Первая неделя с телефоном Влада пролетела для Ксении в странном сочетании облегчения и подспудной тревоги. Вечерние звонки стали ритуалом. Голос брата, хоть и шепотом, доносил обыденность: школа, оценки, кот Васька, который так и не научился ловить мышей. Мать, по словам Влада, погружалась в молитвы все глубже, будто пытаясь достичь дна невидимого океана веры. Она стала словно призраком в собственном доме, не замечая никого вокруг. Единственное ее взаимодействие с миром – это властное требование следовать за ней в церковь. И здесь Влад удивил Ксению: он сопротивлялся яростнее, чем она в его годы. Не скандалил, нет, но его молчаливое упрямство, отказ встать с места, потупившийся взгляд – все это было актом неповиновения, который Ксения ощущала даже по телефону. Она гордилась им и боялась за него одновременно.
Суббота. Звонок раздался глубоко за полночь, разорвав тишину студии и сон Ксении. На экране – номер Влада. Сердце упало. Она схватила трубку.

- "Ксю?" – голос брата был еле слышен, прерывистым от страха. - "Ты спишь? Прости... но мама..."
- "Что с мамой? Влад, говори!" – Ксения села на кровати, сжимая телефон так, что костяшки побелели.
- "Она... она не такая. Не просто молится. Она... разговаривает".
- "С кем?" – Ксения почувствовала, как по спине побежали мурашки. - "С отцом?"
- "Нет! С кем-то... другим. Голос... он не совсем ее. То выше, то ниже. Как будто два человека говорят... или один, но... сломанный. И слова... странные. Не молитвы. Злые".

Ксения попыталась рационализировать. "Влад, она всегда была странной. Может, это ее новый... ритуал? Молится вслух по-особенному?"

- "Нет, Ксю! Я чувствую! Это что-то другое! Она ходит по дому, стучит ногтями по стенам, бормочет... а потом кричит этим другим голосом! Мне страшно!"
В его голосе звучала первобытная, детская паника. Ксения не могла игнорировать.

- "Хорошо, зайка. Держись. Я постараюсь приехать как можно скорее. Очень скоро! А пока – прячься. Прямо сейчас где ты?"

- "В шкафу. В своей комнате. Она в зале..." - сказал Влад.

- "Сиди тихо. Я позвоню завтра вечером, как обычно. Будь осторожен!" Ксения положила трубку, и тишина студии внезапно стала гнетущей. "Не совсем ее голос..." – эхом звучало в ушах. Образ матери, бормочущей чужим тоном в темноте, заставил ее содрогнуться.

Вечерний звонок в воскресенье был тревожным. Влад взял сразу.
- "Отец не вернулся!" – выпалил он, не здороваясь. - "После смены на ферме. Мама сказала... что он уехал. К тебе. В город".
Ледяная волна прокатилась по телу Ксении. "Ко мне? Но... он не звонил! Ничего не говорил! Это же безумие!"

- "Так она сказала. Утром. А сама... она сегодня почти не выходила из своей комнаты. Говорит с тем... голосом. Громче".

Понедельник, вторник, среда... Отца не было. Ни дома, ни в городе у Ксении. Она звонила на ферму – там разводили руками: отработал смену в субботу и ушел. Больше не появлялся. Мысли путались. Может, он действительно сбежал? Наконец-то не выдержал тридцатилетнего ада с фанатичкой? Но почему не предупредил? Почему не позвонил ей? Тревога за отца смешивалась с нарастающим ужасом за Влада. Мать окончательно потеряла связь с реальностью. Она перестала выходить из своей комнаты, перестала готовить. По телефону Ксения, стиснув зубы, помогала девятилетнему брату разогреть консервы, сварить яйца, объясняла, как сделать простейший бутерброд. Он стал взрослеть со скоростью света, под давлением безумия.

Пятница. Звонок в 12 ночи. Ксения уже не спала, сидя у окна и кусая ногти. Она знала, что это Влад. И знала, что что-то случилось.
- "Ксю!" – в трубке – прерывистые всхлипы, панический шепот. - "Она... она пришла! Я... я на улице! В беседке, за лавкой спрятался!"

- "Что случилось?! Влад, дыши! Говори!"

- "Она ворвалась! Вся... грязная! Волосы дыбом! Глаза... как у зверя! В руке... спица! Большая, вязальная!"
Ксения вскочила.

- "Спица?! Влад, что она сделала?!"

- "Орала, что Ангелы требуют твоих молитв! Молись, нечистый отрок! Молись! Я... я испугался... сказал "нет"! Она... она взвыла! "Согрешила! Согрешила, породив тебя!" И... и воткнула мне спицу в руку! Воткнула и убежала! Кровь... Ксю, мне больно!"
Картина предстала перед глазами Ксении с леденящей ясностью: мать, обезумевшая фурия, спица, торчащая из руки маленького Влада... Безумие перешло все границы. Перешло к насилию.

- "Слушай меня внимательно!" – голос Ксении стал резким, командным, заглушая собственную панику. - "Иди к тете Вере! Через улицу! Сейчас же! Скажи, что тебе нужна помощь, что мама тебя ранила! Пусть она вызывает скорую и полицию! Иди, я буду на связи!"

Она слышала его прерывистое дыхание, шарканье ног по земле, тихие всхлипы. - "Иду... Ой! Спица..."

- "Не трогай ее! Пусть врачи вытащат! Просто иди! Быстрее!" Ксения уже набирала номер такси на втором телефоне, судорожно натягивая джинсы. -

- "Я уже еду, Влад! Я скоро буду! Держись! Иди к тете Вере!"

Два часа в такси пролетели как адский сон. Ксения давила на водителя, суля двойную оплату. Деревня встретила ее гробовой тишиной. Ни полиции, ни "скорой". "Как всегда... чертова глушь..." – пронеслось в голове. Но свет в окне дома тети Веры горел – значит, Влад добрался, помощь рядом. Это было главное.

Дверь родительского дома была приоткрыта. Ксения вошла в прихожую. Тишина. Густая, тяжелая, пропитанная чем-то... металлическим. Запах крови. Он висел в воздухе, сладковатый и тошнотворный. Из прихожей вел короткий коридор. Дверь в родительскую спальню была тоже приоткрыта. Оттуда доносился монотонный, бубнящий звук. Голос матери. Но не обычный, не тот, что ругал или молился. Это было ритмичное бормотание, лишенное интонаций, как заевшая пластинка.

Ксения оглянулась. В углу прихожей стояла старая деревянная швабра. Она схватила ее, как дубину. Защита. От чего? Она не знала. Но инстинкт кричал: защищайся!
Она подошла к двери, толкнула ее плечом. Она скрипнула, открывая вид в спальню.
Ксения замерла. Мир перевернулся. Она услышала, как швабра с глухим стуком падает на пол, но не почувствовала этого. Все ее существо свело ледяным спазмом ужаса.
На кровати, лежал отец. Его тело было неестественно вытянуто, руки раскинуты в стороны, ноги выпрямлены и сведены вместе. Поза напоминала крест. Лицо, всегда отстраненное, теперь было застывшей маской последнего, немого крика. Горло перерезано – глубоко, почти до позвонков, темная лужа залила подушку и простыни. Запястья были изрезаны – глубокие, рваные раны, из которых уже не текла кровь. Он был мертв. Долго мертв.

Над ним, у изголовья кровати, стояла мать. Она была босая, в грязном ночном белье, волосы спутанные, как гнездо. Руки были воздеты к потолку, пальцы растопырены в каком-то извращенном жесте благословения или требования. Она раскачивалась из стороны в сторону, и из ее уст лилось то самое монотонное бормотание, которое Ксения слышала из коридора:

- "Ангелы меня услышали... Ангелы меня услышали... Ангелы меня услышали..."

Ксения попыталась сделать шаг, но ноги не слушались. Она оперлась о дверной косяк, чтобы не рухнуть. Воздух перехватило.

- "Мам..." – вырвалось у нее хриплым шепотом.

Мать не отреагировала. Она продолжала раскачиваться и бормотать свою жуткую мантру. И тогда Ксения увидела. Увидела то, что превратило ужас в абсолютное, сюрреалистическое безумие.
Из обоих ушей матери торчали толстые вязальные спицы. Они были вогнаны глубоко, почти до основания. По щекам, из ушных раковин, струйками засохшей и свежей крови текли темные дорожки. Но самое страшное были глаза. Вернее, то, что от них осталось. Веки были неестественно оттянуты, а в глазницах... зияли черные, кровавые дыры. Она тоже выколола себе глаза. Спицами? Скорее всего. И теперь она стояла, слепая и глухая (спицы в ушах наверняка повредили барабанные перепонки и внутреннее ухо), воздев руки к небу, и бормотала, бормотала, бормотала...

- "Ангелы меня услышали... Ангелы меня услышали..."

Ксения не помнила, как вышла из дома. Ее вывернуло на улице. Она стояла на коленях в грязи, трясясь всем телом, когда наконец-то, с бесконечным опозданием, прибыли полицейские машины и "скорая" из райцентра. Крики, суета, фонари, выстрелы в воздух для оцепенения (на всякий случай)... Все это прошло мимо нее, как сквозь толстое стекло.

Она видела, как аккуратные санитары в белых халатах и полицейские с решительными лицами вошли в дом. Видела, как через несколько минут они вынесли сначала тело отца, покрытое черным пакетом. А потом... вывели мать. Вернее, почти вынесли. Она шла, точнее, ее вели, но она не сопротивлялась. Ее лицо, искаженное в безумной гримасе блаженства и ужаса одновременно, с черными провалами вместо глаз и торчащими из ушей спицами, было обращено к небу. Ее губы беззвучно шевелились, повторяя все ту же фразу. Кровь запеклась на щеках, на шее, на рубашке. Она была живым воплощением кошмара.

- "В психушку, батюшки мои..." – прошептал кто-то из собравшихся соседей. "И правильно. Навечно".

Ксения не чувствовала ни жалости, ни гнева. Только ледяную пустоту и всепоглощающую усталость. Потом к ней подбежала тетя Вера, вся в слезах, и толкнула к ней Влада. У него была перевязана рука, лицо бледное, глаза огромные от пережитого ужаса. Он бросился к сестре, вцепился в нее мертвой хваткой.

- "Ксю... отец... он...?" – всхлипнул он.

- "Он больше не вернется, зайка", – тихо сказала Ксения, обнимая его. - "Но теперь мы вдвоем. Только мы. И мы будем жить. Спокойно".

Она смотрела, как машина скорой помощи с зарешеченными окнами, увозящая мать, скрывается за поворотом. В больницу. Потом – в психиатрическую лечебницу. Навсегда. Ничего. Она это заслужила. Все эти годы молитв, страха, контроля – они привели ее сюда. К спицам в ушах и глазах. К крови мужа на руках. К безумию, которое наконец поглотило ее целиком.
Ксения крепче прижала к себе дрожащего Влада. Впереди были бумаги, опекунство, похороны, бесконечные вопросы полиции и соседей. Впереди была новая жизнь – с травмой, с болью, со страшными воспоминаниями. Но это была их жизнь. Без церковного дурмана, без шепота "ангелов", без вечного страха не угодить. Без матери.

Они будут жить. Спокойно. Она этого добьется.

Ночь после обхода прошла в привычном, гнетущем спокойствии. Сущность была отогнана, и день семьи Гарсия начался как всегда. Фред с утра поработал на своих полях с наемными помощниками, а к обеду уехал помогать соседу Альберту. Джулия погрузилась в домашние хлопоты, занимаясь с Мэри по программе домашнего обучения. Кевин, ворчливо отказавшись от занятий, бесцельно пинал мяч на заднем дворе, его лицо было омрачено подростковой тоской и невысказанной тревогой. Джон, что было странно, бродил по периметру фермы средь бела дня, его холодный взгляд методично сканировал кусты, заборы, будто ища что-то невидимое другим. Домашнее обучение детей – необходимость, продиктованная их тайной. Никакой школьный коллектив не мог вместить в себя их ночной кошмар. "Обстоятельства", – сухо ответила когда-то Джулия на вопрос директора. Этого было достаточно.

День тянулся медленно, наполненный привычными звуками и делами. Около семи вечера зазвонил телефон. Фред сообщил, что задерживается у Альберта, дела затянулись.

"Пусть Джон пойдет на обход вместо меня," – сказал он, и голос его звучал устало, но без тревоги. Джулия, положив трубку, с опаской взглянула на старшего сына. Он уже сидел за столом, ожидая ужина, его лицо – непроницаемая маска.

"Джон, отец задержится. Тебе идти на обход сегодня," – сказала она. Он лишь едва заметно кивнул, не меняя выражения. Ужин прошел в гнетущем молчании, прерываемом только стуком приборов и тихими вопросами Мэри.

Ровно в девять Джон начал готовиться. Движения его были отточенными, автоматическими: ружье, куртка, проверка патронов. Он вышел в сгущающиеся сумерки, не оглянувшись.

Прошло меньше часа.

Внезапно дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял Джон. Но это был не тот Джон, что ушел. Он был с ног до головы покрыт густой, темной кровью. Она сочилась с его рук, капала с подбородка, пропитала куртку и джинсы, маскируя цвет ткани. Его лицо, обычно бесстрастное, было искажено первобытным, животным ужасом. Глаза, такие холодные и пустые еще час назад, теперь метались, полные невероятного страха.

Джулия вскрикнула, отшатнувшись от вида сына. Но в следующее мгновение к горлу подступила странная, горькая радость – он чувствует! Он снова здесь, с нами!

"Мама..." – прохрипел Джон, его голос дрожал, срываясь. – "Оно... Оно не уходит! Плевать хотело на выстрелы! Я стрелял... Стрелял снова и снова... Оно... просто смотрело... Потом..."

Паника, холодная и липкая, сжала сердце Джулии. Но материнский инстинкт, закаленный годами жизни под дамокловым мечом, оказался сильнее. Она встряхнулась, голос ее прозвучал резко, заглушая собственный ужас:

"Разбуди Кевина и Мэри! Сейчас же!Отведи их в подвал! Быстро!"

Джон, все еще трясясь, но послушный команде, бросился вглубь дома. Джулия действовала молниеносно: щелк – дверной замок заперт на ключ. Шум задвижки. Комод, скрипя, сдвинулся, забаррикадировав вход. Она метнулась к телефону, дрожащими пальцами набирая номер Альберта. Нужно предупредить Фреда! Нужно, чтобы он...

БУМ.

Удар в дверь. Не сильный, будто кулаком. Но звук был нечеловечески глухим, словно ударили мешком с мокрой землей.
Джулия замерла с трубкой у уха. Голос Альберта на другом конце казался доносящимся из другого мира.

БУМ. БУМ.

Удары участились, становились все мощнее. Дверь вздрагивала в раме, щепки летели с косяка. И все это – в звенящей, неестественной тишине ночи. Ни лая собак, ни криков цикад. Только этот нарастающий, мертвящий стук.

"Фред!" – закричала Джулия в трубку, едва услышав голос мужа. – "Домой! Немедленно! Оно здесь! Оно не уходит! Джон... Джон весь в крови! Оно..."

БУМ!

Дверь треснула посередине. Джон выскочил из коридора, подталкивая перепуганных, сонных Кевина и Мэри к люку в полу. Патроны в его кармане громко позвякивали при каждом движении. Его глаза, полные ужаса, встретились с материнскими.

"Поторапливайся!" – крикнула Джулия, уже не в телефон, а сыну. Джон кивнул и быстро спустил детей в убежище. Звук захлопнувшейся тяжелой крышки подвала был слабым утешением.

Джулия бросилась на кухню. Холодильник! Маленькая стеклянная бутылочка со святой водой, заветная, на крайний случай. Она схватила ее и самый большой кухонный нож. Выдернула пробку, плеснула водой на лезвие. Капли святой влаги блеснули в свете лампы. Она встала спиной к двери подвала, лицом к трещащей входной двери. Сердце колотилось, как бешеное, но в груди пылал яростный огонь. Нет. Никогда. Ни за что. Она не отдаст своих детей. Этому чудовищу, этому проклятию, терзавшему их род, пришло время узнать гнев матери. Пусть сделает с ней что угодно.

БУМ! БУМ! БУМ!

Дерево раскалывалось. В щели уже виднелась непроглядная тьма снаружи.
И вдруг... вдалеке, слабый, но нарастающий гул мотора. Фред!

Сущность за дверью замерла. Потом раздался рев. Не звук, а физическая волна ужаса, сметающая все на своем пути. Звон посуды в шкафах превратился в какофонию бьющегося стекла. Окна завибрировали, покрылись паутиной трещин. Рев был бесконечным, полным такой немыслимой ярости и голода, что Джулия прижала руки к ушам, крича от боли.

Рев оборвался так же внезапно, как начался. Удары в дверь прекратились. Все внимание Сущности теперь было приковано к приближающемуся свету фар.

Фред увидел Его у своего порога. Впервые так близко. Впервые – не в поле, не вдали, а прямо у стен дома, откуда доносились крики жены и звон бьющегося стекла. Сущность представляла собой сгусток двигающейся, переливающейся черноты, не имеющей четкой формы, но излучающей леденящий душу холод и злобу. В ее очертаниях угадывались нечто похожее на руки, слишком длинные, слишком гибкие.

Фред не раздумывал. Он выскочил из машины еще до полной остановки, выхватив из салона ружье Альберта – обычное, неосвященное. Но сейчас важен был свинец.

"Убирайся!" – зарычал он, вскидывая ствол. Выстрел! Сущность лишь вздрогнула, как от ветра. Выстрел! Выстрел! Выстрел! Фред шел вперед, не целясь, паля почти в упор. Пули, казалось, растворялись в черноте, не причиняя вреда. Патроны кончались. Он был уже в метрах десяти от дома, от чудовища, которое медленно, неумолимо разворачивалось к нему.

"Папа!" – крикнул Джон, высунувшись из разбитого окна гостиной. Он швырнул в сторону отца свое освященное ружье. Фред поймал на лету, автоматически перехватывая привычное оружие. Вес знакомый, успокаивающий. Вскинул целясь в сгусток тьмы...

В этот момент одна из тех черных, неоформленных "рук" Сущности метнулась вперед с невероятной скоростью. Она не ударила. Она вошла в грудь Фреда, как горячий нож в масло. Фред замер. Глаза расширились от непонимания и шока. Изо рта хлынула алая пена. Он кашлянул, и брызги крови окрасили рубашку.

"НЕЕЕЕТ!" – душераздирающий крик Джулии слился с диким воплем Джона из окна.

Фред смотрел на чудовище. Не на рану. На Него. В его глазах не было страха. Только яростная решимость и... странное понимание? Он поднял освященное ружье, которое держал в одной руке. Не к плечу. Почти в упор. Направил дуло не в тело, а туда, где у этого сгустка тьмы должна была быть голова.

Выстрел.

Пуля, выпущенная почти в упор из оружия, десятилетиями прогонявшего эту тварь, пронзила черноту. Раздался не крик, а звук рвущейся ткани реальности – глухой, вибрирующий хлопок. Сгусток тьмы схлопнулся, как лопнувший пузырь, и исчез. Не растворился, не ушел – исчез. Оставив после себя лишь ледяной ветерок и запах озона.

Фред Гарсия рухнул на землю. Освященное ружье выпало из его ослабевшей руки.

Последующие часы слились в кошмарный водоворот. Джон выбежал из дома, забыв про страх, упав на колени рядом с отцом. Он тряс его, кричал, умолял очнуться, его лицо, смытое слезами от крови и отчаяния, было искажено неподдельным, всесокрушающим горем. Тот Джон, холодный и отстраненный, исчез, смытый слезами и ужасом потери. В его рыданиях был крик не только по отцу, но и по всем годам, украденным проклятием, по своей собственной душе, которую он едва начал ощущать снова, слишком поздно. Джулия, выведя перепуганных, плачущих детей из подвала, молча прижалась щекой к еще теплой щеке мужа, ее тело сотрясали беззвучные рыдания. Кевин плакал, сжимая кулаки, Мэри ревела, не понимая до конца, но чувствуя вселенскую боль вокруг.

Полиция и скорая приехали на крики и выстрелы, зафиксированные соседями. Картина была страшной: разбитая дверь, треснутые окна, лужи крови (Джона) на полу и пороге, и тело Фреда с ужасной раной в груди. Джулия, держась с потрясающей силой духа, рассказала им историю, отточенную годами вынужденной лжи, но с новой, страшной деталью:

"На нас напали... Не знаю кто... Бандиты, наверное. Они убили моего мужа... Мой сын пытался защитить дом..." Она указывала на кровь Джона, на его разорванную куртку (которую он порвал сам в приступе отчаяния у тела отца). Джон, все еще в шоке, кивал, подтверждая ее слова односложно, не в силах говорить. Его вид – окровавленный, с дикими глазами – был красноречивее любых слов. Полицейские записывали, кивали, сочувствовали. Идея разбойного нападения в сельской местности была, к сожалению, слишком правдоподобной. Освященное ружье лежало рядом с Фредом – просто "оружие самообороны". Никаких следов нечеловеческой сущности они не нашли и не искали. Тело увезли. Составили протокол. Пообещали "разобраться".

Дни после похорон были самыми тяжелыми. Горе висело в доме тяжелым покрывалом. Джон, пережив взрыв эмоций, снова замкнулся, но теперь это была не ледяная отстраненность, а глубокая, иссушающая скорбь и вина. Он почти не разговаривал, целыми днями сидел у могилы отца или молча работал в поле, взвалив на себя его обязанности. Кевин стал неожиданно тихим и внимательным к матери. Мэри часто плакала по ночам. Джулия держалась из последних сил, управляя хозяйством и пытаясь быть опорой детям.

Но прошла неделя. Две. Месяц.

И случилось невероятное.

Тишина. Не просто отсутствие звуков. Тишина без страха. Ночью не было ни выстрелов, ни леденящего ожидания, ни ощущения чужого, злобного присутствия за окном. Сущность не возвращалась. Ни на следующую ночь. Ни через неделю. Ни через месяц.

Сначала они боялись поверить. Каждую ночь Джулия или Джон (теперь он делал обходы один, по привычке, с отцовским освященным ружьем в руках) напряженно прислушивались, вглядывались в темноту. Но ничего. Только звуки ночной природы. Никаких следов, никаких знаков.

Осознание пришло медленно, как рассвет после самой долгой ночи. Проклятие, преследовавшее род Гарсия с деда Иоанна, закончилось. Оно требовало платы. Оно требовало смерти Фреда. Его жертва, его последний выстрел освященным оружием в упор, стал ключом, отпирающим клетку. Сущность получила то, что хотела, или то, что было предопределено древним проклятием. Фред своей жизнью купил им свободу.

Жизнь на ферме продолжалась. Раны душевные затягивались медленно, оставляя шрамы. Но над домом Гарсия больше не висела тень. Джон постепенно начал оттаивать. Он стал проводить время с Кевином, учил его водить трактор. Однажды он подошел к Мэри, игравшей во дворе, и молча погладил ее по голове. Девочка взглянула на него широко раскрытыми глазами – впервые за долгие годы он увидел ее. В глазах Джона стояли слезы.

Они больше не стреляли по ночам. Освященное ружье висело над камином – реликвия, памятник борьбе и жертве. Иногда по ночам Джон все равно просыпался, по старой привычке прислушиваясь. Но слышал только тиканье часов да дыхание спящих в доме. Тишина была полной, мирной и такой долгожданной. Они были свободны. Цена была непомерно высока, но кошмар, наконец, отступил, оставив их жить в хрупком, выстраданном мире.

Дорогие друзья, коллеги и просто неравнодушные люди.
В Военно-Медицинской Академии, столь важном для сохранения жизней наших бойцов учреждении, критический недостаток донорской крови. Особенно острая ситуация с отрицательными резусами.

Очень нужна помощь в виде пополнения банка крови - как бойцам, которые борются за свои жизни, так и врачам, которые круглосуточно эти жизни спасают.

Давайте дадим свою кровь людям, которые проливали за нас свою. И поможем врачам ВМА в их спасении.

Текущий донорский светофор во вложении, актуальный в динамике по ссылке
https://www.vmeda.org/medicine/donor/donor-svetofor/

Критерии для сдачи крови:
- мужчины и женщины
-Возраст 18 и более лет
-Вес  50+ кг
-Без хронических заболеваний

За 1-3 суток исключить употребление алкоголя и в идеале курения

С собой иметь удостоверение личности
Сдается кровь после плотного завтрака

Адрес:
Санкт-Петербург, Загородный проспект, 47И (метро Пушкинская, вход со стороны Введенского канала).
Режим работы: Пн-Пт с 9:00 до 12:30

Просьба максимально распространить.

Администрация ДЧ

Всем привет, любители всяких неприятных насекомых! Соскучились по контенту? Сегодня мы поговорим о существе, которое заставит вас пересмотреть свои взгляды на кузнечиков. Забудьте про душевное стрекотание под луной. Сегодня у нас в гостях бронированный джаггернаут из мира кузнечиков - Acanthoplus discoidalis. И тапком тут не обойдешься, придется брать что-то потяжелее.

Acanthoplus discoidalis – это такой африканский кузнечик из отряда прямокрылых насекомых, который решил, что быть маленьким и безобидным – это для слабаков и неудачников, и стал тем, чем стал. Он облюбовал засушливые регионы Южной Африки. Ему нравятся саванны, кустарниковые заросли и, конечно же, фермерские поля. Последние он считает своим личным шведским столом, где можно вдоволь наесться сочных овощей и фруктов, пожевать вкуснейшие молодые побеги, а может быть и подкрепиться чем-то мясным.

Фермеры, мягко говоря, не в восторге от такого соседства. Acanthoplus discoidalis способен уничтожить целые поля с посевами, оставив после себя лишь голые стебли. Поэтому борьба с этим вредителем – это постоянная головная боль для африканских аграриев. Вообще, Acanthoplus discoidalis – это не просто кузнечик, это кузнечик с характером. Он не боится нападать на более крупных животных, включая людей. Конечно, убить он вас не убьет, но укусить может знатно. А еще он стреляет кровью, но об этом позже.

Броня, как у танка, и челюсти, как у динозавра

Внешне Acanthoplus discoidalis выглядит так, будто его собрали из остатков старого танка и запчастей от газонокосилки. Он довольно крупный, достигает 8 см в длину. Тело покрыто толстым шипастым панцирем из хитина, который защищает его от хищников и придает пугающий облик какой-то жуткой бестии прямиком из ада. Его экзоскелет выглядит как броня космодесантника хаоса их вселенной Вархаммер 40.000. Кузнечик настолько хтоничен, что мог бы отнимать у людей деньги одним только взглядом.

Окраска варьируется от зеленовато-коричневой до темно-коричневой, даже в черноту, что позволяет ему отлично маскироваться в сухой траве и кустарниках. Кузнечик, хоть и выглядит грозно, все же рискует стать чьим-то обедом, а там если не съедят, то покалечат, а оно ему надо? Этот бронированный монстр имеет крупное, коренастое тело с большим брюшком, которое больше пошло бы какому-нибудь пауку, нежели кузнечику. Ноги длинные и мощные, иногда также покрыты шипами. Хотя у этого кузнечика имеются крылья, но летать он не может. Крылышки настолько малы, что их просто не видно, и они по большому счету являются рудиментарными.

Глаза этого монстра налиты кровью и имеют красный цвет, что придает ему еще более пугающий вид. Ротовой аппарат, как и у других кузнечиков у нашего нового друга – грызущий, чтобы пережевывать и грызть всякую твердую травку, но есть один нюанс. Мандибулы этого монстра очень мощные и очень острые, предназначенные для пережевывания всего, что попадется под руку. Кстати, если вы попадетесь ему под руку, то он может и вас попробовать пожевать, и да, спойлер, у него получится.

Трава, кровь и рок-н-ролл

Чем же питается наш герой? Вот тут начинается самое интересное. Acanthoplus discoidalis – это настоящий каннибал. Он не просто ест других кузнечиков, он делает это с удовольствием и аппетитом. Можно сказать, что он так и ждет, что мимо пропрыгает кто-нибудь, чтобы его схарчить. Если вы увидите двух этих парней, мирно сидящих рядом, не спешите делать выводы, что они старые друзья. Скорее всего, один из них уже прикидывает, как бы половчее откусить другому ногу.

Но каннибализм – это не единственное, чем занимается Acanthoplus discoidalis. До поедания себе подобных он опускается только в случае нехватки в организме белка и соли, и только в условиях, когда взять их больше негде. Основу рациона этого могучего кузнечика составляет травка, различные семена, фрукты и ягоды. Однако, если подворачивается такая возможность, то кузнечик не прочь полакомиться падалью, абсолютно любой, тут он не принципиален. Также этот беспощадный хищник может поедать птенцов некоторых птиц, если они еще совсем маленькие и остались без присмотра. В общем, жрет он почти все, до чего в состоянии дотянуться своими жвалами. Настоящий всеядный монстр.

Чаще всего эти кузнечики активны ночью, а днем они стараются особенно не отсвечивать. Не потому, что днем их может кто-то слопать, хотя это тоже немаловажно, а в первую очередь из-за жары, ведь обитают они в засушливой местности, а днем в Африке печет так, что хоть льдом обмазывайся. Но даже если на нашего бронированного карапуза нападут – ему есть чем ответить. При резком нападении сбоку кузнечик может попытаться укусить агрессора своими мощными челюстями, при этом издавая громкое стрекотание, чтобы предупредить о намерениях.

А еще он плюется кровью. Да, вы не ослышались. Когда Acanthoplus discoidalis чувствует угрозу, он выстреливает струей гемолимфы (аналог крови у насекомых) из специальных отверстий в экзоскелете. Эта жидкость имеет неприятный запах и вкус, и она может вызвать раздражение кожи и глаз. После такого обстрела нападавший уже явно потеряет всякий интерес к этому неприятному насекомому. Однако после того, как опасность миновала, кузнечик проводит тщательную чистку, чтобы отмыть все следы гемолимфы с панциря, иначе можно стать целью для какого-нибудь голодного соплеменника, учуявшего кровь.

Любовь и каннибализм – вещи совместимые

Процесс размножения у Acanthoplus discoidalis – это отдельная песня. Самцы привлекают самок с помощью стрекотания, которое, наверное, звучит как предсмертный хрип жертвы. Ухаживания длятся от заката и до рассвета, пока наконец самка не согласится спариться с самцом. Самец производит большой сперматофор, который включает мешочек для спермы и прикреплённый к нему сперматофилакс - часть пищи, которая служит брачным подарком самке. После спаривания самка откладывает яйца в почву. И тут начинается самое интересное.

Самка Acanthoplus discoidalis – это настоящая мать-героиня. Она охраняет свои яйца от хищников и… других кузнечиков. Да, даже от своих собственных сородичей, а может быть и от отцов этого самого потомства. Потому что, как мы уже выяснили, каннибализм – это норма для Acanthoplus discoidalis, да и вообще, дело семейное.

После вылупления личинки начинают активно питаться и расти. И, конечно же, они не брезгуют каннибализмом. Так что, если вы увидите стайку маленьких Acanthoplus discoidalis, знайте, что они уже вовсю борются за выживание, поедая друг друга. Дарвин бы гордился. Нимфы несколько раз линяют, чтобы достичь размеров взрослой особи, от которой они внешне ничем не отличаются кроме отсутствия и так бесполезных крыльев.

Закругляемся

Acanthoplus discoidalis – один из самых крупных кузнечиков в Африке. Он может достигать 8 см в длину, что делает его настоящим гигантом среди насекомых. Он способен выстреливать струей гемолимфы на расстояние до 30 см. Это, как если бы вы плюнули кровью метров на 8. Впечатляет, да? Acanthoplus discoidalis играет важную роль в экосистеме, являясь пищей для многих хищников, таких как птицы, ящерицы и змеи. Acanthoplus discoidalis – это настоящий символ выживания и адаптации любой ценой (даже если эта цена – жизнь его сородичей).

Надеюсь, что вам было интересно почитать про этого бронированного монстра, и вы смогли узнать для себя что-то новое об очередном обитателе нашей с вами планеты. Ну, а если вам интересно почитать про какую-то особенную животинку, то пишите об этом в комментариях, я постараюсь написать о ней в ближайшее время.

Всем спасибо, все свободны!

Что если уголь — это не только топливо?

📍 Донецк, 1980-е. Медицинский институт, совместно с химлабораториями при горно-металлургическом НИИ, берётся за невозможное: создать заменитель крови на основе переработанных углеродных соединений.

🔬 Почему уголь?

Донбасс — не только шахты, но и уникальные пористые углеродные фракции, пригодные для связывания кислорода. Учёные предположили: если создать стабилизированную суспензию, она сможет временно заменить кровь в условиях экстренных операций.

Что сделали:

— Синтезировали жидкий состав на базе модифицированного активированного угля.

— Протестировали перенос кислорода на животных — и получили выживаемость выше ожидаемой.

— Смесь прошла экспериментальные применения в полевых госпиталях, особенно в зонах, где не было донорской крови.

👨‍⚕️ Прототип получил название «Гемоуглерин».

Он не стал массовым — были сложности с очисткой и стабильностью, но сам принцип вдохновил ряд исследований в Чехословакии, Болгарии и даже Японии в 1990-е. Инженер Николай Шершень, один из разработчиков, позже читал лекции в Университете Кобе.

📌 Цитата из отчёта 1986 года:

«Это не кровь. Но это то, что может дать шанс, когда кровь недоступна.»

⚙️ Иногда великие вещи рождаются там, где никто их не ждал — в шахтном краю, где уголь знал лишь путь в печь... а потом — стал плазмой и дал кому-то шанс прожить ещё один день.

Узнай больше подобных малоизвестных историй — переходи на мой канал.

Больше изображений в духе канала - Pinterest