Дневник в ЖЖ
Глава IV
7 мая
Я — неизвестный биограф чужих ошибок, цена которых для одних — уникальная драгоценность, а для других равна нулю. Наблюдать — моя роль, анализировать — мой интерес, но вмешиваться я не могу. Иначе что останется от их историй, если убрать из них ошибки и поражения?
Одни видят в жизни бессмысленно жестокую ношу, ломаясь под давлением зависимостей или повинуясь чужой воле, в то время как другие отчаянно цепляются за каждый ее момент, стремясь наполнить его прекрасным смыслом собственных заблуждений. Все эти истории сплетаются в один большой лабиринт удач и промахов, показывая, как люди блуждают в дебрях своих собственных решений.
Пытаясь найти «тот самый» смысл, люди попадают в ловушки ипотек, сделок и ремонтов, слепо веря в миф о том, что новое жилье защитит их от скандалов и нелюбви. Они стремятся верить, что просторная трехкомнатная квартира залатает семейные трещины, полученные в однушке, а свежий ремонт спасет от хронической депрессии.
Случайные ошибки формируют неслучайные убеждения, которые порождают закономерные заблуждения. Заблуждения затуманивают разум, заставляя его вновь и вновь ошибаться. Схемы самообмана повторяются тогда, когда люди не могут отпустить нелюбимое прошлое и принять ненавистное настоящее.
Я собираю эти истории, аккуратно помещая их на полки своей памяти, чтобы однажды написать книгу — историю своей жизни. Эти полки уже прогибаются под тяжестью человеческих заблуждений, предательств и разочарований. Желание сбежать от обычности, меняя одну бетонную коробку на другую, кажется им действительно значимым.
Рождение и смерть, свадьбы и разводы, одинокие старики, не доверяющие родным, молодые пары, меняющие старую ипотеку на новую, чтобы спасти умирающий брак — эти истории мой капитал. Каждый разговор, каждый подписанный договор — ещё один кирпичик в фундаменте моей жизни. Я наизусть знаю, как люди с азартом продают свои мечты за квадратный метр в надежде обрести уверенность в завтрашнем дне и тщательно храню каждую их тайну, чтобы однажды написать эпопею о том, как я наблюдал, готовил и подталкивал каждого к «счастливому» шагу в пропасть заблуждений. Каждая новая история только подтверждает старое правило: людьми управляют их слабости и страхи.
Это не лицемерие, а честная игра, где каждый получает то, зачем пришёл. Они хотят поверить в новую жизнь, а я — заработать на их вере. Моя книга будет пропитана цинизмом и провокациями, но станет честным отражением этих историй: хроникой о том, как жадность, стремление к успеху и попытки сбежать от прошлого неизбежно приводят к бесконечной гонке за свежим счастьем, завернутым в заветные квадратные метры. А я навсегда останусь невозмутимым билетером этого бессмертного спектакля. Так уж устроен мир. Моя задача — продать утопию в яркой обёртке, их задача — найти свои ответы по новому адресу. Разочарованные, они вернутся ко мне через несколько лет, снова готовые искать «тот самый» смысл под какой-нибудь другой крышей.
На этом проклятом перекрёстке собственного одиночества и коллективного счастья каждый прожитый день упрямо твердит: цена — это не только про деньги. Цена — это непрожитые эмоции, незабытые воспоминания и тяжёлые зависимости. И хотя для одних цена всю жизнь стремится к нулю, для других — она всегда будет больше, чем просто дорого.
В конце концов, цена, которую мы платим, всегда остаётся величиной неизвестной. Она намного больше, чем просто цифры. Она — незабываемый опыт, и одновременно — груз, не дающий двигаться вперёд. И именно здесь, на этом треклятом пути выбора, каждый сам решает, какой ценой ему прожить собственную жизнь.
***
Последний раз я виделся с М.Ю. в камерном зале отдельно стоящей квадратной коробки из серого бетона. Мрачный полумрак, длинные ряды кресел вдоль стен, ковровая дорожка на полу. Через цветные витражные окна сочился сдержанный свет, создавая атмосферу полного умиротворения. Я стоял перед высоким подиумом. Слева от меня — его дочь и сын от второго брака, справа — третья жена с сестрой. Сам М.Ю. в строгом костюме лежал в гробу из массивного дерева. В зал прощания крематория меня позвала дочь М.Ю. для защиты от безутешной вдовы и её родственницы. Всё было благочинно, пока нас не оставили одних для прощания с умершим. Тут-то и началась настоящая битва гладиаторов.
— Отдайте деньги, которые вы сняли со счёта! — зашипела третья по счёту любовь М.Ю.
— Эти деньги принадлежат моей матери, отец сам сказал снять их, — не менее грозным шёпотом защищал свою семью сын покойника.
— Вы сняли деньги со счета мертвеца. Я лишу вас наследства, твари! — задыхаясь от ненависти, вдова царапала в воздухе слова, словно гарпия проклятия.
— Удачи, — широко улыбался тридцатилетний отпрыск под два метра ростом.
Я слушал их и молча разглядывал витражи. Потом взглянул на М.Ю., и мне показалось, что в этот момент он улыбается. «А я ведь предупреждал, что так и будет», — мысленно отозвался я на его улыбку. И вдруг подумал: из всех нас теперь только он знает настоящую цену собственной жизни.
***
За десять лет до...
***
Это была сложная сделка. В цепочке три квартиры, и все на нервах. Продавец последней квартиры не приехал на сделку, выдвинув неприемлемые условия. Переговоры через его представителя длились почти шесть часов. Мы были в середине цепочки: продавали двухкомнатную квартиру и покупали трёхкомнатную. М. Ю. был в начале, с наличкой. С него начинались деньги, которые должны были пройти через три квартиры и достаться тому, кто отказывался выходить на сделку.
Восемь часов мы ждали в напряжении, не зная, сорвётся ли всё в последний момент или эта бесконечная пытка тупиковых согласований завершится успешно. На одной стороне стола находился представитель невменяемого продавца, на другой — мы, измотанные, злые и растерянные. Каждый хотел получить своё, каждый пытался извлечь максимум из этой сложной схемы. Один М. Ю. держался спокойно и как будто даже равнодушно, возможно, потому что рядом с ним не было ещё одного судорожного риелтора.
Чем дольше длились переговоры, тем яснее становилось, что всё упирается в одного человека, который внезапно решил изменить условия всей сделки. Нервная атмосфера, телефонные звонки, обсуждения, попытки сгладить острые углы — всё это стало в тот день мощным испытанием на выдержку и терпение. И, наконец, спустя много часов борьбы с нервами и временем, мы нашли компромисс, устраивающий всех.
Деньги без заминок двинулись по цепочке от М.Ю. в конец сделки. Мы подписали договор купли-продажи нашей двухкомнатной квартиры и аналогичный договор на новую трёшку. Чертовых стопятьсот часов спустя, измученные, но довольные, мы пожали друг другу руки, понимая, что снова вышли победителями из битвы под названием «всё держится на волоске».
М.Ю. всю сделку пребывал в добром расположении духа. Как оказалось позже, он совершенно не понимал, как проходят в Москве сделки, и думал, что всё идёт по плану. Я находился почти всегда рядом, чтобы он не заподозрил неладное и не ушёл из банка . В то время продавцы его квартиры были заняты разбирательством с риелтором, замыкающим цепочку альтернатив, и, честно говоря, мы все тогда были уверены, что сделка не состоится. Но по обыкновению ждали чуда.
За почти десять часов, проведённых в банке, пять из них я провёл с М.Ю., развлекая его разными историями и поддерживая его добродушное настроение. В благодарность за стойкость и безмятежность М.Ю. я взял над ним шефство по завершению сделки, потому что он довольно давно проживал в Европе и был в России наездами. Он покупал квартиру, чтобы у него с женой было постоянное место в Москве, так как останавливаться у её сестры ему уже сильно осточертело.
***
Так началась наша многолетняя дружба. Время от времени он обращался ко мне за советами, а я просвещал его, как лучше поступить в той или иной ситуации. Во время его коротких командировок в Москву мы встречались в его любимом ресторанчике на Пятницкой, пили, ели и беседовали. Он мне нравился. У него было это редкое умение располагать к себе людей.
Его зажигательные рассказы о жизни в СССР, когда он занимал пост председателя чего-то там в комсомольской организации, всегда веселили меня. Как я понял, вся его деятельность сводилась к поездкам по городам-курортам и романам с молоденькими комсомолками. Когда Союз развалился, он с другими пятидесятилетними комсомольскими вожаками быстро организовали ОАО и начали экспортировать в Москву всё, что только можно, от алкоголя до одежды.
Он всегда пользовался успехом у женщин, и отвечал им страстной взаимностью. Я слушал его и восхищался, ему в жизни всё удавалось как-то легко. Однажды, когда мы расставались после очередной попойки, он с меланхоличным достоинством изрёк: «При любой власти я жил бы в шоколаде, потому что мои предки в царской России тоже были при большой власти». Его безусловная уверенность покорила меня полностью, без остатка. Порой я просто изумлялся, с какой лёгкостью он выпутывался из любых передряг.
Я рос без отца, возможно, поэтому так сильно привязался к М.Ю. Слушал его и невольно хотел, чтобы он тоже был моим отцом. Его легкое отношение к жизни, когда все воспринимается с улыбкой и позитивом, просто потрясало меня. Однажды он прилетел в Москву, потому что банк, в котором на счету лежали его двести тысяч долларов, сгорел вместе с деньгами. Я, естественно, настойчиво стал предлагать подать иск в суд, но он со своей ангельской улыбкой безмятежно ответил: «Ну, пропали и пропали. На то они и деньги. Нет, я не буду никуда подавать заявление. Да и, вроде бы, я поузнавал: там половина банка принадлежит, по слухам, церкви. Сказали, что церковь точно не кинет своих клиентов. В общем, будет как будет. Вернут — молодцы, не вернут — у меня еще есть».
Что тут сказать? Я бы, наверное, повесился от отчаяния, а он просто: «У меня еще есть». Такой он был, М.Ю. — фирменный человек, одним словом. Все в нем — его характер, отношение к жизни, даже стиль одежды — мотивировало меня стремиться и достигать большего. Он был сильным оратором и слишком талантливым рассказчиком для меня. Поэтому тот звонок стал настоящим ударом под дых.
***
М.Ю. позвонил почти ночью и спросил, могу ли я через свои каналы узнать о собственности одного человека. Конечно, я ответил, что могу. Тогда он попросил меня выяснить информацию о собственности его жены. Сказать, что я удивился — ничего не сказать. После нескольких расплывчатых фраз и моих настойчивых вопросов он наконец признался, что его жена тайно купила квартиру. Последний транш, полтора миллиона, он передал ей якобы на операцию по замене сустава, а она сделала операцию по квоте и стала счастливой обладательницей не только нового сустава, но и новой квартиры.
Забегая вперед, скажу, что она оформила квартиру на свою сестру, у которой они останавливались последние пятнадцать лет, приезжая в Москву. Я не знаю, о чем думает мужчина, который после двадцати лет совместной жизни с женой, не проработавшей ни дня, узнает, что его любимая на сдачу в магазине приобрела себе квартиру и оформила ее на сестру. Но я могу представить, какой удар эта правда нанесла по самолюбию М.Ю., а главное — по его жизни.
***
Мы много пили, и я всё больше узнавал об обратной стороне жизни удачливого М.Ю. Оказалось, что он был женат трижды. Первый раз — это был студенческий брак, в котором по глупости родился его первый сын. Тогда же я узнал, что дети, появившиеся на свет по молодости и глупости, могут вырасти с сильной ненавистью к своему отцу. Они могут жить в одном городе, в одном районе и даже в соседнем доме, категорически отрицая любые родственные связи. М.Ю. пытался наладить отношения с уже взрослым сыном, но всё было тщетно. В последний раз он видел его в подземном переходе: сын просто прошёл мимо, с презрением проигнорировав приветствие отца.
Его тёмная сторона, скрытая под воздушным слоем фирменной улыбки и всегда лёгкого отношения к жизни, медленно раздавливала меня своим жутким откровением.
Второй брак был более осознанным и по-настоящему основан на любви, в которой по его словам, появились долгожданные дочь и сын. Они были счастливы: богато жили, вкусно ели, сладко спали. Почему тогда произошёл тот страстный роман с секретаршей, М.Ю. и сам не понимал. «Страсть — такая вещь, глаза туманит, будь здоров», — только и сказал он, пряча взгляд.
Очевидно, роман был действительно огненным, потому что спустя полгода М.Ю. ушёл из семьи и оформил на любовницу новую квартиру, в которой они поселились, пока не уехали на постоянное место жительства в Европу. Он утверждал, что уходил тогда временно, но получилось так, что ушёл навсегда. Однако на этот раз М.Ю. не оставил своих детей и продолжал содержать всю семью, включая свою бывшую супругу.
Я смотрел на него и понимал, что с тех пор чувство вины не отпускало его ни на день. Он так и не выписался из их общей квартиры, будто просто уехал в длительную командировку. Так и жил на два фронта, пытаясь компенсировать своё отсутствие финансовой поддержкой и искупить вину перед когда-то счастливой семьёй.
Про третью любовь М.Ю. тоже есть что добавить. Она была замужем, когда они с М.Ю. утонули в оргазмической страсти и в итоге она тоже оставила свою семью: мужа и маленького сына, который предпочёл остаться с отцом. Неизвестно, какие усилия она предпринимала, чтобы искупить свою вину, но через десять лет ее бывший муж умер от передозировки, а еще через два года сын погиб из-за наркомании.
В итоге из всех родственников у нее остались только сестра с племянниками и М.Ю., с которым они официально зарегистрировали отношения лишь после смерти ее бывшего мужа и сына. Возможно, тогда всё и сломалось, а может быть, всё изначально было переломано. Но тот факт, что всю свою совместную жизнь она копила деньги на квартиру, останется той горькой правдой, которая будет преследовать М.Ю. до конца его дней.
Всё это я узнал от М.Ю. в наших совместных попойках. Каждый день мы пили, ели, говорили, потом снова пили и опять разговаривали, как будто вместе хоронили нашу общую счастливую жизнь.
***
В один из этих пьяных дней он позвонил мне.
— Что сделать, чтобы ей ничего не досталось?
— Развестись, — не задумываясь, ответил я.
— Нет, это не вариант. Придётся делить всё: квартиры, машины, деньги.
Я молчал, других вариантов у меня не было.
— Понимаешь, я не могу лишить себя комфорта. Может, она вообще умрёт скоро, зачем лишать себя наследства? Нужно что-то другое придумать.
— Ну, вы понимаете, что детям, если вдруг... придётся воевать за наследство с вашей нынешней женой.
После продолжительной паузы М.Ю. раздражённо ответил:
— Не хочу об этом слушать. Хочу просто покоя. Придумай что-то другое.
И я придумал: на деньги, которые ему таки вернул сгоревший банк, мы купили его дочери двухкомнатную квартиру. Кроме того, он оставил завещание на всё движимое и недвижимое имущество в пользу обоих детей. Но это было слабым решением. Я предупреждал, что если он умрёт раньше нее, детям придётся бороться за наследство с вдовой, с которой он не желал иметь ничего общего, кроме официального брака. Но он не слушал и не хотел слушать, стремясь к собственному покою. А я его не осуждал. Не смел я его тогда судить. Последние четыре года он жил в европейском одиночестве, изредка наведываясь в Москву.
Что он пережил, о чём размышлял и как существовал все эти годы, я не знаю. Мы по-прежнему встречались во время его редких приездов, но больше говорили о его второй семье. Мне казалось, что он отчаянно пытался вернуть ушедшее прошлое. Квартира, в которой жила его вторая жена с сыном, попала под реновацию, и тогда он как сумасшедший носился по Москве, организуя переезд из старой пятиэтажки в новостройку. Он обставил всю квартиру новой мебелью и техникой, стремясь сделать их новый быт таким же комфортным, каким было его собственное жильё.
Его глаза оживали, когда он рассказывал о своём активном участии в жизни семьи, которую когда-то оставил, и угасали, когда эта тема уходила на второй план. Конечно, я не могу сказать наверняка, о чем он думал и мечтал, но мне казалось, что все это время он тщетно пытался вернуться в покинутую, но когда-то счастливую семью.
***
— У меня рак кишок. Лежу вот, после операции, — услышал я в трубке слабый голос М.Ю.
— Как рак? Откуда? — спросил я в полной растерянности.
— Не знаю откуда. Говорят, операция прошла успешно. Теперь химия, и я снова буду бегать, — его слабый, но неунывающий голос вселял в меня надежду.
— Конечно будете! Даже и не смейте думать о плохом. Поправляйтесь. Если нужно куда-то отвезти или что-то привезти, я всегда рядом, помните об этом.
— Спасибо! На связи. Скоро увидимся на нашем старом месте.
***
Прямо сейчас я сижу за тем самым столиком в том самом «нашем старом месте» и пью, мысленно разговаривая с М.Ю. Странное чувство: будто бы он рядом, за этим же столом, со своей отменной улыбкой рассказывает очередную байку о комсомольском угаре в коммунистической стране советов. Я чувствую его присутствие в каждом звуке этого ресторанчика, в каждой детали, как будто он просто вышел на минутку и сейчас вернется, поставив кружку пива передо мной.
Память уносит меня к его жизнеутверждающим рассказам о том, как он всегда выходил сухим из воды. Его голос звучит в моей голове, и я едва не начинаю отвечать ему вслух. Так много хотелось бы ему сказать, спросить, обсудить. Но в пустом кресле напротив — лишь тень, оставшаяся от разговоров прошлых дней. Еще глоток и я вновь мысленно киваю ему, поднимаю бокал и думаю о том, что иногда разговоры с прошлым — это все, что у меня осталось.
***
Что сказать то хотел. Сосед вчера зашел на пиво. Говорит: «Посоветуй, как лучше сделать. Я вот жениться во второй раз надумал. Мне бы быстренько сейчас однушку на двушку крутануть. Сколько бабла на доплату нужно, а? Сам понимаешь, после брака это уже будет совместное, да и детей пора мне уже заводить, а в однушке как-то не вариант.».
Я сказал, что если в первый раз ничего не вышло, то и от второго брака кроме детей, которых ты тоже бросишь, ничего не останется. А третья жена, которая тебя всяко переживет, потому что по статистике бабы в нашей стране живут дольше, плюнет тебе прямо в гроб, и дети тоже, если не в гроб, то на могилу точно. Он обиделся. Ушел.
Ладно. Настроение — дерьмо.
Пока. Не кашляйте.