«В Мурманске кофе и коньяк с тебя!»
Так напутствовал Михаила Орешету Владимир Высоцкий
Фото из архива автора
Накануне исполнилось 70 лет со дня рождения Михаила Григорьевича Орешеты - нашего легендарного земляка, почетного гражданина Мурманска, одного из создателей на Кольской земле поискового движения, замечательного писателя и краеведа. Вся его жизнь прошла на наших глазах, кроме самого начального, домурманского ее периода. Сегодня мы публикуем фрагмент из книги воспоминаний «На житейских перекрестках» - именно о том времени, что было «до».
1973 год. Служба в рядах Военно-Морского флота СССР. Как я догадываюсь сегодня, наша и сопредельные с ней части обеспечивали спутниковую разведку перемещений сил и средств вероятного противника. Командир части и его зам - контр-адмиралы, далее шли капитаны первого ранга, второго и так далее. Нас, старшин и матросов, было сравнительно немного. Образовательный уровень высокий, служба интересная, взаимоотношения дружеские. Особенно после одного случая.
В/ч 72175 ожидала приезда Главкома ВМФ адмирала Горшкова. Траву не красили, пни мхом не укрывали, а вот порядок держали флотский. Следует сказать, что на нашем объекте круглосуточную вахту несли офицеры, матросы и гражданский персонал, который доводил до ума шибко секретные машины. Соответственно, дежурным по объекту был чин не ниже капитана третьего ранга, а его помощником старшина из срочников. Надо же было Горшкову подгадать свой визит, когда я был помощником.
И вот картина. Возле спрятанного в лесу за двумя рядами колючей проволоки объекта ровными рядами выстроились офицеры, мичманы и матросы. Подъезжает дюжина черных машин. Из них бодро выбираются адмиралы, вице-адмиралы, маршалы... Звезд - что шишек на сосне. Все они почтительно пропускают вперед Горшкова, ему навстречу, вытягивая носки ботинок чуть ли не до уровня плеча, чеканит дежурный по объекту, за ним я в полубессознательном состоянии; при этом стараюсь не забыть текст доклада.
Командир отделения, старшина 2-й статьи. 1973 г.
Офицер доложился, шаг в сторону. Моя очередь.
- Товарищ адмирал флота Советского Союза, - кричу что есть мочи и вдруг слышу тихий, но требовательный голос Главкома.
- Старшина, прекратите, давайте руку и бегом ведите меня в гальюн. Уписаюсь.
Куда там. Кричу дальше. Наконец рука опущена по швам. Ее тут же поймал Горшков и, строго глядя в лицо, произнес:
- Старшина. Веди бегом в гальюн, обмочусь.
Тут до меня дошло, что и адмиралы флота - обычные люди, и у них бывают житейские проблемы. Страх прошел, и мы вместе с Главкомом совсем не строевым шагом прошли вдоль строя и скрылись в здании.
На первом этаже было два туалета: «М» и «Ж». Конечно же, я все перепутал и запихнул клиента не туда. Слава богу там никого не оказалось.
Вышел, улыбается:
- Как вас зовут?
- Старшина второй статьи Орешета!
- А имя?
- Михаил.
- Так вот, Михаил, все должно остаться между нами. Пусть остальные головы поломают, почему мы тут бегали. Добро? Беру с тебя подписку о неразглашении на двадцать пять лет.
- Есть, товарищ адмирал! (этот срок истек в 1998 году. - М. О.)
Мы вернулись к строю. Тишина стояла такая, что было слышно, как, играясь, цокают белки в лесу. Горшков произнес какую-то речь, все разошлись.
А потом было неофициальное и официальное выяснение моих отношений с таким высоким начальством, и, поскольку я строго соблюдал данную мной устную «подписку», все сошлись во мнении, что мы с Горшковым не слишком дальние родственники. Ну и ладно. Главное, служить стало еще легче.
Где-то к осени 1973 года стало известно о том, что в гарнизоне два концерта будет давать Владимир Высоцкий - кумир нашего поколения.
Очаровательные девушки Люда Мещерякова и Галя Уханова помогли «родичу главкома» попасть на концерт.
И вот на сцене Владимир Семенович. Это неповторимо! Видно, как певец рвет душу, поет до изнеможения. Зал покорен и смят. Над нами витает только Его голос.
Фотоаппарат «Зоркий-4«м» для снимков с третьего ряда был слаб. Захотелось чего-то объемного, и ближе к концу первого отделения концерта стал я осторожно пробираться к проходу между рядами. Выбравшись, устремился к сцене. И надо же!
Ремень от фотоаппарата попал под каблук ботинка, и 178 сантиметров флотского телосложения упало на красный ковер. Бард песню не прервал, но в перерыве, когда любезные девушки устроили мне проникновение в кабинет, где Высоцкий отдыхал, спросил:
- Ты что же это, двухстатейный, концерт мне срывать надумал?
- Случайно, простите, Владимир Семенович.
- Да ладно, ноги-то целы?
- Порядок.
- А как насчет кофе с коньяком?
- А офицеры на капэпэ?
- А ты скажи, что с Высоцким. Увольнительная есть?
Это фото Владимира Высоцкого - раритетное и ранее нигде не фигурировало, хотя похоже на многие, возможно, с его выступлений. Мурманский писатель в 1973 году служил в в/ч 72175 в городе Ногинск, где той осенью выступал Владимир Высоцкий. Михаил Орешета не только сфотографировал Владимира Семеновича, но и опубликовал воспоминания о том концерте, - прим. ред.
Я подал зелененький квадратик увольнительного удостоверения.
- Старшина второй статьи Орешета, - прочитал поэт. - Цыган?
- Нет. Шахтер.
- Ах! А ведь есть что-то общее между цыганами и шахтерами. Вольница, риск, одержимость.
Разговаривая, Высоцкий расписался на обратной стороне увольнительного:
- Держи документальное подтверждение на случай неприятности на КаПэ.
Потом мы пили крепкий кофе с коньяком. Неожиданно Высоцкий вытащил из сумки записную книжку, стал что-то записывать.
- Можно? - спросил я, показав рукой на гитару, лежащую на диване.
- Да, только не насилуй, - кивнул мэтр и вновь в свои бумаги.
Какое там «насилуй». Как хрустальную туфельку, взял я в руки инструмент, с опаской потрогал струны; они отозвались протяжно, устало. Подумалось - вот он, духовный Олимп таланта поэтического и музыкального. Только гитара и сам автор, а может, кто-то и выше их являются свидетелями появления на свет удивительных произведений, которые становятся путеводной звездой для миллионов и помогают миллионам.
В комнату вошли парень с девушкой. Судя по всему, хорошие знакомые Высоцкого. За столом сразу же завязался общий разговор. Я маленько осиротел на диване, почувствовал себя лишним. В это время дверь приоткрылась, возникла Людмила с моим фотоаппаратом.
- Владимир Семенович, а можно сфотографироваться на память? - попросил барда.
- Старшина, я не позирую.
Все, аргументы исчерпаны, надо уходить, и тут вспоминаю. Не знаю, как где, а во флоте 1970-х годов была такая традиция - служащие по третьему году перешивали голубую подкладку гюйса на белую, которая использовалась для собирания автографов и пожеланий одногодков.
Снимаю с фланелевки гюйс, выкладываю его на стол.
- Владимир Семенович, пожалуйста, флот автограф просит.
- Во молодцы! Ребята, вы смотрите, что моремане удумали! Форма одежды и тут же нате - распишись.
Шариковая ручка поэта размашисто пробежалась по ткани.
- Ну что, старшина? До встречи, где? - спросил Высоцкий, подавая мне гюйс.
- В Мурманске.
- Идет. Не забудь, кофе и коньяк с тебя.
Текст Михаила Орешеты.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
История одной песни. Баксанская
Весь текст сплошная копипаста, но вдруг кто не знает...
«Военная Баксанская» относится к разряду авторских песен. Она достаточно хорошо известна, хотя не звучала на эстраде, по радио. Это была «песня под гитару», автора никто не знал, и слова звучали в разных вариантах. Варианты слов немного отличаются, они равноправны, «канонического текста» нет. Песня альпинистских лагерей и туристических походов, позднее – бардовских концертов. Ее включил в репертуар знаменитый Юрий Визбор.
«Военую Баксанскую» сочинили альпинисты в 1943 году на Кавказе. В то время на базе альпинистского лагеря Рот-Фронт был организован учебный пункт для призывников. Альпинисты, призванные на военную службу, обучали молодых бойцов способам передвижения и выживания в горах.
На Кавказе шли боевые действия, и альпинисты выполняли приказы по разведке, наблюдению за движением немецких войск. Одним из драматических эпизодов в деятельности военных альпинистов была эвакуация полутора тысяч жителей из зоны боевых действий через перевал Бечо. Перешли через перевал все – здоровые и больные, женщины с маленькими детьми, старики с внуками… Никто не погиб и не травмировался.
На стороне гитлеровцев воевали альпинисты, многие из которых до войны бывали в СССР, совершали восхождения на Кавказе вместе с советскими спортсменами. В августе 1942 года немецкие офицеры, имевшие опыт довоенных восхождений на Эльбрус, установили на двух вершинах этой горы фашистские флаги. Этот факт был широко разрекламирован немецкой пропагандой, было сделано кино, далекое от реальности: якобы немецкие супермены по дороге на вершину побеждают русские полчища, а на вершине позируют с обледеневшими усами и покрытыми инеем бровями (хотя в августе на Эльбрусе не бывает морозов).
На самом деле в горах не было классической линии фронта, и у подножия Эльбруса не было боев. Немцы, успев занять несколько стратегических высот, не рисковали развивать наступление на горные районы, контролируемые советскими войсками, но огнем артиллерии простреливали ущелья и не допускали никаких передвижений.
Для советских людей немецкие флаги на Эльбрусе были позором и кощунством, и среди альпинистов было много добровольцев, желавших сбросить с вершины Кавказа вражеские флаги. Но пока немцы удерживали стратегические высоты и простреливали все долины и ущелья, командование не хотело рисковать.
В январе 1943 года немцы вынуждены были отступить с Кавказа, и группа альпинистов получила приказ подняться на Эльбрус, убрать немецкую символику и установить советские флаги. Это задание было встречено с радостью, приказ был выполнен. Условия восхождения были сложными: зима, угроза лавин, снежные бураны. Путь через Крестовый перевал, подход к Эльбрусу, восхождение, вынужденная остановка во время непогоды, само восхождение и спуск заняли 20 дней, с 29 января по 17 февраля.
В начале этого путешествия, не после восхождения, а до него, «по дороге», ребята сложили песню, которая ныне известна как Военная Баксанская.
Ключевыми словами в песне были строки «помнишь гранату, и записку в ней». Во время ночевки в Итколе дежурные бойцы не только следили за местностью, но и любовались перевалом, на котором провели немало времени во время разведки, наблюдая за перемещением немецких войск. Там они оставили записку, засунув ее в гранату с вынутым запалом, и пообещали, что кто-то вернется за ней после войны.
Эти слова, про гранату, которая лежала на перевале (да и поныне там лежит), стал напевать один из альпинистов – Андрей Грязнов. Ему стали подсказывать новые слова, увлеклись, к процессу сочинения подключилась вся группа, и вскоре песню уже пели хором, испытывая счастливую эйфорию.
Когда заходит речь об авторстве, называют трех основных сочинителей: Андрей Грязнов, Любовь Коротаева и Николай Персиянинов. Вообще-то их было больше. В процессе стихосложения принял участие Коля Маринец, автор других песен.
Потом было трудное и опасное восхождение, продлившееся дольше предполагаемого срока из-за непогоды. Продовольствие кончилось раньше, чем экспедиция. Последний этап, подъем на вершину, ребята выполняли впроголодь, на одном энтузиазме.
17-го февраля экспедиция успешно завершилась: изрядно потрепанные ветром немецкие флаги были сброшены с вершин двуглавого Эльбруса, водружены советские. Кинооператор, тащивший громоздкую аппаратуру по сложному горному рельефу, запечатлел это событие. Кадры советской хроники – подлинные, сняты на вершине Эльбруса; этим они отличаются от немецкого кино про Эльбрус, которое делалось независимо от события, по рецептам «фабрики снов».
Эта дата, 17 февраля, стала знаменательной, праздничной для участников восхождения. Они потом собирались 17 февраля много лет.
А в альпинистских лагерях «Военная Баксанская» стала жить своей жизнью. Потерялись имена авторов, мало кто знал историю ее появления. Вместе с другими «Баксанскими» песнями («Осенняя Баксанская», «Баксанская лирическая», «Барбарисовый куст») она стала одним из атрибутов знаменитого альплагеря, а также многочисленных походных групп.
А вот ещё афганский вариант.
p.s. у Морозова много красивых песен, будет интересно - сделаю отдельным постом...
Крылья и Когти
В утробе десантного дирижабля всегда довольно тихо. По крайней мере, мне так казалось. В сравнении с грохотом орудий, даже рёв винтов кажется шелестом листьев. Вместе со мной в отсеке сидят ещё шестнадцать человек. Остальные трое солдат ходили за старшим лейтенантом, который возглавит наземную операцию. Всё их оружие, в виде двадцати винтовок, удобно расположилось вдоль стен, ожидая своего часа. Самые надёжные штуки из всех, что служат солдатам. Короткий ствол, в сравнении с обычными пехотными винтовками, и значительно сниженную точность в этой модели решили компенсировать крупным калибром и барабаном на пять патронов. На коротких дистанциях и в стеснённых условиях, в которых и работают отряды захвата, куда нужнее быстро остановить противника. Вот в таких ситуациях и помогает крупный калибр.
Размышления прерывает уже знакомая ситуация, когда кто-то начинает запевать заунывную песню:
Под небом летали,
Упали, подбиты,
И сломаны кости,
Под крышей из стали,
Лежали, избиты,
Надежду отбросьте,
Никто никогда не найдёт наших тел,
Пойте, вороны, пойте,
Сидят в гробу с кожей, белее чем мел
"Крылья и Когти".
Эта песня давно стала неофициальным гимном нашего взвода. Часть элитного подразделения "Крылья и Когти", которое с момента своего основания снискало себе славу. Обученные, бесстрашные, верные. Без лишних вопросов, без страха и сожаления выполняющие любые задания.
Но и с лучшими случаются несчастья. И вот, десантный дирижабль падает где-то в лесу. Всего семеро выживших. Шестеро солдат и старший лейтенант. Отрезаны от мира стальными листами. Отрезаны от оружия, от воды, от всего, что могло бы помочь продержаться. Даже от кислорода.
А у птиц сложный быт,
Мы быстры и точны,
Ведь большая охота,
Но вот корпус разбит,
Пусть и ребра прочны,
Всё ошибка пилота.
И пустые гробы вместо нас лягут гнить,
Пойте, дьяконы, пойте,
Нам за смерть и паденье героями слыть,
"Крылья и Когти".
Семеро человек лежат под железным куполом. Один из них и написал эту песню. От бессилия. Из-за безумия. Потому что не мог не написать. Точнее спеть. В последний раз.
Не идёт кислород,
И сирена поёт,
Замогильные песни,
Лучше ствол сунуть в рот,
Всё уж каждый умрёт,
Так умрём же все вместе.
Этих тел не спасут, ни тебя ни меня,
Вы же сдохните, пойте!
Пусть сырая земля всё же примет в себя
"Крылья и Когти".
Выжил только наш старший лейтенант. Его нашли через три дня на грани между жизнью и смертью. Единственный, кто носил на поясе оружие. Револьвер на шесть патронов. Офицер выжил, прошёл реабилитацию и принял командование над новым взводом. Над моим взводом. Мы слушали эту песню во время первого вылета с новым офицером. И нам было страшно.
Сейчас было неприятно почти так же, как и тогда. Все мы знаем, что летим к обломкам тюремного дирижабля, что недавно рухнул в лесу. Песня пришлась как нельзя кстати. От неё тошнит. Хочется выть. Но она пришлась кстати.
Когда мы закончили петь, дирижабль стал снижаться. Мы стали разбирать оружие, шанцевый инструмент, всё, что полагалось для этого задания. Нас ждал лес весенний лес, пение птиц, лучи солнца. Обгоревшие обломки летающего корабля. Трупы. И сбежавшие заключённые. Думать как всегда не хотелось. К счастью, делать этого и не требовалось.
В утробе дирижабля загорелась красная лампа, откинулась рампа, и на густую траву ступила двадцать пар ботинок и одна пара сапог.