Лиза рыдает...
«Мама звонила. Она требует денег, требует, чтобы я все бросила и ехала к ней. Говорит: “Я родила тебя для себя — стакан воды подавать”. А тут еще Ванька трубку взял…»
Пять минут плача. Потом Лиза расскажет, как мать требовала от ее мужа Ивана устроиться на вторую, а то и на третью работу, чтобы лучше обеспечивать жену и тещу, оскорбляла его, ставила условия. Иван вежливо закончил один разговор, а потом начал другой — уже с Лизой, неприятный, тяжелый. Нет, он не уйдет, он любит жену, вот только к ее маме больше не поедет и трубку не возьмет никогда.
«А я чувствую: он в бешенстве. Она каждый день звонит».
Мы дружим давно. Не раз Лиза сбегала ко мне после ссоры с матерью, плакала, смазывала мазью синяки. Когда она была подростком, мать била ее за любую попытку возразить или высказать свое мнение. После восемнадцати лет мама прилюдно называла Лизу ничтожеством и предрекала: «Все нормальные девки замуж выйдут, а ты так и будешь на заборе сидеть, пиво пить, дрянь».
Лизе тридцать шесть. Лиза не пьет. Лиза замужем в третий раз. Она любит мужа и боится его потерять. И она рыдает после каждого звонка матери — преподавателя музыкальной школы, заслуженного педагога, милейшей женщины, по мнению многих и многих.
«Мне страшно об этом говорить, но иногда я ловлю себя на мысли: я жду, когда ее не станет. Это ужасно, отвратительно, но как есть. Мамочка… я больше не могу».
И Лиза такая не одна.
Пашкино отродье
Когда родители развелись, Лиде было пять.
«Я плакала и повторяла: “Папа вернись, вернись, вернись…” Маму это злило. Некоторое время все обходилось руганью, а потом она распустила руки».
Сначала затрещины, пощечины, дальше — больше. С каждым разом мать все сильнее била девочку за упоминания об отце.
«Он был алкоголиком, она его ненавидела, старалась настроить меня против папы. А я его очень любила. Мама не могла этого принять. В меня летело все: от стульев до ящиков стола. В старших классах я стала убегать из дома, уезжала в другие города. Мама отбирала у меня паспорт, запирала. Я находила документы и ключи. Сбегала все равно».
Лида наливает себе бокал красного вина. Вспоминать прошлое без дрожи не может.
«Она называла меня “Пашкино отродье”. Папу зовут Павел, так что в его честь. Я не понимала, за что она со мной так. А еще никогда не забуду, как однажды она выволокла меня из бабушкиной квартиры за волосы. Мне было тринадцать. Мама решила, что я украла бутылку водки, которую она прятала в шкафу от отчима. Она ненавидела алкоголь. Из-за папы. Мама ворвалась в квартиру, страшно кричала. Я не успела понять, что происходит, а она уже тащила меня на улицу, раздавая затрещины. Она лупила меня до самого дома. Мы с бабушкой жили на разных концах города. Все видели. Никто не вмешался. В детстве я мечтала о собаке, чтобы она защищала меня от мамы. Выяснилось, что бутылку забрал отчим. Мать не извинилась».
«Слово “прости” я услышала от нее лишь однажды. Лет в семнадцать она потащила меня к психологу. Я тогда стала курить и иногда пить пиво, а она решила, что у меня поехала крыша. Доктор поговорил со мной, а потом отчитал маму, заставил ее извиниться за то, что силком привела меня на прием. Она не привыкла признавать неправоту. Мама работала начальником отдела на одном из предприятий. Ее все уважали. А на методы моего воспитания никто не реагировал: дело житейское, дело семейное, сами разберутся».
До семнадцати лет Лида боялась сказать не то, сделать что-то не так. Девушка была уверена: она плохая дочь, ведь дочь не может быть хорошей, если мама ее бьет.
«Ближе к восемнадцати терпение лопнуло. Когда она в очередной раз набросилась на меня с кулаками, я развернулась и ударила в ответ. И почувствовала, что права. С того времени я стала давать сдачи. Мы колотили друг друга пару лет, пока я не вышла замуж и не ушла из дома. Правда, пришлось вернуться через три года: начались проблемы с жильем. А через два года жизни с мамой мой брак распался».
Сейчас Лиде сорок. Она замужем второй раз, живет на родине супруга — в Черногории, воспитывает сына. О будущем, связанном с матерью, старается не думать.
«Ей семьдесят. Я приезжаю к ней раз в год ровно на две недели. Больше мы на одной территории не выдерживаем. Я боюсь думать, что будет дальше. Мы предлагали ей перебраться сюда, поближе к нам, но она категорически отказалась. А папа умер осенью. Последние годы он был совсем один и страшно пил. Так и умер, сидя в любимом кресле. Его нашли только через две недели. Бедный папа…»
Несколько раз Лида пыталась заговорить с матерью об их отношениях, обо всем, что случилось тогда, в детстве, но натыкалась на глухую стену непонимания.
«У нее одна дежурная мантра: “Ничего не было. Ты все придумала!”» Она делает вид, что не помнит, или действительно забыла весь этот ужас. Если я приезжаю к ней в гости, первую неделю это самая внимательная мама на свете. Иногда мне кажется, она так пытается очистить собственную совесть. А я боюсь… боюсь стать такой матерью для своего сына. Как-то раз я забылась и подняла на него руку. Когда поняла, что произошло, испугалась. Теперь стараюсь даже не повышать на него голос, а если конфликта не избежать, потом всегда беседую с ним, объясняю, что произошло. Я всегда говорю ему, что очень сильно люблю его. Не хочу. Не хочу быть такой, как она».
«Ты плохая мать, плохая дочь и ничего не добилась»
Свой рассказ Полина начинает с фразы: «Ничего особенно страшного в наших отношениях с мамой не было».
«Моя мама — преподаватель иностранных языков, педагог со стажем и очень несчастная женщина. Я ее люблю. Мне ее очень жаль».
Полине тридцать. Она преподает йогу, подрабатывает копирайтером, пишет стихи, снимает квартиру. О возможности жить с мамой без содрогания думать не может.
«С самого моего детства отец работал в другом городе. К десяти годам даже я знала: он живет с другой женщиной. Измену мама переживала тяжело и вряд ли вообще пережила. В детстве я старалась быть тихой и не доставлять ей хлопот».
Лет до двенадцати Полина практически ни с кем не общалась. В ее жизни была только мама. Впервые девочке удалось завести друзей только в средней школе.
«Тогда же мы с мамой начали ссориться. Я должна была жить по четкому распорядку: школа, секции, домашняя работа, дела по дому. В этот график друзья не вписывались, а я старалась уделить им хоть немного времени. Ситуация окончательно испортилась в десятом классе, когда со мной случилась первая любовь».
Однажды мать увидела, как пятнадцатилетнюю Полину поцеловал ее молодой человек.
«Она набросилась на Лешу, моего парня, обругала и прогнала. Я выслушала все уже дома. Она кричала, что я проститутка, обслуживаю мужчин и непременно принесу в подоле. А я была девственницей и ничего не знала о сексе. Мама считала иначе. Тогда же она поклялась, что никогда не даст мне сделать аборт. И тут же заявила, что, если я забеременею, могу сразу ставить крест на “своем любимом творчестве”. Она не воспринимала мои стихи, хотя знала: для меня это очень важно. Когда я иногда просила ее оставить меня в покое, чтобы дописать текст, мама кричала, что я одержимая, и кропила меня святой водой. Про несовместимость детей и творчества она мне говорила много раз. Я думала: если когда-нибудь забеременею, вскроюсь».
Родители Полины окончательно расстались, когда ей было семнадцать: в новой семье отца намечалось пополнение.
«Мама была в ужасном состоянии. Два раза она пробовала покончить с собой. Мне удалось ее остановить. Наши отношения немного наладились. Я готовилась поступать в университет, начала заниматься вместе с друзьями. Как только они снова появились в моей жизни, возобновились скандалы».
Полина поступила, но отношения с матерью разладились. Однажды, вернувшись домой, девушка обнаружила свои вещи на пороге, а двери запертыми. Полина взяла рюкзак и отправилась к Сереже, тогда ее другу, а через год — мужу.
«А он пил. Не бил, и то хорошо. Когда я уже готова была уйти, узнала, что беременна. Сделать аборт мне не хватило духу, в голове звучал мамин голос: “Не позволю! Это убийство! Это грех!” Я не смогла».
Тяжелая беременность, преждевременные роды, послеродовая депрессия, постоянно нетрезвый муж, попытка суицида — так прошел следующий год. Полина поняла: выхода нет. Надо звонить матери.
Она нас приняла, но лишь на полтора месяца. Потом явился Сережа, забрал дочь и… не вернул. Наши переговоры завершились тем, что он разрешил мне видеться с Олей раз в неделю. Узнав, что дочь у мужа, мама снова выставила меня из дома. Я осталась без крыши над головой и без понятия, что делать дальше. Тогда я не работала, а у Сергея была своя квартира и зарплата около 80 тысяч. Наши силы были неравны».
Через несколько месяцев Сергей запретил Полине приближаться к дочери на пушечный выстрел.
«Узнав об этом, мать снова пошла со мной на контакт, пожалела. Потом у меня начались новые отношения. Вскоре я вышла замуж второй раз. Отношения мамы с моим вторым мужем были более теплыми. Это помогало. Мы все пытались говорить с Сережей, просили для меня возможности видеться с дочерью, но это было бесполезно. Чтобы отвлечься, я стала помогать маме с организацией авторских семинаров. Как только мы начали вместе работать, отношения мужа с ней резко обострились. Они стали меня делить. В итоге — второй развод. А через пару месяцев пришло сообщение: Сергей погиб в автокатастрофе. Это было осенью 2017 года. Я забрала дочь к себе».
Только после смерти Сергея Полина узнала, что маленькой Оле поставили диагноз «аутизм».
«Он не давал мне приближаться к ребенку, ничего не рассказывал. Врачи говорят, что наш случай не самый страшный. Моя Леля молодец. Она почти ничем не отличается от сверстников, но ей нужен постоянный присмотр. Я много работаю, нашла няню, но мама была резко против посторонних рядом с дочкой. Она стала забирать Лелю к себе. Я благодарна ей за это, но до сих пор мы общаемся мало. Появляясь в ее доме, я слышу одно и то же: “Ты плохая мать, плохая дочь и ничего не добилась”. Это больно. Я стараюсь не слушать, но не получается. Скоро Леля пойдет в первый класс. Наша школа ближе к моему дому, а не к дому матери. Надеюсь, тогда мы станем общаться намного реже».
«Это бог тебя наказал»
Окончательно разорвать отношения с матерью Ирина смогла только после смерти отца. С тех пор прошло два года, но ей все еще снятся кошмары.
«Мои детство и юность — непрекращающиеся скандал и драка. Как-то раз я уехала к родственникам в другой город. Мне было лет пятнадцать, были каникулы. Впервые я сама пошла в парикмахерскую, покрасилась, сделала завивку. Я не спросила у мамы разрешения. По возвращении домой она избила меня завязанным в узел полотенцем — так менты бьют, чтобы синяков не оставалось».
Главным словом для Иры было слово «нельзя»: нельзя брать книги, когда тебе хочется и какие хочется, нельзя трогать игрушки без разрешения, нельзя играть не по расписанию, нельзя даже мечтать о своем угле, где можно скрыться от матери, даже в ванной и туалете можно проводить строго определенное время. В противном случае девочку ожидала неминуемая кара: крик, угрозы, удары, синяки.
«Скажешь что-то не так — получишь по губам. Сделаешь что-то не то — оттаскает за волосы. Узнает, что ты, шестнадцатилетняя, просто с каким-то парнем на улице разговаривала, запрет и прочитает лекцию на тему “Не место шлюхе в приличной семье”. Она все проблемы так решала — кулаками. Доставалось мне, ее родителям, даже отцу. Только старший брат выбивался из этого списка. Его она любила, меня — нет».
В семнадцать Ира сама взяла в руки палку.
«Я задержалась на улице, пришла не вовремя. Мать налетела на меня с матом и кулаками, а рядом оказалась палка для выбивания ковров. Я схватила ее, замахнулась, заорала, пригрозила: если она еще раз на меня руку поднимет, убью. Замуж я вышла в восемнадцать».
Отец защитить Иру не мог: мягкосердечный, добрый человек, он всегда старался решить дело миром. Миром не получалось.
«Первый мой брак развалился через несколько лет. Муж запил, я ушла. Вернулась к родителям, и все закрутилось с новой силой. Когда я с Ромой познакомилась, уже сил никаких не было. Незадолго до нашей встречи я пыталась покончить с собой — вены резала. Дед спас, успел».
Роман, второй муж Ирины, быстро оценил обстановку, посоветовался с родными и забрал будущую жену к себе.
«Последней каплей была наша с братом драка. Он пил, отбирал деньги у бабушки. Маме было все равно, она не вмешивалась. В тот день он набросился на бабушку, начал душить, я его оттаскивала. В итоге у меня — сотрясение мозга и сломанный нос. Бабушка, слава богу, осталась цела. Мать не сказала ни слова».
Когда умер отец Ирины, конфликт с матерью обострился. На этот раз краеугольным камнем стало наследство.
«Родители никогда много не зарабатывали. При Союзе работали на заводе, потом в торговле, но звезд с неба не хватали. Папа откладывал деньги, собрал на счете небольшую сумму и по завещанию оставил ее мне. Когда мать об этом узнала, начала обрывать мне телефон, оскорблять, угрожать и требовать деньги. Не отдала».
Какое-то время Ирина пыталась поддерживать контакт с матерью, но отношения очень быстро сошли на нет.
«И она написала мне письмо. Рома все грозится его выкинуть, а я не разрешаю. Что она писала, сложно передать — оскорбляла последними словами, проклинала. Я не знаю, откуда в одной женщине столько ненависти».
Летом прошлого года в семье Ирины произошло горе — умерла мама Романа. За неделю до того сама Ира попала в ДТП — получила перелом и многочисленные ушибы.
«На поминки позвали и мою мать. Когда все формальности были соблюдены, родственники засыпали меня вопросами о моем самочувствии. И тут подошла она: “Это тебя бог наказал за то, что мать не уважаешь! Поделом!”»
Ирина избегает общения с матерью, не появляется на семейных праздниках, не звонит. В слове «мама» она не слышит ни нежности, ни заботы, ни защиты.
«Сейчас мне тридцать три года. Я бережно храню то ее письмо, оно всегда у меня под рукой. И это не ностальгия. Это памятка. Когда изредка приходит мысль помириться с матерью, я перечитываю эти листы. Отпускает сразу же».
В родительстве в целом, и в материнстве в частности заложены большие риски злоупотребления властью. Они могут выразиться и в отношениях абсолютного слияния с ребенком, растворении его личностных границ и нарушении процесса сепарации; в требовании подчинения через подавление и насилие; в употреблении доверия ребенка для эмоционального обслуживания родителей. Сталкиваясь с родительской жестокостью, ребенок склонен объяснять ее собственной «плохостью», стремясь поддерживать идеальный образ матери и сохранять таким образом привязанность к ней до тех пор, пока это возможно, что может привести к утрате контакта с реальностью.
Несмотря на свойственную нашей культуре сакрализацию материнства и подчеркивание исключительной самостоятельности родителей в выборе форм и методов воспитания детей, мы не можем закрыть глаза на происходящее внутри семей. Первертное родительство - как источник тяжелейших психических травм.
Автор: Клинический психолог А. Афанасьева