Ответ на пост «Знакомо?»
Вот вам история сестры моего бывшего будущего мужа.
Девочке 18. "Ты когда замуж?" Дайте мне нормально универ закончить.
Девочке 24. "Все твои подруги уже замужем и по ребёнку родили, а ты когда?" Мне работу надо найти нормальную и минимальный стаж наработать, будут вам внуки, не волнуйтесь.
Девочке 28 (сама уже была свидетельницей разговора) "Работу вот нашла, квартиру захотела покупать, а замуж когда? Внуки когда? Посмотри на одноклассниц, они уже по второму принесли" Ага, а мужья их где? Большая половина уже в разводе и про алименты только слышали. "Ну и хрен с мужем, давай просто внуков, мы будем помогать, мы поддержим."
Девочке 30. Девочка съездила с подругами на берег турецкий ну и сами догадайтесь с каким результатом. Родила красивого мальчика, чудо и солнышко.
Итог через год: девочка на съёмной квартире (нам не нужен шумный и крикливый ребёнок в доме), наняла няню (нам никто не помогал тебя растить и мы не обязаны), вышла на работу (какие деньги? мы не обязаны обеспечивать твоего ребёнка! да и памперсы мы не привезём, пелёнками обойдёшься)
Знакомо?
Амбиции
Амбиции – дело нездоровое. Если вы хотите стать самым богатым и самым известным, то всю жизнь будете бежать за удаляющейся звездой. Планка каждый раз будет повышаться:
– Хочу больше славы! Хочу больше денег!
Ведь нет никакой общей нормы того, сколько «достаточно», тогда что же вас остановит?
Любые амбиции берутся из желания быть постоянно занятым, всегда иметь «важное» и «полезное» дело. В детстве люди занимались (как им кажется) именно такими делами и получали положительное подкрепление от родителей:
– Сделал уроки – молодец.
– Моешь посуду – умница.
– Валяешься на диване – что других дел нет?
Так у людей с годами закрепляется идея о том, что они должны быть постоянно заняты. Ведь за соблюдение правил и норм, за занятие «полезными» делами они получают положительное внимание родителей, что для ребёнка является эквивалентом любви.
С годами это убеждение провоцирует тревогу, из-за которой человек не может спокойно отдыхать или ничего не делать. Он постоянно думает о том, что нужно чего-то добиваться, хотя глубинная причина в том, что в детстве ему не хватало безусловной любви. Не хватало внимания и простых слов заботы, когда он совершал ошибки и был собой, а не только тогда, когда делал то, что «нужно».
Альтернатива – довериться своим желаниям и позволить себе отдыхать. Если не хочется работать, взять несколько дней отпуска, если не хочется делать утреннюю пробежку, развалиться на диване. Пару месяцев назад на консультации девушка, у которой тоже была такая проблема заорганизованности, задала логичный вопрос:
– Получается, у нас всего два выбора: каждую секунду проводить в тревоге за то, чего бы такого ещё достичь, или просто лежать пельмешком?
Это не так.
Выбор находится между регулярной тревогой из-за навязанных «нужно» и желаниями, которые по-настоящему наши. Когда мы доверяем себе и решаем, например, лежать на диване, мы не будем делать это бесконечно. Эволюция и культура вложили в нас десятки потребностей: общаться, любить, работать. И если позволить себе на минуту отказаться от навязанных желаний и довериться своим, мы обратим внимание на те потребности, которые для нас по-настоящему важны.
Я понимаю, почему девушка задала такой вопрос. Её одолевало чувство тревоги, как и большинство из нас:
– Если я позволю себе ничего не делать, значит я просто лентяйка, которая не заслуживает любви и которая ничего от жизни не хочет?
Именно такое убеждение (неосознанно) во многих из нас поместили тревожные родители, потому что то же самое делали их предки. Они боялись, что если оставить ребёнка одного, позволить ему играть в игрушки и бездельничать, он вырастет лентяем и неудачником.
На самом деле, если бы в детстве ребёнка оставляли одного «ничего не делать» он бы не просто отдыхал, а изучал себя и окружающий мир, пытаясь понять, что ему в этом мире интересно. И именно в такие моменты ребёнку больше всего нужно положительное внимание. К сожалению, большинство родителей даёт его тогда, когда ребёнок соответствует их (!) представлениям о правильно проведённом времени.
И вот что самое главное.
Когда ребёнок, которого любили таким, какой он есть, которому не навязывали желаний, вырастет, у него не будет «амбиций», не будет желаний завоевать мир и каждый день заниматься «важными» делами. Он (внимание!) будет просто делать то, что любит. Это не значит, что он не сможет стать великим. Моя лучшая подруга гениальная художница, которая рисует буквально сутки напролёт. Только не потому, что мечтает о славе Ван Гога, а потому что любит рисование всей душой. А один старичок в американской глуши каждое утро встаёт и пишет по 2000 слов не потому, что продал книг на несколько миллиардов, а потому что не может не писать. Этого старичка зовут Стивен Кинг.
Я понимаю, что для большинства из нас предложение позволить себе «никуда не стремиться» и не корить (!) себя за это звучит угрожающе. Где-то в глубине продолжает звучать голос родителей, который напоминает, что нужно сделать уроки, собрать портфель, помыть посуду. Нужно быть «полезным» и «правильным».
Штука в том, что раньше мы хотя бы получали внимание от близких людей. Теперь же мы следуем правилам незнакомцев только для того, чтобы нас оценили. И знаете что? Им всегда будет мало. Нам всегда будет мало. Так не лучше будет хотя бы попробовать? Попробовать остановиться, чтобы отделить свои желания от тех, за которые мы ждём оплаты.
Конфликт самооценки. Конференция «Структура внутриличностного конфликта в психотерапевтической диагностике»Лекция №4. Леонид Третьяк.
Самооценка вообще интересное слово, потому что непонятно, кто кого оценивает. Я оцениваю сам себя. В гештальт-терминах это называется ретрофлексией оценки. Этот конфликт так или иначе является сквозным, то есть затрагивает все остальные конфликты – контроль-подчинение, эдипальный, конфликт индивидуации-зависимости , конфликт идентичности – они напрямую связаны с этим конфликтом.
Проистекает он из понятных эволюционно-биологических оснований – по наблюдениям этологов, уже у обезьян присутствует большая зависимость от статуса, иерархии, доминирования. А мы «обезьяны продвинутые», наше развитие связано во многом с социальным функционированием. Это и определяет тот факт, что конфликты самооценки становятся, на мой взгляд, в наше время ведущими, как и конфликты идентичности. Потому что роль социального статуса, роль положения человека в обществе оказывают очень большое влияние на реализацию других потребностей.
То есть реализация других потребностей в современном мире развитых коммуникаций опосредована самооценкой и нарциссической нагрузкой. Как вы знаете, конфликт самооценки проистекает из трех базовых потребностей, которые сформулировали аналитики, начиная с Адлера, Хорни и продолжая Когутом, Кернбергом.
Первая потребность, которая появляется у ребенка это потребность быть отраженным. То есть мы оцениваем собственную эффективность благодаря реакции родительских объектов, благодаря отношению родителей к тому, что мы делаем. Это уже заложенная в человеке эволюционная программа, именно поэтому мы сейчас наблюдаем, что возраст деторождения становится все более поздним и дети становятся взрослыми все дольше. Потребность быть отраженным как формулирует это Хайнц Когут – это потребность видеть глаза восхищенной матери.
Потребность быть отраженным появляется где-то к 12-15 месяцам развития человека и пика достигает к 18 месяцам, когда возникает интерсубъективная соотнесенность, то есть ожидание того, как именно оценят меня и мои действия. Если эта потребность фрустрируется, то есть ребенок не получает достаточное количество зеркального отражения, то прежде всего это очень большие дефициты связанные с признанием «хорошести». То есть, то, что мы используем когда просто признаем, что «это хорошо».
В эриксоновском гипнозе есть такое слово «ратификация». В Писании также сказано, что «увидел Господь, что это хорошо».
Таким образом, человек получает представление о том, что на самом деле то, что он делает, соотнесено с опытом предыдущих поколений и действительно имеет некоторую ценность. Если этого человек не получает, то есть он не получает знания какой-то своей особости, уникальности, своей желательности, своей некоторой восхитительности, то он потом пытается удовлетворить эту потребность на протяжении всей оставшейся жизни.
Каким же должен быть родитель, чтобы недостаточно отражать ребенка?
Вероятно, он должен быть в не очень хорошем контакте с ребенком, он должен сам обладать некоторой нарциссической динамикой. То есть смотреть сам на себя, на свое зеркальное отражение, неважно, что является этим отражением – образ самого родителя, его социальные достижения или какие-то незавершенные задачи развития, которые он сам имеет, в области признания других или признания другими.
Таким образом, также имеется потребность в том, чтобы быть похожим. Это такая потребность соотнесенности, потребность одновременно и принадлежать и разделять свои чувства с другими людьми, то есть быть похожим на других.
Надо сказать, что люди как общественные животные очень жестко реагируют отвержением на любые признаки непохожести и несоответствия. Если у взрослых это в социальной коммуникации тенденция тормозится, то у детей она может принимать довольно агрессивные формы, и это становится источником стыда. Если первый тип становится источником нарциссических дефицитов, то есть недостаточно развитой способности отражать самого себя, то второй тип – это нарциссическое травмирование, когда ребенок получает по тем или иным причинам отвержение со стороны значимых для него лиц. На первом этапе это, конечно же, мама, которая каким-то образом не реагирует достаточно принимающее.
Такая мама не принимает ребенка полностью, не реагирует полным принятием, в том возрасте, когда это ему особенно необходимо, принимает его парциально, только если он соответствует тем условиям, которые она сама скрытно имплицитно выдвигает в коммуникации – если ты будешь таким, то, как говорил Мойдодыр- «… вот теперь тебя люблю я!».
И третья важная потребность, на основе которой формируется конфликт самооценки, это потребность в идеализации.
Потребность в идеализации, потребность в поиске совершенной формы собственных проявлений или потребность в идентификации с кем-то кого можно будет идеализировать, кто бы выступал в качестве такой формы.
Потребность в идеализации страдает, когда-либо одного из родителей сложно идеализировать.
Потому что он допустим алкоголик, и отца лежащего в луже собственной мочи и рвоты достаточно сложно поставить на пьедестал, а ребенок в определенный период нуждается в идеализации фигуры. В этом смысле родительская фигура имеет такое патогенное значение, если это родитель одного пола с ребенком, то как раз неспособность идеализировать этого родителя, формирует различные нарушения в идентификации с ним, которые становятся потом ядром негативной самооценки.
Итак, эти незавершенные и неудовлетворенные потребности становятся основой определенных фиксаций, и соответственно если не решена задача потребности быть отраженным, то человек все время будет искать отражения, искать зеркала, которые бы подкрепляли у него чувства собственной ценности и собственной значимости.
Это может быть поиск фигуры, которая могла бы, обладание контактом с которой можно было бы считать основой самоуважения. Как говорится, если со мной общается такой-то человек, то я чего-то стою, если я имею вот это и вот это то и говорит о том, я что-то значу.
В данном случае, нарциссическая потребность также становится ненасыщаемой, потому что конфликт самооценки поляризует человека между двумя полярными крайними позициями, которые в психоаналитической литературе называются полюсом грандиозности, или грандиозно-эксгибиционистской самости, то есть я показываю что-то, что хотели бы видеть от меня другие, и я путем этого пытаюсь стабилизировать собственную систему самооценки. Если я получил признание, то я чего-то стою, если нет, и если эта ситуация повторяется, особенно если я научился делать ставку на какой-то искусственно созданный образ себя, который собственно стабилизирует самооценку, то отсутствие этого нарциссического подкрепления способно свалить человека в противоположную область ничтожности.
Например, во время этого выступления, если я вижу какое-то количество восхищенных глаз, я отражаюсь хорошо, и это может усилить у меня активную форму переживания того конфликта, спровоцировав специфический паттерн, который я называю «застольные беседы Гитлера». Адольф Гитлер, как известно, собрав подчиненных, предавался длинным монологам. Но если количество сонливых людей после обеда станет очень большим, и вы полностью закроете свои глаза, я тоже могу провалиться в ничтожную позицию, почувствовать что все, что я делал и говорил это абсолютная чушь, не имеющая отношения к теме, которую мы предложили поисследовать.
Так вот поиск постоянного отражения, так или иначе, будет приводить человека к двум стратегиям – либо сопричастность с этими объектами, когда человек чувствует себя сопричастным, либо наоборот защитное обесценивание других, (это перекликается с конфликтом контроля-подчинения). С ними нет возможности построить никакие субъектные отношения, другие низводятся до уровня объектов, которые служат костылями для простроенной нарциссической крепости.
Еще одним последствием нарушения потребности быть похожим приводит к мало и плохо устраняемому восприятию собственной уродливости, которое иногда принимает формы неприятия собственного Я. Неприятие собственного self ,если точнее говорить.
Неприятие самости, неприятие форм своего проявления. Это может смещаться в область непринятия собственного тела, непринятия собственной продукции, и наиболее токсической формой становится так называемый личностно-центрированный перфекционизм.
Он формируется в условиях, когда от ребенка требуют различный форм соответствия, к которым он по тем или иным причинам не готов.
Вот если ребенок приносит какой-то рисунок, какую-нибудь «каляку-маляку», принимающий родитель, посмотрев на это, выдаст блеск глаз восхищенного отца или матери, он скажет «ну вот эта машинка у тебя хорошая получилась». А родитель, воспитывающий в условиях холодного контроля, скажет «я тут ничего не вижу, тут набор каких-то линий».
Отсюда проистекает интересный феномен перфекционистов – неспособность завершить какое-либо действие или неспособность попасть в ситуацию, где будет испытан провал, связанный с собственным стыдом. То, что потом проявляется в прокрастинации: когда человек уходит от задачи, которая занимает систему Я, делая неважные и ненужные дела, и опасаясь попасть в ситуацию быть оцененным, потому что любую оценку, человек с этим конфликтом переживает негативно.
Позитивную оценку собственных действий, собственных проявлений он принять не может, как мы говорим в терминах гештальт-теории, то это нарушение функции пост-контакта, это нарушение процесса ассимиляции действия.
Для того, чтобы человек увидел, что то, что он создал, как Творец-«это хорошо», он должен иметь внутри такой внутренний интернализованный стабилизирующий объект, который бы говорил это ему.
А его собственный опыт строится либо на дефиците отражения, то есть никто не говорил ему хорошо или плохо – просто то, что ты делаешь хорошо, происходит само собой. А вот на то, что ты делаешь плохо, мы на это особо обратим внимание, потому что такой ребенок недостоин таких замечательных родителей.
«Самым великим человеком», с которым я общался как терапевт был столяр, выходивший из тяжелого запоя. В контрпереносе с ним чувствовал себя глубоко ничтожным человеком, который не может и двух слов связать. Частично это конечно было правдой, потому что с ним трудно было связывать эти слова, глядя в его глаза... Родитель-перфекционист, конечно, не полюбит своего ребенка безусловно, он просто неспособен этого дать. Как сказала мне одна клиентка, самый пик ее переживания разочарования в такой способности случился когда ее уважаемый папа, не очень много пивший, но, тем не менее, великий и недостижимый, сказал ей: «Интересный ты человек…».
Она подумала что наконец-то, наконец-то папа признал ее ценность –… а он продолжил «…все у тебя через жопу».
Нормальная потребность в восхищении все время фрустрируется таким родителем. А вторая особенность таких родителей, это образно говоря, все время поиск какого-то другого ребенка, который должен появиться в результате такого воспитания.
Это вы все наверняка знаете, это много написано в литературе по нарциссизму – ждут не того, что есть, а того, что может быть, и постоянно идет соотнесение с некоторым преувеличенно оцениваемым образом собственной семьи.
Часто это семьи героев, человек должен быть героем обязательно. В этой связи вспоминается анекдот, когда овчарка встречалась с шарпеем, и овчарка показывала: вот это у меня шрам от бульдога, вот от питбуля, вот это меня кавказец пытался съесть, я всех порвал, всех порвал. А шарпею нечего сказать, он кожу натягивает, пока хвостик не оказывается на лбу, на дырочку показывает, и говорит – вот попа.
Надо обязательно что-то показать, надо доказать свою состоятельность. (Такие чувства часто возникают в контрпереносе у терапевта – ему надо что-то каким-то образом показать, надо показать и доказать компетенцию…).
Бывает так, что человек это реализует за счет себя, бывает так, что себя он неспособен двинуть в эту ситуацию, часто такие люди не могут выдвинуть себя на первые позиции. Как раз для того чтобы выдвинуть себя на первые позиции, важно уметь в этой позиции удержаться, а нарцисс чрезвычайно травмирован и уязвим в области оценивания, поэтому если он не получает безусловного подкрепления, он травмируется и поэтому выбирает вторые-третьи роли, чтобы не нести ответственность за конкуренцию, в которую он попадает.
Очень часто такие люди, тем не менее, реализуют потребность либо, обходя условия конкуренции, достигая этого нарциссического бонуса каким либо другим путем. Либо отказываясь от конкуренции, уходя в такую внутреннюю миграцию, которая связана с феноменом нарциссической обиды. Очень часто такие переживания феноменологически похожи на депрессивные, их даже называют нарциссическими депрессиями. Но если при депрессиях доминирует аффект вины, тоски, то при нарциссических депрессиях доминирует эмоция нарциссической обиды.
Человек ожидает, как жемчужина в тела моллюска ожидает ныряльщика, который занырнет, каким-то образом раскроет створки моллюска, и там, на глубине, вытащит самое ценное. Ну конечно он не всегда при этом будет отблагодарен. Усилия терапевта, даже достигшие цели, также не признаются – вот такое игнорирование вклада терапевта. Чтобы каким-то образом признать другого, нужно пройти через конфликт самооценки, но нарциссу это сложно, потому что если он признал другого, то соответственно он обесценил себя. Я уже говорил о том, что нарциссический конфликт, конфликт самооценки проходит сквозным образом через очень многие конфликты.
Потому что мы разбирали тему контроля-подчинения, там сильная угроза существует системе «я» - если я такое допустил, то кто ж я такой, если со мной так можно поступить?
Индивидуация-зависимость тоже, особый способ зависимости нарциссов с нестабильной системой самооценки – сопричастно найти себе кого-то, кто бы эту самооценку поддерживал, поэтому отношения зависимости часто ими поддерживаются. И вообще самооценка очень сильно страдает, когда нарушается система Я, то есть система сознательного контроля контактов в поле организм-среда, сознательного выбора.
Ну и как раз две формы, две позиции, которые выделяют авторы диагностики ОПД2 – активная форма и пассивная.
Активная форма возникает в результате фиксации на грандиозном Я.
Грандиозное Я это такой шарик, который очень хрупкий человек выдувает из самого себя, и этот шарик боится наткнуться на какую-то слабенькую веточку, потому что он лопнет, он не настоящий, он не опирается на собственную энергию, на собственную идентичность – он опирается на реализацию грандиозных фантазий. Ожиданий, которые сформировали изначально родители, а потом другие люди.
А нарциссических инициаций очень много – это различные признания, которые человек получает, начиная от школы, и потом какой градиент ведет к повышению самооценки, такой градиент и выбирается.
Не зря перекликаются конфликты самооценки и идентичности – через самооценку ты получаешь звание человека, в примитивных племенах так и бывает, ты прошел ритуал инициации, тогда может быть, мы и будем с тобой здороваться, а если не прошел, то извините, «ваше место возле параши».
Самооценка является постоянно подогреваемым событием, а в нашей цивилизации, где не ядерная самость проходит испытание, не наши умения, а тот статус, который мы занимаем в мегаполисе, возрастает количество расстройств, связанных с конфликтом самооценки, и прежде всего депрессивные расстройства определенного рода.
Когда человек считает себя грандиозным, он всячески подчеркивает собственное превосходство – это высокомерие, надменность, презрение к другим.
И другие по умолчанию используются в качестве фона для своего нарциссического расширения, чтобы почувствовать себя великим. Если Вы хотите где-либо занять ведущие позиции, Вам нужно применять и другие навыки.
Люди, способные к социальному доминированию, которые немного выходят за пределы социальной обусловленности – политики, бизнесмены – сами придумывают правила, следованию которым они умеют подчинить другим.
А нарцисс он сам бы и готов придумать правила, но он не всегда умеет им подчинить, соблазнить, вовлечь, а про взаимодействие и любые формы взаимности в нарциссизме речь не идет.
Ведущим аффектом становится либо гнев, либо ярость – мир должен соответствовать исключительно мне, и выбор объекта для взаимосвязи – это известный анекдот, когда павлин женится на курице. Когда его спрашивают, что же ты такой красавец, а женился на курице, он говорит – потому что мы оба любим. И добавляет – меня.
Другие выступают исключительно в качестве фона для реализации потребностей. Я уже упоминал Гитлера, который легко это воплощал, вел свои застольные беседы, люди засыпали, крошки бутерброда падали на мундиры спящих генералов вермахта, а он продолжал говорить, говорить, говорить… Но организовал же безумный фюрер такую ситуацию, когда целая национальная культура оказалась вовлечена в его собственные нарциссические фантазмы. Конечно, это совпало с определенным нарциссическим травмированием самой этой культуры, которая была унижена, и таким образом лидер, противостоящий этому унижению стал способом восстановления самооценки для многих.
Поведение это проявляется как самоуверенность, и одновременно существует либо идеализация родительской семьи и всякого рода корней – родительская семья, если там есть что идеализировать, ставится на ведущее место, и это целые династии людей, которые воплощают собой какие-то социально-приемлемые свойства. Это культы героев, семейных, которые существуют когда Карл II не может быть хуже Карла I-го. Один умный, другой богатый, как-то им нужно выпендриться этим карлам, чтобы соответствовать карловскому статусу.
Либо, наоборот, в отношении семейной группы это стыдливое замалчивание, потому что такой человек, божественная сущность, не может появиться от неизвестно кого.
И это как раз в тех случаях, когда идеализация родительской фигуры не удалась, и нужно выбрать какую-то другую фигуру, иногда это даже какое-то иное происхождение – пишутся автобиографические книги, рассказы, или развивается бред знатного происхождения, когда этот конфликт реализуется на психотическом уровне.
А в партнерских отношениях это проявляется через разные формы унижения и высмеивания партнера. Мы это хорошо видим в феноменах созависимых отношений, где созависимый партнер часто выбирает принадлежать к нарциссическому партнеру, который уверяет его, убеждает в собственной особости, которой никто другой не видит. Как раз в этих отношениях нарциссический конфликт самооценки и конфликт зависимости совпадают, соединяются.
Такая традиционная жена генерала – о ней никто не знает, но она сделала его, этого генерала. И генерал от этого чувствует свою важность. Но генералом он может и не стать, и в какой то период отношений может скатиться в пассивную форму этого конфликта. Тогда это талантливый музыкант, не принятый сообществом, и о том, что он талантлив, знает только его подруга или жена, которая все время пытается вытащить его наверх, потому что он ее убедил в своей нарциссической особенности. Он ее хронически обесценивает. И чем больше он это делает, тем больше, она становится зависимой от него. И соответственно получая восхищение, еще меньше куда-либо стремится.
Различные идеи в области собственного совершенства, начиная от неуязвимости собственного тела, до различных форм индустрии красоты – если вы идете в индустрию красоты, косметологию, шоу-бизнес, там, где есть стремление каким-то образом себя показывать, там есть определенный континуум, который включает себя людей с истерическими чертами.
Ну и переоценка собственной сексуальности, привлекательности, всемогущества, обладания и так далее, все что стабилизирует высокую самооценку. Раздутый шарик легче проколоть – эти формы меняются, и гораздо быстрее, чем в других конфликтах, активная форма может смениться на пассивную форму.
В пассивной форме этого конфликта человек внутренне считает себя ничтожным. Очень часто в контрпереносе его ситуация взаимодействия с людьми напоминает анекдот «Доктор, меня игнорируют – Следующий, пожалуйста».
Он умеет быть незаметным, он умеет никаким образом не привлекать к себе внимания. Потому что любая форма внимания им переживается как форма конкуренции с вот этим грандиозным образом, которому он не соответствует. Другие туда практически и не включаются – когда человек включается внутрь динамики конфликта самооценки, то там возникает Другой.
Когда Винни-Пух подошел к ослику Иа и своим маниакальным поведением отвлек его от очарованности собственным несчастным образом, то он ему уже помешал смотреть в озеро, но помог найти хвост. Ослик Иа смотрел в собственное отражение, и говорил о том, как все бессмысленно.
Соответственно доминирующим переживанием являются идеи малоценности, самоуничижения. Сопровождаемые грандиозными компенсаторными фантазиями – а что будет, чего я а самом деле достоин. Такое ожидание реванша, которое, однако, никогда не случается, потому что человек не ставит себя в условия возможности конкуренции. Любую конкуренцию он воспринимает как потенциальный проигрыш.
В контрпереносе терапевт часто чувствует себя как раз вождем и спасителем, который может рассказывать любые истории из своей жизни, его жизнь становится особой. Есть соблазнение идеализацией, этот образ идеализируемого другого – если терапевт меня не отверг, то стало быть, я-то продолжаю быть ничтожеством, но я нашел человека, которого можно идеализировать.
Некритическая идеализация, которой терапевт ограничивается – ему нельзя проявлять «плохие» части себя, если терапевт сам на это падок, то соответственно он будет так или иначе увлекаться собственными нарциссическими процессами и терять контакт с клиентом, на какой-то момент получая разрыв этих отношений. Это опять же будет повторять травму. Ведущий аффект в этом случае – аффект стыда, который происходит от слова «стыть» и хорошо описывает эту динамику пассивной формы конфликта – застыть, не быть, не проявляться, остановить любую форму собственной активности, и предпочтение контакта с неудачниками, на фоне которых можно проявиться, как тот павлин из анекдота. Очень важно не попасть в ситуацию, где будет самооценка задета, поэтому можно возглавить группу алкоголиков, поучить их жить.
- (из зала) Или стать самым плохим
- для этого важен все-таки вызов, противопоставление – нарцисс сюда не пойдет, он не пойдет в ситуацию, где нужна борьба, конкуренция. Он пойдет туда, где это ему дадут и так, были бы благодарные уши. Если таковых не находится, то человек уходит во внутреннюю изоляцию, и по сути дела уходят из контакта вообще, из любых форм контакта.
Очень часто нарциссически организованные люди с конфликтом самооценки вообще с трудом переживают наличие социально ущербных чувств и избегают терапии при большой заинтересованности в ней. Потому что любая психотерапия начинается с признания собственной слабости. Не зря с нарциссически травмированными зависимыми признание себя больным – это первый шаг работы с зависимым отрицанием. Признание себя «каким-то не в порядке».
Это для нарциссически организованного человека сложно, так что ведущими защитами помимо идеализации и обесценивание становится еще и отрицание.
Когда человек находится в грандиозно-экспансивном полюсе, он отрицает любые события, травмирующие самооценку. Когда человек с пассивной формой этого конфликта не может сам возглавить кого-либо, он реализует поведение шакала Табаки – он берет Шерхана и становится его тенью, тенью которая находится при ком-то. Как рыба-прилипала, будучи причастным к великому, он тоже находится в нарциссическом полюсе. По уровню интеллекта они могут быть абсолютно невзрачными, иногда почти на уровне пограничной умственной отсталости, но нарциссические притязания толкают их стать фигурой, расположенной рядом с человеком, который обладает значимыми по их мнению ценностями.
Как лечить нарциссическую патологию, конфликт самооценки, что в этом случае представляется важным?
Первое – так как эта патология имеет большой диапазон в невротическом и пограничном спектре личностной организации, то прежде всего, для того чтобы противостоять обесцениванию важно иметь крепкий рабочий альянс, то есть проговоренные отношения, и реализовывать такую упреждающую проработку сопротивления.
Чтобы человек не посчитал, что он является обесцененным, или же обесценил терапию и ушел из контакта. Если бы нарцисс мог прямо проявлять нарциссическую ярость… Очень часто она чувствуется в контрпереносе – как чувство растерянности, нелепости, неадекватности действий терапевта, нарциссическая тревога и озабоченность по поводу что «что-то я сделал не так», а что – непонятно, и такие немые уходы из терапии после особо значимых для клиента событий. Когда он даже отказывается объяснять контекст, объясняя его псевдорациональными причинами. На самом деле имеет смысл поинтересоваться, не был ли он задет.
Если вы предполагаете конфликт самооценки в качестве ведущего конфликта, то стоит уделить внимание упреждающей проработке сопротивления, то есть ожидаемой подобной реакции. Научить и настроить его внимание замечать эти моменты.
Кроме этого важно обходиться с эмоцией стыда, так чтобы человек мог это переживание выдерживать, переживать и не чувствовать себя после этого ужасно. Стоит настраивать его внимание на эту эмоцию каким-то образом, переживать стыд. Можно оказывать поддержку за счет самораскрытия, очень умеренного самораскрытия в случае нарциссизма.
Очень универсальная стратегия – это конфронтация с механизмами обесценивания и идеализации.
Идеализацию мы стараемся разрушить, обесценивание остановить – обратить внимание, вывести в осознание. И одновременно это постоянная работа с постконтактом, с ассимиляцией – это способность присваивать минимальные результаты без острого разочарования в себе.
Действие произошло, проявление произошло, действуем по поговорке «лучшее враг хорошего». Случилось хорошее – и достаточно. И фокусируемся на удовлетворении,. На удовольствии от событий, связанных с затрагивающими чувство стыда или затрагивающими самооценку. Чтобы он все-таки учился конкурировать, насыщал эту потребность, но и умел выдерживать напряжение связанное с разочарованием.
И еще один момент, который касается работы с ретрофлексией – это изменение характера нарциссической обиды, чтобы он мог говорить о нарциссической обиде в пассивной форме или о нарциссической ярости.
Не вести себя так, как будто люди уже знают о его внутреннем кино, а доносить это при помощи слов, при помощи обсуждений, при помощи признания в контакте своих чувств: нарциссической ярости и стыда. Анализируя ярость ,и то, на что она направлена, на чем она строится, какое ожидание было обманутым и почему. А также нарциссического стыда, который связан с отсутствием навыка самоподдержки. Чтобы он мог об этом хотя бы начать говорить, признать, постепенно развивая способность возбуждать желание поддержать его в трудные моменты в окружающих людях (начиная с терапевта). Способность к самподдержке появляется и в результате ассимиляции нереалистичности завышенных ожиданий от себя и других. Вот такие вот основные стратегии, а тактики всегда индивидуальны.
Спасибо за внимание!
"Конфликт самооценки" Ялта,2013-лекция
psymaster.spb.ru | 16 Февраль 2017
Мать-королева
Альбина.
Мы жили по соседству, можно сказать росли вместе. Но если я была непоседа и играла с мальчишками, то Альбина несла себя как дар плебеям и с мальчишками могла либо флиртовать, либо управлять ими.
Я не знаю красивая ли она была, на мой вкус обычная худенькая девчушка, но чувство собственного достоинства и стиль неизменно привлекали к ней людей.
Мы выросли, я уехала в другой город. Вернулась я через несколько лет, погостить к родителям, скажем так (помогать маме ухаживать за отцом после инсульта)
Альбина жила в нашем же дворе, была замужем и родила дочку. Т.к. я постоянно бегала в аптеку и гуляла с отцом на свежем воздухе, то часто пересекалась с Альбиной и её ребёнком. Признаюсь, что каждая наша встреча увеличивала во мне чувство ненависти к ней, меня аж дрожь бить начинала от злости.
Дело в том, что Альбина из тех самок (этого обозначения я не боюсь, ибо все мы вышли из природы), которые должны привлекать внимание и быть в его центре постоянно. Этой самке важно выглядеть красиво, ей нужно, чтобы о ней заботились, её любили и обожали. Она конечно, найдёт мужа, который будет ухаживать и баловать её, а если вдруг, муж окажется грубым и невежественным, то и тут она найдёт выгоду: просто примет роль жертвы и всё-таки получит внимание окружающих к себе.
Так вот, ежели у неё родится сын, то она воспитает его как верного обожателя и сама будет его любить как очередного любящего самца и всё у них будет хорошо, пока он не начнёт приводить девушек для знакомства, а они - прямые конкурентки! И тогда мама будет изводить сына и всячески изничтожать его общение с ровесницами.
Однако, ещё худшая судьба ожидает дочку у такой матери. Родная дочь становится соперницей для матери. С ней приходится делить любовь и заботу мужа, родных людей. Теперь она сама обязана заботиться о ком-то, чего ранее не было и что повергает такую самку в шок и ярость, либо апатию.
Дочку Альбины зовут Светлана. Я звала её Светик. Очень миловидная, послушная, чудная девчушка. На тот момент ей было лет 5. Мать с ней старалась контактировать по минимуму и чаще всего от неё исходили такие посылы:
- Посмотри, что ты сделала: испачкала красивое платье! Просто наказание какое-то, а не ребёнок! И куда теперь идти с этим пятном?! Марш переодеваться!
- Не смей меня обнимать! У тебя руки грязные, сначала нужно вытереть..
- Нет. Я не буду тебя целовать, у меня помада размажется..
И всё в этом духе...
С родителями я провела несколько месяцев и меня ещё хватило, чтоб договориться о занятиях в местном Доме Пионеров. Пионеров уже и в помине не было, а название осталось. Туда я и пригласила Альбину со Светой, в итоге, я заходила в субботу за Светой и мы шли на занятия, так я избавила Альбину от утомительного сопровождения дочери.
Не стану рассказывать, как проходило наше общение, но я старалась, чтоб ей было комфортно и чтоб она могла почувствовать доброжелательное отношение к себе.
Был момент, когда я оставила её после занятий и мы просто пили чай. В тот день в группу пришла девочка Анюта в ярком платье, туфельках с бантиками и модными заколками на голове, как на фото.
Светик как увидела её, так глаза загорелись с восторгом, но тут же она печально опустила голову: "Аня такая красивая! А я нет. У меня мама очень красивая. Но я не в неё пошла. Можно и я тоже буду красивая?"
Когда Аня предложила ей поносить свою заколочку, Светик отказалась, потому что мама говорит, что она всё портит: ломает, делает грязным и некрасивым....
С Альбиной я говорила неоднократно, но получала лишь волну презрения: своего ребёнка роди и всё в этом духе. Удивлена, что она не забрала дочку с занятий и мы продолжали заниматься.
Но время идёт, отец окреп, поднялся. И я снова уехала. Позже, когда возвращалась в гости, пересекалась со Светиком, болтала о том, о сём и узнавала, что жизнь её не меняется, что она такая же замарашка в глазах матери.
Сейчас Светик замужем. И хоть со стороны её брак кажется неравным, я думаю, что у неё всё в порядке.
Света стала красивой девушкой, но с заниженной самооценкой. За ней ухаживали парни под стать ей, но отношения не завязывались, потому что она считала себя недостойной такого "шикарного" мужчины. Муж её чуть ниже её, старше на 6 лет с пузиком. И может, внешне они не гармонируют, но каждый нашел то, что делает его счастливым. Муж счастлив, что Света полюбила такого неказистого с первого взгляда мужчину, а Света наконец-то получает любовь и заботу. Он так и порхает вокруг неё: и ручку поцелует и в кафе все приборы и блюда для неё расставит и за мороженным в час ночи пойдёт для любимой...
В общем, я верю, что у них всё будет хорошо!
Что касается Альбины, то второго ребёнка она не рожала, ведь она столько вытерпела с первым, что и мысли не допускала о повторении данного опыта. Выглядит она по-прежнему великолепно, а Светик её по-прежнему расстраивает, ведь даже туфли толком носить не умеет! Только Светику теперь уже всё равно. Её муж на руках носит.
P.S. на фотку выдаёт баян, но тот пост совсем по другой теме
Как повысить самооценку ребёнка
Интернет-издание "Зайка-развивайка"
Двойное послание и шизофрения
Принято считать, что безумие не заразно. Но что, если это не так? Или не совсем так?
В действительности, мы почти ничего не знаем об эпидемиологии душевных заболеваний. Конечно, благодаря Фрейду у нас есть теория неврозов и детских травм. Но что насчёт действительно хардкорных заболеваний вроде шизофрении?
По поводу неё существует множество неподтверждённых гипотез. Для шизофрении характерно нарушение соотношения нейромедиаторов, что может указывать на нейрофизиологические причины. С другой стороны, часто оказывается, что больные шизофренией далеко не первые в своём роду с психическими заболеваниями, что говорит в пользу генетической предрасположенности.
Кроме того, обнаружено довольно много схожих черт в семьях шизофреников, что может говорить о детских травмах и нарушениях в процессе воспитания.
Многие психиатры считают, что все эти факторы вносят свою лепту и накапливаются, в определённый момент переходя критическую отметку. Однако существует довольно изящная теория шизофрении, объясняющая как специфику семейной ситуации, так и фактор наследственности.
В 50-х годах британский антрополог Грегори Бейтсон, возглавлявший в то время исследовательскую группу психиатров в Пало-Альто, сформулировал теорию «двойного послания» (double bind).
Согласно Бейтсону, шизофрению вызывает особая форма коммуникации. Иными словами, шизофрения может передаваться через особого рода сообщения. Как правило, это происходит в рамках семьи, и гипотетически она может поражать целые генеалогические ветви. Но не стоит забегать вперёд. Прежде нужно понять, что же собой представляет двойное послание и как оно работает.
Бейтсон делится одним своим интересным наблюдением, которое и натолкнуло его на идею двойного послания. Однажды он сам отводил одного из своих пациентов домой повидаться с матерью, а после должен был его забрать. И вот как он вспоминает о той встрече:
Дом выглядел как модельный, то есть обставленный продавцами недвижимости «образец». Не как дом, обустроенный для жизни, а скорее как дом, обустроенный для того, чтобы выглядеть обустроенным.
Я как-то обсуждал с пациентом его мать и предположил, что она должна быть довольно перепуганным человеком. Он сказал: «Да». Я спросил: «Чем она перепугана?» «Неослабительной бдительностью» — ответил он точным неологизмом.
Красивая искусственная пластмассовая растительность расположена точно по центру драпировки. Два китайских фазана расположены симметрично. Настенный ковёр именно там, где ему следует быть.
Появилась его мать, и я почувствовал себя в этом доме несколько дискомфортно. Он не появлялся здесь уже пять лет, но казалось, что всё идёт хорошо, поэтому я решил оставить его и вернуться, когда придёт время возвращаться в больницу.
Так я оказался на улице, имея совершенно пустой час, и стал думать, что бы мне хотелось сделать с этой обстановкой. И как об этом сообщить? Я решил, что хочу привнести в неё нечто одновременно красивое и неаккуратное. Я решил, что больше всего подойдут цветы, и купил гладиолусы.
Когда я вернулся забрать пациента, я подарил их его матери со словами, что хотел бы, чтобы в её доме было нечто «одновременно красивое и неаккуратное». «О, — сказала она, — эти цветы вовсе не неаккуратные. А те, которые завянут, можно обрезать ножницами».
Как я сейчас понимаю, интересным был не столько «кастрационный» характер этого заявления, сколько то, что она поместила меня в положение извиняющегося, хотя я и не извинялся, т. е. она взяла моё сообщение и переквалифицировала его. Она изменила указатель, маркирующий тип сообщения, и я полагаю, что она делает это постоянно.
Она постоянно берёт сообщения других людей и отвечает на них так, как если бы они были либо свидетельством слабости говорящего, либо нападением на неё, которое нужно превратить в свидетельство слабости говорящего и т. д.
То, против чего пациент ныне восстаёт (и восставал в детстве) —это ложная интерпретация его сообщений. Он говорит «Кошка сидит на столе» и получает ответ, из которого следует, что его сообщение не того сорта, как он сам полагал, когда посылал его.
Когда его сообщение возвращается от неё, его собственный определитель сообщения затемняется и искажается. Она так же постоянно противоречит своему собственному определителю сообщений. Она смеётся, когда говорит нечто, для неё самой совершенно не смешное, и т. д.
За эту короткую встречу Бейтсон усмотрел лишь один из фрагментов того, что позже он назовёт двойным посланием. Однако, очевидно, что эта привычка матери к переквалификации сообщений сама по себе приведёт ребёнка к проблемам с маркировкой сообщений, то есть с отнесением сообщений к тому или иному типу, будь то игра, угроза, флирт, юмор или деловое общение.
В чисто языковом отношении многие сообщения могут и не различаться. К примеру, фраза «Я тебя ненавижу» вовсе не обязательно будет выражать ненависть. В зависимости от контекста и сопутствующих сигналов, она может быть частью шутливого игрового общения или флирта.
Обычно мы маркируем тип сообщения невербально: жестами, мимикой, интонацией и контекстом произнесения. Мы не отдаём себе отчёта в том, как именно мы распознаём их смысл. Мы просто схватываем его.
Для шизофреника такое схватывание становится невозможным. В результате того, что мать (или кто-то другой) в течение многих лет последовательно сбивала его с толку, он бывает просто не в состоянии распознать тип сообщения.
Бейтсон говорит, что «шизофреник демонстрирует изъяны в трёх областях».
- Во-первых, он сталкивается с трудностями в приписывании правильной коммуникативной модальности сообщениям, которые он получает от других.
- Во-вторых, сообщениям, с которыми он сам обращается к другим.
- И в-третьих, он так же сталкивается с трудностями приписывания правильной коммуникативной модальности собственным мыслям, ощущениям и восприятиям.
Дальнейшие исследования Бейтосном семейных ситуаций шизофреников привели к выделению более строгих закономерностей в характере общения между членами таких семей.
Форма коммуникации, которую он назвал двойным посланием, обязательно включает в себя два сообщения. Первое может быть выражено вербально и звучать довольно конкретно. Например: «Не делай того-то и того-то, иначе я накажу тебя». Или: «Если ты не сделаешь того-то и того-то, я накажу тебя».
Второе сообщение всегда противоречит первому и тоже подкрепляется некоторым метафорическим наказанием.
Однако описать его сложнее, чем первое, поскольку оно находится на более абстрактном уровне и передаётся, как правило, невербальными средствами. Это может быть тон, поза, жест, значимое действие.
Вербальные его формулировки могут быть довольно разнообразными: «Не считай это наказанием», «Не считай, что это я тебя наказываю», «Не подчиняйся моим запретам», «Не думай о том, чего ты не должен делать», «Не сомневайся в моей любви. Мой запрет является (или не является) ее выражением» и т. д.
Кроме того, «жертва», как правило, не может покинуть поле. Двойное послание работает наиболее эффективно в случае близких отношений или зависимости. Ребёнок зависит от матери и не может разорвать отношения, осудить её слова и действия или проигнорировать их. Он вынужден как-то реагировать на двойное послание, приспособиться к нему. Но именно приспособиться к нему, не изувечив при этом свой разум, как раз и невозможно.
К тому же нужно иметь в виду, что двойное послание — это не единичный акт. Для того чтобы оно возымело своё разрушительное действие, оно должно стать повторяющимся опытом, в результате которого оно становится привычным ожиданием. В конце концов, это приводит к тому, что любой фрагмент double bind или намёк на него может вызвать панику или ярость.
Строго говоря, источником двойных посланий в семье не обязательно должна быть мать. Это может быть любой из членов семьи, близко связанный с жертвой. Бейтсон отмечает, что болеет не один человек, но вся семья является «шизофреногенной системой». То есть поражены все, но для остальных членов семьи это что-то вроде здорового носительства, и только один будет демонстрировать классические симптомы шизофрении.
Однако в подавляющем большинстве случаев главную роль играет либо мать-одиночка, либо мать, обладающая в семье безраздельной, деспотичной властью. Отец может отсутствовать, либо быть слишком слабым и безразличным, чтобы вмешаться и поддержать ребёнка, застрявшего в противоречиях.
Что касается эмоций матери, то она, по-видимому, испытывает по отношению к ребёнку чувства тревоги и враждебности. Но поскольку эти чувства для неё неприемлемы, она отрицает их, симулируя любовь и заботу, принуждая ребёнка, тем самым относиться к ней как к любящей матери.
На деле это выглядит так, что на приближение ребёнка мать реагирует отчуждением, безразличием или даже некоторой враждебностью, а когда тот отстраняется, реагируя на её поведение, она начинает демонстрировать поддельно любящее и привлекающее поведение.
В этой ситуации ребёнок, если он хочет поддержать свои отношения с матерью (а он хочет этого в любом случае), не может осмелиться расценить её поведение как враждебное, так как сама она этого не признает. То есть ребёнок должен обмануть сам себя и свои чувства.
Бейтсон приводит следующий пример:
Например, если мать испытывает враждебность (или привязанность) к ребёнку и чувствует при этом одновременно потребность отдалиться от него, она может сказать: «Иди спать, ты устал. Я хочу, чтобы ты уснул».
Это высказывание, внешне выражающее заботу, на самом деле направлено на то, чтобы отрицать чувство, которое можно было бы сформулировать так: «Убирайся с глаз моих долой! До чего же ты мне надоел!»
Если ребёнок правильно различает метакоммуникативные сигналы матери, то он оказывается перед тем фактом, что она одновременно не хочет его видеть и симулирует любовь, вводя его в заблуждение. Но ребёнок будет «наказан», если научится различать уровни сообщений правильно.
Поэтому он скорее примет идею, что он устал, нежели распознает обман матери. Это означает, что он должен обмануть самого себя относительно своего внутреннего состояния, чтобы поддержать мать в этом обмане. Таким образом, чтобы выжить, он должен неправильно различать как свои собственные внутренние сообщения, так и сообщения матери.
Разумеется, контекст сомнения в материнской любви травмирует даже сам по себе, не говоря уже о результате подобной игры с противоречиями в этом контексте. Однако двойное послание может касаться и более бытовых вопросов.
Например, мать может предложить ребёнку выбрать нечто самостоятельно, настоять на проявлении им свободной воли. Ребёнок может отказаться и попросить совета матери, получив наказание в виде упрёка в несамостоятельности, а может попытаться сделать выбор и получить наказание за то, что выбрал что-то не то.
Ребёнок проигрывает в этой инфернальной игре в любом случае. Он либо просто не прав, либо прав по неправильным причинам. Как только он начинает выигрывать, правила игры тут же меняются на противоположные.
Таким образом, в свете теории двойного послания, безумие больше не выглядит как сугубо личная проблема какого-нибудь «психа». Оно скорее приобретает очертания информационного вируса, передающегося от одного разума к другому через общение. Вот только его передача — это довольно длительный процесс, требующий регулярного повторения, и поэтому не столь очевидный.
Исследования Бейтсона показали, что к double bind чувствительны не только люди, но также дельфины и собаки и, вероятно, множество других живых видов. А сфера реализации этих парадоксов выходит далеко за пределы семьи и возможна везде, где передаются сообщения: от федерального законодательства до религиозных традиций.
Автор: Дмитрий Тестов
Источник: http://psyhologytoday.ru/public/shizofreniyu-vyzyvaet-osobay...