Слова Эйры упали в тишину площади, как камень в воду. Смех и слёзы, не успевшие высохнуть, застыли на лицах. Три грубых, но тёплых дома за нашими спинами вдруг показались отчаянно хрупкими. Оплот. Едва родившись, он уже оказался под угрозой.
Багровое мерцание на горизонте было слабым, но постоянным. Оно пульсировало, как злое сердце, и сам воздух, казалось, становился тоньше и холоднее, когда мы смотрели на него.
— Я пойду, — сказал я, делая шаг вперёд. Мой голос прозвучал громче, чем я ожидал.
— И я, — отозвался крепкий мужчина, который до этого молчаливо и упрямо ставил балки для крыши.
— Нужны глаза, — добавила седая женщина, та, что первой коснулась Дерева. — Я уже стара для битв, но я умею замечать то, что другие упускают.
Эйра кивнула, её лицо было собрано и серьёзно.
— Хорошо. Но нам нужно место. Дозор не может стоять на земле.
Она посмотрела на меня, и я понял её без слов. Мы снова должны были строить. Но это было уже не радостное, хаотичное творчество. Это была необходимость.
Мы втроём — я, крепкий мужчина по имени Бран и старая женщина, Лина, — отошли к краю площади, в ту сторону, откуда пришла угроза. Здесь брусчатка молочного цвета заканчивалась, переходя в серый, не до конца оформившийся туман.
— Ему здесь не место, — пробормотал Бран, глядя на зловещие шпили вдалеке. — Это неправильно.
— Они думают то же самое о нашем Дереве, — тихо ответила Лина.
Я закрыл глаза. Я снова попытался вызвать в себе то чувство созидания. Но на этот раз в нём не было тепла. Вместо образа дома или стены, я представил себе клык. Что-то твёрдое, высокое и острое, вгрызающееся в небо. Башню. Не для жизни, но для наблюдения. Я вложил в неё волю защитить то, что было у меня за спиной, — свет Дерева и растерянные лица людей.
Она подалась, но не так, как в первый раз. Она была вязкой, неподатливой. Тьма на горизонте сопротивлялась. Она не хотела, чтобы здесь что-то росло.
— Помогите мне! — выдохнул я, чувствуя, как по лбу течёт пот.
Бран положил свою широкую ладонь рядом с моей. Он не был мечтателем, как я. Он был строителем. Он не представлял «идею» башни. Он представлял камень, раствор, вес и опору. Лина положила свою морщинистую руку поверх наших. Она не думала о камне. Она думала о «взгляде». О точке, с которой видно всё.
Три воли сплелись воедино.
Из тумана с низким гулом, похожим на стон рождающейся земли, вырвалось основание. Оно было не серым, как стены домов, а тёмным, почти чёрным, гладким, как обсидиан. Башня росла, вытягиваясь вверх под нашими общими усилиями, — узкая, без окон, только с плоской площадкой наверху. Через несколько мучительных минут она была готова — грубый, инопланетный шпиль высотой в три человеческих роста, вросший в край нашей площади. Внутри неё, как мы и задумали, вилась тускло светящаяся спираль ступеней.
Мы отступили, тяжело дыша, глядя на своё творение. Оно было уродливым. Оно было пугающим. И оно было нашим.
— Что ж, — усмехнулся тот самый мужчина, предсказавший себе судьбу чудовища. Он стоял поодаль, наблюдая за нами с той же ядовитой насмешкой. — Поздравляю. Вы построили свою первую тюремную вышку. Только вот вы не сторожа, вы — заключённые. Вы отгородились от мира, который сами же и создали.
Свет Кристального Дерева снова дрогнул, по его ветвям пробежала холодная рябь.
— Мы не в тюрьме, — резко ответила Эйра, подходя к нему. Люди расступились. — Мы в гавани. А они, — она кивнула на багровые огни, — шторм.
— Гавани тонут, — пожал плечами мужчина. — Рано или поздно. А шторм вечен.
— Ты не веришь в Оплот. Ты не веришь в нас. Твой страх — это яд. Он ослабляет то, что мы строим. — Её голос был твёрд, как камень башни. — Мы не можем позволить себе роскошь кормить чудовищ среди нас. Ты сделал свой выбор ещё в том зале. Иди.
— Ты меня выгоняешь? — в его голосе прозвучало удивление, а за ним — ярость. — Туда? К ним?
— Ты пойдёшь туда, куда приведёт тебя твой страх, — сказала Эйра. — Или останешься здесь и будешь строить. Не ныть. Не разрушать. Строить. Выбирай.
Мужчина посмотрел на её холодное, решительное лицо. Затем на меня, на Брана, на наши руки, ещё помнящие тяжесть созидания. Он посмотрел на башню, потом на тёплые, нелепые дома. Его лицо исказилось. Это была мучительная борьба. Наконец он отвёл взгляд.
— Я… — прохрипел он. — Я не могу. Я не знаю, как...
— Научишься, — отрезала Эйра. — Или уйдёшь.
Он ничего не ответил. Только отступил в тень одного из домов и сел на землю, обхватив колени руками. Он остался. Холодное пятно никуда не делось, но оно, по крайней мере, перестало говорить.
— Иди. Твоя первая вахта.
Я кивнул. Мы с Браном и Линой поднялись по винтовым ступеням. Ветер на вершине башни был настоящим, холодным и пахнущим озоном.
Позади нас, внизу, лежала наша площадь. Кристальное Дерево сияло ровным, тёплым золотом, словно огромное сердце, согревающее наши первые дома. Люди, как муравьи, сновали по площади, пытаясь навести порядок, придать форму другим зданиям, создать что-то похожее на уют.
Впереди простиралась ничейная земля. Серая, бесформенная пустота, тот самый туман, из которого мы пришли.
А далеко за ним, на расстоянии многих миль, чернели башни Каэля. Теперь я мог их разглядеть. Они не были построены. Они, казалось, выросли из земли, как шипы. Они были из чёрного, рваного камня, и багровый свет не горел в окнах — он, казалось, сочился из трещин в самом камне, как кровь. Их было не меньше дюжины, и они образовывали полумесяц, словно челюсти, готовые сомкнуться.
Я смотрел на это, и холод пробирал меня до костей.
— Они сильнее нас, — глухо сказал Бран, его руки сжимали парапет башни. — Они создают быстрее. Они злы, а злость — это тоже сила.
— Но посмотри, — сказала Лина. Её старые глаза щурились. — Посмотри между нами.
Я всмотрелся. Ничейная земля. Туман.
— Он неспокоен, — прошептала она. — Он движется.
И она была права. Туман между Оплотом и Чёрными Башнями бурлил. В нём вспыхивали и гасли образы. То появлялся призрак скалы, то проступал контур мёртвого леса, то возникала и тут же рассыпалась стена.
— Поле битвы, — закончила Лина. — Они уже пытаются строить к нам. Они пытаются придать миру форму, которая им выгодна. А мы… мы должны сделать то же самое.
Я понял. Война уже началась. Это была не война мечей и стрел. Это была война воображения. Война двух воль, пытающихся закрасить один холст.
Я посмотрел на тёплый свет нашего Дерева и на холодный багрянец на горизонте. Мы были маяком. Они были тьмой. А между нами лежала целая реальность, ждущая, кто первый назовёт её своей.
