Маршал Юзеф Пилсудский, уставший и больной правитель Польши, смотрел на карту Европы в 1934 году. С востока нависал призрак большевистской России, с запада — поднимающий голову нацистский рейх. Его министр иностранных дел, молодой и амбициозный Юзеф Бек, убеждал: «Мы должны принять предложение о прямых переговорах с Германией, чтобы не допустить ситуации, когда наши жизненно важные интересы будут решаться за наш счёт... Прямой договор с Германией, пусть и не идеальный, даст нам большую безопасность, чем туманные гарантии со стороны Лиги Наций». Пилсудский, прагматик до мозга костей, понимал риск. Но идея равного дистанциирования от Берлина и Москвы казалась единственно верной. Так 26 января 1934 года был заключён Пакт о ненападении — первый шаг в роковом танце.

Вскоре после этого Гитлер, довольный тактической победой, заявил своему окружению, как запомнил его адъютант: «Все соглашения с Польшей имеют лишь временное значение. Я не собираюсь идти на реальное примирение... Но сейчас мне нужно спокойствие на востоке для проведения других операций».

В роскошных залах Бельведера и в охотничьих угодьях Беловежской пущи завязались странные, противоестественные отношения. Герман Геринг, правая рука Гитлера, стал частым гостем. Французский посол в Германии Андре Франсуа-Понсе, встревоженно доносил в Париж: «Геринг заверил маршала Пилсудского, что в случае совместной польско-германской войны против России, Германия не будет предъявлять претензий на украинские территории... он намекнул, что Польша могла бы найти для себя "жизненное пространство" именно на Востоке». Польская элита, одержимая идеей великодержавности и до сих пор помнившая о владениях «от моря до моря», слушала эти намёки с затаённым волнением.

Йозеф Геббельс, мастер пропаганды, записал в своём дневнике в феврале 1936 года: «Фюрер убеждён, что рано или поздно конфликт с большевизмом станет неизбежным. В этой связи он рассматривает Польшу как возможного тактического союзника. С ней можно будет идти бок о бок достаточно долго, чтобы разгромить Россию». Для Гитлера Польша была разменной монетой, временным попутчиком на пути к главной цели.

Апогеем этого заигрывания стал 1938 год. Пока Гитлер угрожал Чехословакии, Польша с готовностью подыграла. Польский посол в Берлине Юзеф Липский, как свидетельствовал итальянский министр Галеаццо Чиано со слов Риббентропа, «буквально умолял его, Риббентропа, не идти на уступки и держаться твёрдо. Польша, по словам Липского, готова выступить против Чехословакии в любой момент».

И она выступила. В сентябре 1938 года, в самый разгар Мюнхенского кризиса, Варшава предъявила Праге ультиматум: «Правительство Польской Республики настоящим требует безотлагательной передачи польским властям той части Тешинской области... и требует положительного ответа в течение 24 часов». Тон был точной копией нацистских ультиматумов. Польские и немецкие солдаты почти братались, занимая чехословацкие земли. Полковник Людвик Гротт, участник операции, вспоминал: «Наши передовые части поддерживали связь с немецкими патрулями на флангах... Создавалось странное ощущение, что мы действуем в одном строю». Французский посланник в Праге Виктор де Лакруа с горечью телеграфировал в Париж: «Поведение Польши является откровенным саботажем наших усилий по спасению мира. Они действуют как сообщники Гитлера».

Но упоение лёгкой добычей было коротким. Уже 24 октября 1938 года в роскошной резиденции Риббентропа прозвучал счёт за «услуги». Немецкий министр изложил Липскому свои «широкие» предложения: присоединение вольного города Данциг к Рейху, экстерриториальная автострада и железная дорога через «Польский коридор» и — главная приманка — участие Польши в Антикоминтерновском пакте. «Г-н Риббентроп... затронул вопрос о возможном сотрудничестве в украинской проблеме... Он намекнул, что в этом случае Польша могла бы заинтересовать свои границы на востоке», — доносил Липский в Варшаву.

Юзеф Бек попытался торговаться, но понял, что игра идёт не на жизнь, а на смерть. Он ответил уклончиво, пытаясь выиграть время. В частной беседе с доверенными лицами он с тревогой заметил: «Этот человек [Гитлер] говорит "да" и имеет в виду "нет"». Но было поздно. Гитлер, встретившись с Беком в Берхтесгадене 5 января 1939 года, уже видел в Польше не партнёра, а препятствие. Переводчик Пауль Шмидт запомнил, как после ухода вежливого, но непреклонного Бека фюрер сменил тон: «Поляки — не тот народ, с которым можно строить долгосрочные планы. Они амбициозны и ненадёжны».

Йозеф Геббельс, точно подводя итог этой встрече, записал в дневнике 8 января 1939 года: «Фюрер сказал, что после беседы с Беком он понял: Польша не пойдёт с нами. Она испугалась и будет цепляться за демократий Запада. Это меняет нашу восточную политику. Польша станет нашей следующей целью, а не партнёром».

В марте 1939 года последние иллюзии окончательно рухнули. Германия, нарушив Мюнхенское соглашение, оккупировала остатки Чехии, создав на её границе с Польшей марионеточное государство Словакию. Польша, наконец, осознала, что стала следующей жертвой. Она спешно приняла британские гарантии независимости, пытаясь остановить неизбежное. Нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов, наблюдая за этой агонией, дал ей ёмкую характеристику в беседе с американским послом: «Поляки ведут себя как малые дети, которые радуются, что им разрешили потрогать спичку, пока взрослые поджигают дом... Они думают, что они хитрые игроки, а на самом деле они — разменная монета».

Но поезд уже ушёл. Гитлер, как позже показал на Нюрнбергском процессе бывший министр иностранных дел Германии Константин фон Нейрат, «был полон решимости решить польский вопрос силой, даже в тот период, когда мы подписывали с ними пакт... Все эти соглашения были для него лишь бумажкой, которую можно порвать в любой удобный момент».

1 сентября 1939 года танки вермахта пересекли польскую границу. Люфтваффе обрушили бомбы на Варшаву. Тот, с кем так долго заигрывали, пришёл не как партнёр, а как палач. Стратегический танец с дьяволом, начатый для обеспечения безопасности, закончился не расширением границ на востоке, а разделами страны, оккупацией, террором, гибелью миллионов и национальной катастрофой.

Крах Польши в сентябре 1939 года был трагическим, но закономерным итогом политики, которая пыталась использовать чудовище в своих целях, не понимая, что её собственная амбициозность и недальновидность стали союзниками Гитлера в подготовке её собственного уничтожения.

ВЗЯЛ ТУТ 👈