминаются уроки рисования B третьем классе. На одном учительница дала задание перерисовать картинку с учебника. Подобное я делал и сам много раз. На картинке изображены дети, работающие в саду. В тетради в клеточку я нари-совал, как мне казалось, удачно, сохранил пропорции фигур детей. Приятно удивлена моему рисунку была учительница: «Что ты листок в клеточку взял? На тебе чистый лист». И дала обложку тетради синего цвета. Как я ни старался, точно повторить не смог. В этот период мне почему-то захотелось переводить картинки в книгах. Много книг попортил, но зато потом рука стала уве-ренней, послушной, и рисунки получались точней.

Прошло больше двух лет, как закончи-лась война. На полях остались её следы: воронки от взрывов, капониры от военной техники, окопы, множество снарядов и мин, от последних гибли, калечились и взрослые, и дети. То тракторист наскочит на снаряд и взорвётся, то дети, доставая порох и шарики для рогаток. Чтобы увезти раненых в г. Курск, останавливали скорые поезда.

Среди моих сверстников у двоих были отцы. Матери работали. Дети чаще всего оставались одни. Собирались группами.

Занятия наши были связаны в основном с оказания помощи родителям по дому или в огороде, но обстановка и условия жизни были такие, что война напоминала о себе постоянно. Мы часто играли со снаряда-ми. Разбирались, в каком из них какой порох. А он был разного вида, от мелкого - в патронах, до больших, похожих на макароны. В хвостатых минах порох был в виде длинных узеньких пластин. Даже в школу приносили снаряды сдавать в металлом.

Вы школу взорвёте! Уносите, где взяли, - возмущались учителя.

Мы послушно уносили, выжигали тол и снова несли в школу.

От балки, называемой Большим Верхом, в сторону нашего посёлка отходил овраг. Возле этого оврага была маленькая воронка, даже не воронка, а углубление от падения самолёта. В нём и вокруг него валялись мелкие кусочки алюминия и плексигласа. Не раз я с друзьями бегал туда за волшебными кусочками оргстекла. Ведь эти стёклышки могли гореть. Мы зажигали их и наблюдали за горением. Пламени почти не видно, а заметно, как плавятся края.

Прошли годы, десятилетия. Я бы и не вспомнил о сбитом самолёте, если бы не случай. В 2005 году пишу портрет ветерана войны, потомка князей Всеволожских Евгения Георгиевича Капитонова, в прошлом юриста. В разговоре узнаю, что он воевал в Сталинграде и на Курской дуге, что ежегодно на праздник Победы приезжает в Поныри. Это мой районный центр.

Поделился и я, сказав, что во время войны жил в Брусовом, а после на Возах. Евгений Георгиевич оживился, услышав знакомое место.

А на Возах один солдат из противо-танкового ружья сбил немецкий самолёт.

И дал мне с автографом свою тоненькую книжечку «Падение Цитадели» (2004 год), в которой на репродукции фотография молодого солдата, сидящего на обломках самолёта. Имя его - Александр Филягин.

Он подбил ещё и вражеский танк, и с войны вернулся к мирной жизни..

Так через десятилетия узнал имя этого солдата и познакомился с человеком, освободившим мой край и защитившим меня в детстве - Капитоновым Евгением Георгиевичем. Возможно, это его вместе с другими солдатами увозили с Понырей на нашем поезде, на котором ехали гражданские, эвакуированные беженцы.

Я представил Евгения Георгиевича в то время молодым, как на фотографии, солдатом и решил на фоне изобразить моего собеседника в военной форме.

Натурный портрет послужил основой для другого портрета-картины, написанного и подаренного областным комитетом по культуре городу Волгограду к юбилею Победы. Сейчас он находится в Волгограде в художественном музее имени художника И. Машкова. На этой картине Е. Капитонов изображён на фоне горящего Сталинграда.

Хочется ещё добавить, что его дочь Люба, художник-прикладник, посвятила мне стихотворение. Выдержка из него..

Прозреньем счастлив!

Этот мир увидеть

Ты одержим, пылаешь и горишь,

Ведь, у мольберта стоя молчаливо,

Ты маленькое чудо сотворишь.

Снова возвратимся в то далёкое послевоенное время. Взрывы продолжались. На этот раз нарушали тишину сапёры. Рамками, штырями они обследовали каждый метр зем-ли. Собирали и увозили в поле снаряды. мины, бомбы и вблизи посёлка, в сделан-ных углублениях, взрывали. Предварительно солдаты ходили по поселку и пред-лагали населению выйти из изб и встать с обратной стороны от взрыва. Однажды раздался взрыв, о котором я не знал. На самом высоком месте посёлка появился чёрный дым, и со свистом в мою сторону полетел большой осколок. Я побежал в одну сторону, кажется, и он ко мне летит. Побежал в другую, и он сюда. «Будь, что будет», - подумал я и побежал в сторону дома, пока оско-лок, задняя часть снаряда, не врезалась в землю в нескольких метрах от меня.

Вспоминается случай в школе, когда учительница не поняла предупреждения сапёров и поставила учеников у стенки школы со стороны взрыва. К счастью, осколки пролетели выше и ни один в нас не попал. Видимо, спасла разделяющая нас железнодорожная насыпь. В школе сменилась учительница. Приехала после учёбы Анна Григорьевна Гнездилова На уроке пения запела, да так затянула мелодию, что ученики не выдержали и дружно громко засмеялись. Мы были воспитаны на песнях типа «Три танкиста, три веселых друга», да на народных песнях, и сами пели, чаще украинские, исполняемых взрослыми на вечеринках. А такое пение слышали впервые.

В школе была перемена. Ученики бегали, играли. Под ногами валялись осколки от взорванных снарядов. Одноклассник бросил такой осколок в меня, попал в нос.

Хлынула кровь из носа. В это время мимо проходила группа солдат. Один подошёл ко мне, открыл сумку с красным крестом, полную сверкающих металлических предметов. Стал поочерёдно доставать их и что-то делать в носу. Затем начал разматывать бинт. В это время вышла учительница позвать нас на урок и видит такую картину. Подошла к нам. «Бинт вам нужней», - сказала солдату и дала мне беленький носовой платок. А я уже пред-ставлял, как с перебинтованной головой покажусь в классе.

Ученики нашего четвёртого класса готовились к выпускным экзаменам. Странно готовились. Писали лозунги типа «Сдадим экзамены на пять и четыре». Вокруг цвела сирень. Мы, вместо подготовки, лазили по веткам в поисках пятиконечного лепестка, надеясь, что это поможет сдать экзамен на пять. На экзамен был приглашён начальник станции Иван Васильевич, чепо-век очень высокий и стройный. Мы трепетали, для нас был первый экзамен, а главное; присутствие самого начальника станции. Мне казалось, что значимей его был только Сталин.

Работая над картиной о военном времени, я вспоминаю нужные мне детали.

Вода. На весь посёлок Возы была одна колонка-водокачка с длинной ручкой.

Каждому, коснувшемуся её, нужно было накачать по два ведра воды. Те, кто уже не смог взяться за ручку, стояли в очереди. Колонка иногда ломалась. Приходилось с вёдрами идти в соседнюю деревню Чер-тановку на расстоянии более двух кило-метров, по глубокой балке. Чтобы вода не расплёскивалась, клали лист лопуха или сломанную с дерева веточку, и с полными вёдрами поднимались по крутым буграм.

Дома ждала корова по кличке Бурёнка. Поднесешь ей ведро и с ужасом наблюдаешь, как быстро уменьшается вода. Хотя бы на этом ведре остановилась: Но нет, корова подходит ко второму ведру и продолжает всасывать воду. Ещё полведра Ничего не остаётся, нужно снова по жаре идти в деревню. Чтобы корова далеко не убегала, иногда я слегка подсоленной водой сбрызгивал траву. В знак благодарности она подходила ко мне и своим шершавым языком до боли лизала мой лоб.

Для стирки брали воду в толкаче. Толкачом называли паровоз, толкающий поезд, груженый в основном углём: блестящим антрацитом, иногда коксом. Уголь везли с Донбасса. На участке Золотухино - Возы крутой подъём. На этом участке курсировал толкач. В момент стоянки паровоза жители поселка прямо набрасывались на толкач. Лезли на тендер, черпали для технических нужд ведром воду и по це-почке передавали друг другу вниз. Дела-лось это быстро. Вода расплескивалась, стоял грохот ведер об паровоз. Для своих знакомых машинист давал горячую воду внизу паровоза. Вспоминая это время, я написал картину «Вода на станции Возы», получившую диплом первой степени на областном конкурсе.

Чуть в стороне от нашего дома, напротив вокзала, стояли три громадных коричневых подбитых немецких танка.

Иногда местные трактористы что-то там доставали для трактора. Слышался стук молотков. Детям давали плоские колёсики зубьями внутрь. Мы с помощью проволоки катали их, бегая по поселку.

Так как уголь везли на платформах, он рассыпался, и вдоль железной дороги валялись куски, а я ходил по шпалам со старым ведром и за полдня набирал полное ведро угля. Кроме угля с Украины иногда везли на платформах соль. Я проходил вдоль состава и видел, как один парнишка возле платформы с солью посмотрел вокруг. Никого нет. Залез и набрал кепку соли.

Вдруг из танка выскочил охранник и помчался за парнем. Они скрылись за складами «Заготзерно». Через некоторое время охранник вел парня в дежурку вокзала. Так появлялись кандидаты в Соловки.

Вскоре танки увезли. Видел, как тащили их к железной дороге. Танки были такие тяжёлые, что два гусеничных трактора не могли сдвинуть с места. Помогала танкетка, маленький без ствола танк. Он разгонялся и таранил большой танк. От удара тот вздрагивал, и трактора тянули.

Разные были паровозы в грузовых и пассажирских поездах. В грузовых поездах - обычного вида, чёрные паровозы.

Спереди на торце были большие буквы «ФД» (Феликс Дзержинский). Паровозы в пассажирских поездах внешне менялись, становились более обтекаемыми, с буквами «ИС» (Иосиф Сталин). Начали появляться тепловозы. Свисток паровоза менялся на протяжный гудок тепловоза. Услышав далёкий сигнал тепловоза, я подбегал к железной дороге ближе и ждал, чтобы посмотреть, как без паровоза на большой скорости проносятся скорые поезда. Спереди внизу паровоза находилась решётка:

На путях бродили куры. Увлечённо что-то клевали. При приближении поезда

ОНИ подпрыгивали и отлетали. Много раз приходилось видеть, как курица, подпрыгнув, не успевала отлететь, попадала в решётку. Перепуганная, прочно застрявшая курица уже не кричала, а ехала до следующей станции. Бывали случаи, когда, в отличие от куриц, люди, не замечающие поезда, погибали.

От проходящих поездов дрожали пол, кровати, звенела посуда. Постепенно мы привыкали. На многих вагонах скорых поездов было написано: «Спальный вагон прямого сообщения». Я не мог понять, для чего нужно это писать и для кого. Наша изба становилась тесной, а рядом пустовали пятнадцать соток земли. Маме разрешили взять эту землю себе и построить из самана маленькую избушку.

Дед помогал. Потолок был из плетня, за-штукатуренный и побелённый, но с сучками и неровностями. Гости высокого роста головой натыкались на сучки. Наружные двери открывались на улицу. Зимой избу с крышей заметало снегом. Дверь не от-крыть. Приходил с лопатой дед и у двери выкапывал в снегу яму чуть больше дверного размера. Дверь открывалась, и мы выползали наверх. Вспоминаю это как сказку, а тогда было обычным делом.

Никто не проявлял недовольства такой жизнью. Из своей избы дед выходил через сделанный в снегу тоннель.

оцифровка журнала "Невский Альманах" раздел Исторической Памяти "Работаю над картиной " 15 страница https://www.nev-almanah.spb.ru/2004/3_2022/magazine/#page/16