Лежит на солнышке старик, ноги в набегающей волне полощет, тут плавно выбрасывает на берег бутылку. Старик осматривает внимательно, открывает... Дым, гарь,джинн....
-я джинн , тысячу лет назад, великий волшебник Гасан Аль Бахрам заточил меня в бутылку, ты мой освободитель, я исполню три твоих желания...
Старик щелкает пальцами, джин исчезает в бутылке, бросок.. бутылка снова в море
-бедолага.... второй раз на меня нарвался....
Осенняя слякоть размазывала по лобовому стеклу свет единственного фонаря, сиротливо вмерзшего в грунт на выезде к городу. Сзади — только черная пасть лесной дороги, ведущей в никуда, к дачным поселкам, вымирающим до следующего лета. Андрей мертвой хваткой вцепился в руль. Он гнал машину, но не от кого-то, а от самого себя. От того, что сделал всего час назад.
Дорога петляла, и за очередным поворотом свет фар выхватил из тьмы одинокую фигуру. Девушка. В одном легком красном платье, совершенно неуместном для промозглой октябрьской ночи. Она стояла на обочине, обхватив себя руками, и смотрела на его машину с отчаянной надеждой.
Андрей нажал на тормоз. Что за чертовщина? В такой глуши, в такое время. Первым желанием было проехать мимо, но что-то заставило его остановиться. Может, остатки совести, которую он, как ему казалось, похоронил вместе с…
Он опустил стекло. Холодный, влажный воздух ударил в лицо.
— У вас что-то случилось?
Девушка подошла ближе. Молодая, лет двадцати пяти. Мокрые волосы прилипли к щекам, на которых играл лихорадочный румянец.
— Машина… не заводится. Телефон… не могу дозвониться, — её голос дрожал, то ли от холода, то ли от страха. — Я пыталась поймать кого-нибудь, но вы первый за полчаса.
Андрей оглядел её. Тонкая ткань платья облепила стройную фигуру. В её глазах был такой неподдельный страх, что он на миг забыл о собственном.
— Садитесь, — буркнул он. — Куда вам?
— Тут рядом, в «Родниках». Дачный поселок. Вы не пропустите.
Она быстро села на пассажирское сиденье, принеся с собой запах дождя. Андрей тронулся. В салоне повисло неловкое молчание.
— Меня Марина зовут, — сказала она, нарушив тишину.
— Андрей.
Он бросил на неё косой взгляд. Красивая. Даже очень. Испуганная и беззащитная. Полная противоположность его Ане. При мысли о жене внутри всё снова сжалось в ледяной комок.
— А вы куда так поздно? — спросила Марина, пытаясь завязать разговор.
— Дела, — отрезал он.
Он врал. Никаких дел не было. Было только тело в неглубокой яме за их дачным домом, присыпанное влажной землей и опавшими листьями.
Машина ехала медленно, фары едва пробивали плотную стену дождя. Андрей был погружен в свои мысли, когда вдруг его нога сама вдавила в пол педаль тормоза.
— Что такое?! — вскрикнула Марина.
Прямо перед капотом, в пятне света, стояла женщина. Он не мог разглядеть ее лица, но видел главное — огромный, выпирающий живот. Беременная. Она смотрела прямо на него, и в следующий миг машина с глухим, мягким ударом ткнулась в её тело.
— Твою мать! — заорал Андрей, вылетая из машины под ледяной ливень. — Я сбил ее!
Он обежал капот. Пусто! Только мокрый асфальт и хлещущий с неба дождь. Никого! Он заглянул под машину, обшарил фарами обочину. Ни следа!
— Там никого нет, — раздался за спиной спокойный голос Марины. Она выглянула из открытой двери машины. — Вам показалось.
— Как показалось? Я же видел ее! Я почувствовал удар! Женщина… беременная…
— Андрей, — она посмотрела на него так, словно он был сумасшедшим. — Я все время смотрела на дорогу. Там никого не было. Вы, наверное, устали от дороги.
Ее спокойствие пугало больше, чем сама ситуация. Он вернулся в машину, руки тряслись. Может, и правда… Нервы. Шок. Галлюцинация на почве… вины.
— Мой дом уже за тем поворотом, — мягко сказала Марина. — Вам бы отдохнуть. Оставайтесь у меня. Куда вы поедете в такую ночь, в таком состоянии?
Он не хотел. Он хотел бежать отсюда, из этого леса, от этой дороги. Но ее дом казался кратковременным спасением. Тепло, свет, другой человек рядом. Он согласился.
Дом оказался старой, но крепкой дачей полуторкой в почти вымершем поселке. Внутри пахло старой кирпичной кладкой. Марина щелкнула выключателем, но зажегся только тусклый светильник в коридоре.
— Электричество барахлит из-за непогоды, — пояснила она. — Проходите, не стесняйтесь. Я сейчас чай поставлю.
Андрей сел на диван, обитый старым выцветшим гобеленом. Он чувствовал себя опусташенным. События вечера — ссора, удар, яма, дорога, призрак — смешались в кошмарный калейдоскоп. Марина вернулась с двумя чашками.
— А вы тут одна живете? — спросил он, лишь бы хоть что-то сказать.
— Одна. Родители умерли, — она опустила глаза. — Тяжело, конечно. Но я привыкла. Вот, теплица, урожай собираю, консервирую… Выживаю, как могу.
Ее слова казались простыми, но за ними чувствовалась такая тоска, что Андрею стало не по себе. Теперь он посмотрел на нее по-новому. Не как на случайную попутчицу, а как на родственную душу, такую же одинокую и потерянную в этом мире. Глупость, конечно.
— Вы очень красивая, — неожиданно для самого себя сказал он. — Такой нельзя быть одной.
Она подняла на него глаза, и в их глубине он увидел что-то похожее на интерес.
— Вы так думаете?
— Я это знаю. — Он подался вперед. Адреналин от пережитого ужаса смешался с внезапным, иррациональным желанием. Забыться. Начать все с чистого листа прямо сейчас, с этой женщиной. — Если бы я встретил вас раньше…
Он протянул руку и коснулся ее щеки. И в тот же миг его ладонь пронзила такая боль, словно он сунул ее в раскаленные угли. Он с криком отдернул руку. На коже, там, где он касался ее, расплывался уродливый, пузырящийся ожог.
— А-а-а! Что это?!
Андрей в ужасе посмотрел на Марину. Но ее не было! Рядом с ним, на диване, никого не было. Вторая чашка одиноко стояла на полу. Он был в комнате совсем один.
— Марина! — заорал он резко вскочив.
Тишина. Только дождь барабанил по крыше.
Паника ледяными кистями вцепилась ему в горло. Это сон! Бред! Он бросился к двери. Заперто. Ручка не поддавалась, будто ее заварили.
И тут он услышал. Тихий, едва различимый плач. Будто первый раз в жизни плакал новорожденный ребенок. Он доносился откуда-то сверху, со второго этажа. Андрей замер, прислушиваясь. Плач резко прекратился. И вместо него раздались шаги. Медленные шаги. Кто-то спускался по скрипящим ступенькам лестницы.
Он обернулся. В темном проеме стояла она. Марина. Но теперь она была другой. Ее красное платье было покрыто темными, влажными пятнами, похожими на грязь. Лицо было в тени, но он чувствовал, как оно исказилось от злости.
— Что тебе нужно? Кто ты такая? — прохрипел Андрей, пятясь к стене.
Она сделала шаг в полосу тусклого света из коридора. И он увидел ее лицо. Это была не Марина. Кожа землистого цвета, по всему лицу синяки и ссадины. Рассеченная губа. И глаза… пустые, безжизненные, но смотрящие прямо в его душу. Глаза Ани!
— Ты… — выдохнул он. И в ту же секунду его сковала нахлынувшая волна ужаса.
Андрей замотал головой, словно пытаясь скинуть с себя наваждение, и огляделся. Это была их дача. Их диван. Их чертова лестница. Он был дома! В том самом доме, за которым час назад закопал свою жену.
Призрак медленно поднял руку и указал на него.
— Ты думал, я позволю тебе уехать? Ты думал, можно просто закопать меня и жить дальше?
***
Пару часов назад.
— Я не могу так больше, Андрей! — Аня плакала, сидя на полу кухни. — Ты снова пьян. Ты обещал! Нам скоро в роддом, а ты…
— Заткнись! — рявкнул он, опрокидывая в себя остатки коньяка. — Вечно ты ноешь! Роддом, ребенок… Ты мне всю жизнь сломала! Я был свободным, а теперь что? Я заперт в клетке! И ты — мой надзиратель!
Он ненавидел жену. Ненавидел за этот раздувшийся живот, который перечеркнул все его планы. За то, что она превратилась из яркой, веселой девчонки в вечно уставшую, озабоченную клушу.
— Я хотел поехать с друзьями на рыбалку на выходные…
— На какую рыбалку, Андрей? У меня срок, через три недели рожать! Доктор сказал, мне нужен покой! А ты хочешь бросить меня тут одну?
— Да лучше бы бросил! — злоба вскипела в нем черной волной. Он схватил ее за плечи, встряхнул. — Ты и твой выродок! Вы мне не нужны!
Она с ужасом посмотрела на него. И этот взгляд стал последней каплей. Он ударил. Раз, другой. Она упала, прикрывая живот руками.
— Не трогай… его… — прошептала она сквозь кровь, текущую из разбитых губ.
Что-то в его мозгу щелкнуло. Он больше не видел перед собой жену. Он видел проблему. Препятствие, которое нужно убрать. Он выволок ее, теряющую сознание, на задний двор, в холодную темень. Схватил из сарая саперную лопатку. Первый удар пришелся по затылку. Глухой, мокрый звук. Она обмякла. А он продолжал бить. В исступлении, в животном безумии, пока не понял, что бьет уже мертвое тело.
Потом был час осознания, отупляющего ужаса. Он вырыл яму прямо у старой яблони. Сбросил туда тело и торопливо закидал землей, утрамбовывая ее ногами. Затем сел в машину и поехал. Куда — он и сам не знал. Просто прочь отсюда.
***
— Ты не уйдешь!, — закричал призрак, делая еще один шаг. Ее фигура замерцала, и на миг Андрей увидел ее такой, какой она лежала в яме — в грязной одежде, с размозженной головой, с землей во рту и мокрых от крови и грязи волосах. — Ты хотел начать новую жизнь? Ты ее начнешь. Прямо здесь.
Андрей закричал. Диким, животным воплем. Он бился в запертую дверь, ломал ногти о дерево, но она не поддавалась. Призрак был уже совсем близко. Он чувствовал холод, исходящий от него.
— Не надо… Аня, прости… Я не хотел…
Она протянула к нему руки. На ее пальцах не было плоти — только голые кости, облепленные грязью. Она коснулась его плеча. И он почувствовал, как его тело коченеет, как мышцы перестают слушаться. Он мог только смотреть, как она медленно разворачивает его и толкает к выходу на задний двор. Дверь, которая секунду назад была намертво заперта, распахнулась сама.
Она вела его, парализованного, под ледяной дождь, к той самой яблоне. Под ногами была свежевскопанная земля.
— Ты оставил меня здесь, в холоде и темноте, — прохрипел ее срывающийся на плач голос у самого его уха. — Тебе здесь не будет одиноко.
Она отпустила его. Андрей рухнул на колени прямо в грязь. Перед ним лежала та самая саперная лопатка, которую он бросил в кусты. Призрак указал на нее костлявым пальцем.
— Копай!
Он не хотел, но его руки сами потянулись к лопатке. Он начал копать. Сначала медленно и неуверенно, потом все быстрее, подчиняясь невидимой воле. Он рыл землю рядом со свежим холмиком, выбрасывая комья грязи. Он рыдал, из его горла вырывались бессвязные хрипы, но он не мог остановиться. Он рыл собственную могилу.
Когда яма стала ему по пояс, силы вконец оставили его. Он упал на дно, задыхаясь. Призрак Ани склонился над ним. Ее лицо было уже совсем близко — он увидел ее глаза залитые темной кровью и оскал зубов, с которых капала грязная вода.
— Теперь твой дом здесь. Вместе со мной. И с ним.
Она погладила руками круглый живот, и Андрею показалось, что под слоем грязи и порванной ткани что-то шевельнулось.
Последнее, что он увидел — это лопата, взметнувшаяся в воздухе. Последнее, что он услышал — звук удара и обрушившаяся на него тяжесть холодной, мокрой земли, забивающей рот, нос, глаза. Она хоронила его заживо. Рядом с собой.
Вместе, навсегда.
Говорят, мол, милиция ничего не боится. Врут! Страх — это часть нашей работы, как у патологоанатома мрачный морг или у шахтера — опасная шахта. Ты привыкаешь к нему, перестаешь замечать, но он никуда не девается. Он всегда где-то рядом. Убийства, суициды… Через пару лет службы ты смотришь на изуродованное тело на асфальте и думаешь только о том, как правильно составить протокол. Труп — это объект, «жмур», единица в статистике. Но это до тех пор, пока эта статистика не наполняется мистикой.
Меня зовут Артём, на тот момент — младший лейтенант. История эта случилась в конце девяностых, в пору моей молодости и глупости. Я завалил одно дело, не по злому умыслу, а по неопытности, и начальство решило меня проучить. Наказание было из тех, что считались у нас чем-то вроде ссылки в застенки гестапо: ночное дежурство в городском морге на Промышленной.
Это место было проклято и не из-за какой-то там мистики, а из-за своей репутации. Старое, еще дореволюционное здание из красного кирпича, туда свозили «висяки», неопознанные тела, бомжей и самоубийц. Дежурство там выпадало на долю Ковалева, нашего ветерана предпенсионного возраста, но в тот раз он, как по заказу, слёг с «острейшим радикулитом». Когда майор, отчитав меня за косяк, рявкнул: «Артём, сегодня в ночь на Промышленную, вместо Ковалёва!», я смог только выдавить: «Есть, товарищ майор». Весь отдел сочувственно промолчал. Никто не хотел туда ехать.
Около одиннадцати вечера я стоял у кованых ворот морга. Здание казалось мёртвым, как и большинство находящихся внутри него. Единственный жёлтый фонарь над входом выхватывал из темноты облупившуюся табличку «Городской морг №3».
Я вошёл внутрь. Приёмная — это сплошное казённое убожество. Потрескавшийся столь и два стула. В углу — длинный, уходящий во мрак коридор. За столом сидел сторож, представившийся Степанычем. Сухонький старик лет под семьдесят. Он выглядел так, будто сам был одним из экспонатов этого заведения, которому позволили ненадолго ожить, выйти и посидеть за столом.
— А, сменщик, — проскрипел он, не отрываясь от кроссворда. — Прибыл. Хорошо. А то я уже задремал.
Он не улыбался, но уголки его губ как-то сами собой расползались, обнажая желтые пеньки зубов.
— Что делать-то надо? — спросил я, стараясь говорить бодро.
Степаныч лениво ткнул ручкой в толстый журнал.
— Сиди. Если «груз» привезут, запишешь в журнал, сопроводишь. Если из угрозыска за кем приедут — пропустишь. А так — просто сиди до утра.
— Сопроводить куда? — кивнул я на тёмный коридор.
— В холодильник. В конец коридора, — он указал в темноту. — Там «товар» хранят.
Слово «товар» резануло слух. Я молча кивнул.
— Я в каморке своей прилягу, — кряхтя поднялся Степаныч. — Ночью тут тихо, как в могиле. Хе-хе. Он уже собрался уходить, но остановился в дверях. — Да, лейтенант. Трубы тут старые, прогнили совсем. С потолка бывает капает. Крысы бегают. Так что если услышишь чего — шаги там, или ещё что — не обращай внимания. И главное, из-за стола без надобности не вставай. Понял? Просто сиди.
Последняя фраза прозвучало не как совет, а как приказ. Не дожидаясь ответа, он скрылся в своей коморке за приёмной.
Я остался один. Часы на стене показывали половину первого. Тишина тут, я вам скажу, не такая, как в лесу или в поле. Она была давящая. Ватная тишина, в которой тонул даже гул трансформатора с улицы. Только два звука: методичное тиканье настенных часов и низкое гудение компрессора, доносившееся из глубины тёмного коридора. Казалось, что это дышит само здание.
Чтобы отвлечься, я открыл журнал. «Неизвестный мужчина, 40-45 лет, обморожение». «Неизвестная женщина, 25-30 лет, падение с высоты». Каждая строчка — чья-то оборвавшаяся жизнь. Стало не по себе.
Около двух часов ночи гудение компрессора прекратилось. Видимо, нагнал нужную температуру. Осталось только тиканье часов. Тик-так. Тик-так. Ритм гипнотизировал. Глаза начали слипаться.
И тут, сквозь это тиканье, я услышал новый звук.
Скрип. Как будто в дальнем конце коридора кто-то осторожно приоткрыл тяжелую дверь. Я замер, вцепившись в подлокотники стула. Всмотрелся в темноту. Ничего. «Крыса», — сказал я себе. Степаныч же предупреждал.
Я попытался снова сосредоточиться на журнале. Но звук повторился. Теперь он слышался отчётливее. Это была не крыса. Это были шаги. Шлепающие, мокрые. Кто-то босиком шёл по кафельному полу коридора. В мою сторону.
Рука сама потянулась к кобуре, но там было пусто — табельное я сдал ещё в дежурке. В горле пересохло.
— Кто там? — голос получился сиплым, неуверенным.
Шаги замерли на границе света и тени, прямо у входа в приёмную. Я видел только черноту коридора. И из этой черноты послышался новый звук. Кап… кап… кап… Будто с мокрой одежды на пол стекала вода.
— Кто здесь? — повторил я, стараясь придать голосу строгости. — Отвечайте!
Молчание. Только мерзкие капли бьющиеся об пол.
Я выхватил из кармана тяжёлый фонарь. Глубоко вздохнув, нажал на кнопку. Мощный луч белого света прорезал мрак.
Коридор был пуст. Старые стены с облупившейся краской, мокрые разводы на потолке. Никого.
«Совсем с ума тут сойдёшь», — пробормотал я. Я уже опускал фонарь, когда луч света скользнул по полу. Муражки тут же побежали по всему телу.
Там, где заканчивался мрак, на границе света, на кафеле были два мокрых отпечатка босых ног. И это была не просто вода. Жидкость была чуть гуще, с маслянистым блеском, как будто смешанная с формалином. Следы вели из темноты и останавливались в паре метров от моего стола. Они были обращены ко мне.
— Степаныч! — заорал я. — Это ты, старый хрен?! Хватит шутить!
Дверь каморки заскрипела, и из неё, щурясь, вышел сторож.
— Чего орёшь, лейтенант? Приехал кто?
— Это ты там шастал? — я направил луч фонаря на следы. — Это что такое?!
Степаныч посмотрел на пол. На его лице не отразилось ни удивления, ни страха. Одна усталость.
— Говорил же, трубы текут, — ровным голосом произнёс он. — Конденсат. Садись давай. Чаю хочешь?
— Это не конденсат! Это следы!
Не успел я договорить, как снаружи послышался звук подъезжающей машины, и синий проблесковый маячок скользнул по окнам.
— А вот и «товар», — прервал меня Степаныч, направляясь к журналу. — Работать надо, лейтенант.
Ввалились два санитара, вкатывая каталку с телом под белой простынёй.
— ДТП. Документы утром будут, — бросил один из них. — Примите пока.
Степаныч что-то черканул в журнале.
— Подпись ваша нужна, начальник, — он посмотрел на меня.
Я, всё ещё не в силах отойти от шока, механически расписался.
— Пошли, — скомандовал Степаныч санитарам. — За мной.
Я не хотел идти в этот проклятый коридор. Но служба есть служба. Я крепче сжал фонарь и пошёл за ними.
В коридоре вонь формалина стала почти невыносимой. Так, что резало глаза. В конце — тяжёлая стальная дверь с надписью «ХОЛОДИЛЬНАЯ КАМЕРА». Степаныч с усилием потянул рычаг. С шипением дверь открылась, и в лицо ударил поток ледяного воздуха.
Внутри — большое помещение, стены которого были уставлены рядами стальных ячеек, как в гигантском банковском хранилище. На каждой — номер. Санитары переложили тело с каталки на центральный стол.
— Ячейка сто тринадцать, — пробормотал Степаныч, вытягивая из стены нужный лоток. Раздался скрежет металла по металлу. — Давай, лейтенант, подсоби.
Мой взгляд блуждал по номерам. 110, 111, 112… Ячейка 112. Её ручка была чуть выдвинута, словно её закрыли не до конца. Карточка на ней была старая, пожелтевшая. «Дело № 112. Личность: не установлена. Пол: жен. Дата поступления…» — дата была размыта, будто по ней провели мокрой рукой.
— Начальник, распишись! — рявкнул Степаныч.
Я вздрогнул и поставил подпись на карточке нового тела. Санитары задвинули труп в ячейку 113 и с грохотом захлопнули лоток. Они выскочили из камеры так быстро, будто за ними гнались черти.
Мы со Степанычем остались одни.
— Пошли, — сказал он и начал закрывать стальную дверь.
Я шагнул в коридор. И как только дверь начала закрываться, я услышал его.
Тихий, но отчётливый звук. Скрежет. Как будто с той стороны, изнутри, по стали провели ногтями. Я точно знал, скреблись из ячейки номер 112.
— Степаныч… — прошептал я, застыв на месте. — Слышал?
— Холодно тут. Дверь закрывать надо, — буркнул он, не глядя на меня, и с грохотом захлопнул дверь, опустив массивный засов.
— Ты не слышал?! — я схватил его за плечо. — Там, в сто двенадцатой! Скреблись!
Степаныч медленно повернул ко мне своё морщинистое лицо. Бесцветные глаза смотрели сквозь меня.
— Лейтенант, это морг. Металл ночью остывает, сжимается. В трупах газы, они выходят. Тут всякие звуки бывают. Иди чай пей.
Его безразличие пугало больше, чем тот жуткий скрежет. Он не хотел ничего слушать. Он вёл себя так, будто всё это — в порядке вещей.
Я почти бегом вернулся в приёмную. На часах было три ночи. Час дьявола. Мокрые следы на полу уже высохли. Или мне просто не хотелось их замечать.
Я сел за стол, меня колотило. Степаныч ушёл в свою каморку. Я снова был один. И теперь тишина стала моим врагом. Я теперь слышал всё: тиканье часов, редкие капли с потолка, гудение компрессора, снова включившегося за стальной дверью. Но теперь эти звуки казались осмысленными. Они будто между собой переговаривались.
Я готов был зажать уши. Голова раскалывалась.
И в этот момент телефон на столе зашёлся оглушительным, дребезжащим звоном.
Я подскочил на стуле, сердце ухнуло в пятки. Три часа ночи! Кто, чёрт возьми, может звонить в морг?!
Из каморки выглянул Степаныч. Он не двигался, просто смотрел на разрывающийся телефон.
— Возьми трубку! — крикнул я ему. — Выключи его!
Он не шелохнулся. Словно знал, что будет, если он ответит.
В ярости, или скорее от страха, я сам схватил тяжёлую эбонитовую трубку.
— Алло!
На линии был треск и какой-то белый шум, как от сильного ветра.
— Алло! Кто это?!
Я уже собирался бросить трубку, когда сквозь треск пробился голос. Тихий, влажный голос. Словно человек пытался говорить нырнув под воду, или с горлом из которого хлещет кровь. Это был женский голос. И он повторял одну и ту же фразу:
— Хо-о-олодно… Здесь так хо-о-олодно… Открой… Артём…
Она назвала моё имя.
Трубка чуть не выпала из моих рук. Тело пронзил ледяной озноб. И в этот момент линия оборвалась.
Я застыл с трубкой в руке.
— Кто это был, начальник? — раздался за спиной голос Степаныча.
Я обернулся.
— Не знаю… Какая-то женщина… Говорила, что ей холодно…
Я дрожащей рукой положил трубку на рычаг. И тут мой взгляд упал на телефонный провод. Чёрный витой шнур спускался со стола… и заканчивался на полу. Медный коннектор был выдран из розетки и лежал в пыли.
Телефон. Был. Отключён!
Мои глаза расширились от ужаса. Я медленно поднял взгляд на Степаныча.
Он улыбался. Своей жуткой, неживой улыбкой.
— Чай стынет, начальник.
И в это мгновение единственная жёлтая лампочка в приёмной несколько раз мигнула и погасла. Наступила абсолютная темнота.
В темноте, прямо у моего уха, кто-то выдохнул облачко ледяного пара и прошептал:
— Мне холодно… Выпусти меня…
От нахлынувшего страха я не мог пошевелиться, не мог дышать.
Внезапно я снова услышал тиканье часов. Этот звук вернул меня в реальность. Фонарь! Где фонарь?!
Мои пальцы, холодные и непослушные, нащупали на поясе рифлёный корпус. Как только я нажал на кнопку, луч света разорвал мрак.
Прямо передо мной, там, где его не было секунду назад, стоял Степаныч. Но он не улыбался. Его глаза… они были абсолютно белыми, как варёные яйца без желтков. С потрескавшихся губ стекала тёмная, похожая на жеваный табак, жижа. Он стоял неподвижно, как манекен.
— Степаныч… — выдавил я. — Это ты… ты шептал? Свет…
Он очень медленно качнул головой.
— Она… новеньких любит, начальник, — прохрипел он.
— Кто?! О чём ты говоришь?!
— Сто двенадцатая… — просипел он. — Ей очень холодно. Ты трубку поднял. Вот она и пришла поговорить.
— Ты с ума сошёл! Какая сто двенадцатая?! Кто пришёл?!
Я хотел бежать. Я метнул луч фонаря на входную дверь. Шагов десять.
— Открой! Открой, старый урод! — я бросился к двери, дёргая ручку. Заперто. — Ключ где?!
Я обернулся. Степаныча на месте не было.
— Степаныч! — мой крик эхом отразился от стен.
Тишина. Тиканье часов прекратилось. И снова этот звук. Кап… кап…
Я направил луч на телефон. Трубка, которую я положил на рычаг, теперь висела на проводе. И с неё на пол капала густая, чёрная жидкость. На полу уже образовалась небольшая лужица.
Меня замутило. Я начал колотить в стальную дверь кулаками.
— Помогите! Откройте!
И тут из тёмного коридора, со стороны холодильника, раздался звук. Протяжный, скрежещущий. Звук открываемой изнутри металлической ячейки.
Я прекратил биться в дверь. Сердце, казалось, тоже.
Затем — глухой, мокрый шлепок. Как будто на кафель уронили что-то тяжёлое и сырое. А через секунду — шаги. Те самые, шлёпающие, мокрые шаги. Но на этот раз они были не одни. К ним примешивался другой звук. Будто кто-то тащил по полу мешок с битым стеклом.
Звуки вышли из коридора и снова замерли.
Мой дрожащий луч выхватил из темноты ногу. Опухшую, синюшную, женскую ногу. С неё стекала та самая маслянистая жидкость. Затем появилась вторая нога. И то, что она тащила за собой.
Это был Степаныч. Он лежал на спине. Его белые глаза были широко открыты и смотрели в потолок. Рот был открыт в беззвучном крике, почерневший язык вывалился на щеку. То, что он назвал «сто двенадцатой», тащило его за лодыжки.
Она отпустила ноги сторожа. Тело глухо стукнулось о пол. И теперь луч моего фонаря осветил её.
Сгнившее тело женщины, завёрнутое в мокрую, рваную сорочку. Спутанные чёрные волосы, как мокрая пакля, облепили лицо и плечи. Она не смотрела на меня. Свернув шею на бок, она смотрела на труп Степаныча.
Я хотел бежать, кричать, но ноги словно вросли в пол. Фонарь выпал из моей трясущейся руки и с треском ударился о кафель.
Этот звук привлёк её внимание.
Очень медленно она подняла голову.
Я увидел её лицо. Одутловатое, сине-зелёное, раздутое влагой. Её белёсые глаза с ненавистью смотрели прямо на меня.
Из моего горла вырвался сдавленный хрип:
— Нет…
Она открыла рот. Раздался хруст, будто ломались челюстные суставы. И тот самый захлёбывающийся голос заполнил пространство всей комнаты:
— Я… говорила… мне… хо-о-олодно… Зачем… ты… бросил… трубку?
Она сделала шаг ко мне.
Я заорал, развернулся и со всей силы впечатался плечом в дверь.
— Помогите! Откройте! Спасите!
Я колотил в дверь, плакал, умолял. Температура в комнате резко упала. Так, что изо рта пошёл пар.
Всё стихло. Тиканье часов, капанье с телефона, гул компрессора. Абсолютная, мёртвая тишина.
Я перестал биться о дверь. Я чувствовал, что она была уже прямо за моей спиной.
Я не смел пошевелиться, прижавшись лбом к холодному металлу. Я чувствовал её холод на своём затылке. Её ледяное дыхание.
А потом холодная, мокрая, опухшая рука легла мне на правое плечо.
Словно сотни ледяных игл одновременно вонзились мне в плоть.
И последний удовлетворённый шёпот прямо в моё ухо:
— Теперь… и ты замёрзнешь.
Я потерял сознание.
***
— Артём! Артём, твою мать! Ты что, нажрался на дежурстве?!
Я открыл глаза. Утро. Яркий солнечный свет бил из распахнутой входной двери. Надо мной склонился Ковалев.
— Вставай, алкаш чёртов! Майор увидит — шкуру спустит!
Я сел, ошалело озираясь по сторонам. Я был жив!
— Вода… женщина… сторож Степаныч… — бормотал я.
— Какой Степаныч? Какая женщина? Ты спятил, что ли? — Ковалев смотрел на меня как на идиота. — Нет тут никаких Степанычей уже лет десять. С тех пор, как тот случай произошёл. После него и должность ночного сторожа убрали.
— Какой случай?
— Да лет десять назад, — неохотно начал Ковалев. — Привезли сюда одну «неизвестную», утонула. В сто двенадцатую ячейку положили. А наутро в холодильнике нашли двоих санитаров и сторожа. Замёрзли насмерть. А мент, который на приёмной сидел… его нашли за столом. С трубкой у уха. Тоже мёртвый. Сердечный приступ.
Я не дослушал его. Вскочил и бросился в коридор. Даже при дневном свете он был тёмным. Я добежал до холодильной камеры. Засов был на месте. Я заставил Ковалева открыть.
Внутри было тихо и холодно. Тело, привезённое ночью, лежало в ячейке 113. Дрожащими руками я подошёл к ячейке 112. Старая карточка. Я потянул за ручку.
Лоток был наглухо заварен. Поперёк него шёл грубый, ржавый сварной шов.
После той ночи я надолго слёг на больничном. Потом взял отпуск. Почти на месяц уехал в деревню к матери. Все думали, что я умом тронулся. Ни с кем об этом случае не разговаривал.
Только две вещи не давали мне покоя.
Первая. Врачи диагностировали у меня сильное переохлаждение, гипотермию. Но как это могло случиться в тёплую майскую ночь, в помещении, а не в холодильнике?
И вторая. На моём правом плече, там, где она меня коснулась, на всю жизнь остались три глубоких синих пятна, похожих на следы от пальцев. Врачи назвали это «локальным обморожением».
Но я считаю, никакое это не обморожение. Это её клеймо. «Сто двенадцатой».
Это Мурманский зерновой элеватор. Огромное строение с отдельными корпусами было заброшено много лет назад и находится вдали от жилых строений. И мы с корешем, приняв на грудь, пошли гулять туда впервые, когда случайно забрели в 2 ночи на промзону.
Место жуткое, сложные системы индустриальных проходов и лесниц, залы с колоннами, трупы собак, половинки собак, маленькие люки в полах с чернеющей пропастью внизу, зияющие пустотой шахты лифтов, старые журналы учета на пыльных столах, старательно раскиданные повсюду этикетки "мука высшего сорта" и всё это холодной ночью под освещение фонариков наших мобилок.
В этом всём было какое-то притяжение, и мы с огромным любопыством и без страха пробирались по закоулкам, копались в шкафах и тумбах, плевали с высоты и кидали кирпичи, а в одном из корпусов вообще разделились! Да, мы совершили классическую ошибку героев хорроров - пошли гулять по жуткой многоэтажной заброшке по одному в разные стороны. И вдруг я начал слышать вот этот звук, очень странный звук, разливающийся эхом из безжизненных черных коридоров. Я подумал, что мой корефан прикалывается, но мы встретились и он спросил:"Ты тоже это слышал?!"
Закончив исследовать этот корпус, мы перешли в смежный, соединённый с ним, и он был выше, метров 30 высотой. И там опять этот же звук! Сперва вдали, потом где-то неподалеку! Это начало немного напрягать даже наши хмельные головы. Что может так звучать и при этом так быстро перемещаться по тёмным катакомбам?? Будто скулила неприкаянная душа погибшего мучительной смертью существа.
Мы вышли оттуда под впечатлением и пошли в другое строение, стоящее отдельно и там этого звука не было и не было слышно и с улицы. И я вспомнил, что мы так и не записали этот звук и поэтому вернулись обратно, чтобы записать эту жутчайшую серенаду на камеру, и вы видите эти кадры. Как думаете, с учётом всех вводных, что это могло быть?? Начало светать. Мы дошли до заправки, ощущение контакта с чем-то необъяснимым догнало нас уже там. Что это было вообще??
Рано утром во двор въехал серебристый Lexs и остановился напротив офиса ЧП "Заговор". Нет, он бы мог припарковаться и поближе, но мешала куча строительного мусора, наваленная на парковке и занимающая сразу несколько хороших мест. Из машины один за другим вылезли четверо. Первым был лохматый ведьмак Альтазар, следом за ним подполковник милиции Бурунов, подчинённый генерала Фёдорова и решавший за него различные рабочие вопросы, а другие двое были лысыми молодыми мужчинами, ходившими под Карасём.
— Здесь что ли? — скучающим голосом спросил подполковник.
— В натуре вроде тут. Пацаны за это место базарили, — подтвердил один из лысых бандитов которого звали Болек.
— Только раньше тут вывеска висела и мусора было поменьше, — поддакнул второй лысый, откликавшийся на кликуху Лёлик.
— А что было на вывеске? — уточнил милиционер.
— ЧП какое-то. Чародейка Лала отправила пахану письмо, что оставляет после себя другого нифеля, а потом сразу же уехала в дурку. Он приехал проверить и забрал отсюда сумку с баксами. Сказал тут экстрасенс его ждал. Хренулькин кажется, — припомнил ведьмак Альтазар.
— Очень любопытно. И вчера вечером все, кто был с Карасём, сюда поехали и пропали? — продолжал интересоваться милиционер.
— Да. Поэтому тебя и позвали, — подтвердил ведьмак и спросил в свою очередь:
— Ну так чего. Где твои орлы?
— Сейчас подъедут, — обнадёжил его Бурунов и, не торопясь, направился к входной двери офиса.
Первое, что бросилось в глаза опытному милиционеру, это висевшая на двери табличка с надписью: "Ремонт". Бурунов снял фуражку, почесал затылок и заглянул в ближайшее окно, но обнаружил за ним только паутину, а само стекло было изнутри изляпано пятнами белой краски. На всякий случай он подёргал за ручку двери и, убедившись, что дверь закрыта, в сомнении отошёл в сторону.
— Хм, — пробормотал он. — Что-то не похоже это местечко на притон астролога.
— Ась? — послышалось сзади.
Бурунов обернулся и увидел дворника. Пожилой мужчина с окладистой седой бородой и метлой в руках стоял позади него и нагло ковырялся в носу. Несмотря на тёплую погоду на нём была безрукавка, перешитая из старой фуфайка, поверх которой был надет замызганный оранжевый жилет, а на ногах были джинсы, заправленные в раскисшие кирзовые сапоги.
— Вы чего здесь? — на всякий случай строгим голосом спросил милиционер.
— По работе, а вы? — сипло произнёс дворник.
— Я вообще-то тоже. Не видите?
Бурунов демонстративно дёрнул плечом, показывая погоны.
— Когда эту богадельню откроют, не знаете?
— Ась? — переспросил дворник и тут же ответил. — Никогда наверное. Владелица ремонт затеяла, в прошлом году. Её подрядчики кинули, так почитай с того времени и закрыто.
— Понятно. А вы тут никаких подозрительных людей не видели?
— А тут все подозрительные, товарищ подполковник. Мишка из 44-й квартиры девок водит, причём каждый вечер у него новая, подозрительно мне сие. Арбузова из 76-й, бражку гонит, а на продажу ни-ни. Разве не подозрительно? А вон там джип, видите? На какие шиши спрашивается его в прошлом месяце приобрёл обычный работник таможни Семён Слуцкий? Вы бы разобрались с ним, а? Всему дому интрига, а со своей женой он не живёт, к нему соседская ходит и что подозрительно... — принялся рассказывать дворник. Бурунов замахал на него руками.
— Хватит-хватит, я понял. Как вас звать, эм?..
— Прохор. Тутошний я. Хоть у кого спросите, а за мусор во дворе не волнуйтесь. К концу квартала обещали машину прислать.
Бурунов уже не слушал. Он увидел, как во двор заезжает милицейский уазик и призывно замахал рукой, сигнализируя своим.
— Так, как вас там...дворник? Будете понятым. Мы сейчас произведём вскрытие помещения, а вы распишитесь, — предупредил он.
— Да зачем же ломать-то, господин подполковник? — испугался бородатый работник метлы и лопаты. — У меня все ключи имеются, я вам всё открою и покажу, а понятым, это всегда пожалуйста. И вон тех, лысеньких, прихватите, очень уж они подозрительные. И если не понятыми, то хотя бы по 131-й статье.
Бурунов ошалело посмотрел на дворника, а потом в сторону машины, где маячили подчинённые Карася: Болек и Лёлик.
— Чего? А, ну да. Нужно и их позвать... Альтазар! И вы двое. Идите сюда.
*****
Помещение, в котором якобы работал экстрасенс Хренулькин и которое якобы посещал накануне авторитет Карась, встретило милиционеров пылью, паутиной, остатками незаконченного ремонта и общей неухоженностью, свидетельствовавшей о том, что тут очень давно никого не было. Лысые бандиты, оказавшись внутри, резко погрустнели и начали выяснять между собой отношения на тему: то это место или не то? Лёлик был уверен, что то самое, хотя внутри в прошлый раз он так и не побывал, а торчал снаружи, а Болек, знавший обо всём только со слов братвы, начал намекать товарищу на окулиста. Дело едва не дошло до драки и потому Бурунов был вынужден попросить понятых выйти на улицу. Сам же то и дело поглядывал на Альтазара, крутившего в руках некую коробочку с кнопками, не скажет ли тот чего? Но ведьмак был молчалив и хмур. Он прошёлся по офису всего один раз и напряжённо замер возле участка стены, на котором был рисунок, изображавший пляшущих человечков на фоне костра. Или в костре? Человечков было девять и это необычайно озадачило ведьмака, не почуявшего в офисе ничего, кроме удушливой пыли. А ещё его сильно раздражал дворник, от которого воняло так сильно, что даже у привычного к всяким неприятным запахам Альтазара перехватывало дыхание.
— Осмотрим все комнаты? — с надеждой в голосе спросил Бурунов, обращаясь к ведьмаку. Тот в ответ только недовольно буркнул и неопределённо дёрнул плечами. Бородатый дворник тут же подскочил к подполковнику и показал связку ключей.
— Туточки, всё на месте, — доложил он. — Хозяйка-то, в Турции, телеса свои нескромные солнышку подставляет, а с тех пор сюда никто и не заходил. Видите, сколько пыли? Это всё после строителей. А само здание? в полнейшем аварийном состоянии, можете не сомневаться. Газ, вода, свет, пожарная сигнализация - ничего не работает. И всем пофигу, а нам, значит, переживай. Вы бы позвонили на этот счёт кому следует, посодействовали?
— Разберёмся, — раздражённым тоном пообещал Бурунов. Альтазар отвлёкся от изучения рисунка и увидел, что дворник, приободрённый обещанием подполковника тут же присел последнему на уши и начал нашёптывать некую военную тайну. Милиционер сначала нахмурился, потом его глаза округлились, а потом он и вовсе начал требовать подробности.
Они ушли в соседнюю комнату, где судя по всему был спортзал. Следом за ними потянулись другие милиционеры. Видимо всем было интересно, чего это такое секретное шепчут начальнику. Альтазар опустил взгляд на детектор - ничего. Никакой паранормальной активности. Никаких остаточных следов ауры Карася и его банды. Словно бы их всех корова языком слизала. А вдруг это действительно не то место?
Он вышел на улицу и вновь принялся расспрашивать Болека и Лёлика.
— Вспоминайте дурилы - может вы ошиблись? Может этот офис в соседнем дворе?
— Может и в соседнем, — опустил голову со свежим фингалом Лёлик. Болек всё-таки успел провести ему профилактический хук с правой.
— Да стопудово не здесь, шеф, — кивая на здание, сказал Болек. — Везде же типовая застройка. Дворы похожи один на другой, надо бы ещё полазить.
— А может они вообще, на блядки уехали? С паханом такое бывает, — с надеждой в голосе предположил Лёлик.
Ведьмак окинул их свирепым взглядом, подумал несколько секунд, после чего презрительно процедил:
— Даю вам сутки. Не найдёте пахана - пеняйте на себя.
Лысые испуганно переглянулись. Они были последними в банде и прекрасно понимали, что если их уволят, то только посмертно. Ведьмак Альтазар числился среди них как вор в законе и его статус был куда выше, чем у Карася. От него не спрячешься. Болек хотел было заверить, что всё пучком, что они всё сделают и всех найдут, но тут на улицу стали выходить милиционеры и они замялись. Последними из двери вышли Бурунов с бородатым дворником. Бурунов смеялся и напутствовал Прохора.
— Ты, уважаемый, главное охраняй получше. Чтобы ни одна мышь там, ни один грек, ты понял? Кобелино ха-ха!
— Cделаем в лучшем виде. Но вы уж тоже никому не рассказывайте, я же вам туды его в качель, по секрету.
— Разумеется. Слово офицера, — утирая пальцем мокрые от слёз глаза, кивал Бурунов. Заметив замерших бандитов, он выразительно кивнул подбородком:
— Осмотр ничего подозрительного не показал. Обычный пример неудачного семейного бизнеса. А у вас что?
— Тоже ничего. Тихо как на кладбище. Очевидно мы ошиблись адресом, — проворчал Альтазар.
— Ну и прекрасно. Сообщите, когда найдёте настоящий офис вашего Хренулькина. А пока что я не вижу причин беспокоить важных людей и кошмарить их бизнес. Будем считать это мероприятие обычной профилактикой. Хорошо? — бодро предложил подполковник.
— Согласен, — буркнул ведьмак. Он повернулся и на негнущихся ногах пошёл к машине. Лысые было хотели с ним, но возле машины Альтазар им что-то сказал и они поплелись обратно. Бурунов, встретившись с ними взглядом, только хмыкнул и картинно развёл руками. Извините мол, но в милицейской машине для вас тоже мест нет. Болеку и Лёлику оставалось лишь закурить, все разъехались, а их бросили. Что же делать теперь? Где сыскать этого Хренулькина. Они окончательно расстроились, но тут сзади к ним подошёл дворник и попросил угостить его сигареткой.
— Да ты отец такие не куришь, — отказал жадный Болек, но тут более жалостливый Лёлик протянул бородатому вонючке свою пачку парламента.
— Что носы повесили, сынки. Может помочь чего? — закурив, поинтересовался бородач.
— Слышь, отец. Не видал точно такое же здание, но только с вывеской, Чих-Пых там, ЧП или ещё чего? — Лёлик в качестве примера указал на дверь, которую только что закрывал дворник.
— Ну...Полно таких. Почитай в каждом микрорайоне. Бывшие КБО, ДЮСШ, магазины всякие, — принялся вспоминать тот, для верности загибая пальцы.
— А про Хренулькина ты не слышал? Есть у вас на районе нифель с таким погонялом? — присоединился к расспросам Болек.
— Чего-чего? — переспросил дворник.
— Ну, Хренулькин. Нифель вроде Кашпировского. Мозги людям пудрит.
— Понял. Сейчас всё решим. Вон туда посмотрите, — попросил бородатый и показал рукой куда именно надо смотреть. Болек и Лёлик посмотрели и увидели только темноту и небытие. Правда осознание небытия пришло несколько позднее, когда они очнулись в городе Серхетабад ( бывший город Кушка ) без денег и документов, но это уже совсем другая история.
*****
Больше всего Валера и Денис опасались ведьмака Альтазара, но после того, как тот побывал в офисе и ничего не нашёл, у них отпали всякие сомнения: подручные госпожи Насти - форменные дилетанты. И пока Валера на улице наставлял лысых бандитов на путь истинный, Денис внутри вовсю наводил порядок. Ну, вернее, как наводил, в свисток свистнул и набежавшая банда домовых споро принялась за работу. Полы вымыли, паутину и пыль вычистили, а мебель расставили по местам и даже кое-чего починили. Пять минут и всё. Никаких следов разрухи. Офис в полном порядке - хоть сейчас клиентов встречай.
Он даже успел приготовить кофе.
Валера ввалился в офис словно медведь, бросил метлу в угол, бухнулся на диван и тут же принялся разуваться.
— И это Москва? — не отвлекаясь от процесса, громко вопрошал он. — Столица, мать её, портянка застряла, нашей Родины! Тут должны работать самые свирепые хищники, а не вот это безобразие с коробочкой, которое даже домовых не почуяло, не то что нас. Я прямо перед ним стоял - прикинь? Мимикрит в метле ему подсовывал, на мол, смотри, а он весь на расслабоне, я ему рисунок нарисовал. Для кого спрашивается? Он же дебил натуральный! Никакого уважения к маскировке!
— Так ведь ты сам сказал, что его из семьи выгнали. Что теперь возмущаешься? Видимо он действительно самый слабый в помёте, — мягко сказал Денис.
— Деня, это неспортивно. Я был готов к драке. Я эту безрукавку с мертвеца снял, для бодрости. Год пролежал в теплотрассе покойничек, его крысы не нашли, а я нашёл. Полные карманы земли кладбищенской, обереги у меня аж звенели, а он только вонь почуял. Я думал, сейчас бойня начнётся, рубилово, сеча, а потом мы тут всё взорвём и уедем, пока они не опомнились, и чё теперь? Как снять второй сапог, я тебя спрашиваю?!!
— Каблуками надо было сначала чуть-чуть стянуть, а лучше их не снимать вовсе... Пахнет от тебя действительно жёстко. Вот, лучше выпей чашечку кофе.
Денис подвинул ему маленькую чашку, очкарик посмотрел на неё, резко сорвал накладную бороду и ожесточённо принялся чесать подбородок.
— Короче, если они сегодня ночью не соберутся перевозить ценности, то я лично, приеду на хату к куратору, всё заберу, а его башкой об батарею.
— Не надо. Мы договаривались тихо и без жертв, — попросил Денис.
— Не бзди тряпка! Я собираюсь сделать тебя богатым.
— Но ты обещал мне, что мы будем вести бизнес честно. Зачем нам их деньги?
— Потому что они ворованные. Они нажиты нечестным путём, а значит ничьи и следовательно они будут нашими, — в глазах Валеры заплясали золотые искры. — Ах-да. Про уговор с тобой я тоже не забыл. Мы продолжим наш бизнес, как ты и хотел, честно, для души. Всё равно легализовать такую большую денежную массу будет непросто. Ты главное свисток не теряй, чую он нам ещё пригодится.
Денис немного подумал, после чего спросил:
— Будут сегодня клиенты?
— Неа, — ответил очкарик и беспечно развалился на диване. — Нам готовиться нужно, а я ещё не про всю эту шайку прочитал. Вторую ночь не сплю нормально, прикинь?
— Тогда давай я тебе вслух почитаю? — предложил директор.
— А чего, можно. А я пока немного вздремну. Книга у тебя на столе в кабинете. Неси давай, — несколько успокоившись, разрешил Валера.
*****
— Ведьмак Альтазар. Известен среди Московских ведьмаков, как Бальтазар. Бывший инженер-радиотехник, возраст 62 года, — читал вслух Денис. — Родился в городе Свердловске, учился в Свердловском радиотехникуме Попова, потом завод, убил жену, тёщу, отсидел, вышел в середине 80-х, работал с ОПГ "Центровые", инициирован семьёй в 1995 году. Так, тут всё довольно стандартно...
— А в 2001-м, его вычеркнули из династии, но на органы разбирать не стали, — пробормотал, дремавший на диване, Валера.
— Любопытно, за какие заслуги? — сам себя вслух спросил Денис и перевернув пару страниц прочитал:
— Сдал родне Берегиню. Хм. Аж трёх Берегинь и передал чертежи механизма, выкачивающего из них благодать. Но разве за это изгоняют? Он же типа, с точки зрения сородичей, герой, не понимаю...Почему?.. Почему?..
Он перевернул ещё одну страницу.
— Ах, вон почему.
— Хе-хе. Да. На испытаниях присутствовал весь его выводок и там же на испытаниях, всё и кончилось. Они что-то намутили с проектом и не смогли очистить благодать от токсичных примесей. Я про этот случай вспомнил, про него даже в газетах писали, — не открывая глаз, захихикал Валера. — Там так шарахнуло, ведьмаки думали будет второй Чернобыль. Еле замяли, списав на молнию, попавшую в резервуар химического предприятия. Потом Восьмой отдел прискакал, всем санкции, Бальтазара хотели звездой сделать...
— Какой звездой?
— Которую на ёлку сажают. Потом кто-то из Московских господ вспомнил, что он типа последний из рода. Как этот...Волкодав из Серых псов...Ты не читал?
— Неа.
— Ну значит он типа как Дункан Маклауд. Оставили ему его чёрную душу, пока новый наследник не появится, но буковку из имени удалили и теперича он - Альтазар. Ведьмак изгой и шестёрка Ябеды-Корябеды.
— Какая ещё Ябеда? — Денис непонимающе уставился на бумаги.
— Да ты даже книжку не читал? Фу - позор. Ну значит, с этого момента нарекаю тебя мурзилкой, — пробормотал очкарик и заснул окончательно.
— Причём тут журнал "Мурзилка"? — опять не понял директор, но ему уже никто не ответил. Валера уже крепко спал.
Я резко отдернулся от зеркала. Это уже начинало смахивать на паранойю. Усталость. Стресс… Может, я чем-то заболел? Чем больше я пытался узнать, тем сильнее тонул в абсурдности происходящего.
Отбросив все мысли, я завёл машину и поехал домой. Мне нужно было разобраться в том, что происходит.
Дома я перерыл все старые коробки, которые хранились на антресолях. Их было немного — после развода родителей мы с матерью часто переезжали, многое потерялось. Я нашёл несколько своих школьных фото, свои детские рисунки. Но ни одной фотографии возраста шести лет. Ни одной фотографии с родителями в той самой квартире. Ни одной фотографии с Ваней.
Будто кто-то намеренно вычистил все свидетельства моей жизни до того рокового дня.
Я сидел на полу в окружении пыльных коробок, и по спине пополз ледяной холод.
– Что я тут ищу? – вопрос прозвучал сам собой.
И тогда я вспомнил последние слова старого следователя Орлова: «Оставьте это дело, детектив. Оно того не стоит».
Теперь останавливаться было поздно. Я прошёл точку невозврата. Всё стало слишком запутанным, я должен был найти ответы. Теперь это дело было не просто о взрыве. Оно было обо мне. И ответ был только у одного человека — у следователя, что вёл это дело. Мне нужно было найти его, чего бы это ни стоило.
Поиск Орлова превратился в навязчивую идею. Я провёл всю ночь за компьютером, пробивая все возможные базы. Налоговая, пенсионный фонд, военкомат. Результат был нулевым. Он словно подчистил информацию о себе после нашего разговора. Не было ни записей в мед. книжке, ни сведений о работе, ни даже регистрации по месту жительства. Он просто испарился.
Это было невозможно. Я резким движением схватил с полки телефон и набрал его номер. Мы с ним уже разговаривали. Раз не получилось подобраться незамеченным, придётся действовать напрямую.
Гудки… Долгие, протяжные гудки. Я уже не надеялся, как вдруг кто-то взял трубку.
– Алло, чем могу помочь?
Я немного опешил. Это был женский голос.
– Доброе утро, это детектив Громов. Можете позвать к телефону Сергея Владимировича?
На проводе воцарилась гробовая тишина.
– Извините, вы ошиблись номером. Тут таких нет.
– Стойте! – почти вскрикнул я. – Но… как же… я только недавно с ним говорил по этому номеру.
– Вы ошиблись, детектив. Уточните номер ещё раз.
Она сбросила… Я перепроверил данные. Это был определённо его номер, но почему тогда… От меня явно что-то скрывают.
Тут же мои руки словно сами собой набрали новый номер. Номер нашего отдела. Я представился и запросил информацию об Орлове. Но в ответ я услышал лишь смятение:
– Извините, но мы не имеем права. Орлов просил не разглашать свои данные после смерти, это указано в его учётной записи.
– Что? Что это значит? Когда он скончался?
– Ещё двадцать лет назад, детектив. От инсульта. Подскажите, могу я вам ещё чем-то помочь?
Я сбросил вызов. Это всё явно было похоже на какой-то дурной сон. Я же говорил с ним два дня назад… Человек словно просто исчез.
После диалога голова начала раскалываться. Я принял холодный душ, пытаясь смыть с себя раздражение от происходящего. Вода стекала по лицу, и я вглядывался в своё отражение в мокром стекле душевой кабины. Тёмные волосы, карие глаза, острые скулы. Чьё это лицо? Громова? Я всегда считал его своим. Но теперь каждая черта казалась чужой, словно это лицо я видел когда-то раньше у другого человека… Я отпрянул.
Нужен был другой подход. Если Орлов мёртв, то нужно найти Ивана. Единственного выжившего ребёнка. Теперь только он мог дать мне ответы.
Я начал размышлять. Возможно, я искал не там… Если информации о его жизни нет, то стоит попробовать найти информацию о его лечении. Если он выжил, его должны были забрать в больницу.
Обладая доступом к служебным базам, я пробил архивы детской областной больницы. Запрос по фамилии «Петров Иван», дата поступления — октябрь 2001. Вот оно!
Система выдала единственную запись, от которой у меня похолодела кровь.
История болезни № 18734/к.
Пациент: Петров Иван Игоревич, 06.05.1995 г.р.
Дата поступления: 15.10.2001, 01:30. Доставлен бригадой скорой помощи с места ЧП (взрыв жилого дома).
Диагноз при поступлении: Закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга тяжёлой степени. Множественные переломы рёбер, пневмоторакс. Ожоги 2-3 степени спины и конечностей (15% тела).
Состояние: Крайне тяжёлое, кома 3-й степени.
Я лихорадочно листал дальше, вчитываясь в сухие строчки протоколов операций, переливаний, борьбы за жизнь шестилетнего ребёнка.
ОПЕРАЦИЯ: Трепанация черепа с целью декомпрессии головного мозга. 15.10.2001, 05:40.
ТЕЧЕНИЕ: Пациент оставался в состоянии комы. Присоединилась пневмония, сепсис...
ЗАКЛЮЧЕНИЕ: Несмотря на проведённые лечебные мероприятия, состояние оставалось критическим.
ДАТА СМЕРТИ: 14.11.2001. 16:25.
Я откинулся от стола. В ушах стоял оглушительный звон. Иван не выжил. Он умер спустя месяц в больнице, не приходя в сознание. Его действительно не стало. Расследование зашло в тупик… Я уже ничего не понимал.
Пытаясь собрать всё воедино, я вновь открыл дело на ноутбуке. Всё было уже до боли знакомое, я всё это давно досконально изучил. Как вдруг я обнаружил запись и прикреплённое фото о том, что угол квартиры номер один на первом этаже остался практически цел. На фото стоял массивный, деревянный шкаф. Единственное место, которое не зацепило массовым взрывом.
— Интересно... — Я тихо пробубнил, прикладывая руку к подбородку. — Если бы в ту ночь там кто-то был, может, он смог бы выжить?
Но тут я заметил то, куда, казалось бы, не имеет смысла лезть.
Это был список найденных вещей погибших. Просматривая один снимок за другим, я наткнулся на что-то странное.
«Неопознанный мужчина (труп №27), обнаружен в четырёх метрах от взрыва, прикрывающим собой тело несовершеннолетнего Петрова И.И. При себе документов не имел. Обнаружены следующие предметы:...»
Я пробежал глазами по списку: обгоревшие ключи, мелочь в кармане, складной нож… Ничего интересного.
В ту ночь на Садовой был кто-то ещё. Взрослый мужчина. Он пытался спасти Ваню, прикрыл его от взрыва собой. И он погиб…
«Неопознанный мужчина»… Может, запутанное дело касается его? Может, кто-то пытался скрыть присутствие на объекте важного человека? А точно ли он защищал Ваню?.. Или пытался сделать что-то… Другое?
Голова снова заныла знакомой, давящей болью.
Я сидел за своим столом, заваленным теперь не только архивными папками, но и распечатками и заметками по делу.
Голова раскалывалась. Мысли путались. Воздух в квартире стал спёртым, давящим. Мне нужно было выйти. Ощутить что-то нормальное, более понятное — вкус еды, звон посуды, приглушённые голоса. Просто перекусить. Очистить голову.
Я вышел на улицу и направился в небольшой ресторанчик в двух кварталах от дома, куда иногда заходил после смены. Вечерний город встретил меня шипением шин по мокрому асфальту и размытыми отражениями фонарей в лужах. Казалось, обычный вечер.
Но обычным он не был. Пока я шёл, в висках пульсировала та самая, уже знакомая боль. В ушах стоял лёгкий, высокочастотный звон. Я списал это на стресс и недосып.
В ресторане я заказал стейк и кофе, устроившись в углу. Я пытался выстроить логическую цепь, но картинка с обгоревшим телом вставала перед глазами, перечёркивая все доводы рассудка. Я машинально ел, почти не ощущая вкуса, и смотрел в окно. И вдруг поймал себя на мысли, что ищу глазами не прохожих, а… кого-то определённого. Будто ожидал, что из-за угла появится тот самый Сергей Владимирович.
«Идиот, — отругал я себя. — Ты превращаешься в параноика».
Медленно достав телефон из кармана, я набрал давно знакомый мне номер. Гудки. На проводе раздался мягкий, женский голос.
— Детектив, что хотите узнать на этот раз? — В голосе послышалась нотка издевательства.
— Эй, с чего ты взяла, что я звоню тебе только по этому?
— А как иначе? — Она усмехнулась. — Ты же всегда занят работой, обычно тебе совсем не до меня.
— Ну… Ладно, извини, но я правда звоню по делу. Можешь разузнать для меня информацию по делу “ЧП на Ул. Садовой Д. 17. 14.10.2001“. Там фигурировал неизвестный труп, который закрыл собой мальчика. Можешь узнать по нему что-то?
— Конечно, я попробую, но ничего не обещаю.
Она сбросила вызов… Она определённо на меня зла… Но сейчас не до этого, нужно двигаться дальше.
Я расплатился и вышел. На улице уже стемнело. Решение пришло внезапно, навязчиво и неоспоримо. Мне нужно было туда. На Садовую. Не завтра, не послезавтра, а прямо сейчас. Увидеть это место. Не в архиве, не в памяти, а здесь и сейчас. Может, земля там хранит эхо того взрыва? Может, я что-то почувствую? Это была не логика, а животная потребность.
Я не пошёл за машиной. Мне нужно было идти пешком. Дышать воздухом. Ощущать каждый шаг. Дорога заняла минут сорок. Я двигался быстрым, нервным шагом, и с каждой секундой головная боль будто усиливалась, а звон в ушах нарастал, превращаясь в оглушительный гул.
Новый дом на месте старого был безликой бетонной коробкой. Я остановился напротив, прислонившись к фонарному столбу. Ничего. Никаких воспоминаний. Только холодный ветер и чувство полнейшего безумия от всего этого.
Неожиданно раздался звонок. Я поднял трубку. На проводе была она.
— Слушай, Никит… Тут что-то совсем не чисто… Труп действительно не опознан и никакой информации по нему нет… Но почему ты не сказал мне, что это личное?
— Понятно… Ну это было ожидаемо… — Я просто проигнорировал её последний вопрос.
— Но знаешь, я тут нашла ещё кое-что странное…
— Ну не томи, говори уже.
— Это дело было отредактировано спустя неделю после инцидента, словно кто-то пытался что-то скрыть…
— О чём ты?
— В самом первом отчёте ты не числился погибшим… А уже после: тебя добавили. Кому это было нужно?
Моё сердце на миг замерло.
— Я всё понял, спасибо тебе за помощь. Мы обязательно сходим с тобой куда-нибудь в ближайшее время.
— Я была бы очень рада этому... — В голосе прозвучала нотка грусти.
Я сбросил вызов, мне нужно было сосредоточиться, понять. Сказанное ею меня уже не удивляло. Это меньшая странность из всего того, что произошло за последнее время.
И тогда я закрыл глаза. Попытался представить не «тот вечер» абстрактно, а что-то конкретное. Ту самую кухню. Табличку с номером «17» на стене у подъезда. Трещину на асфальте, в которую мы с Ваней закапывали «клады».
Боль в висках стала невыносимой. Гул заглушил все звуки города. Мир закружился, поплыл. Я почувствовал, как падаю, но не на мокрый асфальт, а куда-то в мягкую, тёплую пустоту. Последнее, что я увидел перед тем, как сознание поглотила тьма, — это свои руки, упирающиеся в стол. Но почему-то… маленькие. В детскую крапинку от чернильной ручки.
Я открыл глаза и тут же замер.
Я сидел за кухонным столом. Настоящим, знакомым до боли. Передо мной стояла тарелка с недоеденной манной кашей. Из окна лился тёплый вечерний свет от фонаря. А напротив меня я видел… их.
Отец. Живой. Он читал вечернюю газету. Мама. Она стояла у раковины, мыла посуду. Это был не сон. Я чувствовал запах газетной бумаги и отцовского одеколона. Чувствовал шершавую поверхность скатерти под ладонями.
«Мама? Папа?» — хотел я крикнуть, но из горла вырвался лишь тонкий, детский писк. Я соскользнул со стула и бросился к отцу, обхватив его за шею. Он был настоящим! Тёплым, большим.
— Никита, что ты? — удивился он, отложив газету.
Я отпрянул, улыбнулся, и кинулся к маме, впиваясь в её домашний халат. Она засмеялась:
— Ну что ты как маленький? Хватит нежиться, скоро Ваня придёт, уроки делать будете.
Ваня. Уроки. Дата. Резкая мысль пронзила мой детский восторг. Я медленно отошёл от матери, смотря на них с внезапным ужасом.
— Какое сегодня число? Который час?
Родители переглянулись с лёгким беспокойством.
— Четырнадцатое октября, сынок. Воскресенье, без пятнадцати девять, — спокойно сказал отец. — Ты в порядке?
Ледяной ком сдавил горло. Я был тут. В теле шестилетнего себя. В тот самый вечер.
— Слушайте, нам нужно уходить! Сейчас! Прямо сейчас! — закричал я, и мой голос звучал чужим, истеричным даже для меня самого.
— Никита, успокойся. Что за глупости? — мама потянулась ко мне, но я отшатнулся.
— Взрыв! Здесь будет взрыв! Мы все погибнем, если сейчас же не выйдем на улицу! Вы должны мне верить!
В их глазах читалась уже не тревога, а настоящая растерянность и жалость. Они не верили. Они видели перед собой перевозбуждённого ребёнка, который нафантазировал себе чёрт знает что.
— Сынок, ты где такого наслушался? — отец встал, чтобы успокоить меня. — Всё будет хорошо. Никаких взрывов.
Отчаяние затопило меня с головой. Я не мог их убедить. Я видел час своей гибели на их спокойных лицах. Не думая больше ни о чём, я резко развернулся и выбежал из кухни в прихожую, к входной двери.
— Может, если я выбегу на улицу, подниму панику… — Я не знал, что мне делать. Мысли безысходности разрывали голову.
Я дёрнул за ручку двери, выбежал в подъезд и тут же врезался во что-то твёрдое. Упал на пол, ударившись затылком. Перед глазами поплыли круги. Я поднял взгляд, потирая ушибленное место.
В дверном проёме, залитый светом из подъезда, стоял мужчина. Высокий, в тёмной ветровке. Его лицо было скрыто в тени, но одежда показалась до боли знакомой. Прежде чем я успел что-то понять, он молниеносно наклонился. Сильная рука обхватила меня, как клешня. Я почувствовал запах дождя и кожи. Ещё одно движение — и я взмыл в воздух, оказавшись перекинутым через плечо, как мешок с картошкой.
— Мама! Папа! — закричал я, но мужчина был уже на лестничной площадке. Дверь в квартиру с грохотом захлопнулась. Он её захлопнул.
Я бился и кричал, но его хватка была железной. Он бежал вниз по лестнице быстрыми, уверенными шагами. И пока он бежал, я, беспомощно болтаясь на его плече, смог разглядеть его свободную руку, державшуюся за перила. Она была вся в грязи, а на запястье виднелся до жути знакомый шрам.
В тот же миг в голове всё взорвалось невыносимой болью. Звуки — мои крики, его тяжёлое дыхание — поплыли, смешались и исчезли. Я провалился в беззвучную, чёрную пустоту.
Я очнулся, лёжа на мокрой траве. Над головой темнело небо, пронзительное и высокое. Я сел, потирая виски. Голова гудела, но та адская боль ушла. Я был… здесь. На пустыре, где когда-то стоял дом №17. Рядом возвышалась новая, безликая многоэтажка.
Я встал на ноги, едва сохраняя равновесие. Тело было моим, взрослым. В той же одежде, в которой я вышел из дома. Я повертел перед собой руки, разглядывая их, будто видел впервые.
Это был не сон. Слишком реальны были ощущения: запах отцовского одеколона, шершавость его бритой щеки, железная хватка того человека.
Того человека…
Я медленно, почти механически посмотрел на запястье… Шрам… Я был уверен, что они не просто похожи… Они были одинаковые.
— Я… Я был там. Но… как? — прошептал я в тишину вечернего города. — Нет… Не может такого быть. Это невозможно, руки-то мои чистые. Я же…
Я схватился за голову и зажмурил глаза.
— Черт, да что это за бред! — Легкий крик прорезал тишину. — Я… Я точно схожу с ума…
Я сидел на мокрой траве, не в силах сдвинуться с места. Скулы непроизвольно напрягались, а мысли метались, пытаясь осмыслить случившееся. Я побывал в прошлом. Я видел своих родителей. И я… я сам себя оттуда выкрал.
«Куда я себя дел?» — этот вопрос сводил с ума. Что сделал со мной тот взрослый, тот я из прошлого? Спрятал? Убил? Нет, не мог. Значит, спас. Но как?
Мозг отказывался верить, но тело помнило всё: хватку того человека, запах пыли на лестничной клетке, тёплые объятия мамы. Это была не галлюцинация. Это была мышечная память.
Нужно было двигаться. Делать что-то, чтобы не сойти с ума. Я поднялся и, почти не осознавая своих действий, побрёл к забору, огораживающему новостройку. Там, в углу, где сейчас рос куст сирени, мы с Ваней когда-то закопали свою «капсулу времени» — жестяную коробку из-под печенья с «сокровищами»: разноцветными стеклышками, фантиками и запиской.
Я упал на колени и начал рыть землю руками. Земля была мягкой, податливой. Ногти забились грязью, но я не останавливался. Это было единственное, что связывало меня с той реальностью, что ещё хоть как-то поддавалась логике. Я копал, словно пытался докопаться до правды, до дна этой чёртовой тайны.
И вот пальцы наткнулись на что-то твёрдое. Металл. Сердце заколотилось. Я откинул комья земли и вытащил ржавую, искореженную коробку. Она была пуста. Крышка отвалилась, внутри — лишь влажная земля и черви. Никаких сокровищ. Никаких следов.
Как вдруг я обратил внимание на свои грязные, дрожащие ладони.
В этот миг знакомый, нарастающий гул вернулся, накатывая волной. Голова закружилась, мир поплыл. Но на этот раз я не терял сознание. Я просто… сместился. Свет вечерних фонарей погас, сменившись густыми сумерками. Воздух стал холоднее, пахнущим не выхлопами, а осенней листвой и дымом из труб. Я по-прежнему сидел на коленях у забора, но забор был другим — старым, деревянным. А передо мной, вместо новостройки, высился тот самый, родной и ужасный, дом №17. В его окнах горел свет.
Я был здесь. В своём теле. В ту самую ночь.
Как молния, в сознании вспыхнула мысль, выдернутая из архива: «Угол квартиры на первом этаже остался практически цел».
Адреналин ударил в голову, сметая всю усталость и страх. Я сорвался с места и побежал к подъезду. Ноги сами несли меня, обходя знакомые трещины на асфальте. Я влетел в парадную, и запах домашней еды, лака для пола и старого линолеума ударил в нос, вызвав резкий, болезненный приступ ностальгии.
Лестница. Третий этаж. Квартира №5. Я бежал, не чувствуя под собой ног. Сердце колотилось, вырываясь из груди. Вот она, знакомая дверь, с потёртостью на ручке. Я замер перед ней, пытаясь перевести дух, чтобы войти, всё объяснить, вытащить их всех…
И в этот миг дверь с силой распахнулась изнутри, и в меня, с разбегу, врезался маленький, испуганный мальчик.
Он свалился на пол прихожей, почесал затылок и поднял голову. Его широко раскрытые, полные слёз глаза смотрели на меня. Это был… я. Шестилетний Никита.
Время остановилось. Взгляд взрослого человека встретился со взглядом ребёнка. И в этой секунде все пазлы в голове с щелчком встали на свои места. Я всё понял. Понял, что тогда происходило. Понял, что должен делать. Не пытаться спасти всех — это было невозможно. Спасти хотя бы его. Себя.
Я медленно опустился на колено, после чего резко закинул его на плечо, захлопнул входную дверь и ринулся по коридору.
Я не стал бежать к выходу. Слишком далеко. Слишком рискованно. Времени не было. Я побежал по лестнице на первый этаж. К той самой квартире №1.
Дверь была старой, деревянной. Я отступил на шаг и с размаху ударил по ней плечом. Раздался сухой хруст, и замок не выдержал. Мы ворвались внутрь.
В квартире пахло варёной картошкой и стариком. Из комнаты вышел хозяин и закричал, потрясая кулаком:
— Эй! Кто вы такие? А ну выходите отсюда!
Я проигнорировал его. Взгляд метнулся в соседнюю комнату, ту самую. И я увидел в самом углу большой, тёмный, дубовый шкаф. Идеальное укрытие.
Я вбежал в комнату и распахнул дверцу шкафа. Внутри висела старая одежда, лежали какие-то коробки.
— Быстро! Залезай! — приказал я маленькому Никите, запихивая его вглубь и вываливая на пол груду вещей.
Он смотрел на меня с ужасом, но не сопротивлялся.
— Не смей никуда вылезать! Стой тут, а то умрёшь, понял? Прошу тебя! — это были последние слова, которые я успел крикнуть ему, прежде чем захлопнул тяжёлую дверцу.
В этот момент старик уже набрасывался на меня сзади. Я обернулся. Времени на уговоры не было. Считанные секунды. На комоде рядом стояла тяжёлая фаянсовая ваза. Я схватил её, сделал один длинный шаг и со всей силы опустил на голову мужчины. Раздался глухой, кошмарный звук. Он не крикнул, просто осел на пол, как подкошенный.
Я не стал проверять пульс. Выскочил из квартиры в длинный коридор, следом на улицу и тут же замер.
Прямо перед подъездом, подбрасывая в руках старый мяч, стоял Ваня. Он с удивлением смотрел на меня, взрослого незнакомца, выбежавшего из чужой квартиры.
В ту же секунду земля содрогнулась. Из-под земли донесся низкий, животный рёв. Окна в подъезде звякнули. Ударная волна шла изнутри.
Идеи окончательно покинули меня. Бежать было некуда. Я сделал последний в жизни шаг — бросился к Ване, накрыл его своим телом, прижав к себе, и закрыл голову руками.
Мир взорвался в огне и боли. Я почувствовал, как на спину обрушивается адское пекло, словно на меня вылили раскалённый металл. Кости затрещали. Но я не издал ни звука, лишь сильнее, из последних сил, прижал к себе маленькое, хрупкое тело друга. Вслед за этим нас подхватила ударной волной и куда-то отбросило.
Я не смог уже открыть глаз. Сознание поглотила абсолютная, беспросветная тьма.
…
— Темно… Где я? — эхом отдалась мысль в моём сознании. — Я всё ещё жив?
Вокруг словно была пустота. Я не касался ногами земли, я не чувствовал порыв ветра и я совершенно ничего не слышал. Вокруг была настолько гнетущая тишина, что она меня пугала…
Как вдруг, где-то вдалеке послышался тихий, ритмичный звук.
Это было похоже на тиканье… Нет… На пищащий звук кардиомонитора. Звук приближался, становился громче. Вслед за ним я услышал невнятную речь. Это… Был мужской голос. Он становился всё чётче. В какой-то момент мне казалось, что я разбираю отрывки фраз.
Темнота вокруг начала исчезать, я увидел длинный туннель из света. Пытался пойти к нему, но двигаться не получалось. Я не мог даже пошевелить рукой.
Неожиданно голову прорезала уже до жути знакомая боль в висках, и тут я открыл глаза.
Всё было мыльным, но через пару секунд взгляд сфокусировался. В моём носу что-то было, а рядом стоял человек… Это был взрослый мужчина, лет сорока, разговаривал с медсестрой.
Я медленно поднял руку, но замер. Моя рука такая маленькая… Я снова в детском теле? Немного обдумав ситуацию, я вытащил эту белую трубку из своего носа, после чего сразу закашлялся.
Этот человек, который стоял рядом, тут же обратил на меня внимание:
— Никита? Слава богу, ты очнулся, как ты себя чувствуешь?
Его голос был громкий, режущий слух. Я поморщился, после чего спросил:
— Вы… Сергей Владимирович?
Как я и думал. Мой голос был детский.
— Что? Д-да, ты меня знаешь?
— Знаю. — Я приподнялся в сидячее положение и уставился в простынь между ног. — Какое сегодня число? Год?
— Двадцатое. Ты пролежал в коме почти неделю.
— Ясно… Сергей Владимирович, вы должны записать меня в список погибших… И сходите к кардиологу в ближайшее время…
— Что? О чём ты, малец?
— Послушайте! — почти вскрикнул я. — вы должны. Записать меня. В список погибших. Я подготовлюсь, я просто обязан попробовать снова… На этот раз я спасу их… Спасу всех.
— Что ты имеешь в виду, Никита? Кого ты спасёшь?
Я молчал, уставившись себе в дрожащие, детские ладони.
— Никита?
Бедный ребёнок бросил взгляд на Сергея. По его щекам потекли слёзы, а нос начал непроизвольно всхлипывать.
— Г-где я? Кто вы такой?
— Ты же… знал… — Во взгляде Сергея явно проступил страх.
— Где мои родители? Где Ваня? Что происходит? Мама, мама! Позовите мою маму, пожалуйста.
Громкие крики маленького Никиты наполняли всё вокруг. Он звал родителей, звал своего лучшего друга и совсем не понимал происходящего.
Но мой путь был окончен. Моё сознание растворилось. Теперь всё на плечах этого испуганного ребёнка. Спустя двадцать лет он найдёт ошибку в документах… И попробует всё исправить. Снова. Как это сделал я, как это делали до меня, и как это будет делать он, пока мы не спасём… Хотя бы Ваню.
Меня сослали в ад. Ад пахнет пылью, жёлтой бумагой и тихим отчаянием. Архив. Кабинет 307, третий этаж старого здания горотдела. Наказание для строптивых детективов, которые слишком громко задают вопросы. Моё наказание было заслуженным — я не смог заткнуться на совещании по делу о взятках, когда начальство уже решило всё спустить на тормозах. «Громов, вам нужно отдохнуть от оперативной работы. Разберите-ка архив за последные двадцать лет. Полезно для систематизации знаний». Так мне сказали.
Бред. Они просто хотели, чтобы я сгнил здесь и не совал свой нос куда не просят.
Я сидел за столом, заваленным папками с расследованиями краж велосипедов и угонов садовых тачек образца девяностых. День тянулся бесконечно. Я механически сортировал бумаги, мои пальцы покрылись липким серым налётом. Мысли возвращались к тому совещанию. К наглой ухмылке прокурора. К спокойному лицу начальника, который сказал: «Никита, иногда нужно уметь уступать». Я не умел. Во мне это вызывало физическую тошноту.
От нечего делать я потянулся к очередной коробке. Этикетка гласила: «Серия краж из гаражей. Р-н ул. Садовой. 1998-1999». Моя улица. Точнее, улица моего детства. На мгновение я отвлёкся от злости, почувствовав лёгкий укол ностальгии. Дом №17, многоэтажка, где мы жили с родителями до их развода. Где прошло моё детство с лучшим другом Ваней.
Я открыл папку. Стандартные протоколы, опросы свидетелей. Ничего интересного. Но среди бумаг лежал листок – список жильцов домов на участке Садовой, составленный для отсева подозреваемых. Мой взгляд автоматически нашёл семнадцатый номер. Квартира 5: Громов А.П., Громова Л.В., Громов Н.А. На лице расползлась улыбка. А вот и квартира 3: Петровы, их сын Иван. Ванька. Мы с ним не разлей вода были.
И тут мой мозг, заскучавший от рутины, выдал ассоциацию. Садовая, дом 17. Я смутно припоминал, что года через два после этих краж, примерно в 2001-м, случилась какая-то история. Взрыв бытового газа в одном из домов на нашей улице. Об этом говорили, но я был тогда ребёнком, и детали стёрлись. Просто какой-то фон.
Любопытство, профессиональная деформация – называйте как хотите. Мне вдруг захотелось найти то дело. Просто чтобы посмотреть, что это был за дом. Может, наш? Наверное, нет, иначе я бы помнил.
Я подошёл к стеллажам, начал искать. 2001 год. Чрезвычайные происшествия. Папки стояли плотно. Я пролистал несколько дел о пожарах, авариях. И нашёл. Синяя обложка, выцветшая надпись: «ЧП. Взрыв бытового газа. Ул. Садовая, д. 17. 14.10.2001».
Сердце ёкнуло. Всё-таки наш дом. Странно, что память подвела. Я вернулся за стол, открыл папку. Первым делом посмотрел на дату. 14 октября 2001 года. Воскресенье.
И тут в моей голове что-то щёлкнуло.
Я прекрасно помнил тот день. Именно 14 октября. Потому что 15-го у нас с Ваней была важная контрольная по математике. В воскресенье вечером мы должны были готовиться у меня дома. Отец даже пообещал помочь с задачами, а потом мы с Ваней собирались смотреть новый мультфильм на видеокассете. Я отчётливо помнил, как мы договаривались об этом у подъезда, и Ваня пошёл домой за учебниками. Я помнил разговор с отцом. Помнил, как мама накрывала на стол. Яркое, живое воспоминание.
Я посмотрел на первую страницу отчёта. «В результате взрыва газовоздушной смеси в подвале жилого дома произошло полное обрушение конструкций. Жертвы: 27 человек, включая 5 детей. Выживших нет».
Меня бросило в холодный пот, а в висках кольнуло. Это была ошибка. Грубая, вопиющая ошибка. Я сидел здесь, живой и невредимый, а в отчёте утверждалось, что наш дом был уничтожен вместе со всеми жильцами в тот самый день, который я помнил до мелочей.
— Идиотизм. — пробормотал я вслух.
Кто-то из архивных крыс перепутал даты или адреса. Такое бывает. Нужно просто проверить по другим источникам, найти ошибку и указать на неё. Хоть какое-то полезное дело сделаю в этой пыльной могиле.
Я достал свой служебный ноутбук, подключился к базе данных ЗАГСа. Запрос на акты о смерти. ФИО: Громов Алексей Петрович. Дата: октябрь 2001. Регион: наш.
Система выдала результат почти мгновенно. Несколько записей. Я прокрутил список. И мои пальцы замерли на тачпаде.
Акт о смерти № 1874. Громов Алексей Петрович, 1960 г.р. Причина смерти: травмы, несовместимые с жизнью, полученные при обрушении жилого строения. Дата смерти: 14.10.2001. Место: ул. Садовая, д. 17.
Я ввёл данные матери. То же самое. Людмила Владимировна Громова. Погибла 14.10.2001.
Руки похолодели. Я ввёл своё имя. Никита Алексеевич Громов. Дата рождения: 1995. И… система выдала результат. Актов о смерти не было, но была ссылка на судебное решение о признании погибшим. Я числился мёртвым. С шести лет.
Это был уже не банальный косяк архивариуса. Это была какая-то тщательно выстроенная ложь. Кто-то на уровне систем вносил фальшивые данные. Но зачем? Зачем кому-то понадобилось объявлять меня и мою семью погибшими в тот день, когда мы были живы?
Я откинулся на стуле, пытаясь унять дрожь в пальцах. Рациональная часть мозга пыталась найти объяснение. Может, была какая-то путаница с документами после развода родителей? Может, меня усыновили, и моё имя сменили? Но нет, я прекрасно помнил своё детство, переезд с матерью в другой район, школу, институт. Всё было последовательно. Я был Никитой Громовым. Всегда.
Я снова открыл папку с делом о взрыве. Стал листать страницы, уже не как любопытный человек, а как детектив. Приложения. Список погибших. Я пробежался по фамилиям. Соседи, все знакомые. Петровы… Иван Петров. Ваня. Он тоже был в списке. Значит, ошибка вездесуща. Всех записали в погибших.
Я почти успокоился. Значит, масштабный сбой. Но что-то заставило меня вернуться к списку и пройтись по нему ещё раз, медленно, вчитываясь. Квартира 1… квартира 2… квартира 3… Петров И.С. – отец Вани. Петрова М.И. – мать. А где же сам Ваня? Петров Иван Игоревич, 1995 г.р. Я искал его имя. Его не было.
Только его.
Словно кто-то вписал в список всех погибших детей, но оставил одного. Ивана. Но ведь в отчёте говорилось, что выживших нет…
Холодная игла пронзила меня от затылка до копчика. Я вскочил, зашагал по кабинету. Это уже не укладывалось ни в какие рамки. Почему все дети погибли, а Ваня – нет? И почему тогда в базе ЗАГСа я сам числился погибшим?
Я подошёл к окну, выглянул на серый город. Мне нужно было проверить ещё один источник. Газеты. В архиве должна быть подшивка местных газет за тот период.
Через пятнадцать минут я сидел в читальном зале архивного фонда, листая пожелтевшие страницы «Городского вестника» за октябрь 2001-го. И нашёл. Выпуск от 16 октября. Чёрная полоса на первой странице. Крупный заголовок: «Трагедия на Садовой: десятки жизней под обломками». Я пробежал глазами текст. Стандартные слова о скорби, о ходе расследования. И снова список. Тот же самый. И снова – имени Ивана Петрова в списке погибших не было.
Я отодвинул подшивку. Тишина читального зала стала давить на уши. Голова загудела, появилась боль в висках. Во всём этом был жуткий, необъяснимый смысл. Кто-то проделал колоссальную работу, чтобы стереть меня и мою семью из официальной истории той ночи. Но зачем?
И тут до меня дошла самая простая, самая ужасная мысль. А где Ваня сейчас? Мы потеряли связь после школы, он уехал учиться в другой город. Но я должен его найти. Он – единственный, кто может подтвердить мою правоту. Он был там. В тот вечер он должен был прийти ко мне готовиться к контрольной.
Я почти бегом вернулся в свой кабинет, схватил телефон. Быстро набрал номер отдела кадров.
– Здравствуйте, это детектив Громов. Мне нужны контактные данные по сотруднику Петрову Ивану Игоревичу, 1995 года рождения. Проверьте по базе, пожалуйста.
На том конце провода клацали клавишами.
– Громов? Простите, по такому ФИО и году рождения никого нет. Ни в нашем отделе, ни в целом по системе МВД региона.
– Не может быть, – выдавил я. – Он же… Он хотел поступить на службу.
– Нет таких данных. Вы уверены в ФИО?
Я положил трубку, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Я был уверен. Абсолютно. Ваня мечтал стать детективом, как и я. Мы вместе это обсуждали.
Я сел за компьютер, начал рыться в социальных сетях. Поиск по имени и фамилии, фильтр по городу. Десятки Иванов Петровых, но ни одного с той фотографией, что хранилась в моей памяти. Ни одного, который был бы похож на того долговязого парня с веснушками.
Его не существовало. Так же, как, согласно официальным документам, не существовало в живых и меня.
Я закрыл лицо ладонями. В голове стучало: «Я жив. Я здесь. Я дышу». Но против фактов не попрёшь. А факты кричали об обратном. И единственный человек, который мог бы их опровергнуть, бесследно испарился.
Нет, не испарился. Его стёрли. И теперь мне предстояло выяснить, кто и зачем это сделал. И почему я оказался единственным, кто это заметил.
Я посмотрел на папку с делом о взрыве. Она лежала на столе, обычная синяя картонка. Но теперь она казалась мне порталом в какую-то иную реальность, где я был мёртв, а мой лучший друг – призраком.
И я решил шагнуть в эту запутанную историю.
Первое правило, которому меня учили: отсекай личное. Работай с фактами, а не с эмоциями. Сейчас это правило трещало по швам. Я сидел в своей квартире, за тем же столом, за которым обычно разбирал текущие дела, но передо мной лежало дело моей собственной смерти. Абсурд.
Я достал бутылку виски, налил в стакан, но не стал пить. Мне нужна была ясная голова. Алкоголь был бы бегством, а я бежать не собирался.
Включил ноутбук. Я уже проверил базу ЗАГСа — я был там мёртв. Теперь нужно было проверить себя в системе МВД. Я запросил своё же служебное дело. Открылось. Никита Алексеевич Громов. Фотография, данные. Всё чисто. Но дата рождения стояла та же — 1995 год. Значит, я был признан погибшим, но потом... как-то воскрес? Как это возможно? Чтобы получить паспорт, поступить на службу, нужны документы. Свидетельство о рождении. Которое, если верить системе, принадлежало мёртвому мальчику.
Я открыл скан своего свидетельства о рождении из личного дела. Обычная зелёная бумажка. Вся информация верная. Но откуда она взялась, если оригинал должен был погибнуть вместе со всем моим прошлым? Значит, был выдан дубликат. Кем? На каком основании, если я числился погибшим? Логика рассыпалась, как карточный домик. Кто-то создал мне новую, легальную жизнь, вшив её в систему поверх моей смерти. Это был уровень фальсификации, недоступный обычным мошенникам. Это пахло чем-то государственным. Глубоким.
Я открыл сканы дела о взрыве, которые успел сделать в архиве. Внимательно, построчно, стал изучать протоколы осмотра места происшествия. Фотографии. Они были чёрно-белыми, зернистыми, но ужас проступал сквозь печать. Груда обломков. Ничего не напоминало тот самый дом №17. Ни узнаваемого карниза, ни покрашенной в зелёный цвет входной двери. Только щебень и почерневшие балки.
Показания свидетелей с соседних домов. Все как один говорили о мощнейшем взрыве ночью, о пожаре, о том, что никто не выжил. Ночь. А ведь мы с Ваней должны были готовиться к контрольной вечером. Взрыв, согласно отчёту, произошёл в 21:01. Но моё воспоминание было солнечным, вечерним. Может, я всё путаю? Может, это был не тот день?
Я откинулся на стуле, закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти тот вечер с максимальной чёткостью. Ванин уход за учебниками. На столе стоит тарелка с недоеденной кашей. Отец за столом читает газету. Мама моет посуду. Я смотрю в окно. За окном — сумерки. Но не глубокая ночь. Я был в этом уверен.
Значит, ложь в деле. Но кто и как мог подделать показания десятков людей? Это было невероятно. В висках снова проступила пульсирующая боль, но я не обратил внимания, лишь немного поморщился.
Следующий шаг — люди. Кто вёл это дело? В конце папки я нашёл фамилию следователя, который его курировал: подполковник юстиции Сергей Владимирович Орлов. Наверняка уже на пенсии. Я поискал его по внутренней базе. Нашёл. Проживает в городе, дача на выезде, но точный адрес потёрт. Телефон был прикреплён.
Я набрал номер, стараясь говорить спокойно, по-деловому.
– Здравствуйте, Сергей Владимирович? Вас беспокоит детектив Громов из горотдела.
Голос в трубке был хриплым, старческим.
– Громов? Какие дела? Я на пенсии двадцать лет как.
– Двадцать?.. Кхм… Я разбираю архивные материалы по одному старому ЧП. По взрыву на Садовой, 2001 года. Хотел бы уточнить некоторые детали.
На той стороне повисла тяжёлая пауза.
– Какие ещё детали? Дело давно закрыто. Что там можно уточнить?
– Вопросы по списку погибших. Есть некоторые несоответствия в базах данных. Не могли бы мы встретиться?
– Несоответствия? – Старик фыркнул. – Какие несоответствия? Всё было чётко. Трагедия. Все погибли. И дело закрыто. Нечего там копать.
Он говорил слишком резко, слишком по-оборонительному.
– Сергей Владимирович, это важно. Я могу подъехать к вам на дачу, это ненадолго.
– Не надо! – почти крикнул он. – Я… я плохо себя чувствую. Врачи запрещают волноваться. И вам не советую волноваться. Оставьте это дело, детектив. Оно того не стоит. Спокойной ночи.
Он бросил трубку. Я сидел, слушая гудки, и чувствовал, как по спине бегут мурашки. Он не просто отмахнулся. Он испугался. Он явно что-то знал.
Это придало мне решимости. Если следователь напуган, значит, я на правильном пути. Нужно искать других свидетелей. Соседей.
На следующий день я взял отгул, сославшись на мигрень. Начал с базы данных паспортного стола. Нашёл несколько фамилий из того самого списка жильцов, которые числились прописанными в доме №17, но на момент взрыва, судя по всему, не проживали — возможно, были в отъезде или уже переехали. Одна из них — Анна Сергеевна Белова, квартира 7. Пенсионерка. Согласно текущим данным, она была ещё жива и проживала в том же районе, в доме престарелых «Рассвет».
Я поехал туда без звонка. Дом престарелых оказался унылым кирпичным зданием с проплешинами на штукатурке. В холле пахло лекарствами и тушёной капустой. Медсестра, худая женщина в белом халате, проводила меня в общую гостиную.
– Анна Сергеевна? Она обычно у окна сидит. Только она у нас… своеобразная. Память подводит. То всё помнит, то нет.
Анна Сергеевна оказалась маленькой, сморщенной женщиной, которая смотрела на мир мутными, ничего не выражающими глазами. Я сел рядом, представился.
– Анна Сергеевна, я хочу спросить вас о доме на Садовой. Вы там жили?
Она медленно перевела на меня взгляд.
– Садовая? – просипела она. – Да, жила. Хороший дом. Тихий.
– Помните взрыв? В 2001 году.
Глаза её на мгновение прояснились, и в них мелькнул животный ужас.
– Взрыв… Ночью. Стекла посыпались. Мы с мужем в гостях были у дочери… Слава богу. А то бы…
– Анна Сергеевна, а помните семью Громовых? Из квартиры пять. Алексея Петровича, Людмилу, их сына Никиту.
Она смотрела на меня, и её взгляд стал цепляться за моё лицо. Она вглядывалась, будто пыталась что-то вспомнить.
– Громовы… Никитка… – она покачала головой. – Бедный мальчик. Погиб. Все погибли.
– Но вы уверены, что он погиб? – я наклонился ближе.
Она вдруг сморщилась, отвела взгляд.
– Все погибли. Говорю же. Ваньку только одного спасли.
Сердце у меня замерло.
– Ваньку? Ивана Петрова?
– Ага. Его отбросило… он на улице был. Его в больницу забрали. А Никитка… в доме остался, подробностей я не знаю.
Я чувствовал, как холодеют кончики пальцев. Она говорила то, что было в официальном отчёте. Но это противоречило моей памяти.
– Анна Сергеевна, а как выглядел Никита? Вы помните?
Она снова посмотрела на меня, и на её лице отразилось странное смятение.
– Дорогой? Что ты тут делаешь? Нам пора ехать домой?
Я замер, пытаясь понять, о чём она говорит. Затем вновь повторил:
– Мэм, вы помните, как выглядел Никита?
– Никита… – повторила она. – Моего мужа зовут не так… – Подняв взгляд на меня, в её глазах проявился явный страх. – Что? Кто вы? А ну живо уходите! Где мой муж? Что тут творится?
Она начала плакать. Вслед за этим позади меня послышались шаги. Сиделка тут же подбежала к испуганной Анне Сергеевне и обратилась ко мне:
– Что вы тут устроили? Не пугайте бедную женщину! Живо уходите, приём окончен!
Тяжело вздохнув, я понял, что тут уже ничего не узнаю и направился к двери…
Выйдя на улицу, солнце показалось мне слишком ярким, слишком ненастоящим. «Все погибли…». Но я же жив! Вот прям тут стою.
Как вдруг в ушах прорезался резкий звон, заглушая окружение вокруг. Из-за накопленного напряжения захотелось закурить. Хотя я ни разу сигареты даже в руки-то не брал… Не обращая внимания на проступившую головную боль, я начал размышлять.
Следующим адресом был дом, где сейчас проживал, согласно базе, другой бывший сосед — Виктор Семёнов, ровесник моих родителей. Он жил в обычной панельной пятиэтажке. Я нашёл его квартиру и позвонил.
Дверь открыл мужчина лет пятидесяти, в растянутой домашней футболке, с пивным брюшком. Он выглядел уставшим и настороженным.
– Виктор Семёнов? Я детектив Громов. Хотел бы задать несколько вопросов о старом деле.
– Какое ещё дело? – буркнул он, но впустил меня в прихожую.
Я решил действовать напрямую.
– Взрыв газа на Садовой, в доме 17. Вы там жили.
Он побледнел так, что веснушки на его лице стали похожи на рассыпанное просо.
– Зачем вам это? Это было сто лет назад.
– Есть нестыковки в документах. Вы помните семью Громовых?
Он медленно прошёл в гостиную и рухнул на диван. Я последовал за ним.
– Помню, – коротко бросил он. – Все погибли. Ужасная трагедия.
– А их сын? Никита?
Семёнов поднял на меня глаза, и в них было что-то неуловимое — то ли жалость, то ли страх.
– Маленький был. Погиб.
– А Иван Петров? Его друг.
– Ванька? – Семёнов мотнул головой. – Тот выжил. Чудом. Его потом родственники забрали, кажется, в другой город. Больше я о нём не слышал.
– А вы не помните, что в тот вечер Ваня должен был прийти к Никите в гости? Готовиться к урокам?
Он смотрел на меня, и его лицо стало совершенно пустым. Будто кто-то выключил свет внутри.
– Не помню таких деталей. Было поздно, ночь. Все спали. Я ничего не помню.
Он лгал. Я видел это по тому, как он отвел взгляд. Он помнил, но не хотел говорить.
– Виктор, это очень важно. Может, вы слышали какие-то разговоры? Может, была какая-то версия, что взрыв был не случайным?
– Да что вы пристали?! – он вдруг вскочил с дивана, его лицо исказила злость. – Какие разговоры? Какая версия? Дом взорвался из-за утечки газа! Все погибли! Точка! И оставьте меня в покое! И себя не тревожьте. Не надо ворошить прошлое.
Я слегка отпрянул назад от его настойчивости, как вдруг позади меня что-то с грохотом упало. Обернувшись, я увидел открытую книгу на полу. Голова закружилась, а виски словно пробил выстрел…
Переводя взгляд обратно, мои глаза расширились. В комнате никого уже не было.
– Семёнов? – тихо, не веря своим глазам, окликнул я.
Тишина. Только из открытого окна слышался лёгкий гул машин. Обойдя всю квартиру, Виктора нигде не оказалось.
«Что за чёрт?» – мелькнуло в моём сознании.
Проверив каждую комнату, каждую закрытую дверь, я в панике выскочил на лестничную площадку и почти бегом пустился вниз. Мне нужно было в машину.
Я заскочил в салон, захлопнул дверь, пытаясь перевести дух. Сердце колотилось. Что это было? Галлюцинация?
И в этот момент я увидел его… Виктор Семёнов спокойно шёл откуда-то к подъезду с белым пакетом в руке, словно только что вернулся из магазина.
Я вышел из машины и бросился к нему.
– Семёнов! Что это было? Как вы здесь?
Он остановился, удивлённо глядя на меня.
– Вы к кому?
– Это шутка какая-то? К вам конечно, мы же только что разговаривали с вами у вас дома.
– Молодой человек, я вижу вас впервые. Вы ошиблись адресом.
– Мы спорили о взрыве на Садовой!
В его глазах вспыхнуло раздражение и страх.
– Вы что, вломились в мой дом? Я сейчас полицию вызову!
– Да я сам из полиции! – почти закричал я, доставая удостоверение.
Он посмотрел на корочку, потом на моё лицо. В его глазах не было ни проблеска понимания.
– Убирайтесь, – прошипел он. – Или я позвоню куда следует.
Я смотрел на него, на этого человека, который пару минут назад был в квартире, а теперь стоял здесь и не узнавал меня. Я развернулся и побрёл к своей машине. Это уже совсем не нормально.
Запрыгнув внутрь, я со злостью захлопнул дверь и посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Усталое, сердитое лицо. Тёмные глаза. Щетина. Не отрывая взгляда, я задал вопрос, словно самому себе:
– Что же тут происходит?
Аудиокнига "Минутный город"
Город-сказка, город-мечта. Все мечтают в нём жить. Художница Аллочка переезжает в самый лучший город на земле, чтобы реализовать свою давнюю мечту и стать по-настоящему счастливой. В чём же секрет этого фантастического города, в котором так хорошо живётся и почему все люди здесь непременно становятся счастливыми?
Слушать аудиокнигу - https://vk.ru/music/playlist/875677814_9
