"Новый год по лунному календарю"
Из серии правдивые истории Барона Мюнхгаузена. 105х65 холст, темпера. А. Бóрис. 2019
Мои картины можно увидеть на выставке "Новогодний переполох" в галерее "ЛИН" до 12 января. Москва 1-й Голутвинский пер.6.
Инстаграм - instagram.com/andrey_boris_art
Фейсбук - facebook.com/profile.php?id=100008392892965
Вк - vk.com/id74357366
Сегодня, 25 декабря, начинается астрономический Солнечный Новый Год! С Праздником!
ПОЗДРАВЛЯЮ НАС ВСЕХ С ВЕЛИК-ДНЁМ КОЛЯДЫ-ХОРЕСА – С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ НОВОГО СОЛНЦА !
С НОВЫМ АСТРОНОМИЧЕСКИМ КОЛО-ГОДОМ – С НОВЫМ СОЛНЕЧНЫМ КРУГОМ !
В КАЖДОМ ИЗ НАС ЕСТЬ СОЛНЦЕ В СЕРЁДКЕ ГРУДИ – ТОЛЬКО ДАЙТЕ
ЕМУ СВЕТИТЬ !!
ЗАЖИГАЙТЕ СВОИ ДУХОВНЫЕ СЕРДЦА-СОЛНЦА !
СОГРЕВАЙТЕ-СПАСАЙТЕ САМИ СЕБЯ – И ДРУГ ДРУГА !
Коляда гряде – тьма наничь иде!
Снова-рожденный Солнечный Бог Коляда-Хорес
начал свой Коло-Год, новый Солнце-ворот –
повернул на Новое Лето!
Хорестово Рождество –
Жизни новой торжество!
Хорес – Солнечный Огонь,
Круг свой начал по-солонь!
В Лето Новое иде –
НовоЛетие гряде!
С НовоЛетием, братья и сестры!!
С новым Солнечным 7533 Коло-Годом!!!
Гой-РА ! Хай-РА !! Яр-РА !!!
___________________________
Рождение в Зимнем Солнцестоянии снова-рожденного Солнца Коляды-Хореса – приходится всегда на 25 декабря. В сей Велик-День Солнечное Колесо поворачивается на Новое Лето – и возрастает Солнечный день на воробьиный скок.
Зимнее и Летнее Солнцестояния стоят на одной Оси Солнечного Коло-Года. Это два ключевых Солнцеворота-поворота : на Новое Лето и Новую Зиму. Оттого и ведётся новый отсчёт нового астрономического Солнечного Года – Новолетия – именно с 25 декабря.
Именно 25 декабря, после 3 дней зимнего Солнцестояния – когда день прибывает на воробьиный скок – начинается новый Солнечный КолоГод или НовоЛетие.
Именно в это время наше Солнце встаёт на единую Ось с Центром Галактики и Вселенной... Входит в частотный резонанс с их центральными духовными Сердцами-Солнцами.
Наше Солнце зажигает ся новым КРЕСом-Огнём – зажигая свещенный Огонь очищения в наших духовных сердцах-солнцах. Абсолютный Свет незримым мечом отсекает всё лишнее с наших многомерных Сутей – очищает-обновляет их.
Время отдавать долги и обрубать «хвосты». Жечь на зимнем костре былое – и уже ненужное. Смотреть, как все беды-несчастья разтворяются в дыме.
Время готовиться к переходу на новый виток быти-Я, к повороту Солнечного Колеса на Новое Лето. И хорошо начать движение новой жизни вместе с Ним – налегке, с чистой Совестью и Душой.
Время делать свой осознанный выбор ЛУЧших линий жизни, ЛУЧших вариантов Суть-бы, ЛУЧших версий Себя На-стоящего.
Да будет так – тако еси – тако буде.
Снова-рожденному Коляде-Хоресу и нам – сущим в Яви Земной живым чело-вечам – СЛАВА , СЛАВА , СЛАВА – Свет-Духа лава!
Ур-РА ! Ур-РА !! Ур-РА !!!
UPD:
Дополнение к теме :
ПОЧЕМУ НОВЫЙ ГОД ПРАЗДНУЕТСЯ ИМЕННО ЗИМОЙ
Пять искушений Шнеерсона (новогодняя прелюдия с интерлюдией без конца и смысла)
Мирон Яковлевич Шнеерсон часто оказывался в различных передрягах, но и те в свою очередь иногда бывали в Шнеерсоне. Сам себя он предпочитал называть одиноким рейнджером, а еще космическим бродягой, а еще вселенским отшельником или бесстрашным блюстителем. На вопрос, блюстителем чего, он предпочитал уклончиво уходить прочь.
За глаза его называли «этот хер». Шнеерсон не обижался, потому что не знал об этом. О чем он знал, так это о скоротечности жизни, поэтому, пренебрегая опасностью и принципами заодно, жил в свое удовольствие и назло окружающим.
Три часа в очереди в межгалактический сортир, одиноко левитирующий на краю безымянной галактики, пролетели, как один миг. На многие световые годы вокруг не было вообще ничего, кроме давящей на клапан пустоты, тем удивительнее был тот факт, что дверь оказалась заперта изнутри. Никакой надписи, типа «закрыто» или «ремонт», не было. Вернее, была одна – «прости, Юра, мы все просрали», но она очевидно не выражала официальной позиции администрации клозета, хотя и передавала общую суть.
Шнеерсон подергал ручку.
- Занято! – прохрипел изнутри кто-то.
Мирону Яковлевичу оставалось только покориться судьбе, но он был не таков, а более другой. Шнеерсон вытащил из штанины бластер, а из второй не стал, потому что не умел стрелять левой рукой.
- Чё, не открывают? – раздался внезапный голос за спиной, от которого Шнеерсон чуть не обделался прямо на месте. Очень позже спустя, когда он писал собственные мемуары, он множество раз прокручивал этот эпизод внутри головы, и приходил к выводу, что обосраться тогда было бы самым разумным и избавило бы космического рейнджера от всех последующих событий, хоть и оставило бы пятно на штанах и репутации.
Шнеерсон стремительно обернулся, заприметив краем глаза прямо перед собой мускулистую фигуру в бесформенной майке-алкоголичке и красивых бриджах небесного цвета и непримечательного фасона.
- Нет, - процедил сквозь плотно сжатые губы наружу Шнеерсон.
- Джованни Батиста де ля Фуэнте. Барон, – скромно произнес незнакомец с достоинством и склонил голову в нижайшем фуэте прямо на плечо Шнеерсона.
- А вот и не угадали! – злорадно захихикал Шнеерсон. – Моё имя слишком известное, чтоб его называть. Но мой позывной – Пятый, хоть это и секретная информация.
Барон де ля Фуэнте уважительно посмотрел куда-то под ноги, и даже между ними, где находился его сверхскоростной межзвездный мопед.
- А, так вы – тот самый? – с придыханием поинтересовался он, и Шнеесрон расправил плечи еще более-менее.
- Ага, - горделиво ответил бесстрашный блюститель.
- Который между четвертым и шестым? – уточнил барон.
Шнеерсону ничего не оставалось делать, кроме как признаться, что он не умеет считать, но тут совершенно неожиданно и очень кстати отворилась дверь сортира. Из нее вопреки всему, кроме законов физики, вышел могучий старик в красной шубе, отороченной мехом по самое не волнуйся, и шапке аналогичного цвета и рукавицах в тон.
Борода старика и его усы заодно были чуть приправлены кусочками оливье, которые, очевидно, уже побывали внутри хозяина ранее, а теперь вернулись обратно.
Седой старик и барон неожиданно встретились глазами и резко с нотками стремительности зашипели друг на друга, ощерились и ощетинились, как вампиры и оборотни в старом кинофильме, который Шнеерсон смотрел давным-недавно, когда хотел затащить в постель свою коллегу по предыдущей работе, с которой его уволили за прогул корпоратива. Барон вытащил из-за пазухи руки-базуки и отчетливо проговорил не своим голосом:
- Вот ты где, гнида!
Седой старик не тратил ни секунды на разговоры, потому что уже потратил три часа, блюя в сортире. Он размахнулся тяжелым мешком, который всегда таскал с собой и сейчас тоже не забыл, но попасть в барона оказалось непосильной задачей, и он промазал.
Барон ответил взаимностью, нажав на курок. Никакого выстрела не произошло и не могло произойти, это знал даже Шнеерсон, что нажимать надо на спусковой крючок, а курок взводить перед выстрелом. Барон злобно отбросил руки-базуки и отпнул ногой подальше, чтоб не иметь с ними ничего общего.
- Вы без рук, как без рук, - заметил наблюдательный Шнеерсон, и это было его роковой ошибкой и досадным недоразумением.
Дед тем временем отворил мешок на всю распашку и полез в него с явным намерением вытащить из недр какое-то оружие или неожиданность другого толка.
Шнеерсон напрягся, а барон де ля Фуэнте с ужасом ничего не предпринимал. Ситуация становилась критической и разворачивалась на триста шестьдесят градусов по цельсию и обратно.
Развязка наступила совершенно неожиданно, хоть о ней и можно было догадаться, но не сегодня. Старик так глубоко проник в мешок, что исчез в нем целиком, а когда ошарашенный Шнеерсон и хладнокровный Джованни Батиста констатировали абсолютное исчезновение деда, барон хлопнул себя по лбу чем придется, и вспомнил:
- Это портал.
- В ад? – зачем-то спросил Шнеерсон.
- Сеть порталов связывает Вселенную, - проигнорировал его барон, - но так как Вселенная расширяется, то и порталы тоже расширяются. Когда-то это был наперсток, а теперь, видишь, целый мешок.
Эрудированность барона не оставляла в Шнеерсоне никаких сомнений.
- Дед украл и наворовал у беззаботных олигархов все, до чего смог дотянуться, но не просто так, а чтобы раздать наворованное себе.
Шнеерсон только кивнул головой в знак категорического непонимания.
- Это не простой дед, а… - начал барон.
- Дед Мороз! – радостно перебил его Шнеерсон.
- А мой дед, - закончил барон де ля Фуэнте.
Шнеерсон испытал неописуемое изумление, от которого ему пришлось не только молчать, но и ничего не говорить.
- Но да, и дед Мороз тоже, - добавил барон скромно.
- Но если он – дед Мороз, то ты, получается…
- Правильно, Снегур.
Шнеерсону никогда раньше, и позже, возможно, тоже, не доводилось видеть живого Снегура, и он принялся рассматривать его, не привлекая особого внимания к собственной персоне и помыслам.
Им оставалось теперь только одно или, в крайнем случае, совершенно другое, в общем, выбора не было.
- В мешок! – выкрикнул барон, и Шнеерсон, ведомый инстинктами и гравитацией, прыгнул в портал.
Там пованивало нафталином и нечестивыми делишками. Шнеерсону сразу показалось, что в некоторые разы, когда дед Снегура не успевал добраться до туалета, он ходил прямо в мешок. Но неисповедим горизонт событий, и Шнеерсона выкинуло на грязную мостовую, где обрывки вчерашних желаний и мечт вперемежку с обоссанным снегом составляли купаж новогоднего Нижнего.
Тагила.
Шнеерсон не сразу узнал планету, на которой ему посчастливилось. И это была не она. Тогда вселенский отшельник с неброским позывным Пятый, вдруг решительно посмотрел на отсутствующих прохожих и присутствующего бомжа, который, как в другом старом фильме, жег костер прямо в жестяной бочке, греясь в лучах славы и горящих вонючих тряпок. Во время того фильма Шнеерсону тоже не дали, но он и не просил.
- Ты кем будешь? – сурово спросил Шнеерсон.
- Кому, ёпта? – сипло пробухтел собеседник.
Шнеерсон понял, что так он ничего не добьется, а если и добьется, то только пиздюлей. Нужно было менять план, но на что, он не знал. Уверенность в том, что Снегур не прыгнул за ним, окрепла до твердого состояния, и подкрепилась тем, что на месте портала ничего не было, а то, что все-таки было, было не оно, а насрано.
- Как звать? – спросил Шнеерсон бомжа. Глядя в светлое и незамутненное разумом и интеллектом лицо, Мирон Яковлевич тщетно пытался понять этого человека, уловить его суть, но улавливал только запах.
- Сопромат! – рыгнул бомж.
- Философ что ли? – поинтересовался Шнеерсон, но в это время у ближайшего подъезда остановилось такси, из которого вышел Дед Мороз, а за ним какая-то баба в голубом полушубке. Баба была пьяная, возрастная, и ни в чем себе не отказывала. И никому не отказывала. Шнеерсон подумал даже, а не посмотреть ли с ней какое-нибудь кино, можно даже немое и черно-белое, но тут же отогнал от себя назойливые мысли и бомжа Сопромата.
- Пидор! – выругался бомж, откатываясь на безопасное расстояние. Но Шнеерсон был уже весь внимание и абсолютно в другом месте, левее, сфокусировавшись на цели.
Мешок деда был туго набит – значит портал активный и действующий. Единственное, о чем мог сказать, а мог и не говорить Шнеерсон, так это о погоде, поэтому уловил момент, когда Мороз и его баба зайдут в подъезд, и проник следом, невидимый, неслышимый, никчемный, как и подобает настоящему межзвездному спецагенту.
В подъезде пахло свежей мочой и мандаринами. Уж их-то на своем веку Шнеерсон съел ровно одну. Дед Мороз поднялся на третий этаж, зачем-то протер посох, а его баба поправила чулки под полушубком, вызвав у Шнеерсона эрекцию и забытые воспоминания о войне за независимость Кассиопеи, в которой ему не довелось участвовать.
Дверь открыли сразу, хотя и после долгой паузы. Дед шагнул в неизвестность квартиры, евойная баба глупо улыбалась следом, а третьим зашел Шнеерсон, как ни в чем не бывало, по крайней мере, с ним.
Хозяйка квартиры, невысокая блондинка с темно каштановыми волосами и милыми кустистыми бровями поправила халатик, потому что надела его задом наперед, дуреха, и начала вглядываться в гостей. Это было нетрудно, потому что они втроем толпились в тесной прихожей, прижимаясь друг к другу, а особенно Шнеерсон к бабе Деда Мороза.
- Проходите, - коротко бросила хозяйка квартиры, - а это кто?
Она показала своим пальцем прямо на Шнеерсона, всячески его разоблачив.
- Где? – переспросил он и попытался бежать, но дверь оказалась закрыта им самим считанные секунды назад.
В это время в коридор выскочил маленький пацан с табуреткой, ловко залез на нее и начал читать стихи.
- Верхнего Тагила нет. Пошел на хер, старый дед!
- Не Верхнего, а Великого, и не Тагила, а Устюга, понял ты, мелкий засранец?! – обиделся дед.
- Какой славный малыш! – наклонилась к ребенку баба Деда Мороза, и линия полушубка поползла вверх, прямо по колготкам. Шнеерсону захотелось войти в ее положение, но он был при исполнении, хоть и знал несколько отверстий для входа.
Подумав об отверстиях, Шнеерсон отчетливо вдруг понял, что именно здесь, в этой забытой богом дыре он почувствовал аромат дома, уюта, умиротворения и оливье в тазике.
- Проходите, чивоужтам, - махнула рукой хозяйка.
Шнеерсон чуть было не растерявший боевой задор, совершенно внезапно вспомнил давно забытую задачу и цель, и ухватил деда за бороду. Та неожиданным образом отделилась от красного пропитого лица вместе с усами и оказалась в руке Шнеерсона.
- Ты чего, паскуда? – пробасил обиженный дед.
- Да, ты чего, паскуда? – вторила ему баба.
- Мр-р-разь! – отчетливо произнес малыш с табуретки.
Шнеерсон почувствовал, как все это происходит совершенно естественным образом, традиционно, словно хорошо отрепетированный спектакль, где каждый знает свою роль и ничему уже не удивляется. В голове всплыло нарядное слово Праздник.
Дед размахнулся посохом, но между ним и лицом Шнеерсона была преграда в виде головы евойной бабы.
- Н-на! – произнес дед, и баба полетела навзничь.
Хозяйка квартиры сняла пацана с табуретки и унесла в комнату, а Шнеерсон тем временем, воспользовавшись своим умом и сообразительностью, вытащил из левой штанины оставшийся бластер, переложил его в правую руку и выстрелил в буйного деда парализующим лучом.
Когда казалось, что на сегодня уже хватит конфликтов, начали бить куранты, но не кого-то, а сами по себе. Хозяйка квартиры пригласила Шнеерсона за стол и подала бокал шампанского.
- Нужно загадать желание, - сказала она.
- Мразь! – добавил мальчик.
Шнеерсон и в детстве был туговат на фантазию, а с годами это его умение только закрепилось.
- У меня еще дочка есть, девочка, - уточнила хозяйка квартиры, - но она уже спит.
Шнеерсон определенно решил, что это даже к лучшему, но тут его озарило проблеском.
- Вы – жена Ландыша из прошлого рассказа?! – почти выкрикнул он, и она посмотрела на него и сказала «да», что без слов стало понятно, что это она и есть.
- А что с ним? Он жив? – Спросила она, начиная кусать губы и прикладывать ладони к лицу. Лицо принадлежало Мирону Яковлевичу, и он отстранился, иначе он ничего не видел, и разговаривать было неудобно.
- Он погиб, - выдохнула она. – Расскажите, как?
«Он погиб в бою!» - хотел сказать Шнеерсон.
«Пал, как герой!» - хотел добавить Шнеерсон.
«Конфедерация и я лично никогда не забудем его!» - почти произнес он.
«Он просил передать, что любит вас!» - планировал закончить Шнеерсон.
- Его сожрала огромная жопа, - честно ответил он.
- Что ж, он был героем, мой Ландыш, - вздохнула хозяйка, - вообще-то, его звали Виталик. Он был таким славным и перед смертью наверняка одобрил бы Гургена.
- Кого? – поперхнулся Шнеерсон.
- Гургена, - кротко сказала хозяйка и кивком головы указала в сторону. Шнеерсон обернулся и увидел, что рядом с ним на диване сидит чахлый усатый Гурген в мохеровой рубашке в крупную бордовую клетку, заправленной в треники, в свою очередь заправленные в носки. Один носок был натянут так сильно, что порвался на большом пальце, а другой скрывался под тапком. Гурген был явно не в лучшей форме.
- Ваше здоровье, - сказал Гурген и опрокинул рюмку.
- Мразь! – добавил малыш и опрокинул салатницу.
Шнеерсону пришло отчетливое понимание, что эта его миссия закончена, а другие – нет, и как бы ему ни хотелось уйти, именно так он и должен поступить, перешагнув через парализованного деда и его бабу, выйти за дверь и рамки дозволенного, раствориться в бескрайнем космосе.
Но сначала не мешало бы наконец посрать.
- А где тут у вас туалет? – мужественно спросил он.
Что тут, очередной бунт, да?
Смотрю все просят рейтинга, я тоже попрошу, накидайте мне минусов по самые гланды, хочу протестировать новую гениальную систему.
Так надо ещё какую нибудь картинку вставить чтобы внимание привлечь, держите
думаю сойдёт
Так... Теги еще, теги надо... Ай пофиг какие
Большим человеком
— Интересно, а алкоголь тут после двадцати двух продают?
— Серёг, твою за ногу, ты в открытом космосе. Время по Москве или по Татуину сверять собрался?
Три космонавта готовились встречать первый свой Новый год после разморозки. В охлаждённом состоянии они пролежали ужасное число лет — стоит просто сказать, что на их родной голубой планете успел построиться коммунизм. Тем не менее, товарищи космонавты ничуть не постарели и по своей молодости могли тягаться с Лениным, портрет которого висел в каюте Серёги с первого дня полёта. Серёга — марксист, доктор философских и физико-математических наук. Слава пришла ему после диалектического анализа теории солёного огурца, поднявшего шум не только на кафедрах философии, но и во всех банках с рассолом.
Санёк, стоявший рядом, до марксиста не дорос. Он был просто джедаем. Самым обыкновенным джедаем. Как так получилось, неизвестно. Вроде на обычного международника учился человек, а потом — бац! — и Силу познал. Кажется, познал он её после освоения суахили. Или японского: восток — дело тонкое. В его каюте, как полагается каждому уважающему себя джедаю, висел постер с Оби-Ваном Кеноби.
Третий, Федос, в это время ковырялся на кухне. Пока два его друга искали на просторах межгалактических автобанов место реализации спиртосодержащей продукции, он объяснял бортовому компьютеру на пальцах рецепт вишнёвой наливки. Федос вообще закрытым был немного, говорил нечасто, шутил редко. Зато любое техническое задание было ему по плечу. Нельзя сказать, что Санёк и Серёга совсем бестолковые, но до криэйторского ума Федоса им как до Земли. Федос на самом деле был Фёдором Фёдоровичем, уважаемым доктором наук, человеком, обнаружившим цель их экспедиции — экзопланету с богатой фауной. Но для своих он всегда оставался Федосом, способным подставить в нужной ситуации и крепкое плечо, и крепкую научную теорию, и как выяснится позже, крепкую наливку.
***
— Центр управления полётом? Как слышно? Приём!
— Приветствую тебя, друг мой.
— Запрашиваю разрешение на приготовление вишнёвой наливки, повторяю: виш-нё-вой на-лив-ки. С применением ускорения времени. Ждать некогда. Приём!
— В протоколе не предусмотрено изготовление алкоголесодержащих напитков крепче кваса и кефира.
— Свяжите с адмиралом Небоходовым. Приём.
— Связываю.
Через полминуты ожидания перед Федосом выросла голограмма адмирала Луки Небоходова. Это был очень загадочный мужчина, о прошлом которого ничего не было известно. Космонавты любили его, потому что он всегда вставал на их сторону. Три друга познакомились с Лукой в день их разморозки — тогда он их приветствовал сразу после пробуждения. С тех пор прошло около двух недель, и за это время они связывались не менее пяти раз. Адмирал к ним относился с особенной добротой: первые межсистемные путешественники, как-никак.
— Здравствуй, Фёдор. Что у вас случилось?
— Здравия желаю, товарищ адмирал! Экипаж готовится к Новому году, а поддерживать дух нечем. Такая проблема.
— И что же вы предлагаете в качестве решения?
— Наливку, товарищ адмирал. Вишнёвую наливку.
— Что же, толковая вещь! Да только как вы в состоянии опьянения кораблём управлять собрались? У вас посадка через трое суток, а новогодние каникулы, помнится, на две недели растянуться могут!
— Товарищ Адмирал, мы можем приготовить ограниченное количество напитка.
— Это делу не поможет. Среди вас должен оставаться хотя бы один трезвый пилот, хотя бы один, кто обладает Силой. Иначе бортовой компьютер не сохранит вас от межгалактического столба, вы сами понимаете.
— Этим пилотом могу остаться я, — с тучей тоски проговорил Фёдор. — Я, если что, в другой раз. Товарищи должны понять.
— Будь же по-твоему, Фёдор. Но смотри: центр уже установил контроль за уровнем алкоголя у вас в крови. Не подведите. Что же до разрешения, то оно через минуту дойдет до бортового компьютера. Празднуйте.
— Благодарю Вас от состава первой межсистимной экспедиции, товарищ адмирал.
— Забудь о формальностях, Фёдор. И вот ещё: когда я только заступил на пост координатора вашей экспедиции, меня попросили передать тебе, как пробудишься, видео. От родных. Формат древний, mp4, но у вас запуститься должен. В общем, считай за новогодний подарок из прошлого.
— Что там, адмирал?
— Не смотрел, ученик мой. Чувствую лишь Силу, которой послание полно.
— Силу? А почему с большой буквы?
— Ты поймёшь. Ты всё поймёшь. Прощаться не буду.
Адмирал растворился. Фёдор почувствовал взгляд из-за спины: Серёга и Санёк мялись у двери.
— Ну, будет вам наливка, расслабьтесь!
Последующий час прошёл весело: после пяти минут восклицаний «виват, Федос!», космонавты принялись за изготовление закуски и наливки. Федос, правда, совсем не о наливке думал и несколько раз едва всё не испортил: то с ускорением времени ошибся и повернул процесс созревания замороженных ягод вспять до состояния цветка, но вовремя остановился; то сахара пересыпал лишнего, но отсыпать обратно тоже успел.
Известие о том, что Федос этой ночью ничего за воротник себе не будет опрокидывать, сначала разочаровало Санька и Серёгу, но потом от депрессии они довольно быстро перешли к принятию.
Наливка была готова. После недолгого ожидания и куранты пробили двенадцать раз, и фейерверк устроили в честь праздника — взорвали самый близкий кусок камня. После попадания лазерной установки он сверкнул на мгновение ослепительной зелёной вспышкой и пропал навсегда. В пятнадцать минут первого — всё-таки по Москве, а не по Татуину— Серёга и Санёк остались сторожить наливку, пока Федос удалился к себе в каюту. Там его уже бесконечно долго, как ему казалось, ждало непрочитанное уведомление.
Он открыл видео.
На экране засветились огоньки глаз его семьи — родителей, брата и бабушки с дедушкой. Качества в 480р Федос не замечал.
После пары минут совершенной утраты внимания он всё же вслушался в немного шипящий шум разговора.
— Федя, ты ведь помнишь, как на твои пять лет мы тебе кассету подарили? — говорила бабушка. CD она всегда называла кассетами. — Там про планеты разные кино были. Ты с утра до вечера смотрел, ты, наверное, помнишь.
И он вспомнил. Вспомнил, как днём, пока младший спал в манеже, а мама хлопотала на кухне, он уходил на второй этаж дома, включал в просторном зале DVD-приставку и раскладывал диван. Смотрел пару минут, после чего бегал в кладовку и брал без разрешения конфеты. Отец тогда работал в кондитерской фирме, поэтому сладостей было в избытке. Прибежав в зал, смотрел снова, ел конфеты и прятал их под диван. Всё равно кроме него диван никто не раскладывал!
В первое время фильм казался мальчику обычным красивым мультиком, но после, где-то на третьем просмотре, он обратил внимание и на глубокий голос диктора из-за кадра, и на горные цепи, на жуткие грозы в атмосфере газовых гигантов, на гейзеры, бьющие паром на километры вверх. На россыпи россыпей звёзд — почти таких же, что сейчас были за иллюминатором его каюты.
— Привезли мы кассету с дедушкой из Ульяновска. Перед отъездом думали, какой подарок тебе лучше сделать, хотели что-нибудь развивающее подарить. Ну нам дед Женя, муж дедушкиной сестры, эту кассету и посоветовал. Сказал, мол, вдруг Федя посмотрит и увлечётся, потом большим человеком станет, а он к этому вроде как руку приложит, и ему приятно будет. Ты же его никогда не видел, Федя! А он вот только пару дней назад умер. По пути на работу — взял и умер. На остановке нашли потом лежачего, — тут бабушка начала всхлипывать.
Федя дальше не слушал. Неужели один фильм из детства так круто поменял его жизнь? Неужели не будь той случайности в цепочке событий, что принято называть судьбой, ничего не случилось бы?
— С Новым две тысячи двадцать пятым годом тебя, Федя! — хором заключили все, и видео закончилось. Программа предложила воспроизвести его снова, но что-то горькое и внезапно подступившее к горлу не дало сделать это. Федя встал. «Никого из них уже лет сто как нет в живых, — мелькнуло в голове, — а я всё двигаюсь куда-то».
Федя вышел из каюты на смотровую площадку. Увидел друзей, доохранявших наливку до дна. После этого развернулся к россыпи россыпей звёзд, которая стала так знакома в последнее время.
«Какая жуть! Я один, наш корабль, Земля, звёзды — всё это так мелко, так незначительно. А я, может быть, стал большим человеком. Большим человеком! Как смешно и как странно!» — всё это лезло в голову космонавту и заставляло её пухнуть от боли.
Вскоре он вернулся в каюту. Шёл и думал: сейчас адмирала увижу. И действительно увидел.
— Вы солгали, когда сказали, что не видели запись?
— Солгал, друг мой.
— Почему вы здесь?
— Знаю, тебе поддержка нужна. Я не с пустыми руками. Мне удалось поднять архив — фото твоего деда Евгения уже на компьютере. Думаю, пригодится.
— Спасибо вам. Послушайте, у вас есть дети?
— Сын.
— Хорошо. Найдите в архивах документалка от Би-Би-Си, «Планеты» называется, 1999 год выпуска. Покажите ему. Не сомневаюсь, что он большим человеком вырастет и без меня — но очень хочется приложить свою руку.
Автор: Лёша Абаев
Оригинальная публикация ВК